Наше знакомство началось еще не с самого приятного для меня момента.
Мне было возможно, где-то четыре или же пять лет, когда я с тобою встретилась на даче.
Ты был большой даже можно сказать еще не хилого роста рыжий пес с желтыми глазами.
Ты смотрел на всех как истинный волк в шкуре обыкновенного пса. Ты никого к себе не подпускал, и к тебе очень было трудно найти даже подход. Тебя держали на двух целях, когда ты охранял свой дом.
Ты бросался на калитку и лаял если кто, то чужой или ненавистный тебе проходил мимо. А со мной же случилось тебе повидаться, когда ты решил выбрать меня, возможно, своею жертвой для игр.
У меня тогда были ботинки красного цвета на шнурках, и дело было еще вечером.
Ты пытался цеплять меня за ботинки зубами и бежал за мной, когда я звала на помощь мать, тряслась от страха и боялась. Ты был настоящим зверем, которого словно не могло не остановить ничто и никто на пути.
Но мать смогла тебя сломать, взяв с силой тебя за ошейник, перекрутила его тем самым сдавив твою шею от чего ты перевернулся на спину и это смогло сломать твою агрессию и твой пыл.
Ты завертелся на земле и заскулил как щенок, пытаясь встать на лапы пока твой ошейник не отпустили и ты не убежал. С тех самых пор ты смог признать нас своими, любимыми, родными и равными тебе по силе. Может кого-то ты еще уважал, любил, но таких было по настоящему мало. Остальных же ты презирал до глубины своей души.
Зимой же ты лизал мне руки, вилял хвостом при виде меня и матери и скулил от настоящей собачей радости.
Пусть это происходило за калиткой. За нас ты мог порвать в прямом смысле этого слова всех кто бы нам стал бы угрожать. Ты по — настоящему был хороший охранник.
Ты смог защитить меня однажды, когда корова твоей хозяйки шла по направлению к твоему дому, и она очень не любила детей. Я тогда сразу забежала за калитку, а ты, защищая меня, стал лаять на корову даже бросаясь на калитку.
Ты очень ненавидел ее и это ненависть была даже очень понятна. Из другого же моего воспоминания ты даже смог напасть на цыган, которые шли по деревне и были на твоей территории. Ты тогда был отвязан и был не на цепи.
Без лая и предупреждения ты бросился к чужим. Ты тогда смог по настоящему вцепиться и порвать руку своими зубами цыганке и видимо не обращал никого внимание на то, что цыган отбивал ее от тебя деревянным колом.
Рану той женщине, конечно, обработали, но и сами те чужые были тоже виноваты. Не стоит идти по чужой земле.
Неудивительно, что ты показал им, что не стоит соваться в деревню и что не стоит лесть на твою территорию. Из более хорошего момента я помню то, что ты ходил со мной, матерью и Бобиком (моим тогда псом) за мороженным. Получилось так, будто мы шли паровозиком. Сначала я потом ты, а за нами шел Бобик.
Это было довольно-таки удивительное и не обычное зрелище. А купив мороженного мы тогда так же пошли обратно при этом, не сговорившись. До твоей смерти я кормила тебя и иногда за своей калиткой. Ты был такой слон по силе, что запросто мог и случайно повалить меня.
Хоть ты был очень добродушный все-таки и то только со своими. Когда же тебя не стало одной из зим во время празднования Нового года я тогда приехала опять — таки на дачу вместе с матерью в машине и о новости, о твоей смерти узнала лишь от нее же. Слезы навернулись на глаза, в горле стоял ком, воспоминания больно ударили и вертелись в голове.
Я не могла в это просто так поверить. Моего друга уже нет? Нет, я в это просто так не поверю!
Скажите мне, что это плохой сон. Ведь это плохой сон ведь так? С такими мыслями я еле пережила ту болезненную для меня зиму и так не смогла с тобой попрощаться. Оказывается тебя не разорвали другие собаки, из какой-то стаи. Это была ложь. НА самом деле тебя специально полоснули по горлу ножом и это был один из соседей. Ты пришел к своему дому, а потом пошел умереть на снежное поле.
Ходил, нарезая красные круги от крови на снегу, что текла из твоей шеи на снегу пока не умер.
Прошло с тех пор после твоей смерти много времени, а я даже уже в реальном времени не смогу сходить к тебе на могилу и положить цветы, как и обещаю самой себе.
Даже то место и нельзя назвать и могилой. Там нету ни камня, не ограды. Просто раньше была куча веток и может быть соломы, которой тебя просто накрыли в ту зиму. Сейчас же там выросли и растут, какие-то кусты.
Твоей могилы и в помине нет и никогда не будет. Я даже не смогу спеть из-за того что нет твоей могилы тебе прощальную песню в память о тебе. Хоть ты обязательно ее бы услышал. С того света каждые все слышат. И если бы была бы могила я бы положила свои цветы на ее и спела бы песню:
«Ты держал мою руку, когда я тряслась от страха,
Ты принес мне свет, когда я плакала,
И теперь я хочу поблагодарить тебя за все, что ты для меня сделал
Я не могу отрицать того, что ты показал мне правильный путь…
За свет, за любовь,
За правду в твоих глазах,
Я благодарю за то, что у меня есть такой друг.
За слезы, за радость,
За то, что никогда не спрашивал меня „почему?“,
Мы можем взять друг друга за руки и дотянуться до небес»
Спев бы ее я бы встала с травы и повернулась что бы уйти, но если бы возможно было бы попрощаться с твоим духом даже в облике человека то я возможно бы повернувшись к тебе обратила свое внимание на то что вместо привычного мне пса стоит довольно взрослый, добродушный, парень с улыбкой на лице и каким цветом волосами и глазами я точно не знаю.
Я бы конечно удивилась, но не было бы сомнений в том, что я могла бы узнать в нем тебя.
Решившись, я бы побежала бы к тебе навстречу и, добежав бы до тебя просто обняла бы тебя с радостной улыбкой и слезами на своих глазах и лишь не отпуская тебя и закрыв свои глаза, прошептала бы тебе свои последние слова, чувствуя, что и ты в последний раз обнимаешь меня в ответ. А слова были бы именно такими:
— Бим, спасибо. Спасибо тебе за все..