Осень. И за что ее только любят? Мрачно, холодно, сыро. Как там у Чехова, «в такую погоду хорошо повеситься…»? Вот-вот. Завтра на работу, а сил никаких. В голове крутится шарманкой собачий вальс: тарарам-па-па-па, тарарам-па-па-па, тарарам-па-па, рам-па-па, рам-па-па-па. Хоть бы марш какой бравурный крутился, так нет же, привязалось это унылое «та-ра-рам-па-па-па».
Упершись локтями в подоконник и подперев по-старушечьи щеки ладонями, Ира смотрела, как во дворе лист за листом облетал под дождем и лысел старый клен. Он царапал окно корявыми, закоченевшими ветками и робко стучался в стекло, будто замерзший нищий просился на ночлег. «Да чем же помочь тебе?» - Ира смотрела, как на длинных ветках повисают капли дождя, вытягиваются в длинные сережки и срываются вниз. Эх, разреветься бы сейчас такими же тяжелыми и крупными каплями – громко и от души, как в детстве. Но она сдержала себя: в детстве сладким утешением всех бед была мамина жалость, нынче же она утратила свою волшебную силу и пожалеть так, как раньше, чтобы внутри все разлилось теплом и засветилось счастьем, было некому.
Ну что ты, милый, плачешь? Попал ты под осенний призыв – ничего не поделать. Вон как ловко стрижет наголо ветер твою шевелюру. Жди теперь дембеля аж до мая, когда снова забурлит в тебе сок. Помнишь, как весной, ты зазеленел вдруг в один день, закучерявился, зашуршал по стеклу ажурными листьями и нашептывал мне летними ночами что-то доброе, успокаивающее. А теперь вот снова осень.
Что сказать хочешь, милый? Подождать тебя до мая? Конечно, подожду, дорогой. Я всегда кого-нибудь или чего-нибудь жду. Все мне кажется, вот дождусь - и будет мне новое счастье. Я, как глупый котенок, который охотится за фантиком на ниточке, а сверху кто-то – бац, бац, бац – и дергает от него фантик подальше. А котенок снова бежит, прыгает, дурачок, за блестяшкой, надеется поймать свою «мышку».
На остановке маршрутки вытянулась очередь под зонтами. В тусклом свете фонарей она походила на толстого питона, устало разлегшегося вдоль дороги. Какая же тоска эта осень! Каждый раз, когда наступал октябрь и над городом повисало серое небо, Ире казалось, что она спускается в темный, сырой тоннель, по которому предстоит бесконечно долго брести к выходу. Подумать только – девять месяцев природа вынашивает лето! Как их пережить-то, эти девять месяцев беременности летом? И не растолстеть? Осенью такой жор начинается, что все время хочется чего-нибудь жевать! Вот точно: надо пойти и пожевать чего-нибудь вкусненького – сделать себе приятное.
Шаркая тапочками по ламинату, она поплелась на кухню, открыла холодильник и уставилась на кастрюльки: овощной супчик, гречка, гуляш, овощное рагу. Да, вчера она, как примерная хозяюшка, наготовила всякого полезного на неделю вперед. Но сейчас хотелось чего-нибудь неполезного и сладенького. В розовом облачке, на белоснежной тарелочке проплыл, дразня глазурными бочками, большой треугольник сочного, жирного, шоколадного торта. Ира прошлась по кухонным полкам в надежде найти хоть какую завалящую конфетку, но – бесполезно: ничего сладкого, кроме сахара и меда, она в доме не держала. В этом был секрет ее стройности. Зато было спиртное. Оно теснилось недопитым ассортиментом на отдельной полке.
Да. Вот она, Ирочка, твоя жизнь – вся, как на ладони. Водка, куантро — остатки от Ильи, мимолетного бойфренда (красивый и экономный мальчик: водочку ликером подсластил — и дама пьяненькая, и мир ромашками расцвел). Вино — от Андрея (вот ему надо отдать должное — этакий энофил и гурман в одном лице; вино всегда супер-пуперское, а к вину что-нибудь изысканное, «не для всех», например, оливы (не путать с ширпотребными оливками!), сыр с трюфелями, шоколадные конфеты ручной работы). Текила и кальвадос — это от Александра (здесь все конкретненько: узнал, что надо, и ничего лишнего, никакой отсебятины).
Выпить что ли? Однажды знакомый художник Слава, знатный ценитель и любитель спиртного, сказал ей: «Если, дева моя, хочешь выбыть из бытия либо хочешь глубоко погрузиться в свой бездонный внутренний мир, выпей сразу, то есть одномоментно, полстакана непременно сорокаградусного напитка, предпочтительнее, конечно, деточка, водочки».
Для погружения во внутренний мир следовали дополнительные инструкции по пропорциональному употреблению напитка, но Ира забыла их. Она достала водку, оливку и на секунду задумалась из чего выпить. Художник Слава научил ее не только последовательности, но и эстетике употребления алкоголя: каждому настроению — свой напиток; каждому напитку — свой сосуд.
Ну, с настроением Ира определилась, поэтому напиток выбрала быстро. Теперь следовало определиться с посудой. За неимением рекомендованного граненого стакана, она выбрала бокал для вина, наполнила его на треть теплой водкой, понюхала сморщилась, передернулась - фух, гадость-то какая! Бросила в бокал пару кубиков льда, бережно побултыхала их, зажмурилась и на выдохе, собравшись с силами, выпила водку залпом. Тут же, на выдохе, как учил Слава, закусила оливкой и только после этого с наслаждением сделала глубокий вдох. «Не прими, Господи, за пьянство, прими за лекарство», - приговаривал еще Славик – кладезь алкогольных присказок и мудростей.
Процесс пошел… Приятное тепло растеклось по телу, подсекая ноги, расслабляя руки, размягчая тело. О, художник Слава, спасибо тебе! Напряжение ушло. На душе потеплело. Водка на голодный желудок — вещь!
По окну стекал кривыми дорожками дождь и размывал акварелью свет фонарей, машин и светофоров. Ира стояла у окна и, скруглив губы и вытянув их трубочкой, дышала на холодное стекло и выводила пальцем в затуманенных облачках сердечки. Облачка быстро таяли, сердечки растворялись – всё исчезало в никуда. Хотя, говорят, ничто и никуда не исчезает. Даже человек. Круговорот веществ в природе.
Подъехала маршрутка и «питон» начал вползать в нее, хлопая складными зонтами. Скоро все эти скованные холодом и отчуждением люди, доберутся до дома, скинут свои панцири, вставят ноги в любимые тапочки и оттают, подобреют, растеплятся, раскроются, как цветы с мороза. Дома хорошо. Дома – все родное, со своим запахом. Интересно, можно по запаху в доме понять - твой человек или нет? Животные, например, всегда принюхиваются друг к другу, а мы всё приглядываемся, как одет, прислушиваемся, что говорит и забываем про свои базовые инстинкты, когда кожей, носом, нутром чуешь твой человек или нет. А ведь все просто – принюхайся к человеку и его дому - как пахнет, чем дышит, твоё - не твоё.
Вдруг ветер мокрым шлепком прибил к окну лист клена, и дождь усердно застучал по нему. «Распятие листа», — усмехнулась Ира, наблюдая, как лист медленно, словно рука, взывающая о помощи, оползал по стеклу вниз. Вот-вот и свалится он в кучу спрессованных дождем собратьев. Поддавшись внезапному порыву, Ира распахнула окно, высунулась наполовину и, задохнувшись от холодного порыва, потянулась за листом. Ветер схватил ее за длинный хвост и потащил из окна, как морковку с грядки. Она быстро дотянулась до листа, подскребла его пальцами и, сняв со стекла, с силой захлопнула окно и передернулась от холода. Нет, все-таки с осенью у нее явная взаимная нелюбовь.
И что теперь делать с этим листом? Засушить на память? На память о чем? О еще одном прожитом дне, когда душа съежилась, забилась в укромный уголок и тихонько плачет, чтоб никто не видел? Ира аккуратно расправила бордовые, чуть тронутые коричневым распадом острые кончики. Да, конечно, не самый лучший экземпляр прилепился к ее окну. В последнее время ей вообще не везет с лучшими экземплярами. Она осторожно промокнула лист салфетками и оставила высыхать. А, может, это именно он шелестел летом в открытом окне и радовал ее?
Когда ей было лет девять она собирала гербарий из самых обыкновенных листьев и цветов, собранных во дворе, и тогда он казался ей настоящим сокровищем. Гербарий этот наверняка и сейчас хранится в бездонной маминой антресоли, как и ее первые каляки-маляки, и разрисованные открытки с наивными поздравлениями, и письменные обещания учиться и вести себя хорошо, и дневники со всеми этими смешными девчачьими «он посмотрел на меня два раза, а я сделала вид, что не заметила», и даже пара почетных грамот – все-все-все можно найти в маминой антресоли – этом теплом гнездышке, из которого выпорхнула подросшая птичка.
Внезапно накатила тошнота. Правильно говорил бывший муж: «Ира, водка — не твой напиток». А ведь как хорошо было! Часы показывали 19:15. Кирилл должен привезти Сашку до девяти. Сашка — их семилетний сын от десятилетнего брака. Развелись они два года назад. Как-то все постепенно шло к этому: командировки Кирилла (как оказалось, иногда выдуманные) привели к тому, что у каждого сложилась своя жизнь. Расстались с переживаниями, но, что называется, «интеллигентно», заботясь о чувствах сына и сохраняя уважение друг к другу. Вот и вся история вкратце. Только у Кирилла и история оказалась с продолжением, а у нее – жирная точка после развода и надпись «КОНЕЦ».
Так, нужно привести себя в порядок. А вот пусть он увидит и пожалеет, какую красоту потерял! Ира надела голубые джинсы и пудровую футболку с длинными рукавами, которые по дизайнерской задумке соблазнительно соскальзывали то с одного, то с другого плеча. С третьей попытки закрутила волосы в высокий псевдонебрежный хвост. Немного тона, румян, блеска — и, вуаля, «натуральная» красота готова!
Задрав футболку и втянув живот мягкой, округлой впадинкой, она ободряюще подмигнула себе: «Ну, не сильно хуже, чем была двенадцать лет назад!» и улыбнулась отражению в зеркале. Два верхних передних зуба были у нее чуть длиннее остальных. За это в школе ее обидно дразнили «зайцем». С возрастом же этот недостаток чудесным образом превратился в изюминку, и все в один голос вдруг стали уверять, что ее улыбка совершенно особенная – пикантная и сексуальная. Смешно, ей богу, как в жизни иногда все с ног на голову переворачивается.
Раздался звук сверчка - на мобильный пришло СМС от Александра: "Привет! Я соскучился. Давай встретимся в четверг в 20:00?" Да, этот парень любит порядок: всё у него должно быть четко спланировано. Зануда организованная!
Действие водки заканчивалось, настроение падало. Снова тренькнул мобильный. На этот раз пришло сообщение от Андрея: "Привет! Скучаю по тебе:) Может, встретимся завтра?"
О, сколько скучающих кавалеров! У вас, ребята, видать, воскресный семейный ужин закончился! Теперь планируете расписание на следующую неделю? Боже, как скучно! И противно. И от себя самой тошно. Ира налила в большую кружку чаю, рука ее на секунду зависла в нерешительности над сахарницей, а потом уверенно положила аж целых три чайных ложки. С горкой. А что? Иногда можно. Даже нужно. На СМС она не ответила.
Дождь стих, мягко и нечасто барабанил по подоконнику. "Сейчас, должно быть, хорошо за городом, - подумала она. - Дождь стучит по крыше, выбивает дробь, кто-то это слышит, но меня не ждет… Стихи, что ли, начать писать?"
Звонок в дверь. И предательски радостный всполох сердца: Кирилл с Сашкой приехали! Она уже заждалась их! Ира открыла дверь, и сын влетел в нее:
- Мам, привет! - он пылко обхватил ее вокруг талии и тут же отпрянул: - Мам, смотри, что мне папа с Ритой подарили! Мой любимый робот! Я его уже почти собрал! Мам, вот смотри, иди сюда! - и потянул ее за рукав футболки в комнату, так что правое плечо Иры действительно непроизвольно оголилось.
- Зайдешь? - успела спросить она Кирилла. Он переступил порог, закрыл за собой дверь и остался стоять на месте.
- Саша, подожди! Сейчас ты мне все покажешь. Дай мне с папой поговорить.
Сашка нехотя отложил "Лего" и начал раздеваться.
- Чай, кофе, жвачка? Фантики от жвачки? - спросила Ира, пытаясь за дурацкой бравадой скрыть внезапное волнение, а в мозгу тюкало: "Господи, что за чушь я несу, ничего умнее не придумала?"
- Цитата неполная. Ты забыла "потанцуем", - улыбнулся Кирилл.
- Нет, почему? Я помню, просто танцевать не хочу, потому и не предлагаю, - ответила она с улыбкой, понимая, что два полушария ее мозга вошли в противофазу.
- Как ты? - спросил Кирилл.
- Нормально.
- Тебе, Сашке что-нибудь нужно?
"Конечно, нужно! Нам ты нужен! Мне семья наша нужна! Я хочу танцевать с тобой, пить чай, кофе, вместе жевать жвачку и рассматривать фантики от нее! Дурак ты чурбанистый! Спрашивает он меня, что мне нужно…" - кричало все в Ире, но ее разумное полушарие ответило со спокойным достоинством:
- Нет, спасибо. У нас все нормально. Ты как?
- У меня тоже все нормально.
- Ну, раз у всех у нас все нормально, то и славно, трам-пам-пам, - вмешалось неразумное.
- Ты хорошо выглядишь!
"Господи, а ты-то какой красивый! Всегда такой или тоже для меня старался?" - пронеслось в голове, но она ответила:
- Спасибо. Ты тоже.
- Пап, ну давай, иди! Я маме робота хочу показать! Мам, иди сюда, я тебе покажу, какого я робота собрал! - крикнул Саша из комнаты.
- Сейчас, Саша! - ответила она сыну и обратилась к Кириллу: - Ты его покормил?
- Да, мы только что из итальянского ресторана. Он съел спагетти.
- Ну понятно! Что еще он мог съесть, - усмехнулась Ира, зная любовь сына к макаронам. - Беспроигрышный ва..
Она глянула было на Кирилла, но споткнулась о его взгляд, промямлила окончание фразы и закашлялась от внезапного смущения. Сердце тяжело заворочалось, трогаясь с места, покатилось, бухнулось вниз живота, запрыгало мячиком на резинке, застучало в висках, погнало кровь горячими волнами, разнося жар по телу. Господи, только покраснеть еще не хватало! Пространство становилось тесным, густым, пульсирующим.
- Па-а-а-ап! - Сашка ворвался с роботом в руках. - У него нога отвалилась, я не могу приделать! Ой! - удивленно воскликнул он, вправив роботу ногу. - Вделалась! - И, обрадованный, ускакал, не глядя на застывших родителей.
Момент прошел. Пауза стала неловкой, и Ира, подняв глаза на Кирилла, спросила:
- Ну что, пока?
- Да, я пойду! - ответил он и позвал сына: - Саша, я ухожу! Иди я тебя поцелую!
Сашка подбежал: "Пока, пап!", подставил щеку Кириллу и побежал обратно к роботу. А у Иры перед глазами в замедленной съемке крутилось, как он тянет к Сашке для поцелуя скульптурно вылепленные губы, доставшиеся ему от грузинского красавца-дедушки, и разгибаясь, поправляет пятерней назад густые русые волосы.
- Ну что, до следующих выходных? - услышала она его голос и вынырнула из своего "кино".
- Да. Пока! - ответила Ира.
- Пока! - сказал Кирилл.
- Пока! - повторила Ира.
Кирилл не уходил. Достал перчатки из кармана и мял их длинными пальцами с рыжеватым пушком. Снова возникла пауза.
- Ну, я пошел? - Кирилл неуверенно шагнул к Ире, тронул ее за руку и вдруг по-мальчишески неловко клюнул ее коротким поцелуем в щеку.
- Ага, пока-пока! - ответила она, торопливо кивая головой и делая вид, что ничего особенного не произошло. Сердце снова бухнулось в живот, а ладошки вспотели. "Господи, как на первом свидании! Только бы он не заметил!" - пронеслось в голове.
Кирилл взялся за дверную ручку, но не уходил. Узкое пространство коридора вновь стало густым и пульсирующим.
- Ир, я… - Кирилл запнулся, закашлялся.
- Ну, мам, пап, скоро вы уже попрощаетесь?! - нетерпеливо крикнул из комнаты Саша, вернув их в реальность.
- Да, Саша, сейчас! - ответила ему Ира, набралась смелости и посмотрела Кириллу в глаза.
Он, разглядывая перчатки, тихо сказал:
- Я… Я скучаю по вам.
- Мы тоже, - так же тихо ответила она.
Прибежал Сашка и заканючил:
- Ну ма-а-а-ма-а, ты же обеща-а-а-ла! - он взял Иру за руку и потянул в комнату.
- Сейчас, Саша, подожди минутку.
- Ну все, я пошел, - еще тише сказал Кирилл.
- Да, - еле слышно ответила Ира.
Она захлопнула за Кириллом дверь, обессиленно привалилась к ней спиной и слушала, как подъехал лифт, глухо открыл-закрыл двери и повез Кирилла вниз. В коридоре еще был воздух, которым он дышал - все, что осталось у нее от него. Ира глубоко вдохнула и, медленно выдыхая, слушала с закрытыми глазами, как постепенно успокаивается сердце, переходя на привычно-ровный часовой ход: тик-так, тук-тук.
- Ну мама, ну пойдем же! - возмущенный Сашка снова высунулся в коридор.
- Да подожди ты, Саша! Сейчас! Иди к себе! - внезапно разозлилась Ира.
Она подошла к окну. Во дворе стояла его машина с включенными фарами. Значит, Рита ждала в машине. Из подъезда вышел Кирилл. Обернется или нет? Обернулся. Махнул. А потом сел в машину, и машина, злорадно показав Ире красный свет задних фар, влилась в общий поток, унося ее бывшего мужа из их с Сашкой жизни до следующих выходных. Ветер срывал последние листья с деревьев и уносил их куда-то далеко-далеко от дерева, на котором они выросли. Осень - ужасная пора. Разлучница. Злая тетка. Мачеха.
- Мам, маа-ма! - снова позвал ее Саша. - Все, я собрал робота, иди смотри!
Ира промокнула слезы и пошла к сыну. Надо изобразить интерес и радость. Сын ведь не поймет, что ей этот робот по барабану. Лучше бы он собрал домик для Барби, ей-богу!
Она восхитилась роботом, похвалила Сашу и тот расцвел: "Мам, тебе правда нравится? Я правда молодец?" Как просто дарить детям радость и легко делать их счастливыми! Потом она искупала сына и уложила спать, прочитав сказку, спев колыбельную и полежав с ним пятнадцать минут, - такова была их вечерняя традиция.
Ну вот и все, еще один день прожит. Ира устало села на стул и приняла такую же позу, как несколько часов назад: уперлась локтями в коленки и вложила лицо в ладони. Боже, как же тоскливо! Слезы словно ждали своего часа: закапали нечастой капелью. Дверь детской открылась, и раздался быстрый топот Сашиных ножек - шлеп-шлеп-шлеп к маминой пустой кровати. Короткая пауза - и снова шлеп-шлеп-шлеп до середины комнаты. И отчаянный крик:
- Мам, ты где?!!
- Я на кухне, Саша!
Через секунду сын уже прижался к Ире.
- Что ты, Сашенька, не спишь?
- Мне страшный сон приснился, мам. Про космических роботов. Они хотели наш дом сломать! Мам, а почему ты плачешь?
- А я, Сашенька, больше не буду!
- Мам, а почему ты плакала?
- Не знаю, просто грустно было.
- А почему грустно?
- Ну, может быть, потому, что, кроме тебя, мой сыночек, меня больше никто не любит.
Саша задумался на секунду, потом отстранился от нее и, недоверчиво глядя на Иру, спросил:
- Мама, а ты у всех спросила?
- Что, Сашуль, спросила?
- Ну что, кроме меня, тебя больше никто не любит?
- Нет, сыночек, не у всех.
Саша обрадовался и облегченно вздохнул, точно нашел правильное решение:
- Мам, ну ты вот завтра спроси всех, ладно? Вот увидишь, тебя все любят! Ты такая хорошая! - горячо заверил он Иру и обнял ее, вжавшись крабиком.
- Конечно, дорогой! - она поцеловала сына в макушку, сладко пахнущую шампунем и детством, и впервые за выходные улыбнулась: а ведь и правда, не у всех спросила!
- Ну, Сашуль, иди спать! - сказала Ира, и сын убежал, довольный тем, как он все ловко придумал, и мама перестала плакать.
Ира тоже легла спать, но вдруг вспомнила про кленовый лист, который остался лежать на столе под книжкой. Надо посмотреть, высох ли он и засушить его все-таки в книге, как она делала когда-то в детстве. Или как делали это сентиментальные барышни в XIX веке.
Ира сняла книжку с листа, глянула на обложку - сборник стихов Беллы Ахмадулиной, наугад открыла и прочла:
Дождь в лицо и ключицы,
и над мачтами гром.
Ты со мной приключился,
словно шторм с кораблем.
То ли будет, другое…
Я и знать не хочу -
разобьюсь ли о горе,
или в счастье влечу…
Бордовый лист с темно-коричневым стебельком почти высох. Она аккуратно распрямила темно-коричневый стебелек, расправила бордовые, чуть тронутые желтым распадом острые кончики, захлопнула книгу и, сильно сжав ее с обеих сторон, чтобы лист принял нужную форму, загадала, как в детстве, желание и улыбнулась. Давно она не занималась такими милыми глупостями. Все-таки маленькие девочки никогда не умирают в женщинах.
За окном по-зимнему завывал ветер. Листья опадали и опадали, как будто обязались покинуть к утру все деревья. Ира забралась под одеяло, свернулась калачиком и, засыпая, уже в полудреме, вспомнила, что завтра должна у кого-то что-то спросить и заснула в предвкушении счастья.