П О С Т И Ж Е Н И Е
Юность незабвенная моя
Садясь за стол перед чистым листом бумаги, я испытываю потребность сообщить возможному моему читателю, что я – не писатель, более того, я категорический неписатель. Во-первых, потому, что не состою ни в какой писательской организации; во-вторых, писатели – люди для меня совершенно посторонние, как и для любого другого читателя. Как люди мне не интересны ни они, ни их гордые компании; в-третьих, я категорически не приемлю произведений художественного вымысла. Наверно, потому, что мне недоступна игра ума, которая позволяет иным сочинителям, за всю жизнь не побывавшим нигде, кроме туалета по соседству с рабочим столом и ближайшего магазина, сочинять дивные похождения, скажем, по южноамериканской сельве или по непроходимым дебрям Африки. Верный воленс-неволенс газетной молодости, пишу только о том, что лично видел и хорошо знаю. С удовольствием сообщаю, что судьбе было угодно сделать жизнь мою достаточно насыщенной. Детство моё прошло в трёхлетней оккупации в родной псковской деревне, отрочество – на Южном Урале, а юность – в трёх провинциальных городах, расположенных в разных регионах России. Восьмой класс я закончил в городе Пласт Челябинской области, девятый – в Котельниче Кировской, а десятый – в городе Подпорожье Ленинградской. За эти годы из подростка я превратился в молодого человека и, естественно, во многом сформировался как личность.
Жизнь одарила меня многочисленными друзьями и незабываемыми впечатлениями, воспоминания о которых и составляют содержание этих очерков. Думаю, вряд ли они будут интересны кому-нибудь, кроме меня, поэтому пишу их для себя и только для себя.
Итак, впереди
город П Л А С Т
Когда я рассказываю кому-нибудь из своих знакомых о моих переездах в юности из города в город, меня неизменно спрашивают, не военным ли человеком был мой отец.
Нет, был он обыкновенным совслужащим и потому работал везде и всегда в конторах, близких к местной исполнительной власти, в частности, в бюро технической инвентаризации. Родители мои «гимназиев не заканчивали», зато отец знал несколько «ходовых» конторских профессий. Был он хорошим бухгалтером, экономистом, долго работал в коммунальных хозяйствах, но главным его «коньком» была техническая инвентаризация, то есть государственныё учёт земель, используемых под жилые и государственные и жилые постройки с вычерчиванием их планов и составлением паспортов.
В стране в то уже далёкое время такого учёта практически не было, - особенно частного сектора, - его только начинали, а у отца была уже боль-шая практика, поэтому с трудоустройством у него нигде не было проблем.
Работа инвентаризатора заключалась в том, что он брал рулетку, по-мощника и отправлялся «на натуру», где измерял участок, помещения как снаружи, так и внутри для последующего измерения планов, а также описывал строительные материалы и оценивал их состояние.
После обследования и замера нескольких частных домовладений предстояла так называемая камеральная обработка, то есть заведение «дела» на домовладение в чистовом, так сказать, виде.
Камеральную обработку разрешалось производить где угодно – хоть дома, хоть на рабочем месте – в конторе. За дисциплиной работодатель не следил, для него главным было количество дел, сданных инвентаризатором. От этого зависел и размер заработной платы. Получалось, именно работник лично определял размеры собственного заработка.
Специалисты, в основном мужички среднего возраста, не гнушались и тихим пьянством на рабочем месте в, сами понимаете, рабочее время. Кстати сказать, в компании с вождём конторы. В общем, не жизнь, а малина.
У меня сложилось впечатление, что причиной переезда в город Пласт и стало злоупотребление этой малиной, потому что свалили туда и близкий друг отца и их общий начальник. Одним словом, собутыльники.
… Но не таковы инвентаризаторы, чтобы, не зная броду, соваться в воду. Окончательному переезду на новое место предшествовала рекогносцировка. Мы втроём: я, отец и его подельник Игорь Кириллович Мезенцев отправились знакомиться с будущим местом жительства. На поезде добрались до Увельки, а там автобусом до Пласта.
Город был небольшим, утопал в зелени, но, - что мне лично мне не понравилось, - располагался он на абсолютно на ровной местности, то есть начисто отсутствовала перспектива, взгляд твой всегда упирался в стену ближайшего дома. Миасс в этом смысле прекрасен: он расположен в долине реки Миасс на склонах хребтов. Отовсюду видны горы, а с улиц повыше можно обозревать весь город – он как на ладони на многие километры. И это всё – твоё личное пространство.
После визита на будущее место работы – в контору, отправились ис-кать мою школу (десятилетка в городе была одна). Школа располагалась в конце городка у самого входа в городской парк. Который был чудесен. По сути это была замечательная берёзовая роща, ограждённая забором. По обе стороны дорожки, посыпанной песочком, в девственно нетронутой лесной подстилке, среди трав виднелись ягоды, грибы, цвели цветочки. И что удивительно, полностью отсутствовали губительные следы цивилизации.
Мы уселись в «зале» ресторана. Из центра каждого столика росла бе-рёза, и перед нашими глазами - её ствол с узорчатой берестой. Рядом со стволом стояла ваза с цветами. Над головой – деревянный зонтик на случай непогоды.
После того, как мы вкусили здешних яств, нам подали кочкарское пи-во. Лично мне ничего о нём не было известно (мне недавно исполнилось всего-то пятнадцать лет), зато спутники мои, испытанные питухи, прекрасно были осведомлены о том, что слава о кочкарском пиве гремела на весь Урал ещё с дореволюционных времён. Основоположником пивоварни был заезжий немец, а славные традиции предприятия бережно хранили даже нынешние пивовары.
И тут я должен признаться в собственном грехопадении. Мы втроём напились пенным напитком до поросячьего состояния и в обнимку, мотаясь из стороны в сторону, как фекалии в проруби, направились на ночёвку. Хорошо был видок: два пьяных мужика в полном расцвете сил (отцу только что стукнуло 38, а Игорю Кирилловичу – 27 лет), а между ними – сопливый мальчишка.
В оправдание спутников о реалиях того времени. В те теперь уже ста-родавние времена в стране обязательным было всего лишь начальное школьное образование. После четырёхлетки мальчишки и девчонки, как правило, отправлялись получать специальности в системе профтехобразо-вания. Многие мои одноклассники поступили в ремесленное училище, чтобы потом пополнить ряды рабочего коллектива автомобильного завода.
Ученики школы-семилетки воспринимались взрослыми как уже достойные уважения люди, ну а учащиеся старших классов – как очевидные интеллектуалы. Ничего удивительного – мало кто из наших родителей изучал алгебру и геометрию. Помню, что во время общенародных и семейных праздников взрослые нам, подросткам, «наливали» как равным. И повзрослев, наше поколение мальчишек аккуратно вкушало вместе со всей странной и алкоголь, и табак. Это было нормой и воспринималось всеми как нечто само собой разумеющее. Посмотрите филь того времени: в тесном купе железнодорожного вагона все смолят табак в присутствии женщин и детей. Ну, и пьянствуют тоже.
… На следующий день наше трио принялось за дело. Мы сняли жильё и для Игоря Кирилловича и для нашей семьи, побывали в конторе, познакомились с новым коллективом и «с песнями» отправились в Миасс для грядущей эвакуации.
И тут я вернусь в отрочество, описанное мною в книжке «Война была ещё вчера».
Наши сборы были недолги. На грузовике подъехал мой дядя Николай Александрович, который работал шофёром на напилочном заводе. Нехитрый скарб легко уместился в кузове. Осталось место и для пассажиров6 меня, моей двоюродной сестры Светланы, которая жила в нашей семье и Юры Жукова, моего закадычного друга, который согласился провести часть каникул у нас на новом месте.
Конечно, провожали нас двоюродные братья Толя и Вова Мироновы, а также мальчишки с улицы. Мы приготовились к отъезду, но куда-то запро-пастился наш общий любимец – огромный рыжий бухарский кот Ходжа, на-званный так в честь Ходжи Насреддина, героя любимых фильмов. Ходжу знала и любила вся наша маленькая, но такая замечательная улица. Мы ждали Ходжу два часа и только потом решили тронуться в путь, препоручив его дальнейшую судьбу Толе и Вове. Но любимец наш так никогда больше и не появился.
… И вот ветер странствий заключил нас в свои прохладные ласковые объятья. Навстречу нас неслись тёмные леса и кисейные берёзовые колки, душистые луга с ручьями и речушками, деревни и хутора. Прощай, дорогой Миасс! Прощай счастливое отрочество!
Х х х
Перевалив лесистый хребет, мы въехали в Кундравы. Бывшая казачья станица – типичная уральская деревня. Улицы – сплошной ряд домов и надворных построек и ни одного дерева или кустика. Кундравы просторно раскинулись на берегу большого и красивого озера.
Спустившись в долину, мы оказались в зоне Урала, где отроги Ураль-ских гор незаметно переходили в мягкие холмы, а затем исчезали.. Хвойные леса уступили место весёлым берёзовым рощам и просторным полям. Здесь начинались обширные сельхозугодья. Больше того, заметно менялся климат. В городе Троицке, в сторону которого спешил наш грузок, судя по сведениям, почерпнутым мною много позже в Советской энциклопедии, солнечных дней в году было столько же, сколько в Крыму. И уже здесь было заметно теплее, чем в горнозаводском Миассе. Я запомнил названия нескольких деревень, мимо которых мы проезжали: Большаково, Котлик, Демарино, Кочкарь и, наконец, Пласт.
Название города произошло от геологической особенности местности - пластообразной залежи золотоносных песков. Пласт – город золотодобытчиков. Он кормится от шахт и образованных от них предприятий.
Миасс тоже славен как центр золотодобычи. В середине 19 века он стал широко известен как русский Клондайк. Здесь был найден самый крупный в России самородок, известный как «Большой треугольник», весом 36 килограммов. Однако в Миассе добывают так называемое «россыпное золото». Для этого не нужны шахты – достаточно промывать в русле рек породу с помощью гидравлик и драг, а золотой песок собирать в лотках.
Шахты – изнурительный труд под землёй, дробление добытой породы, трудное и вредное для здоровья извлечение золота из песка с помощью хи-мических реакций.
Город расположен на шахтах и шахтных выработках и, по словам одного старожила, заметно просел вместе с домами и улицами. НЕ редкость – провалы, когда дома оседают и даже проваливаются в поземные пустоты. Я даже помню один такой случай.
Мы поселились на улице на улице Диановской в новом кирпичном до-ме, ничем не напоминающем обычное частное жилище. Это была настоящая городская квартира с высокими потолками, большими окнами, светлая и просторная. Мы с Юрой расположились на полу «в зале». Конечно, ни газа, ни воды, ни канализации не было – в те стародавние времена об этом не могло быть и речи. «Удобства» размещались в дальнем углу приусадебного участка в просторном дощатом сооружении. Участок при доме пустовал: его ещё не успели освоить.
В доме жила маленькая толстенькая и весёлая старушка, мать хозяев дома, работавших где-то на северах, и парнишка-шестиклассник, их сын. Витя был парень уникальный – у него была замечательно кучерявая шевелюра, как выяснилось, недавно обретённая. Какие-то полгода назад он имел обычную, как у всех, причёску. Но он подхватил где-то стригущий лишай, после избавления от которого волосы начали круто, по-африкански, завиваться. Скажу честно, как на духу, меня по младости лет сильно «дёргали завидки»: ну почему не мне такой подарок природы?
Неподалеку от нашего чудесного жилья находился шумный базар. По-мимо всего прочего, этот базар был замечателен тем, что в нём продавалось очень много мяса. Торговали им чаще всего татары, башкиры и казахи. В избытке продавались такие экзотические товары, как кумыс и конина. Кумыс нам очень понравился, несмотря на непривычный вкус, ну, а конину мы просто не покупали.
Здесь, на юге Челябинской области, в районе лесостепи, всегда было много мяса и муки. Мясо поставляли тюрки, часто ведущие кочевой образ жизни, а пшеницу выращивали в основном русаки. Результатом их трудового сотрудничества были пельмени, которых не знала святая Русь по причине недостатка столь важных инградиентов.
Мух в нашем доме было так много, что они мешали нормальному существованию. Мама призвала нас с Юрой объявить им войну. Мы получили по обрезку обычной бельевой резинки, завязали на конце каждой из них по узелки и приступили к азартной, не побоюсь этого слова, охоте. Работодатель учредила и премиальные: за каждую убиенную муху нам полагалось по копейке. И в самом скором времени мы предъявили ей 300 мух. Выручка была нешуточной, а охота – увлекательной.
Наш дом находился на окраине города. За домами начинался кустар-ник, откуда выходили люди с кошёлками, полными душистой клубники. Од-нажды мы всей оравой, прихватив тару, тоже отправились на промысел. Кустарник был странный: он произрастал на каких-то бесконечных ямах и кочках, а не ровных полянах. Однако на этой неровной почве клубники было полно. Она была крупной, очень сладкой и душистой, однако так основательно укутана цветоножками, что очищать её было делом нудным и неинтересным. Этим и занялись наши дамы – мама и Света. Итог подвела мать: «Больше за клубникой не пойдём. Пуская её собирают другие. Им больше достанется».
Много позже мне довелось как-то пробовать варенье, сваренное из клубники с цветоножками. Я нашёл его несъедобным: надоело плеваться.
В это самое время на нашей улице произошло событие, потрясшее ме-ня на многие годы: девочка-шестиклассница родила ребёнка и поздравлять её пришёл пионерский отряд при полном параде: в красных галстуках, строем, впереди которого хрипел в трубу горнист, колотил палочками, не жалея себя, барабанщик. По-моему, весь город был взбудоражен этой новостью. А для подростков, изнывающих от половой истомы, это было грозным предупреждением: играёте, но не заигрывайтесь.
Впрочем, молва гласила, что отцом ребёнка стал двоюродный брат девочки, приезжавший на побывку. В отличие от Миасса, в городской черте которого расположены два огромных пруда и несколько озёр, в Пласте вода, даже питьевая, была в большом дефиците. Развозили её по улицам в цистернах. Была она тёплой и невкусной. Однажды воду привезли из источника, называемого, будто бы, Серебрянкой. Я, не сходя с места, выдул трёхлитровую банку, за что вскоре расплатился долгим стояние в туалете со спущенными трусами.
Наступил август, и мы с Юрой отправились на железнодорожную станцию Нижне-Увельскую, чтобы вернуться в Миасс. Он – домой, а я - на побывку к друзьям и братовьям, с которыми меня связывали не только родственные узы, но и крепкая дружба.
… К началу учебного года я снова был в Пласте. Но… уже по другому адресу. В моё отсутствие семейство наше перебралось на Набережную ули-цу, потому что в свой дом на Диановской вернулись хозяева.
Как ни странно для Пласта, дом наш находился на самом берегу ма-ленького прудика. Здесь резвилось множество местных пацанов, а в просторном бревенчатом доме обитали согбенная и тоже весёлая старуха с внуком, замечательным парнишкой Виталиком Кобелевым, нашим со Светой сверстником. Мама Виталика постоянно пребывала в нетях, а про папу почему-то никто не вспоминал.
Итак, у нас сложилась чудная кампания, к которой, кстати, примкнула девушка с Диановской по имени Валя, с которой крепко подружилась Света.
Виталик имел голубятню, и мы днями, в свободное от занятий время, возились на ней среди воркующих птиц и их экскрементов или торчали на крыше сарая, поочерёдно размахивая жердью с тряпкой на конце.
1 сентября 1951 года. Я отправился в школу с вполне объяснимым ду-шевным трепетом. Нашёл свой класс и уселся на ближайшую парту. В класс заскакивали весёлые девчонки, степенно заходили мальчишки и молча протягивали для рукопожатия руки. Любопытные девочки с женской непосредственностью, наконец-то, окружили меня и стали выяснять, кто я, что я и откуда возник. Оказалось, что некоторые из них тоже впервые в этой школе, но все друг друга знают, потому что вместе закончили семь классов в другой школе и в другом районе города.
Начался урок. В класс вошла худющая женщина в огромных очках и представилась нашим классным руководителем. Она открыла журнал и стала знакомиться с коллективом. Когда очередь дошла до меня, оказалось, что в журнале никаких сведений обо мне, кроме имени, нет.
- Миронов, назови число, месяц, год и место рождения.
И тут девушки проявили типично женскую тягу к правде жизни и тон-кий аналитический ум, которые всю последующую жизнь изумляли меня.
- 23 апреля 1936 года, город Новоржев Псковской области, - честно признался я.
Женская часть класса взорвалась от возмущения:
- Он врёт! – дружно заорали они. – Он из Миасса приехал!
- На перемене мужички познакомились со мной индивидуально. Ребят в классе оказалось, как водится в средней школе, оказалось в разы меньше, чем девчат.
На другой день я прошёл «проверку на вшивость». Здоровенный су-против меня парень на перемене подошёл ко мне сзади и засунул за ворот рубашки здоровенный пук стеклянной ваты. Эта милая проделка была мне известна по Миассу. Стеклянная вата использовалась на стройке как утеплитель и состояла из тончайших нитей, которые вонзались в тело, как иголки, вызывая вполне понятную боль. Кожа краснела и воспалялась. И так продолжалось более суток.
Я резко выкрикнул слово «Сука!» и развернулся, причинив оппоненту серьёзное неудобство. Он явно этого не ожидал и растерянно промямли что-то, вроде: «Извини. Это была шутка…» Ничего себе шутка!
Должно быть, моя реакция произвела благоприятное впечатление на зрителей, которые с пристрастием наблюдали за акцией, потому что ничего подобного я никогда за время учёбы в этой школе не испытывал. Но денёк-другой мне пришлось почесаться.
Когда пришло время уроку физкультуры, меня ожидал сюрприз. Пре-подавателем оказался Валентин Степанович Лоза, с которым я года за два до этого близко познакомился в Миасском пионерлагере. Более того, его двоюродный брат Валя Чебанюк был не только моим одноклассником, но и закадычным другом. Как-то мы целое лето гоняли с ним на моём подростковом велосипеде, изображая популярных тогда героев венгерского фильма про Пикси и Микси, передвигавшихся исключительно на тендеме. Потешая одноклассников, перекидывали друг друга через голову по примеру заезжих борцов, разгадав их хитроумных фокус.
На первом же уроке физкультуры при росте 163 см я прыгнул в высоту на 125 см, а сотку пробежал за 13 сек., что сильно возвысило меня в глазах одноклассников, а легкоатлет Валентин Степанович зачислил меня в секцию бегунов.
Забегая вперёд. скажу, что и в средней школе, и в университете, не-смотря на настойчивые предложения преподавателей физкультуры, я категорически не желал заниматься спортом: он был мне неинтересен, хотя во дворе, где бы мне ни приходилось жить, охотно играл в волейбол, баскетбол, подтягивался и делал «склёпку» на турнике и поднимал тяжести, валявшиеся в каждом дворе в те далёкие времена: гири и самодельные штанги. По-видимому, я предчувствовал, что где-то в будущем услышу афоризм: здоровому спорт не нужен, а больному вреден. Да и честно говоря, у меня всегда находились занятия поинтересней.
Любопытно отметить, что уже в первые дни знакомства с юными пла-стовчанами я услышал удивившие меня вопросы: 1. Умею ли я плавать? 2. Умею ли я кататься не велосипеде? Я уже писал, что, в отличие от Пласта, Миасс изобилует водоёмами, а жил я буквально на берегу речки Миасс и летом вместе с друзьями буквально не вылезал из воды. Более того, ещё учась в начальной школе запросто переплывал обширный городской пруд. Ну, а велосипед у меня был свой личный – второй на Нижнезаводской улице.
Скажу больше, в том же году поздней осенью я пришёл к товарищу, который жил в частном доме на соседней со школой улице и увидал у его дома мотоцикл «К-375». Вокруг «козлика», который был тогда в диковинку, торчала толпа любопытных подростков. Оказалось, к моему другу в гости приехал родственник.
- Хочешь, я тебя покатаю на мотоцикле? – вопросил я.
- Как это?- удивился друг.
- Садись!
Я вставил вместо ключа зажигания три спички и повернул их – мотор завёлся, изумляя публику, и мы помчались по улице.
Ларчик открывался просто: такой же «козлик» частенько ночевал у нас во дворе в Миассе. А принадлежал он БТИ, где работал отец и пользовался им в случае производственной необходимости. Прихватив мерщика, он отправлялся на работу в соседние деревни. Конечно, мы с братьями были допущены к технике и гоняли по соседним улицам, вызывая зависть сверстников – друзей и знакомых.
Удивительное – рядом. В городе Пласт у Валентина Степановича был ещё один двоюродный брат, который жил в его семье, потому что его родной дом находился в деревне, где не было средней школы. Гена Авраамов был чудесным парнишкой из соседнего класса, и мы быстро, не без содействия Валентина Степановича, подружились. Мамы Вали Чебанюка и Гены в девичестве носили фамилию Лоза.
Но на этом чудеса не кончались. В 1961 году, уже после окончания Петрозаводского университета, судьба снова забросила меня в Миасс, и – диво дивное – я почти сразу же повстречал Валентина Степановича, кото-рый уже давненько вернулся на прежнее место жительства. В конце 60-х немалая толпа миассцев –прежде всего автозаводцев – уехала в Тольятти, работать на новом автомобильном заводе, производящем «Жигули». Туда же отправился и Лоза со своим семейством.
Уже в 70-х, во время гостевания у тещи с тестем в Куйбышеве, я решил наведаться в Тольятти, чтобы проведать друзей. И кого, вы думаете, я встретил на улице в первый же выход в город? Конечно же, Валентина Степановича! Как говорится, судьба играет человеком, а человек играет на трубе.
… Жизнь на новом месте и в школе шла своим чередом. Я исправно бегал на уроки. Кстати, путь мой из дома пролегал мимо шахты «Артём». На что красноречиво указывала огромная гора белого песка, на вершину которой неустанно поднимались самоопрокидывающиеся вагонетки. Песок был не чем иным, как перемолотой породой, освобождённой от золота трудоёмким и вредным химическим способом.
По причине общительности характера я довольно быстро стал в школе своим, и не только среди одноклассников. Обзавёлся кучей друзей, о которых в течение всей своей жизни вспоминаю с теплом и любовью. Юра Шиховцев, Витя Шабалин, Батум Ширгазин, с которым сблизился в конце учебного года и который очень сожалел о моём скором отъезде, потому что собирался обучить меня татарскому языку в самое короткое время.
Девочек в классе было раза в три больше, чем ребят . но помню я только нескольких: бойкущую Асю Построму, свою соседку по парте Алю Шишкину, кроткую тихую девочку, при воспоминании о которой я почему-то испытываю некоторую виноватость, её однофамилиц; Валю Сидоренко, которую случайно встретил на Невском проспекте в 1957 году по дороге в родную псковскую деревню; Лялю Рахмееву, «хорошистку». Между прочим я тоже успешно постигал науки: первые восемь лет учёбы в школе я одолел без троек.
Была ещё одна девочка, на которую я «положил глаз». Звали её Зоей Прокудиной. Мне она казалась прекрасней Мальвины: большие голубые глаза, которые, хлопая длинными ресницами, удивлённо смотрели на мир, алые губки, вьющиеся от природы русые волосы, заплетённые в косы, и фигурка вполне сформировавшейся девушки. Я выражал ей свою симпатию самым банальным способом – дёргал за косы, так сказать, «красиво ухаживал».
- Эрих Данилович!- громко обращалась она к учителю немецкого. - А чего Миронов меня за косы дёргает?
Эрих Данилович Майер, красивый мужчина лет сорока, с пышной кур-чавой шевелюрой, только улыбался. А однажды произнёс в ответ фразу по-немецки, которую тут же и перевёл: « С поддразнивания начинается лю-бовь» - к удовольствию одноклассников.
Тут я должен сделать отступление. В миасской школе меня учили анг-лийскому языку. В единственной средней школе города Пласт английский язык не преподавали. Его учили в соседнем поселке Ново-Троицке. А учи-тельницей английского была Мария Ивановна Майер, жена нашего милейшего немца. Так что два раза в неделю я наведывался в гости к Майерам. Ну, а на уроках немецкого мне ничего не оставалось, как дёргать любимую девушку за косы.
Эрих Данилович оказался большим театралом и в данный конкретный год надумал поставить в школе пьесу Н.В.Гоголя «Женитьба».
Естественно, для учителей не было секретом, что новый ученик Б.Миронов не только хорошо учился, но и был выдающимся лицедеем со-временности. После участия в постановке пьес в Миассе я почему-то больше лицедействовать не желал. Но Эрих Данилович уломал-таки меня воплотить в жизнь бессмертный образ одного из женихов – Землянику. Однажды во время репетиции, видимо, после моего удачного паса он долго смеялся и вдруг огласил: «Боря, ты изобразил себя таким, каким станешь с годами». А Земляника был толстяком, которого я играл с подушкой на животе. И он, редиска, оказался прав.
…Выпал снег. Ночи стали длинными и чёрными. Когда мы возвраща-лись из школы, было совсем темно. Вадик и я хватались за лопаты и мётлы и в свете яркой лампы, установленной над въездом в ворота, принимались очищать от снега большое пространство. А потом взбирались на крышу и открывали голубятню. Голуби взмывали в чёрное небо, побуждаемые истошным свистом и, опять же, шестами с тряпками на конце.
После довольно продолжительной прогулки голуби приземляли на ос-вещённую площадку, кормились и начинали свои грациозные танцы с громкой воркотнёй.
После голубятни мы отправлялись домой и усаживались за стол боль-шой семьёй, включая Виталика и хозяйку дома. Как уж договаривались взрослые – не знаю. Баба Оня, как её все называли (Ольга было её настоящее имя), внесла в наш обычный рацион непременные беляши и молоко или сливки, замороженные в чашках – холодильников тогда не было.
Потом, как по расписанию, появлялась девушка Валя, подружка Свет-ланы с улицы Диановской. Надо сказать, она была частью наше быта и позже, когда мы переехали в казённое жильё, предоставленное отцу на соседней со школой улице.
Валя была нашей сверстницей, но, сколько помню, выглядела она вполне взрослой девушкой, не то, что мы, сопляки. Она, по свидетельству Светы, была в меня влюблена.
Когда мы, дружная четвёрка, оставались без взрослых в пустой «зале», начиналась отчаянная возня с выключенным светом. Я, движимый подростковой гиперсексуальностью, вцеплялся в нежную девичью плоть – лез обниматься с гостьей и «обжиматься». Иные способы выразить свою исступлённую симпатию мне были неведомы. Вернее, о них я просто боялся думать, почему-то всегда вспоминая в такие минуты пионеров с хриплой трубой и сердитую мамину физиономию. Светка якобы рвалась на Валины призывы защитить её, а Виталик, похохатывая, якобы удерживал сестрицу. Но меня прямо-таки остервеняли провокации «жертвы», даже в холодные дни приходящие в гости в плавках и будто бы нечаянно заголяясь до пояса. Однажды я обнаглел до такой степени, что сдёрнул лифчик и вцепился в её обнажённую грудь вполне взрослой девушки. Ощущения были так прекрасны, а противодействие так ничтожно, что «истязание», видимо, заняло немало времени. Не знаю, что сделалось с Валей, но весь следующий день я не смог удержать в руках ручку.
Даже после переезда на новое место жительства Валюша продолжала «терроризировать» меня таким вот образом. Однако, дурак высококвалифицированный, при всём при том целовать милую девушку я не посмел, считая, должно быть, это высшей степенью нравственного падения.
Между тем, начались репетиции комедии «Женитьба». В драматиче-ском коллективе начисто отсутствовали мои одноклассники. В основном в роли актером выступали учащиеся старших классов. Передо мной фото актёров нашего «погорелого» театра. Увы, время начисто стёрло их имена из моей памяти. В ней остались только трое: я собственной персоной, Э.Д.Майер и Коля Судоплатов, исполнитель «каскадной» роли свата Кочкарёва. Мало сказать, что Коля играл её искромётно. Когда он выходил на сцену, остальные «герои» пьесы открывали рты и, не открывая глаз от Коли, который мелким бесом рассыпался перед зрителями, хохотали вместе со всем залом.
Любопытно отметить, что незадолго до нашего бенефиса в город при-езжали профессиональные артисты из Магнитогорска, в репертуаре которого тоже была «Женитьба» Гоголя. Однако успех нашей школьной постановки был неизмеримо больший, чем у магнитогорцев.
Казённое жильё наше в бараке находилось совсем рядом с домом, где квартировало семейство Мезенцевых. И юная супруга Игоря Кирилловича, вырванная из рядов учащихся Миасского педагогического училища посредством внезапной беременности и последующего рождения маленького Вовки, давала мне уроки актёрского мастерства. В частности, она научила меня гримироваться.
Игорь не мешал этому процессу. Он занимался камеральной обработ-кой. На столе перед ним стоял большой чёрный чайник с вином и стакан, листы ватмана и готовальня с чертёжным инструментом. Так как чертежи должны были быть исполнены тушью, на столе стоял также пузырёк с ту-шью и набор «самопальных» стеклянных рейсфедеров, которые давали возможность подолгу проводить линии, не отрываясь поминутно для заправки тушью. Игорь закончил Одесское высшее мореходное училище, был настоящим морским волком, исколесившим, по его словам, множество морей и океанов и посетившим, опять же по его словам, множество стран. Какой тайфун занёс его за столик с чайником в простую избу вдали от морской стихии – не ведаю.
Итак, состоялась шумная премьера пьесы Николая Васильевича, воз-нёсшая актёров, и автора этих строк тоже, на самый верх школьного эстеблишмента. Мы были обласканы вниманием публики, педагогами, любовью и почтительным отношением учащихся родной школы.
Показав пьесу на всех подмостках города, мы отправились по домам культуры деревень и посёлков района. Накануне Международного женского дня артистам выдали деньги, заработанные нелёгким лицедейским трудом. Я купил маме и Свете по яркой шёлковой косынке. Так что прошу иметь в виду: первые в жизни копейки я заработал как актёр и начал грезить, кстати, вместе с Колей Судоплатовым, театральным институтом. Но, вскоре, по размышлении от этой светлой мечты отказался. По двум причинам: 1. Бог с юных лет обделил меня таким чудным качеством, как честолюбие. 2. Мне была противна сама по себе мысль всю жизнь произносить чужие слова. А ведь как недурно говорить за умного автора, а наивный автор автоматически приписывает их тебе и одаривает за это незаслуженной любовью.
… В один прекрасный день на уроке я получил записку от моего тайного предмета. «Боря, - писала мне прекрасная девушка Зоя, - а кто играет в пьесе вместе с тобой из ребят?» Я не замедлил с ответом и в конце записки скромно процитировал слова одного из гоголевских героев: и я «какая противная подлая рожа!» «А по-моему, наоборот, - написала цветущая роза моих желаний. - И добавила: Давай дружить!» Позвольте, дорогой читатель, обнять Вас!
Чудесное это предложение повергло душу мою в смятение и страх: а как это? Ведь мы жили в противоположных концах города. Не помню, что я ей ответил, но дружба наша не состоялась.
На улице гремела весна. В скверах заливались синицы и зяблики, ве-село галдели галки, а я, задумчивый и неприкаянный, в одиночестве тащился домой. Мама моя в брюках, в кармашке для часов, нашла многократно сложенную бумажку, на которой было многажды, одно под другим, было тщательно выписано два слова: «Зоя Прокудина».
А вскоре я стал свидетелем того, как после уроков у дверей школы, явно ожидая кого-то, топтался длинный чернявый старшеклассник. Из зда-ния выпорхнула моя неспетая песня, он подхватил её портфель, они взялись за руки и пошли по залитой солнцем улице. «О, женщины, ничтожества вам имя!», сказал старик Шекспир.
А я, роняя слёзы, поплёлся в другую сторону, неся в руках обломки своего разбитого сердца.
…Но судьба была ко мне благосклонна: вскоре меня полюбила другая девушка.
Как я уже писал, к весне мы переселились на улицу, почти целиком состоящую из бараков. В наш жилой отсек, сколько помнится, с улицы вела отдельная лестница и было в нём три довольно больших комнаты. В одной из них разместилось наше семейство. Дощатой перегородкой она была поделена на две части. В прихожей размещалась кухня. Здесь стоял стол, а на нём – электроплитка. Рядом с ним – рукомойник с шайкой под ним. В жилой, так сказать, комнате – три кровати, стол для интеллектуальных упражнений, над ним – чёрное картонное радио. Естественно, остальные удобства во дворе. Удобства спокойно умещались в единственном тесовом сооружении с двумя «очками» на весь барак. Ночью все пользовались «биде» в виде обычного жестяного ведра.
Две комнаты в нашей квартире занимала большая семья по фамилии Величко. Сам патриарх давно опочил, оставив после себя жену Марию Пет-ровну и сына с дочкой. Володя, футболист некогда широко известной команды «Цветмет», был холост, а дочь Елена имела сына пятиклассника Валерку и дочку дошкольного Людмилу. Патриарх Величко был широко известен в городе потому, что был белочехом, оставшимся в России после гражданской войны. На память о нём на стене висела засиженная мухами фотография и трубка с цепочкой и крышкой рядом с ней.
Марья Петровна была доброй женщиной с тёмным лицом и абсолютно белыми волосами, а её потомство, должно быть, удалось в деда: у всех, включая Людмилку, были очень чёрные волосы, яркие синие глаза и ма-ленький рост – имею в виду, конечно же, тётю Лену и Володю.
Был у них и ещё один член семьи: огромный, рыхлый и нескладный мужик по фамилии Бауман, состоявший сожителем при Елене. Интеллигент-ный и немногословный, он утверждал, что он не только коренной москвич, но и близкий родственник известного революционера, почему в своё время был репрессирован и оказался в Уральском захолустье.
Работал Бауман вместе с отцом в БТИ, что, наверно, и послужило кос-венной причиной того, что мы оказались соседями. Как и все удалые инвентаризаторы, включая начальника Николая Николаевича, по случаю и без оного, принимал на грудь помногу и охотно и частенько с моим родителем появлялся дома «на рогах».
Любви все возрасты покорны. Маленькая дошкольница, как оказалось, «положила на меня глаз». Она приходила в нашу комнату с детской книжкой, когда я оставался один, забиралась ко мне на колени и просила почитать. Я всегда любил животных и маленьких детей, и поэтому они ко мне льнули. Людочка вскоре стала обнимать меня и однажды объявила, что она меня очень любит.
Я растерялся и не знал, как повести себя. Вспомнил вдруг, что в таком же юном возрасте ещё до войны был влюблён во взрослую девушку, которая работала вместе с отцом. Я приходил, чтобы повидать её, и, робея, прятался под столом при её появлении, а взрослые, заметив это, начинали свои извечные идиотские шуточки про жениха и невесту, категорически не понимая, какие страдания они причиняют ребёнку.
Памятуя об этом, я что-то толковал Людмилке, о том, что мы с ней ещё маленькие, что сначала надо подрасти.
- Боря, ты подождёшь, когда я стану большой. А потом мы с тобой по-женимся. Подождёшь?
Когда появлялись взрослые, я выпроваживал её, чтобы уберечь от злых «взрослых» шуток. Причём даже излишне грубовато, о чём не перестану жалеть.
Прошли годы. Пласт, как и Людочка, остались в памяти слабой тенью, но мама моя долго ещё вспоминала её и, смеясь, рассказывала:
- Такая смешная была девочка. Бывало, говорит: «Вот стану большой, приеду к вам и если Боря будет женат, настрамлю, настрамлю его жену - и уеду навсегда!
Вот такая любовь!
х х х
Под руководством Валентина Степановича и вместе с его кузеном Генкой мы регулярно делали забеги накануне весенней спартакиады.
- Прежде всего, - говорил Валентин Степанович, - надо научиться преодолевать «мёртвую точку», чтобы обрести второе дыхание. Без этого невозможно стать бегуном.
Я пускался в бега при каждом удобном случае, стараясь обрести это самое дыхание. Со временем мне даже стало нравиться состояние, когда, казалось бы, ноги перестают двигаться, а ты задыхаешься от нехватки воз-духа, вдруг дышать становится легко, а ноги начинают бежать легко и не-принуждённо. После спартакиады Лоза похвалил меня и предсказал прият-ное спортивное будущее, но… на этом мои бега и закончились: после учеб-ного года я уехал из города навсегда.
На память от Гены мне остались выражения «… от сырости» в смысле «с какой стати?» и милое обращение к собеседнику «Ты, цыплёнок инкуба-торский». Оба эти выражения чудесно приживались всюду, где я впоследствии проживал.
… Контора БТИ, где в поте лица трудился мой родитель, располагалась в центре города в доме, некогда принадлежавшем классовому врагу. Потому что был он просторный, с большими и крепкими воротами, с обширным двором с кучей основательных сараев и сараюшек. Постройки, конечно пустовали, двор зарос травой-муравой, и только деревянный туалет в углу двора функционировал по-старорежимному, обслуживая сотрудников контор, разместившихся в доме.
В «красном» углу служебного помещения находился стол начальника, и он, как орёл, обзирал подчинённых, занимавших столы напротив и сидев-ших к нему лицами. Несмотря на внешнюю суровость, Николай Николаевич был добрым и покладистым начальником и не гнушался «хряпнуть» по рюм-ке-другой с удалыми подчинёнными. Высокий и тощий, он, однако, выглядел весьма внушительно. На длинном морщинистом лице его размещались очки со стёклами, сильно увеличивающими глаза. Казалось, они не умещались в оправе. На худой шее висел яркий галстук, а под ним виднелась старенькая застиранная ковбойка.
Николай Николаевич в течение дня покидал рабочее место только для походов в туалет. В нём-то и произошёл конфуз, ставший известным широкому кругу народонаселения.
Если вертушка на двери туалета снаружи функционировала в штатном режиме, то изнутри запора не было никакого, кроме разве энергичного покашливания. На этот раз НикНику покашливания явно недоставало. Он снял брючный ремень, продел его в ручку, застегнул, а образовавшуюся петлю накинул на шею.
Внезапно в дверь громко и настойчиво постучали. Сиделец безмолвст-вовал. Чиновная дама, которой явно приспичило, восприняла это как акт неуважения и рванула дверь на себя. Дверь распахнулась, Ник Ник слетел с рундука и ласточкой пронёсся мимо чиновницы – со спущенными штанами и с ремнём на шее.
Жизнь полна чудес.
На новом месте я быстро познакомился с обитателями улицы. Это были в основном мальчишки и девчонки из нашей школы. Ребята собирались на площадке нашего дома и «тусили» как теперь говорят, на всю катушку. В нашей компании были два брата, старшего из которых звали Голован. Таким было его уличное прозвище. Братья жили неподалеку в частном доме. Это на мотоцикле его родственника я выпендривался перед пацанами.
В соседнем домике жили-были старик со старухой. Жили они настолько дружно, что регулярно ставили бражонку, делали наливки и дружно их употребляли, что было, согласитесь, редкостью, потому что жёны чаще всего оппонируют своим непутёвым мужьям. Здесь же имел место, как бы выразился Михаил Сергеевич, многолетний консенсус.
Употребив со всем своим удовольствием очередную ёмкость с брагой, старики решили не выплескивать невесть куда барду, а употребить её с пользой - скормить боровку, который, мирно похрюкивая, шлялся по двору. Тот резво схрюндил аппетитное кушево, захмелел и улёгся почивать в те-нёчке.
День разгорался, солнце добралось, наконец, до лежебоки и стало щедро накалять его инфракрасными лучами. Поросёнок побагровел. Старик со старухой, тужась, взявшись за ноги, перетащили его опять в тенёк. Однако солнце не унималось. За день старики несколько раз перетаскивали по двору своего питомца, раскормленного, поди, до целого центнера, спасая того от солнечного удара.
С ними же произошёл ещё один курьёзный случай, также ставший достоянием широкой общественности. На этот раз старики доконали, наконец, большую бутыль вишневой настойки, а вишню выплеснули на свою личную помойку. На ягоды «натакались», как говорят на Урале, куры. Они дружно склевали ягоды и, окосев, погрузились в глубокий сон. В таком вот разобранном виде и обнаружила их старуха.
«Ахти!», наверно, сказала она и принялась за дело: не пропадать же добру. И она шустро ощипала кур, решив употребить пух и перо для по-стельных надобностей. Сами куры в количестве четырёх или пяти особей были оставлены на помойке.
День клонился в вечеру. И вдруг под окнами раздалось требователь-ное кудахтанье. Старики выглянули на улицу и обомлели: проголодавшиеся курицы в неглиже толпились у крыльца – они пришли ужинать.
Ну, где, скажите, в какой стране, в каком мегаполисе могут происхо-дить такие чудеса? Меня всегда удивляло стремление многих людей втис-нуться в каменные городские джунгли, где нет лужаек, по которым бродят коровы, где нет дворов с курицами и собаками; где, куда бы ты ни глянул, взгляд твой упирается в стенку или в забор; где, в бесконечной человеческой толчее начисто отсутствует личное пространство; где лично у меня почти сразу же начинаются приступы клаустрофобии, когда хочется закричать и выбежать из города, чтобы увидеть луг, речку, озеро, лес… Я твой навсегда, родная и любимая провинция!
Х х х
Как-то вечерком пришёл я к Игорю Кирилловичу. Должно быть, с поручением от родителей. Потому что нас с Игорем, 28-летним мужиком, ничего больше не связывало. Юная его супружница с маленьким Вовкой гуляла неподалеку от дома. Игорь сидел за столом и энергично водил по листу ватмана стеклянным рейсфедером. В работе, по словам отца, он был лют.
Перед ним, как всегда, стоял большой чёрный эмалированный чайник с вином и кружка, почти доверху наполненная этим чудесным бодрящим напитком.
- Ага!, - вскричал он при виде меня. – Юный партизан Псковщины! Ну, проходи, садись. Вино будешь? (Он знал, что мы с мамой и Светой три года были в оккупации, а последние месяцы из них жили в лесном партизанском лагере).
После всяких вводных и исходных речений он полез в стол, достал коробку из-под папирос, извлёк из неё нечто, завернутое в тряпицу, развернул её и спросил:
- А вот это ты видел?
На ладони у него лежало изящное ювелирное изделие в виде свастики. Свастика аккуратно вписалась бы в квадрат со стороной сантиметра в три. Она была из серебра с чёрным покрытием, которое было обсыпано бриллиантовой, по словам Игоря, пылью и потому излучало заметное сияние. На одной из сторон крепилось колечко для цепочки.
- Была и цепочка. Но встретилась нам как-то на шоссе старуха, кото-рая гнала перед собой из немецкой неволи корову. Танк наш остановился, и мы разговорились со старухой. Я обратил внимание на то, что у неё нательный крест висит на грязной нитке и отдал ей цепочку от свастик: носи, бабка!
- А вот откуда взял свастику – военная тайна, - засмеялся он. – Вскоре после окончания войны наша часть обосновалась в каком-то немецком городишке неподалеку от Берлина. Был я тогда командиром танка и за спиной у меня было четыре года войны. Ведь мы с пацанами ушли на войну буквально после выпускного вечера – закончили среднюю школу.
В воздухе носилась демобилизация. Домой собирались все вояки. Но не с пустыми же руками возвращаться с такой жуткой войны. И занялись мы разбойничьим промыслом: по вечерам выходили в город и отнимали у немцев ручные часы. Почему-то почти каждый из них носил по паре часов, а у нас в России часы были редкостью. Вот на продаже их дома мы и собирались зарабатывать. Кстати, штамповок мы не брали – те были недолговечны.
И вот иду я как-то вдоль стеночки по улице, и вдруг навстречу мне юная дева, а вокруг – никого. Представь: мне 21, во мне гормоны, как дрожжи в кадушке, а тут такая красота. Ну, думаю, этот трофей – мой.
Хальт! – кричу и требую документы. Она протягивает мне какие-то бумаженции, а я предлагаю ей пройти в соседний дом, в котором мы квартировали. Дом пустовал, и я занимал в нём отдельную комнату.
Когда мы вошли, я заметил у неё на груди какую-то цепочку. Потянул, а на цепочке свастика.
- Гитлерюгенд! – будто бы рассердился я. Взвёл курок пистолета и заставил раздеваться. Она зарыдала, а я, увидев её без ничего, отбросил пистолет в сторону и накинулся на неё. И всё состоялось. Девушка рыдала от счастья, что всё обошлось, я от умиления. Мы занимались любовью довольно долго – к обоюдному удовольствию.
Молодые, здоровые люди радовались жизни – ничего удивительного. Надо отметить, девушке повезло: Игорь был высокий и статный красавец-блондин.
Уже осенью 1945-го он был демобилизован и сразу же помчался осу-ществлять свою давнюю мечту – поехал в Одессу поступать в Высшее мореходное училище. Приём был уже закончен.
- Но я заявился в приёмную комиссию в форме, на груди у меня были ордена и медали, а в руках аттестат зрелости с пятёрками и четвёрками, обгоревший во время пожара в танке.
- Вы перед этим аттестатом шапки должны снимать, будто бы кричал Игорь. И был принят.
После окончания мореходки он какое-то время ходил в загранку, но потом решил навсегда вернуться на сушу. Сильно подозреваю, что не по своей воле.
…Закончился учебный год. Меня определили в школьную команду спортсменов, которая вскоре должна была отправиться в Челябинск на летнюю школьную спартакиаду. Но почти сразу же после занятий родители отвезли нас на железнодорожную станцию Нижнеувельскую и посадили в поезд, который помчал нас в столицу нашей Родины. Дальше путь наш лежал на родную Псковщину, где проживала наша многочисленная родня. Свете надлежало остаться у кого-нибудь из тёток, я же должен дожидаться вызова, после которого отправиться на новое место жительства. Куда именно – не известно. Отец написал письма сразу по нескольким адресам и дожидался ответа. А написал он, как мне помнится, в город Тырныауз Кабардино-Балкарии и в город Котельнич Кировской области.
САМОЕ СЧАСТЛИВОЕ ЛЕТО
В Москве, в долгом ожидании поезда, я предложил Ветке сгонять на Красную площадь. Она предпочла остаться на вокзале, а я сел в метро и поехал знакомиться со столицей. Вышел на станции «Охотный ряд» и отправился на главную площадь страны. Она поразила меня своими малыми размерами и какой-то неустроенностью – не то, что в кинохрониках. Потом подошёл к Мавзолею. Кстати говоря, я бывал у него и позже, когда туда переселился вождь народов, но никогда у меня не было желания войти вовнутрь: война, свидетелем которой я оказался в первые годы жизни, навсегда отвратила меня от созерцания покойников.
По Васильевскому спуску я дошёл до Москвы-реки и потопал по Ко-тельнической набережной. Огромные дома роскошной стеной стояли вдоль улицы. Мне захотелось посмотреть задворки этого великолепия, и я вошёл во двор. Увиденное повергло меня в шок. Посреди двора высился холм, из-рытый землянками. Судя по дверям, их было много. А столичный блеск за-вершала буколическая картинка: на вершине холма паслась коза, привязанная к колышку длинной верёвкой. Вот тебе и «Здравствуй, столица, здравствуй, Москва!…» Я поехал на вокзал.
Из Ленинграда до станции Сущёво мы уезжали с Витебского вокзала. У меня в кармане лежала бумажка с адресом отцовой кузины и строгий наказ проведать её: отец по наивности был убеждён, что все родственники будут бесконечно счастливы увидеть его сына. Я сел на трамвай и вместе с ним загремел по рельсам на Петроградскую сторону искать Большую Пушкарскую. Тётку я нашёл быстро, познакомился с её мужем и сыном и напился чаю с французской булкой и маслом. В дорогу мне дали кулёк с вафельными стручками неизвестного мне арахиса. Но главное: я совершил довольно подробную экскурсию по городу, который очаровал меня на всю оставшуюся жизнь. Из всех городов Советского Союза, в которых мне довелось побывать, я люблю только три: Питер, Севастополь и Миасс, ставший частью самого меня.
В Новоржеве мы со Светланой прежде всего отправились искать тётю Зину Воронову – она единственная из родни жила в то время в районном центре. Не успели мы расположиться, как прибежала Кира, дочь тёти Нюши – Анны Дмитриевны, непостижимым образом узнавшая о нашем приезде.
На другое утро на попутке мы отправились в Алтун. Чем больше приближался дом, тем большее волнение охватывало нас. Мы стояли в открытом кузове и напряжённо вглядывались вперёд. Наконец, машина взлетела на холм, с которого открывался вид на озеро, на пышную зелень парков, скрывавшую дома. Только отлично виден был остов ветряной мельницы на въезде в село. Мы со Светкой обнялись и зарыдали от счастья.
В Алтуне никто из родни теперь не жил, и мы, не задерживаясь, про-следовали через село. Наш путь лежал в Канашовку. За околицей открылся знакомый пейзаж: впереди в низинке протекал ручей, берега которого густо поросли ивняком и ольхой. Через него надо было перебираться по жердям. За ручьём высокой стеной стояла рожь. Она занимала огромное поле и заканчивалась у самых домов деревни. Узкая тропка ныряла в гущу золотистых стеблей. (Теперь здесь нет ни ручья, ни кустарников, а поле превратилось в пустырь, на котором давно уже ничего не растёт.) Навстречу нам кто-то шёл: среди светлых колосьев замелькали головы. Это были мальчишки нашего возраста. Мы, горожане, молча прижались к стене, уступая дорогу. Но деревенские стали дружно здороваться, а один из них, обращаясь ко мне, вдруг произнёс:
- Здравствуй, брат!
Я был поражён: «брат» был мне незнаком.
Вся родня вышла встречать нас со Светкой. Дядя Матвей и тётя Ганя, должно быть, отпросились с работы. Кузины Нина и гостившая здесь Галя, дочь погибшего в войну дяди Вани, получив с Урала телеграмму, давно нас поджидали. Ещё бы: мы все были сверстниками.
Выяснилось, что повстречавшегося нам на пути брата звали Толя, и он был моим троюродным братом. Как и его брат постарше – Гена они были детьми «Мишки, сына Володи Черноносенка», то есть Михаила Владимиро-вича Иванова. Жили Черноносенки в большом доме на въезде в Канашовку. Жив был и сам Володя и его родная сестра, а моя родная бабушка Анастасия Михайловна, которая ютилась в маленькой халупке на краю черноносенковой усадьбы.
«Мишка» при виде меня прослезился, обнял меня и сказал, что очень соскучился по моему отцу «братке Пете».
Меня удивила и растрогала приветливость стариков. В первый же ве-чер я взялся вместо дяди Матвея присмотреть за табуном колхозных лоша-дей, пасшихся в лощинке у канавы рядом с деревней. Ко мне подходили неведомые мне старики и старухи, не старые ещё мужчины и женщины, целовали меня и проливали слёзы. Два красивых мужика с чёрными волосами и синими глазами оказались Мироновыми: Михаил Спиридонович и Иван Алексеевич. Женщины тоже были либо роднёй, либо подружками юности моих родителей.
В деревне было полно народу и, конечно, молодёжи. Шёл 1952 год, отец народов был ещё жив, и живо было крепостное право на социалистический манер: крестьяне были невыездными и не имели паспортов. Не могло быть речи и о Юрьевом дне.
Так как по будням деревни пустовали: все от мала до велика находи-лись на работе, – уральцы тоже включились в трудовой процесс. Ветка и Галя с Ниной занялись прополкой и сенокосом, а я с Борькой Шахнёнком и Матрёшкиным Женькой стал работать на лошадях. К великой радости бригадира Нилка, потому что в летнюю страду всегда ощущается нехватка рабочих рук.
Счастливое время! При каждом удобном случае мы устраивали скачки наперегонки. Конечно, о сёдлах не могло быть и речи. У меня была молодая вороная кобылка Ночка. Очень шустрая, но небольшая, поэтому крупные одры, на которых набивали мозоли на задах мои приятели, бежали с ней на равных. Как-то я стал обходить Женьку, а тот взял да и хлестнул Ночку по морде. Та отпрянула в сторону, и я кубырем полетел на полном скаку под ноги Женькиной лошади. Всё, слава Богу, обошлось.
Негласным нашим лидером был Шахнёнок, худенький рыжеватый пар-нишка, языкастый сверх меры. Буквально через день-другой к нашей компании подошёл Ваня Рожа и сказал мне, отворачивая лицо:
- Если ещё раз за ранетками в мой сад залезешь – ноги вырву и спички вставлю!
Я, как говорится, ни сном, ни духом ничего не знал и растерялся. Тем более что при геркулесовой мускулатуре для Вани исполнить угрозу не со-ставило бы большого труда.
На помощь поспешил Шахнёнок:
- Тоже мне, боб твою мать, мичуринец нашёлся, - дерзко сказал он Ване, гожему ему в отцы. – Ещё раз вякнешь – все твои яблони обдеру и сучья обломаю – один ствол останется!
Ваня засопел и ушёл, не проронив больше ни звука.
Неподалеку стоял дом, на крыльце которого всегда сидел дед Сенька в огромной кудлатой бороде и курил. Когда мы проходили мимо, Борька, отворотясь, каждый раз исполнял одну и ту же припевку:
Дед Сенька куря – голова в кусту-у-у!
И ещё помню одну его «нескладуху»:
Самолёт летит – дров не привязано!
Куропатка бежит сзади – я щекотки не бою-ю-юсь!
Поутру мы встречались на конюшне, брали «своих» лошадей, запрягали их в телеги и отправлялись туда, где в нас нуждались: возили сено, жерди, удобрения, бороновали и т.д и т.п. Там, где работала молодёжь, всегда царило веселье. Девчонок было много, и все симпатяги. Мне было 16, и вполне понятен обострённый интерес к ним.
Однажды я «подрулил» на телеге на луг, где сено было уже смётано в копна. На телегу с вилами заскочил молодой мужик, ему сразу в несколько вил стали подавать сено, а он «навивал» воз, едва успевая поворачиваться. И вот воз готов. Сено принялись крепить, а работнички присели в его тень. По дороге от лесу показалась статная девушка. Настоящая красавица.
- Алька из Новоржева приехала, - сказал кто-то.
- Боря, - обратились ко мне ребята, лежавшие на земле, - позови её. Она твой голос не знает и умрёт от любопытства. А мы посмеёмся.
- Аля! – громко произнёс я. Красавица остановилась и посмотрела в нашу сторону. Работнички радостно заржали. Она махнула рукой (дескать, да ну вас) и пошла дальше.
- Аля! – ещё громче позвал я.
Она снова остановилась в недоумении. И опять все зрители радостно засмеялись, а девушка продолжила движение.
А когда сзади раздалось просительно и нежно:
- Ну, Аля! – она, не оборачиваясь, погрозила кулаком.
Оказалось, это дочь Ивана Алексеевича Миронова, а следовательно, моя родственница. Была у Али и сестра Нина, года на два помладше. Сест-рицы мои жили в Свистогузове и в колхозных сельхозработах почему-то не участвовали.
Как-то рано утром мы, три коновозчика, сидели на обочине деревен-ской улицы и поджидали Нилка, чтобы отправиться в лес. Когда-то на этом месте стоял дом и произрастал фруктовый сад. Теперь о нём напоминали лишь трухлявые пеньки. Нилок задерживался, и я от нечего делать стал обтёсывать то ли яблоневый, то ли грушевый пенёк. Я сравнял его с землёй. На траве вокруг лежали разлетевшиеся щепки.
… Почти каждый вечер, когда наступали сумерки, в центре Канашовки у колодца собиралась молодёжь. Ребята и девчата рассаживались под огромным дубом на брёвнах с обеих сторон гармониста – Генки Мишина, который извлекал из баяна громкую, на всю округу, музыку. Он чувствовал себя главным на этом празднике жизни и потому «ломался»: с остервенением растягивал меха и никак не желал смотреть прямо перед собой, а всё косил то направо, то налево, изображая невероятное творческое вдохновение. Исполнение очередной мелодии полагалось долго упрашивать: музыкант себя уважал. А между тем молодёжь всё подходила и подходила – из Устиново, из Лябино, из Свистогузово, из Алтуна. На этот раз у подошедших на шапках и на одежде что-то светилось загадочным зелёным цветом.
- Что это у вас горит? – поинтересовался я у одного из гостей, взрослого парня.
- А гнилушки, дяденька! Вошли мы в Канашовку и видим: у дороги пе-нёк светится, а вокруг веером щепки будто горят. Видно, кто-то топором пенёк расколупал.
Начались танцы. Вот тут и подошли ко мне две сестрёнки – Аля и Нина. Алин ухажёр – она на два года была меня постарше – был куда-то «уехалши», а Нина пока ухажёром не обзавелась по младости лет: ей было пятнадцать. Она тут же убежала к девчачьей компании, а мы с Алей весь вечер друг от друга не отходили, а потом я пошёл её провожать. Чем, оказалось, сильно взбудоражил молодёжную общественность. Хотя искренне считал, что на роль «залётки» ещё не гожусь – молод.
Буквально через пару дней я познакомился ещё с одним родственни-ком – кузеном Вовкой Вороновы. Это был сын родной сестры отца.
Он приехал погостить к нашей общей бабушке и тут же примчался ко мне. Было ему десять лет. Это был худенький быстроглазый мальчишка с выго-ревшими до белизны вихрами и необычайно торопливой речью. Меня удивила его редкая доброжелательность и готовность откликнуться на любую просьбу.
- Эх, кто бы водички принёс, - лениво произносил кто-нибудь из тан-цоров.
- Я! Я! – тут же откликался Вовка и бежал в ближайший дом за круж-кой.
- Лёш, принеси шубейку – что-то неуютно стало.
- Неохота, - отвечал младший брат старшему.
- Я! Я принесу, - и Вовка уносился от танцевальной площадки.
На другой вечер, и тоже во время танцев, гуляки публично сожгли гребешок, провозгласив нечто, мне непонятное:
- Алька Миронова жгёт гребешок Вальке Жукову!
Тем самым общественность сообщала, что якобы Аля порывает отношения с отсутствующим ухажёром.
За неделю до начала учебного года я уехал в город Котельнич Киров-ской области, где остановились мои родители. Здесь я и пошёл в 9-й класс. Ни Нины, ни Али никогда больше не видел. Из Котельнича написал письмо Нине, втайне надеясь, что ответил мне Аля. Так и получилось. Мы обменя-лись несколькими письмами, на чём наша переписка и закончилась.
Шли годы. Начиная с 70-х я не по разу в год наезжал в Питер по слу-жебным делам. Знал, что сестрицы мои давно обосновались здесь. Можно было без затруднений заполучить их адреса и навестить родственниц. Но почему-то испытывал непонятную стеснительность. В 90-х она пропала. Я решил, наконец-то, встретиться, но… оказалось, что обе они незадолго пе-ред этим… умерли.
Помни о смерти! – говорили древние. Мы, увы, о ней забываем, будто собираемся жить вечно. И вот что из этого получается.
Х х х
Лето, однако, заканчивалось. Неотвратимо приближался учебный год. Но никаких весточек от родителей не поступало. Где они? Что с ними? В каком месте необъятной страны я окажусь? Меня это волновало всё больше и больше.
Наконец на моё имя пришёл денежный перевод, а с ним сообщение, что мне надо добраться до Ленинграда, перейти с Витебского вокзала на Московский, сесть в поезд, идущий до Кирова, и, немного не доезжая до него, сойти на стации Котельнич – наше новое место жительства.
Я засуетился, собираясь в дорогу. Во-первых, надо было привести в более или менее приличный вид мои единственные штаны. Они были со-ставной частью спортивного костюма, пошитого из «чёртовой кожи». Такие костюмы носили в то благословенное время почти все подростки. Ткань представляла собой очень прочную основу с «начёсом». Пребывая всё лето на сельхозработах, я основательно поизносил брюки: на коленках образовались дырки. Тёте Гане пришлось отпороть большие накладные карманы, расположенные выше, и пришить их на коленки. При этом обнаружилось, что костюм первоначально был синим, а позже перекрашен в чёрный цвет (видимо, в порядке «косметического» ремонта). Карманы замечательно устроились на коленках, причём на их прежнее месторасположение указывал большой синий прямоугольник. Мой остальной прикид вполне гармонировал со штанами и хорошо разношенными ботинками. Экзотический облик дополняла обесцвеченная летним солнцем лохматая, давно не стриженная голова и загоревшее до черноты лицо.
Пару слов о причёске. Только что на экранах страны прошёл четырёхсерийный фильм про Тарзана, и советские вьюноши в массовом порядке стали отращивать шевелюры, чтобы по мере сил походить на Джонни Вейзмюллера, исполнявшего роль супермэна.
Наутро с другого конца деревни провожать меня прибежала моя вторая бабушка – мама моего отца. Она принесла мне «в дорогу» жареного «курёнка» и стопку сырников. Тётя Ганя и мамина мама напихали в мой фанерный ящик, сработанный неведомым народным умельцем под чемодан, ещё всякой еды, и я отправился в путь.
В Новоржеве меня посадили в кузов грузовика, идущего до Бежаниц, на железнодорожную станцию. На повороте на станцию машина останови-лась, и шофёр с подножки сказал мне:
- До станции тебе придётся идти пешком. Мы едем в Чихачёво. Поеха-ли с нами – это и к Питеру ближе, да и выйдешь прямо у вокзала.
Я поехал дальше.
Маленький вокзальчик был под завязку забит моими, как оказалось, попутчиками. Билеты продавались только после прибытия поезда. После прибытия первого же и шумной свалки страждущих очередь не уменьши-лась. Стало ясно, что мне на несколько дней придётся задержаться в Чихачёве.
В подавленном состоянии я вышел на улицу и сел на скамейку в скверике. И тут ко мне подошли два парня, явно постарше меня.
- Слушай, ты вот крепкий с виду малец, - сказал вдруг один из них. - Давай подерёмся – кто кого?
Я обмер – ещё не хватало. И бросил ему на уши порцию лапши:
- У меня второй разряд по боксу. Не боишься?
- И у меня второй – в армии получил. Пойдём.
- Пойдём, - сказал я, шокированный дружелюбным тоном драчуна.
- А ты знаешь, что скобари первые не бьют?- вдруг спросил боец.
- Так как же быть? Я ведь тоже скобарь.
- Ты извини нас, - засмеялись скобари. – Мы просто решили тебя про-верить на вшивость. А ты, оказывается, молодец.
Через несколько часов подошёл второй попутный, потом третий. Толпа пассажиров не уменьшилась. Глубокой ночью должен был проследовать очередной, уже последний в эту ночь. Я принял решение и отправился искать чемодан. Мне присутствующие при сём граждане почему-то его отдавать не пожелали. Пришлось рассказать, что в нём находится. В довершение всех недоразумений оказалось, что ручка моего роскошного ящика оторвалась. Я взял его подмышку и пошёл на перрон встречать поезд.
Наконец, поезд подошёл. Надо сказать, что поезда в те времена со-ставлялись из вагонов, очень удобных для «зайцев»: подножки вынесены были далеко от корпуса вагонов, переходы из вагона в вагон были открыты. Чтобы попасть на них, достаточно было встать на подножку, ступить на буфер - и ты оказывался на площадке между вагонами. Что я и проделал после того, как проводница закрыла дверь в вагон. И вот я мчусь к заветной цели. Мешает фанерный ящик и мысль, что меня могут ссадить.
На вольном воздухе было, однако, прохладно, и я тихой сапой вне-дрился в предбанник вагона и попытался притвориться своим, смешавшись с толпой мужиков, нещадно смоливших свои вонючие соски. Спустя какое-то время мне удалось «замылить глаз» проводницы, которая стала принимать меня за своего пассажира.
Но контролёры были бдительны. Они появились где-то на середине пути к Питеру и потребовали билет. Я сбивчиво объяснил ситуацию. Контролёры молча оштрафовали меня на 55 рублей и пошли дальше.
С квитанцией в руках я воспарил душой, потому что теперь-то уж я точно доеду до Питера. Радость моя усугублялась тем обстоятельством, что билет от Чихачёва до Питера тоже стоил 55 рублей. Ура!
Проводница, впустив очередную партию пассажиров на какой-то станции, ласково сказала мне:
- Проходи в вагон, чего ты тут толкаешься?
Ещё раз «Ура!»
И вот я в Ленинграде. У касс Московского вокзала тоже толкучка. Чуть в сторонке менжуются парень с девушкой. Парень тут же подходит ко мне:
- Ты докуда едешь?
- До Котельнича.
- О, земляк! А мы с подругой выйдем чуть пораньше – в Свече.
И тут он поведал мне, что они с одноклассницей поступали в институт, но не прошли по конкурсу. Надо возвращаться домой, но не хватает 10 рублей на билет. Не могу ли одолжить червонец, причём с отдачей. Я достал червонец, и тогда он сообщил мне, что для учащихся есть другая касса, со стороны Лиговского проспекта. Мы весело рванули туда и довольно быстро приобрели билеты.
Наш поезд отправлялся в обозримом будущем, но на дорогу надо было поесть. И хотя у меня с деньгами тоже было туго, на все оставшиеся я купил ливерной колбасы и хлеба. Мы сообща прикинули, сколько еды нам понадобится на дорогу, разделили её на две или три части и принялись за пиршество.
Любопытно отметить, что за свою долгую жизнь больше такой вкусня-тины поесть мне не приходилось.
На память о Чихачёве мне остался такой анекдот, рассказанный кем-то из попутчиков:
- Тётка, ты куда едешь? – В Цыхацово. – А откуда? – С Толмацово. – А чего везёшь?- Цоснык.
Так подсмеивались над скобарями, некоторые из которых вместо «ч» используют букву «ц» - явный признак северно-русского диалекта. Среди многих окрестных деревень Новоржевского района только в одной из них путают «ц» и «Ч».
КОТЕЛЬНИЧ
Вышли на своей Свече новообретённые друзья, в приятной беседе с которыми незаметно время, и я, взволнованный грядущим свиданием с родителями и неведомым будущим, стал собирать свои манатки, благо было их – всего ничего. Некоторые из попутчиков вышли провожать меня в тамбур.
Наконец я увидел на перроне папу и маму, таких молодых и таких красивых. Они были «причепурившись» по такому торжественному случаю, и я, лохматый, в изношенной одежде, являл с ними такой разительный контраст, что родители спросили меня, почему пассажиры моего вагона так массово пялились на нас из окон.
От деревянного на пригорке вокзала мы тронулись в город. Он удивил меня необычностью. Во-первых, потому, что тротуары с обеих сторон проезжей части улицы были дощатые; во-вторых, по этим тесовым мосткам мы сначала спустились в ложбину, а потом стали подниматься в гору. С правой стороны улицы расположены были какие-то казённые здания, среди них кинотеатр, а выше на горку взбирались двухэтажные брусчатые дома. Слева улицу пересекала бурная речка, с уходящей вверх по течению улицей. На перекрёстке торчала толпа каких-то киосков.
- На этой улице, - сказал отец, - находится твоя школа. Завтра отпра-вимся туда поступать.
Наконец, улица взобралась на горку, и справа открылась просторная площадка с бесконечной перспективой.
- Подожди-ка, Лиза…
Отец взял меня под руку и велел смотреть только в небо. Так мы подошли к краю площадки. Вдали виднелся лес.
- А теперь взгляни вниз! – произнёс он.
Я взглянул вниз и … заколдобился, как старик Ромуальдыч, понюхав-ший свои портянки: прямо под ногами была пристань и причаливший к ней белый многопалубный пароход. К пристани вдоль берега торопился грузовик по странной деревянной дороге. Бревенчатый накат был уложен на невысокую эстакаду, выраставшую из отмели.
Река называлась Вяткой и была она притоком Камы. На противоположном берегу виднелась дубрава. Именно там проходило основное русло реки. А под ногами у нас был фарватер для судов: пассажирских пароходов и барж со всяческими грузами – мощные здания портовых складов-пакгаузов виднелись за пристанью.
Между руслом и фарватером располагался большой песчаный остров, так называемая «плешка» - место отдыха трудящихся в летнее время с бесконечными пляжами. Конечно, эти сведения стали известны мне позднее, а сейчас я с любопытством и изумлением рассматривал неведомый мне пейзаж.
После обозрения окрестностей мы двинулись дальше – домой, опять же по тесовой мостовой. А вот и дом, где нашли приют мои родители.
Дверь открыла согбенная старуха.
- Ак чо, явился – не запылился ваш робёнок? – прокричала она. – Вытирай давай свои копыта, разувайся и разоболокайся – ты дома.
Бабка говорила громко, задирая вверх каждую фразу, и это звучало грубо, даже по-хамски супротив выговора милых моих скобарей, которые скорее пели, чем говорили. Удивительно, даже богато сдобренная матюгами речь их звучала и душевно и ласково.
- Но, пошёл, шакал бесов, – орал Женька Матрёшкин, стоя на телеге и размахивая вожжами.
- Ёв как лается малец, - сокрушённо качал головой старик-попутчик. – И где он таких слов грубых нахватался.
Хозяйку нашу звали Типунихой все соседи. Думаю, это взято из выра-жения «Типун тебе на язык». И действительно, ощущая себя в своём доме «владычицей морскою», «доставала» нас бесконечными замечаниями и по-учениями. Это наше семейство сильно удручало.
Отец рассказывал мне:
- Пошёл я как-то на колодец и выплеснул остатки воды в ведре с крыльца. Немного попало на бревенчатую стенку дома.
- Ты что, паразит, - заорала Типуниха, - дом мой сгноить задумал?
- Ты, Васильевна, - говорю ей, - завесь избу тряпками, чтобы дождь на неё не попал.
- Не учи меня, сопляк! – ответствовала Типуниха. – Дождь – от Бога, а ты кто такой?
Короче говоря, вскоре мы переехали через улицу к тётке Степаниде, доброй и весёлой сверстнице родителей. Она жила одна в просторном доме о двух этажах. Первый этаж, как и заведено в тутошних местах, был полуподвалом. На второй этаж вела крутая лестница.
Вторую половину дома занимал дед Степан со своей старухой, которую за долгие месяцы совместного проживания я ни разу не видел. Дед Степан был статный крепкий старик. С моим отцом они сразу же, как говорят теперь, закорешились.
Узнав, что мы «скопские», он обрадовался:
- Служил я в молодости царю-батюшке в Питере со скобарями. Их все любили, потому что это были добрые и весёлые ребята, хорошие друзья - на них всегда можно было положиться. И озорники. Вечно чего-нибудь отчудят. И выпить и подраться были горазды.
Двор был у нас общий, как и общее «удобство» в конце двора, перед огородом. От тесового «удобства» открывался вид на широкое поле с тёмной полоской леса вдали и с деревней сразу за широким оврагом (о существовании которого я узнал позже). Выходит, жили мы у самой околицы.
- Видишь, сынок, какие люди разные бывают. А знаешь, откуда мы взяли тебе денег на дорогу? Сидим мы как-то с мамкой на скамейке у почты и прикидываем, где достать денег. Я только что начал работать на новом месте, а мама ещё совсем не определилась. Неподалеку от нас, на той же скамейке, устроился какой-то гражданин. Мы говорим тихо, без опаски. Вдруг гражданин и говорит: «А сколько вам надо денег? Вы извините, я вас невольно подслушал и могу помочь, потому что вижу – люди вы хорошие. Я здесь в командировке, поэтому деньги отправите в Киров дочке, она там в институте учится. Долг отдадите когда сможете.»
Мы с мамой заняли шестьсот рублей, записали адреса соседа и его дочери и тут побежали на почту.
А вот и 1 сентября. Накануне я посетил парикмахерскую, где расстался только с частью волос. Остальные остались на голове, посильно приближая меня к мужественному облику самого Тарзана.
На просторном школьном дворе за мячом гонялись пацаны, другие ту-жились у турника, третьи торчали у баскетбольных щитов. Под торжествен-ные звуки «Школьного вальса» я прошёл по первому этажу мимо пристро-енных к стене шведских лестниц и по просторной лестнице поднялся на второй этаж.
Передо мной открылся просторный зал – рекреация с кучей дверей, ведущих в классы. Слева от входа в зал располагалась сцена с трибуной и атрибутами бурной школьной жизни. На задней стенке – большой портрет отца родимого Иосифа Виссарионыча.
Я торчал у входа и рассматривал учащихся, которые орали, радостно обнимались и носились из зала в класс и обратно. И вдруг два парня остановились и спросили меня:
- Ты новичок? В 9 «а»? Так это к нам, пошли в класс. Меня зовут Димкой, а это Генка.
Мы поручкались.
И вот я в классе. Девчонки уставились на меня, как на новые ворота, а спустя некоторое время чуть ли не толпой подошли и засыпали вопросами новичка.
Унаследовав от предков своих (спасибо им за это!) редкую коммуникабельность, я очень быстро стал своим в новом коллективе. Уже в первое воскресение сентября ребята позвали меня в лес по грибы. Это сызмальства было любимым моим занятием, поэтому рано утром в выходной мы встретились с друзьями – Димой Шильниковым и Славой Тихомировым – на железнодорожном вокзале.
За грибами аборигены решили ехать в сторону Кирова до следующей станции, расположенной на другом берегу Вятки. Вагоны были старого об-разца, то есть как будто предназначенные для «зайцев». Мы без страха и сомнений ступили на подножку поезда, когда он начал движение: высадить нас могли только там, куда мы ехали.
У каждого из нас в руках было по большой корзинке, сплетённой из ивовых прутьев. Я уже походил не на колхозника, а на вполне городского парнишку. На голове у меня покоилась новёхонькая кепка «аэродромной» конструкции из прекрасного коричневого цвета сукна с шёлковым подкла-дом небесного цвета. Как она была хороша!
Я бы даже не упомянул о ней, если бы она не стала вдруг причиной моей грядущей популярности.
В лесу, не похожем ни на что виденное мною прежде, грибов было – хоть косой коси. В основном это были подберёзовики – обабки. Мы мгновенно наполнили свои корзинки и отправились на станцию. Поезд в сторону Котельнича прибывал часа через два. Этого было вполне достаточно для пикника на лоне природы и для приятного общения.
Наконец, подошёл поезд. Однако никто из него не вышел, а из пасса-жиров на станции были только мы. Поезд был категорически враждебен любителям прокатиться по железной дороге бесплатно, так как был составлен, как говорили тогда, из цельнометаллических гэдээровских вагонов, непроницаемых для «зайцев». Подножки были доступны только при открытых дверях, а переходы между вагонами смыкались, образуя глухую «гармошку» из плотных синтетических материалов.
Но ехать было надо. Грибники поставили на один из двух открытых буферов друг на друга три корзинки, а на второй буфер пристроился я – и ехать, и придерживать корзинки. Так как дорога была недальней, Дима и Слава повисли на поручнях, поставив ноги на убранные под двери поднож-ки.
Лязгнули буфера – поезд тронулся. И тут открылось, что корзины не желают смиренно стоять на месте. Вскоре я устал их придерживать. Откры-лась дверь – хороший дядя пассажир принял в тамбур моих друзей, а потом и корзины. И только тут стали очевидны неудобство и нелепость моего по-ложения.
Приближался мост через Вятку. Не вполне понимая, что делаю, я по-ставил вторую ногу на освободившийся буфер, потом прицелился и, расставив руки, стал падать вперёд в расчёте на то, что ухвачусь за поручни сразу обоих вагонов. Это мне вполне удалось. Но чтобы встать на подножку приветливой двери, понадобилось убрать правую руку с поручня и, повиснув на одной руке, развернуться под тяжестью веса так, чтобы уцепиться обеими руками за один поручень. Так и вышло. Но во время разворота я задел кепку, и она, как осенний лист с дерева, медленно вращаясь, полетела под высокий откос. Почему-то это было для меня наибольшим потрясением, потому что первое, что я произнёс, поднявшись в тамбур, было: «Киздец кепке!»
Уже на следующий день вся школа чествовала меня, как героя, кото-рый произнёс такие чудные слова. Увы, так порой приходит земная слава. Как выяснилось позднее, и во второй городской школе-десятилетке о моём существовании стали знать именно благодаря этому эпизоду.
Х х х
Надо сказать, обстановка в новом классе оказалась для меня совер-шенно неожиданной. В городе Пласте моим одноклассниками были простые чудесные ребята, эрудиция которых не простиралась дальше школьной программы. Если в Миассе мальчишки и девчонки упивались чтением книг, занимая очереди за каждой книжной новинкой, то в Пласте никто особенно чтением книг не интересовался. Отвык от этого занятия и я – такова могучая сила воздействия ауры на человека.
В теперешнем моём классе тон задавали дети интеллигенции. Они по-стоянно спорили обо всё на свете, обнаруживая довольно обширные позна-ния. Имена классиков русской и зарубежной литературы постоянно упот-реблялись в их беседах. Больше всего меня поразила как-то дискуссия моих новых друзей о базисе и надстройке, о чём я не имел никакого понятия. Все эти эмпиреи были мне и незнакомы, и чужды. Я стал чувствовать себя серым сибирским валенком и потому снова взялся за книги. К этому времени для меня стала очевидной истина, что не надо читать сто книг, потому что в одной, лучшей из них, есть всё то, что размазано, разбавлено в остальных девяносто девяти.
Со временем выяснилось, что у многих моих однокашников были свои домашние, хоть и небольшие, библиотеки с заветными произведениями лю-бимых авторов, которые постоянно читались членами семей. Для меня это было совсем необычно. Стремление приобщиться к классике привело меня в школьную библиотеку. Я накинулся почему-то на немецких корифеев: на Шекспира, Гёте, Гейне. Однажды библиотекарша, проникнувшись ко мне, вдруг заговорщицки подозвала меня и спросила: «Хочешь почитать замеча-тельные русские стихи? Я дам тебе, только «чур» - в случае чего я тебе их не давала». Я, заинтригованный, конечно, согласился. И тогда она украдкой передала мне книжку стихов… С. Есенина. Я и не догадывался тогда, что огромное число замечательных русских и советских авторов были запрещены. Только после ХХ съезда партии, т.е. с 1956 года, стали издавать Достоевского, Бунина, Есенина – имя им легион. У Димки Шильникова я впервые увидел роман О.Генри «Короли и капуста», «Золотого телёнка» И.Ильфа и Е.Петрова, «Дядюшкин сон» М. Достоевского. Конечно, никого из этих авторов в школьной программе не было. Когда издали М. Достоевского, я был уже студентом университета и только тогда смог подробно с ним познакомиться.
Эмоциональным лидером класса был, конечно, Димка Шильников. Он, казалось, знал всё. Читал во множестве стихи известных поэтов, писал свои, весьма недурные. С четвёртого класса самостоятельно занимался изучением немецкого языка (в нашей школе преподавали английский). В совсем юные лета влюбился в паровозы и стал собирать в альбом все сведения о них и картинки. Альбом получился огромный и красочный. В текущее время Димка увлёкся медициной и, помню, сильно поразил моего отца, написав на бумажке по-латыни название лекарства, которое надобно было ему для поправки здоровья.
Шестнадцать лет – замечательные возраст, в котором у многих подро-стков появляется такое неприятное для окружающих (особенно взрослых) свойство, как непомерно завышенное самооценка и попытка всех и каждого поставить на место в соответствии с этим заблуждением.
Димка, как и многие его сторонники (естественно, мальчишки), считал, что учить уроки дома – удел тупых. Толковые ребята всё должны схватывать на лету (а как жа!) из объяснений учителя. Ну, а письменные можно сделать и во время перемен. Списывание за порок не считалось.
Помню, как я был поражён, когда отказавшемуся отвечать Димке учитель поставил двойку, а тот в ответ гордо заявил ему:
- Я категорически с Вами не согласен. Двойка означает плохое знание материала, а я совсем ничего не знаю. Так что ставьте мне единицу!
… Ну, а в следующий выходной нас вывезли в колхоз на картошку. И я не могу умолчать о впечатлениях, которые произвела на меня эта поездка.
Во-первых, в памяти моей до сих пор сохранилась такая картинка: два могучих берёзовых ствола, а в перспективе – чудесная деревенька на опушке леса. Между этими двумя планами – картофельное поле. Пришло время обеда, пообедав, весь класс дружно рванул в лес и спрятался под кроной огромной ели. В большую приствольную яму уместился весь класс.
Крайние ветви ели касались земли и надёжно закрывали нас от классного руководителя, который внезапно оказался один-на-один с картофельным полем.
Классным руководителем была у нас «англичанка» Мария Михайлов-на. Ей было где-то немного за тридцать, была она незамужней и, мне кажется, даже робела, разговаривая с нами, учащимися, которые «шибко много об себе понимали». Впрочем, до хамства никто из учеников не опускался, потому что все были едины во мнении, что классная дама у нас неплохая.
Во время уроков многие, если не все, занимались сочинением стихов. Время стёрло из памяти массу этих придурковатых виршей, но кое-что я помню. Например, Димка пишет и передаёт мне бумажку со следующим со-держанием:
Я помню чудное мгновенье,
Когда тебе по морде дал.
И сгинул ты, как привиденье,
В тумане сумрачном пропал.
В томленьи духа безнадежном
Ты крокодильи слёзы лил.
Идя домой дорогой снежной,
Меня ругал и материл.
Естественно, я отвечал ему тоже рифмованной хренотенью.
А вот что сообщал мне любезный корешок Лёшка Шалагинов на моё послание: «Ты пишешь не стихи, а вяньки… Коль толку нет, так шёл бы в няньки».
А своим оппонентам я ответил следующим посланием:
МИРОНОВ
Высокий и стройный,
Могучий, красивый.
Младой, раскудрявый,
Нисколько не сивый.
Прекрасен, как солнце,
Главой русовлас,
И бархатный, мощный
Имею я глас.
Я первый в Советском Союзе
Спортсмен:
Бегун я и конник,
И первый яхтсмен,
Бегун и боксёр,
И Геракл-силач.
Великий писатель,
Великий рифмач.
Соплёю я Пушкина ведь перешиб,
И Лермонтов тоже пред мною погиб.
На прозу накинута мною удавка:
Толстой предо мною
Простая пиявка.
А Гоголь, имеющий мощный рубильник,
Стоит предо мною, как урка, как шильник.
Не помню реакции на панегирик самому себе, но почему-то кажется мне, что муки творчества прервала прелестная девушка Лариса, а если точнее, Лариса Ивановна – наша учительница русского языка и литературы, только нынче закончившая педагогический институт. Прервала не потому, что была супротив наших занятий изящной словесностью. Отнюдь. Она препятствовала этим занятиям в неурочное время, то есть во время уроков, прошу прощения за невольный каламбур. Тетрадку в клеточку о двенадцати с лишним листов, исчирканную порой неприличными виршами, Лариса Ивановна забрала себе со словами: «Миронов, я верну её Вам в конце учебного года». Забегая вперёд, скажу, что она оказалась верна своему слову. Заглянув в возвращённую тетрадь, я покраснел со стыда: «Неужели она прочитала всю эту мерзость?» и тут же тетрадь уничтожил.
И ещё стихи любезного моего друга Вадима Шильникова:
На улице дождь и слякоть
И в ветре листьев балет,
И хочется мне заплакать,
Но слёз почему-то нет.
И ещё:
Раскидалась луна негативами
Светлых окон на чёрном полу…
Темень прячется в каждом углу.
Ты уснула родная, красивая…
Последние «волнительные» строки были посвящены однокласснице Ире Глушковой, в которую был страстно влюблён поэт Шильников. Причём страсть, сколько помню, была обоюдной. И ещё я помню, что у Иры были очень красивые глаза, как, впрочем, и у Ларисы Ивановны.
Кстати, именно в Котельниче я разглядел, что у местных девушек сплошь и рядом особенной красотой отличаются именно глаза. Скажу боль-ше. За многие прожитые годы нигде более я не встречал такого массового природного явления. Правда, вскоре после окончания университета судьба ненадолго занесла меня в город Калинин (теперь это Тверь), где меня поразили местные девушки необычайной статью, чудесной славянской внешностью и распахнутой красотой ясных глаз.
Но, только что взглянув в зеркало и увидав щербатый оскал своей старой «физики», я вспомнил вдруг ещё два эпизода из самого начала своего вятского жития.
Школа, как и вся страна, широко отмечала праздник Великого Октября. Гремела музыка, принарядившиеся школьники были приятно возбуждены: отовсюду доносился их радостный щебет, в центре рекреации танцевали то вальс, то танго, то падеграс, то молдовеняску. Однако среди моих одноклассников-мальчишек было какое-то нездоровое оживление. Причём почему-то в центре этого оживления всегда оказывался я.
Только на другой день мне сообщили, что в школу приходили бойцы из другой десятилетки на предмет того, чтобы набить мне морду. Затейник несостоявшегося мордобития сам поведал мне об этом. Это был Лёшка Шалагинов. Он заметил вдруг, что предмет его трепетного воздыхания (не помню ни имени, ни фамилии) положила на меня глаз. А я, как говорится, ни сном, ни духом.
Остальным ребятам понадобилось потратить немало усилий и аргументов, чтобы убедить мавра в том, что он неправ. После непродолжительной беседы мы с Лёшкой подружились навсегда.
А в зеркале отражается результат нашей дружбы, потому что щерба-тость моей физиономии берёт начало осенью 1952 года. Ещё один наш дру-ган Генка Колотов позвал нас в гости, чтобы отлить дробь, снарядить патроны и прошвырнуться с ружьишком по окрестным охотничьим угодьям.
Вскоре после начала нашего гостевания в доме и дворе Колотовых закипела работа. Прежде всего заработало литейное производство. Жидкий свинец мы заливали в какую-то разъёмную сковороду. Когда свинец осты-вал, сковорода разымалась, и из неё вытряхивалась щербатая, вся в облое дробь. Мы помещали её в какую-то ёмкость, закрывали её и, трясясь, ходили по избе – «катали дробь».
Естественно, свинство, разведённое после такого производства, надо было убрать. Я взялся за большой веник и совок, Генка начал разбираться с орудиями производства, а Лёшка помогал убирать инструмент. Когда он выносил что-то на улицу, я игриво хлопнул его по заду веником. А у него в руке оказался огромный и тяжёлый рашпиль. Он принял мушкетёрскую позу, и мы начали фехтовать. Я охаживал его веником без риска получить сдачу. Хохоча, мы выскочили во двор, покрытый только что выпавшим снегом. С открытым от удовольствия ртом я поскользнулся и упал, ударившись передним зубом о рашпиль. Боль была терпимой, но от зуба откололся маленький кусочек. Щербина первое время мне очень мешала, но потом я о ней совершенно забыл.
Прошло несколько лет. Студентом старших курсов я как-то по весне основательно замёрз и, отогревшись под общежитским одеялом, крепко за-снул. Утром я нашёл свою верхнюю губу на полу: распухнув, она сильно увеличилась в размерах.
Дяденька врач, посмотрев рентгеновский снимок, сообщил, что в ре-зультате давней травмы зуб мой давно уже мёртвый. А вместо живого нерва у основания зуба образовалась гнойная гранула. Она-то и стала причиной инцидента.
По окончании лечения эскулап просверлил зуб, поставил пломбу и сказал, что теперь это мой лучший зуб, потому что никогда больше он бо-леть не будет.
Время, увы, быстротечно. Уже на восьмом десятке лет зуб мой взял и развалился. (Кстати, во рту моём в настоящее время не хватает всего двух зубов – подарок природы.) Девушка-врач взяла какую-то замазку странного цвета и изваяла новый зуб. Он «функционирует по-штатному», но с эстетикой у него явные нелады. Зато, взглянув на себя, старого и некрасивого, я каждый раз вспоминаю и Генку, и Лёшку, и Котельнич, и незатейливый эпизод моей юности, когда были мы молоды, здоровы и счастливы.
Но вернёмся к рассказу о вятских красавицах. Да, ничего не скажешь, девятый класс это вам не восьмой. Если восьмоЙ – это, согласно немецкой пословице, - поддразниванье – начало любви, то девятый – это любовь. В школе было, как минимум, три девятых класса и, не побоюсь этого слова, все они были не то, что повязаны, они были обмотаны узами любви. Любовным парочкам не было числа. Я был едва ли не единственный, кто не имел «предмета». Наверно, потрясение от первого опыта с пластовской Зоей оказалось для меня слишком чувствительным. Друзья, однако, мимо этого факта не прошли. Генка Колотов, когда красотки проходили мимо нас во время переменок, придирчиво спрашивал меня: «Кто тебе нравится? Никто? Да ты посмотри, какие у неё глазки? А губки? А фигурка?»
Однажды мимо нас проходила стройненькая и, чего греха таить, хоро-шенькая девушка из параллельного класса. «А вот смотри – Любка Кирпикова. Какая симпатюлька! Нравится?» «Ага!», - вякнул я.
Через пару уроков Генка подошёл ко мне с довольной физиономией.
- Борька! Любка согласна с тобой дружить! После уроков она будет ждать тебя у школы.
Вот-те нате! Не скрою, это было для меня потрясением. А дальше-то что?
Оказалось, нам с Любой было по пути. Она жила в деревне за оврагом, и я мог свободно наблюдать за её перемещениями по деревне.
В описываемое время на экранах страны шли зарубежные фильмы разных лет, взятые нами в качестве трофея. Помню названия некоторых из них: «Королевские пираты», «Танцующий пират», «Друзья и враги Америки», «Мститель из Эльдорадо», четыре серии «Тарзана» и пр. и пр. Мы ходили, как правило, целым классом – и в Пласте, и в Котельниче. В девятом классе я был, наверно, культоргом, потому что постоянно бегал во время уроков в кинотеатр за билетами. Мне подсоблял в этом деле Димка Шильников – он собирал деньги. Помню его всегдашний призыв: «Кто в кино – сдавайте гроши, потому что я хороший!» Считая своим долгом делать так, чтобы сладкие парочки сидели рядом, я попарно раскладывал билеты в недрах своей парты и вполне демократично раздавал билеты, будто бы тщательно перетасованные, выкрикивая «Кому?» Всем было понятно, что имел место мухлёж, но все дружно помалкивали.
И вот иду я домой после вечернего сеанса со своей девушкой Любой, изнемогая от любви. Мы что-то щебечем друг другу, и вдруг любимая спра-шивает меня: «Миронов, а ты чего это за мной увязался? Давай вали домой! Тоже мне провожатый нашёлся!»
Я оторопел. Изумлению моему не было предела.
- Люба, - прошелестел я.
- Сказала – отвали, значит отвали! – закричала моя «любимка».
Я развернулся и, ускоряясь, «отвалил».
- Боря! Подожди! Куда ты? Я ведь пошутила.
Но я, обливаясь горючими слезами от горя и обиды, даже не обернул-ся.
Так замечательно закончилась ещё одна моя любовь. Больше девушки Любы для меня не существовало. Похоже, и я в её глазах обнулился, потому что мы никогда больше категорически друг друга не замечали.
Х х х
В Котельниче почти в каждом доме занимались кролиководством. При-чём разводили именно тех кроликов, которые давали больше пуха. В этом было легко убедиться с наступлением холодов: на женщинах и девушках как по мановению волшебной палочки появились пушистые пуховые платки, шарфы, шапочки, рукавички. Вязание было распространённым народным промыслом в Котельниче. И не только было. Года два назад, а это спустя добрых шестьдесят лет назад после описываемых событий, довелось мне проезжать через Котельнич в поезде «Санкт-Петербург – Астана». На станции в вагон вошла толпа толстых ярко одетых цыганок почтенного возраста. Они были упакованы знакомыми пуховыми шалями и шарфами. А некоторое время спустя, обустроившись на новом месте, пошли по вагонам, предлагая пассажирам фирменные котельнические пуховые изделия.
Кстати, о товарах, предлагаемых на станции Котельнич местными ко-робейниками. Однажды довелось мне проезжать здесь в первых числах октября. Когда поезд остановился, к вагонам с вёдрами наперевес ринулись торговцы. Они предлагали пассажирам картошку, бруснику и грибы. Товар был отменного качества, а цены – приемлемыми.
Но вернёмся к кроликам. У хозяйки нашей тётки Степаниды кроликов в хозяйстве было много, и она сумела убедить моих родителей, что не иметь такую доходную скотинку глупо, тем более, что в сарае места для них было хоть отбавляй. Предки мои, прожившие большую часть жизни в деревне, инициативу хозяйки поддержали, и скоро нашей личной собственностью оказались двадцать ушастых пушистиков.
Однако внезапно на всё городское кроличье поголовье навалилась беда в виде какой-то эпизоотии: кролики стали гибнуть в массовом порядке. Тётка Степанида, во избежание возможных неприятностей, предложила нанести по нашему совместному кролиководству упреждающий удар – пустить кроликов на мясо. С помощью обычного шила она незамедлительно лишила жизни всю скотину. У меня не хватило духу принять участие в этом кровавом мероприятии, поэтому я не знаю, как она это делала.
Зато в доме появилось мясо. Много мяса! Это при том, что полки в ма-газинах были либо пусты, либо забиты консервами с мясом крабов и тресковой печенью. Они были категорически не востребованы населением по причине приличной стоимости деликатесов и их пищевой невразумительности.
На кроликов навалились два едока: я и Степанида. Родители мои по причине антропоморфизма кроликов есть не стали: их было так жалко! А лично мне крольчатина очень понравилась.
Где-то в это же время со мной произошёл конфуз, который имел для меня, как потом оказалось, весьма неприятные последствия. Я будто был рождён для всякого вида и рода неприятностей. Они сыпались на меня как из рога изобилия всю жизнь.
Я задержался после звонка на урок и мчался во весь опор на второй этаж, чтобы поспеть на урок раньше учителя. По дороге в спешке задел идущую впереди учительницу. На моё несчастье это оказалась единственная чуть ли не во всём городе заслуженная учительница РСФСР. Она не могла простить мне такой непочтительности и потащила в учительскую. Там было полно педагогов.
- Вот вам ученик 9 «в» класса Миронов. Полюбуйтесь на него. Мало того, что он опаздывает на урок, так он ещё ухитряется по дороге сбить с ног учителя! Я только случайно устояла от напора этого нахала.
- Откуда ты у нас в школе появился такой, Миронов? С Урала? Ну, Урал большой. А точнее? Город Пласт Челябинской области. У вас там все такие неуважай-корыта? А чем занимаются люди в городе Пласт? Ага, добычей пластового золота! Ну, тогда всё понятно! Читали мы про золотые прииски…
- Вы знаете, - снова она обратилась к коллегам. – На днях вижу: Ми-ронов догоняет девушку из своего класса, небрежно так хлопает её всей ладонью по попе, потом обнимает за плечи, и они в таком виде отправляются в класс. Ты в школе или в борделе, Миронов?
Я был потрясён наглой ложью этого заслуженного педагога. Потрясён настолько, что во всё горло заорал:
- Врёшь!!!
Наступила тишина. Наконец её нарушил присутствующий директор школы:
- Миронов, идите в класс… Урок уже давно идёт.
Я вышел, оставив педагогов в состоянии явного замешательства. Что там было – не знаю, но никогда больше, ни сразу, ни потом, никто не напомнил мне об этом эпизоде. Но просто так он для меня не прошёл, о чём я узнал в конце года.
Х х х
Пришла беда – отворяй ворота. И представьте: вдруг моя правая щека, и ухо, и за ухом – покрылись мерзкой мокрой коростой. Так как в то дремучее время я даже не догадывался, что все хвори на людей насылает Господь как лекарство от душевных недугов, я попёрся в бесовское учреждение – в поликлинику. Дерматолог, обследовав меня, заявил:
- Ты, мой юный друг, где-то подхватил экзему. Конечно, это не смер-тельно, но придётся долго ходить с наполовину забинтованным лицом.
Он выписал мне какую-то мазь, а медсестра, обработав половину моего лица какой-то жидкостью и мазью, стала накладывать бинт. Повязка была непростая. Надо было забинтовать меня так, чтобы я мог беспрепятственно говорить и есть. Поэтому бинт сначала обмотал мой лоб, а потом развернулся и стал обвивать голову через макушку под челюсть, закрывая щеку и ухо.
Вот таким красавцом я проходил несколько месяцев. Думаю, многие одноклассники позабыли мой человеческий облик. Зато я ежедневно его обнаруживал, прежде чем мазать мазью и перебинтовываться. Причем я так навострился делать повязку, что, выйдя от врача после очередного приёма, без зеркала разматывал бинт и тут же заматывался снова, потому что после медсестёр бинт вскоре покидал мою буйну голову.
… Наступила зима. И тут обнаружилось, что все мальчишки из моего класса, не в пример мне, отлично ходят на лыжах. Как-то получилось, что своих лыж у меня сроду не было, а на казённые я вставал только во время школьных уроков. Зато когда мы оказывались с друзьями на городском катке, я чувствовал себя на высоте - коньки с детства были со мной в зимнее время. Спортом никогда и никаким я не занимался, потому что спорт, как известно, здоровому не нужен, а больному вреден. Точнее сказать, занимался я всегда и с увлечением дворовыми играми – от лапты до штанги. Могу похвастаться, что после десятого класса я запросто 16 раз выжимал двухпудовку.
Вспоминаю такой курьёзный случай. Я учился на четвёртом курсе университета. И однажды с друзьями отправился в лес на лыжную прогулку. А друзья мои были спортсменами-разрядниками именно по этому виду спорта. Они тут же помчались наперегонки, а я по причине здоровья и отличной, что называется, дыхалки от них старался не отставать, что давалось мне дорогой ценой – обливался потом и устал до изнеможения.
- Идите к чёрту, - сказал я им дома. - В лесу такая красота, а вы, кроме лыжни, ничего не видите. Отныне буду ходить в лес на прогулки без вас.
И с тех пор я вкупе с какими-то мальчишками катался с горок и под горки, не утруждая себя перегрузками.
Однажды повстречал в лесу группу спортсменов, которые катались под наблюдением тренера. Это была университетская команда лыжников. Тренер остановил меня:
- Ты, парень, вроде наш университетский? Ну, да, филолог. Давай вставай к ребятам, будешь тренироваться.
- Да я на лыжах плохо хожу. Через каждые сто метров останавливаюсь.
- Это ерунда! Мы тебя мигом обучим. Будешь настоящим лыжником.
Но я лыжником стать не пожелал и покатился дальше к своим маль-чишкам.
Итак, мои одноклассники оказались отличными лыжниками. И не толь-ко. Недалеко от моего дома, на высоком берегу Вятки был оборудован трамплин для прыжков. И друзья мои любили ходить туда кататься и прыгать с трамплина. Однажды они толпой заявились в мой дом и с тех пор постоянно навещали нас. В основном это были мальчишки из параллельных классов: Юра Шумилин – эмоциональный лидер самых бойких девятиклассников и признанный школьный авторитет, Витя зайцев, Гена Чемоданов, Слава Инкин. Слава был ростом мал, но удал – он был чемпионом города по прыжкам с трамплина.
Их манил в мой дом прежде всего, наверно, радушный приём родите-лей, тепло после долгого нахождения на улице и горячий чай в кругу дру-зей. Но была в моём доме ещё одна, так сказать, пикантнюшка.
Заядлый курильщик, отец в то время курил самодельные папиросы с трубочным табаком. Тогда повсеместно продавались коробки с пустыми па-пиросными гильзами, табак для трубок: «Флотский», «Дорожный», «Трубка мира» - и нехитрые машинки для набивания гильз. Так как гильзы были крупные, по размерам такими же, как дорогие папиросы («метр куришь – два бросаешь»), то я, по просьбе отца, набивал гильзы табаком и заполнял «самокрутками» фирменные коробки от папирос «Казбек», «Наша марка», «Герцеговина флор» и пр. На видном месте в доме всегда лежало несколько коробок с изделиями моих рук.
Кстати, именно в этом возрасте мальчишки жаждут скорее стать мужиками и потому активно приобщаются к злостному табакокурению. К их услугам в магазинах и ларьках всегда простецкие и доступные по цене папиросы «Спорт», «Прибой», «Север» и «гвоздики» - совсем маленькие папироски типа «Байкал». Сигареты в то время спросом не пользовались.
Конечно, оказавшись в нашем доме, пацаны первым делом обращали свои взоры на «шикарные» папиросы, а отец охотно предлагал их попробо-вать. И все дымили изо всех сил, чувствуя себя настоящими джентльменами. Надо сказать, табачок и в самом деле был недурён супротив того, которым набивали простецкое курево.
В школе друзья хвастались перед сверстниками, что, мол, были у Ми-ронова в гостях и курили «Герцеговину флор» и прочие шикарные папиро-сы, прекрасно зная что курили на самом деле. Но главное, сами понимаете, держать фасон.
Приближался новый, 1953-й год. Так как к этому времени у нас сложилась вполне приличная компания, стали думать, где и как Новый год встретить. Тихомиров Слава, живущий неподалеку от Шильникова в двухэтажном брусчатом «небоскрёбе», заявил, что их квартира в нашем распоряжении, потому что на праздник мама уезжает в деревню к родне.
Так как все наши планы обсуждались в присутствии моих родителей, те предложили вдруг поставить брагу на всю компанию у нас дома.
И процесс пошёл. Нашли соответствующий бочонок, заправили его соответствующими ингредиентами и поставили за занавеску на печку. Мама Тихомирова взялась приготовить всё для банкета. Дело было только за Новым годом.
И он пришёл. Мы собрались вокруг бочонка с готовым продуктом. Его толпой бережно вынесли во двор и поставили на санки. На бочонок посадили самого маленького – Славу Инкина и торжественно тронулись по городу, почётным эскортом окружив санки. Всеобщее торжество переполняло нас.
В просторной квартире Тихомирова нас ожидал стол с яствами. Мать семейства сделала своё дело и исчезла, оставив нас безнадзорными. А зря, как я, старый дед, сейчас рассуждаю.
Но… маленькое отступление. Химию у нас преподавал мужичок не-большого роста с университетским значком на лацкане пиджака, участник ВОВ. Он был всегда опрятно одет, чисто выбрит и слегка выпимши, как и положено настоящему интеллигенту. Так как и на фронтах Великой отечественной служил он химиком, то историй о непростых отношениях советских солдат со спиртным знал не по наслышку. Помню такой анекдот. Будто бы вскоре после того, как наши части заняли очередной немецкий городишко, забежал один солдатик в аптеку и потребовал спирт. Испуганный аптекарь вручил ему приличных размеров стеклянную бутыль с искомым. А когда солдат исчез, немец понял вдруг, что по ошибке сунул победителю ёмкость с серной кислотой. И стал ждать неизбежной кары. И вдруг на следующее утро прибежал в аптеку тот же солдат: «Отец, дай того же самого. Отличная вещь!» Немец с вытаращенными от удивления глазами говорит: «Вы ещё живы? Так я же по ошибке сунул Вам серную кислоту!»
- Ни хрена себе! То-то утром стал я писать и брызнул на сапоги, а по-том в этих местах в сапогах появились дырки».
В описываемое суровое время самым доступным крепким напитком была брага. От того, что добавляли в неё «для скусу», цвет у браги бывал от алого до зелёного. Без добавок была она мутно-белой. Химик нам авторитетно заявил, что любая брага не бывает крепче десяти градусов по этиловому спирту, а её сногсшибательное действие объясняется присутствием сивушных масел, то есть продуктов иного свойства. Так, метиловый спирт в браге губительно действует на зрение.
- Как-то, - рассказывал химик, - прибежали за мной, чтобы опреде-лить, что за жидкость, похожая на спирт, находится в большом баке, обна-руженном на железнодорожной станции. Я сразу понял, что это метиловый спирт. Но два нетерпеливых солдата уже выпили по стакану спирта. Оба они ослепли.
И вот представьте, что стало с мальчишками, которые остались наедине с бочонком браги. Наутро их было не собрать. Но зато какие воспоминания! «Вот это погуляли!!!»
Х х х
Другим местом сбора была у нас квартира Димы Шильникова. На вто-ром этаже брусчатого «небоскрёба» постройки 30-годов активно общалась кампания «интеллектуалов». Её закопёрщиками были два московских сту-дента, находившихся в академических отпусках по состоянию здоровья: Боря Моргунов и Юра Светлаков. Боря учился на географическом факультет МГУ, а Юра – в Бауманском училище. Наши «научные» дискуссии, наверно, больше походили на схоластические споры типа «Является ли язык бичом воздуха» и изобиловали «рогатыми» софизмами. Потому что при очевидной любознательности в них, естественно, катастрофически не хватало знаний.
Украшением квартиры был стеллаж с книгами. Именно здесь я обнаружил «Золотого телёнка» И.Ильфа и Е.Петрова и роман О.Генри «Короли и капуста», запрещённые властью, но горячо любимые нашей кампанией. Нашу речь украшали выражения любимых литературных героев, например, «Мне кажется, что кислое молоко, падающее с высоты 1000 метров в пустую кастрюлю, производит гораздо более приятные звуки, чем ты». Ну, и так далее. Это определяло и стиль нашего общения с элементами, не побоюсь этого слова, выпендривания. Именно в этой квартире я меня появилась мечта собрать свою личную библиотеку, причём исключительно из произведений классической литературы.
Мы вслух читали стихи не только Пушкина, Лермонтова и прочих великих русских поэтов, но также и Гейне, и Гёте, И Шиллера. И много пели. Причём всё подряд: и озорные, и хулиганские песни, и арии, и романсы, и, конечно, популярные современные песни. Например, студенческую: «Колумб Америку открыл, страну, совсем для нас чужую. Дурак, он лучше бы открыл на нашей улице пивную!» Или: «По двору бежал козёл галопом…», или про негра из Гаити с замечательным припевом: «Рики-тики, сальватики- дротики», известный романс «У камина», песни из репертуара Вадима Козина и обожаемые нами Шотландскую и Ирландские застольные Бетховена.
Мне кажется, именно в это время появилась и стала очень популярной «Голубка» в исполнении Клавдии Шульженко и песня эмигранта (наверняка, после смерти вождя) «Здесь под небом чужим я, как гость нежеланный». Исполнял её вроде бы Николай Марков.
При этом гоняли мы, естественно, чаи, которые придавали нашим по-сиделкам особую задушевность. Конечно, при этом вспоминали мы гусарские «посиделки» со «жжёнкой», но по причине, как говорится, присутствия отсутствия на чае фантазии наши и иссякали.
Но не всё так плохо. Где-то в это же время родители мои стали по временам уезжать в командировку «на натуру» в районные посёлки, где отец собирал материалы для камеральной обработки, в итоге которой на свет появлялись «дела» - выходная продукция его конторы. Мама исполняла роль рулетчицы. Уезжали они, как правило, на неделю, оставляя мне на пропитание по червонцу на день. Какое богатство! Я и мои самые близкие друзья решили, что глупо тратить такие деньжищи на еду. Я нелегально стал столоваться у друзей по очереди и только на обед порой отправлялся в столовую. Там всенепременно брал полную порцию рисового супа за 55 копеек, полкило хлеба и стакан чая.
Остальные деньги шли на оплату «изячной» жизни: в уличных киосках мы покупали курево (сигары «Погарские», например, и хорошие сигареты типа «Друг») и спиртное. Тогда в киосках «наливали». Мы употребляли какое-то дешевое вино с приличным «градусом» и употребляли его тут же, прячась от возможных свидетелей
Иногда кто-нибудь из друзей желал откушать вместе со мной в столо-вой. Это расценивалось как если бы мы отправлялись в столичный ресторан. После дома всё было как-то казённо торжественно: и официантки, и столики с солонками и цветами, и рядом с тарелками – вилки и ложки. А вот ножей я не помню категорически. Да и зачем они, если резать в столовых было решительно нечего. Не сомнительно же мясные котлеты неопределённого вкуса.
… Никто не догадывался тогда, перед какими грандиозными событиями находилась страна. Внезапно «милостиво соблаговолил помереть» вождь и учитель всех народов Иосиф Виссарионович Сталин. Давно ли мы конспектировали его гениальную речь на Х1Х Съёзде Коммунистической партии? «Знамя демократических свобод выброшено за борт» - эта фраза была рефреном его выступления.
И вот его не стало. Страна погрузилась в траур. В рекреации на сцене установили трибуну, на задней стене появился огромный портрет вождя. На трибуну перед собравшимися учащими выступил директор и, вытирая слёзы, сказал речь. Следующим оратором была завуч. Она начала что-то говорить, но разрыдалась и покинула трибуну. Вслед за ней на трибуну вышли рыдать другие педагоги, за ними активисты - учащиеся, отличники.
Если честно, это производило комический эффект на детей, которые по определению не могли испытывать такой острой печали по поводу смерти личности, бывшей для них абстракцией. Поэтому в задних рядах, занятых, как правило, балбесами, раздался смех. Какой-то мужчина-педагог с разгневанным лицом бросился туда.
Дома, не будучи балбесом, я не без печали спросил отца:
- Пап! А как же мы теперь, а?
- Не грусти, сынок, - засмеялся отец. – Была бы шея – хомут найдётся.
Перемены не заставили себя ждать. Вскоре страна узнала имя главного злодея. Это был маршал Лаврентий Берия. Кстати, когда по радио транслировали похороны вождя, я сидел в поликлинике перед встречей с дерматологом и слушал его речь. Меня поразил невероятно ломаный русский язык маршала.
Потом по великому нашему Отечеству пошли товарные поезда с круп-ными надписями на стенах вагонов «Да здравствует дедушка Ворошилов!» Так недавние зэки благодарили Клемента Ефремыча, который в то время был Председателем Президиума Верховного Совета, за амнистию.
Наверно, немало амнистированных сошли на станции в Котельниче, потому что в городе появились люди с серыми лицами в каких-то безликих серых одеждах, в основном в фуфайках. Поговаривали, что повсеместно в стране резко обострилась криминогенная обстановка. Происходило ли такое в Котельниче – не знаю, не слышал. Однако серые люди попадались в городе нередко. Чаще всего они попрошайничали, Помню к нам в дом как-то зашёл молодой парнишка. Он просил денег на проезд к родному дому. Его прежде всего усадили за стол и накормили, а потом засыпали вопросами. Оказалось, что сидел он по известной 58-й статье якобы за антисоветскую агитацию. Дали ему, мальчишке, 10 лет за то, что в курилке на работе он рассказал, что сигареты «Спорт» расшифровываются ни боле и не мене как «Советское правительство обеспечивает рабочих тюрьмой».
Амнистия распространилась и на уголовников. Об этом мы узнали прямо из уст уголовницы и моей родной тёти Клавы, которая вскоре объявилась в нашем доме после «политического». Об истории её уголовного дела я уже рассказывал в моей книге «А роду мы мужицкого». Сначала она получила один год отсидки «за халатность», собственно говоря, руководства торга, в котором работала. Она многократно просила укрепить свой уличный ларёк, легкодоступный для воров. Руководители её просьбам не вняли, и вскоре ларёк обворовали. И ещё «десятку» ей добавили, по её словам, за то, что она «жадная деревенская дура» дала втянуть себя в какие-то денежные махинации, творимые настоящими урками. Тётя «отдубасила» за всё про всё семь лет.
С приездом тёти наша «малина» закончилась. Вместо мамы с родите-лем в командировки стала ездить тётя, которая, кстати, на несколько лет была моложе родителей. Однако долгие годы «отсидки» сказались на её здоровье: от напряжённой физической работы «на зоне» у неё болели сус-тавы и мышцы. Кроме того, она частенько билась в малярийных припадках. Что не мешало ей, между прочим, быть всегда бодрой и весёлой.
Практически весь предыдущий год прошёл под знаком борьбы с «кос-мополитами». 13 января 1953 года ТАСС сообщил об аресте Кремлёвских врачей, в основном евреев, которые, якобы, намеренно губили видных об-щественных и политических деятелей, в частности, А.А.Жданова. Незадолго до смерти «отца родного» дело врачей было закрыто из-за недоказанности. Что не уменьшило бдительности советских людей. Первомайские праздники, как всегда, бурно отмечались в стране и, естественно, в нашей родной школе. Мальчишки, конечно же, забились в туалет и курили там до одурения, демонстрируя друг другу невероятное мужество. Был среди курцов и я. И надо было такому случиться, что меня здорово припёрло по малой нужде. Как нарочно, кабины для уединения были заколочены досками, и я решил перебраться туда через невысокие дощатые перегородки. И в этот самый момент в курилку через густой табачный дым возник директор школы собственной персоной.
- Что это тут у вас творится? – сурово вопросил он. Наступило глубокое молчание. – А ты, Миронов, зачем туда забрался? Чего тебе там надо? Может, ты хочешь устроить диверсию? Отвечай!
Ученики дружно рассмеялись: для идеологически незрелых мозгов это звучало как нелепость.
- Здорово у Вас возросла бдительность! – нагло отвечал «диверсант», сидя на перегородке. – Ну, а если по-честному, я решил избавиться от непереварившихся остатков пищи через заднепроходное отверстие…
Присутствующие заржали. Директор, явно сконфуженный, сурово произнёс:
- Ну, смотри у меня!
И исчез. Я тут же автоматически стал героем дня.
К этому времени я навсегда расстался с повязкой на лице и «стал ещё красивше», как говорили в таких случаях мальчишки.
Но, как говорится, не понос, так золотуха. На этом мои беды не закончились. Меня вдруг полюбили фурункулы. К счастью, заселялись они не на лице, а на месте, обратно противоположном – на заднице и её окрестностях. Думаю, не совру, если скажу, что в течение нескольких месяцев меня осваивала не одна сотня этик поганок. Когда начался купальный сезон, уже с вечера я знал, сколько их будет завтра и на каком месте, потому что они сразу же давали о себе знать лёгким зудом. Я тщательно мазал это место ихтиоловой мазью, а наутро давил гнойничок и прижигал это место йодом.
Более того. Ткнул я однажды нечаянно пальцем в стенку – под ногтем сразу появился нарыв. Натёр мозоль на турнике, делая «склёпку, - ладошка моя распухла, потому что под мозолем тоже образовался нарыв. Перешли мы, когда стало тепло, с ботинок на тапки, которые не имеют каблуков, - и я «настучал» нарыв на пятке. Врач сказал, что все мои беды из-за неполноценного и недостаточного питания.
Х х х
Наступили по-настоящему летние дни, и народ ринулся к реке. Город-ской пляж выглядел весьма необычно: находился он не на берегу, а прямо в реке и назывался почему-то «плешкой». Основное течение Вятки проходило у пологого берега, а у отвесного, где располагалась пристань и многочисленные портовые сооружения, фарватер был довольно-таки мелкий. К лету он мелел настолько, что его постоянно приходилось углублять с помощью мощного насоса, установленного на судне. Судно перемещалось по фарватеру, засасывало наносной песок и мощной струёй отбрасывало его в сторону реки, увеличивая «плешку». Наносной пляж тянулся на добрые полкилометра. Через фарватер до него легко было добраться, потому что воды было по грудь, не больше. Что не мешало большим пассажирским пароходам, для которых он и углублялся, спокойно подходить к причалу. Помнится, был среди них пароход по имени «Серёжа Костриков» - так в юности называли Сергея Мироновича Кирова.
На многоэтажные суда мы забирались по якорям прямо с русла и, го-нимые членами экипажей, устремлялись на верхнюю палубу, чтобы оттуда нырнуть в воду. Это было особым шиком, потому что не каждый осмеливался так рисковать. Мы с Димкой тут первенствовали. Кстати, и по скорости плаванья. Он отлично плавал кролем, а я не знал равных в брасе. Кстати, кролем плавать я так и не научился. Замечу справедливости ради, что пловцов-спортсменов среди нас не было.
А у противоположного берега течение тут же подхватывало пловцов и стремительно тащило их мимо берега.
После половодья ярко зазеленела дубрава, ощетинилась травами, ко-торые свирепо кинулись в рост, в ямах, заполненных водой, расцвели водяные лилии и зажелтели фигуристые кубышки. Друзья мои опасались стоячей воды, а я прыгал в эти бочаги и срывал лилии. Потом, подоткнув под плавки, переплывал на пляж и одаривал ими девушек, к их большому удовольствию.
Река-труженица таскала на себе громоздкие баржи с песком и ещё невесть с чем, плоты вятского леса, пассажирские пароходы, которые ненадолго швартовались у нашей пристани.
… На пляже наша кампания получала предметные уроки эстетики. Вёл их молодой кировский юрист, находящийся в отпуске. Лёжа на животах, мы не только обзирали девушек, которыми был забит пляж, но и детально обсуждали каждую деталь пляжного костюма и, конечно же, фигуры.
Были у нас и иные развлечения. Например, сбегая под горку к воде, мы делали переднее сальто. Заднее делать опасались, хотя считалось, что его делать легче. И ещё. Брали шест, двое держали его, а остальные с раз-бегу ласточкой перелетали через шест и ныряли в воду.
Самые старательные, особенно юные девы, носили на пляж учебники, потому что в разгаре была пора экзаменов, а экзамены в то время сдавали после окончания каждого класса.
… Какая жалость, что в те стародавние времена не было неукоснительной обязанности заботиться о том, чтобы в конце каждого года делались коллективные фотографии школьников. И вот итог: мне скоро 80, а у меня нет фотографий друзей-товарищей ни 9-го (Котельнич), ни 10-го (Подпорожье) классов. В памяти о тех славных годах юности остались только некоторые фамилии и имена. И всё!
Это сейчас почти у каждого есть фотоаппарат – либо отдельно взятый, либо в мобильнике. В 9 классе только у Димы Шильникова был «Комсомолец», а в 10-м – ФЭД у Серёжи Кураева.
На столе передо мной лежит фотография размером 4х5,5 см, контакт-ным способом отпечатанная прямо с негатива, благо плёнка для «Комсо-мольца» была широкой. На фото – три друга, три товарища: я, Дима Шиль-ников и Лёша Шалагинов. Фото сделано на заливном берегу Вятки напротив деревеньки Зайцево, где жил ещё один наш одноклассник – Саша Зайцев.
В отличие от городских лоботрясов Саша жил в собственном доме при грядках и скотине и потому был активно задействован в деревенском трудовом цикле. Вообще деревенские здорово отличались от городских. Были они серьезнее, спокойнее и в поступках и в словах. Саша хорошо учился и в памяти моей остался благодаря тому, что вместо слова «класть» он говорил не «ложить», что позволяли себе высокообразованные люди (вспомните президента М.С. Горбачёва), а «полагать». Например, на уроке химии это выглядело примерно так: «Берём соль натрия и полагаем её …»
Как-то Саша позвал нашу троицу в родную деревню, когда большая вода уже сошла и заливные луга буйно зазеленели многообразием трав и кустарников, прорвавшихся, наконец, к яркому солнечному свету. Запузы-рились листьями лопухи, в ямах, ставших многочисленными озерцами, за-цвели водяные лилии и «кубышки», зажелтели будто разбросанные щедрой рукой одуванчики, пошла в рост черемша – дикий лук, который тут же стал объектом промысла, потому что свежая зелень на грядках ещё не поспела, а черемша счастливо сочетала, по мнению многих, вкусы и лука и чеснока.
Зайцево располагалось на высоком, почти отвесном берегу Вятки. Её непросто было разглядеть среди берёз, сосен и елей. Крутой спуск к воде заканчивался небольшой пристанькой, к которой пришвартованы были лод-ки селян. На одной из них мы и отправились к противоположному берегу. Саша рассказывает нам невероятную историю о том, будто бы в этом стремительном потоке воды водится сом весом за сто килограммов, иначе как объяснить, что в прошлом году он утащил под воду телёнка, который без опаски разгуливал по мелководью. Местные мужички объявили монстру войну, но пока безуспешно, потому что сколько ни «квочили» они по ночам и вечерам, сом никак себя не проявил.
Уже после экспедиции на луга наша троица подошла к Сашиному дому и остановилась в полисаднике у открытого окна. И тут произошло маленькое ЧП, спровоцировал которое я. Огромная Сашина овчарка приветливо нас встретила и проводила до окон. В ожидании хозяина, находившегося в доме, мы весело болтали, а пёс махал хвостом, ласково поглядывая на нас. И тут чёрт меня дёрнул пошутить. Не разнимая губ, я стал воспроизводить сердитое рычание. Пёс насторожился и, повернув голову, стал внимательно за мной наблюдать. А я, дурак, возьми и рявкни. Овчарка взвилась к моему лицу, навалившись большим тяжёлым телом. Не знаю, чем бы эта история закончилась, если бы не друзья. Они вцепились в собаку и с трудом оттащили её от шутника, который, как говаривали в прежние времена, спраздновал немалого труса.
Х х х
Нынешняя весна была богата на события. Однажды вечерком к тётке Степаниде в гости нагрянула племянница. К моему удивлению, это была девушка из параллельного класса Надя Седых. Мало того, что она была симпатягой, она была девушкой, в высшей степени общительной и весёлой, что называется, разбитной.
- Кого я вижу! – обрадовалась она. – Боря, тётя тебя не обижает? Ты, если что, скажи, мы ей устроим. Никому не дам тебя обидеть!
Она приобняла меня, повергнув в смущение, потому что Степанида стояла рядом и улыбалась.
Я отправился в свои апартаменты. Где-то спустя час раздался громкий Надин голос:
- Боря, иди-ка сюда. Ты как кавалер не хочешь проводить барышню?
Мы вышли за ворота. Там была тёмная июньская ночь. Листья на де-ревьях полностью распустились, по небу между облаками быстро неслась луна. Мы уселись на брёвна, сваленные у забора. Надя прижалась ко мне – «что-то прохладно», я к ней – и тут свершилось. Мы вцепились друг в друга и начали бешено целоваться. Мне казалось, что этот восторг продолжался вечно. Однако всё на свете имеет конец. Наконец мы расстались.
Когда я успокоился, меня охватил ужас! Как я мог? Ведь это была не та, единственная, которой я грезил? Рукомойник, мыло и мочалка принялись за восстановление моей невинности. Я так исступлённо тёр мочалкой свои губы, что наутро вместо них обнаружил две коросты. Это было и глупо и нелепо. Но такова была цена за поруганную девственность. На другой день в школьном коридоре кто-то закрыл мои глаза прохладными ладошками, и девичий голос спросил: «Угадай, кто?» Это была моя искусительница. Увидев мои губы, она ужаснулась: «Неужели это я тебя так вчера искусала?»
… Учебный год закончился. Для меня плачевно, потому что единственным учеником в школе, получившим годовую оценку четыре балла за поведение, был я. Надо сказать, мой позор никак не афишировался, хотя это и нарушало известную школьную традицию публично делать выволочку лентяям и хулиганам. Меня это огорчало единственно потому, что мы собирались переезжать на новое место жительство, где я должен буду предстать пред очи новой школьной администрации. Отец отмахнулся: «Не огорчайся, пробьёмся!» Я забрал документы со злосчастной «четвёркой».
Вскоре после этого меня на улице кто-то окликнул. Это была милейшая Мария Михайловна, наша классная дама.
- Боря, зайти завтра в школу к 9 часам утра. На педсовете решили исправить тебе годовую оценку по поведению на «отлично». Зайди обязательно!
… В самом конце года меня и Диму Шильникова нашёл учитель физ-культуры.
- Как дела орлы? Вы знаете, что на той неделе начинается областная школьная спартакиада? Наша школа выставляет команду. У нас любых спортсменов хватает, а вот с пловцами дело швах. Все говорят, что вы оба отлично плаваете. Выручайте! Я вам сообщу день, когда надо прибыть в Киров. Вы подъедете и сплаваете за Сидорова и Петрова, а потом на поезд и домой. Согласны?
Польщённые, мы, конечно же, согласились – почему не помочь родной школе, да и как-никак приключение.
В назначенный день мы с Димкой отправились на железнодорожный вокзал. «Идём красивые и стройные», как говаривал Димка. На нас спортивные костюмы из «чёртовой кожи» (была такая сверхпрочная ткань с начёсом) – как у большинства тогдашних подростков. Обшлага на рукавах и на брюках у ступней – на крупных пуговицах. Брюки застёгиваются по-флотски – никаких ширинок. На головах поверх «тарзановских» причёсок (волосы до плеч) – береты. У меня шёлковый голубой маминой вязки, у Димы – огромный белый, закрывающий и голову и половину лица. На ногах у обоих тапки с дырками во все подошвы, то есть топаем мы , по сути, босиком.
Так как денег у нас категорически нет, мы поедем «зайцами». Слава Богу, в то благословенное время цельнометаллические вагоны были только у поездов дальнего следования. Пригородный – вот он, стоит перед нами. Только у двух вагонов есть лестницы на крыши. Они находятся прямо у от-крытых переходов из вагона в вагон. Это очень удобно: встал на подножку, выдвинутую навстречу пассажиру, потом шагнул прямо на буфер и –раз-два – и ты на крыше.
«Зайцы» - вон их сколько! – сидят напротив лестниц и притворяются, что они ни при чём. Но вот лязгнули буфера, поезд тронулся, и «пассажиры» двумя шеренгами побежали рядом с подножками, а потом по очереди взмывают по лестницам на крыши.
На крышах хорошо! Лежишь на покатой поверхности, смотришь в небо и от полноты чувств орёшь песни. Мы с Димкой всю дорогу орали то «Шотландскую», то «Ирландскую застольные». Какие замечательные там слова: «За друга готов я пить воду, да жаль, что с воды меня рвёт!» Песня настоящих мужчин, а не каких-то слюнтяев!
Однако «малина» эта была хамски нарушена контролёрами, которые, взобравшись на крыши, сразу с двух сторон пытались пленить милых животных. Те всё-таки прорывались к лестницам и лихо исчезали из поля зрения. Друг мой кинулся прямо на контролёра и, совершив обманный финт организмом, проскользнул к лестнице. Я кинулся в противоположную сторону и успешно опустился прямо на второго контролёра. Но с ближайшей подножки, взявшись за поручень, перешагнул на подножку соседнего вагона. Контролёр кинулся в его тамбур, а я таким же макаром вернулся назад.
Между тем поезд приближался к славному городу Кирову.
- Да чего ты боишься? - вопросил вдруг преследователь. – Что мы, не люди, что ли?
Я поднялся в тамбур и заскулил:
- Да мне надо к больной маме в Киров, а где взять деньги, если мы с сестрой уже который день не евши? Хорошо, что дружок составил мне кам-панию. Где сел, где сел? Да в Стрижах (это была станция, которую мы только проехали)!
Тут подоспел на помощь мне и Димка.
- Ну, ладно, - сказал контролёр, - идите в вагон, никто вас не тронет. Но имейте в виду, что…
- Хорошо, хорошо, - закивали мы головами.
В Кирове мы, предварительно отмыв в привокзальном туалете грязные от копоти физиономии, явились на стадион и нашли нашего физрука.
- Спасибо, ребята, - сказал он. – Подставы не получится по причине строго контроля. Поэтому возвращайтесь домой.
На обратном пути петь нам никто не мешал, потому что на крышах, кроме нас, никого не было.
Х х х
Однажды к городской пристани подошла баржа с солью и пришварто-валась напротив пакгаузов. Казалось бы, ничего особенного. Но не тут-то было. Непонятным образом весть об этом быстро разнеслась по городу. Со слов аборигенов, это означало, что любой желающий за короткий срок мог неплохо заработать на разгрузке соли.
И вот мы бригадой человек в пять рванули в один из пакгаузов, чтобы наняться на работу. И уже вскоре таскали мешки с солью в склад на берегу. Выглядело это так. Мы спускались на дно баржи, где нас уже поджидали женщины, которые насыпали соль в мешки. Мешки были небольшие и вмещали не более 25 килограммов каждый. Мешок водружался на плечо грузчику, и тот начинал движение к складу. Для этого нужно было по трапу подняться на борт баржи, затем, опять же по трапу, - на пирс, пройти около пятидесяти метров по берегу, потом по лестнице подняться на второй этаж склада, войти на галерею в помещение и, убрав руку с горловины мешка, высыпать соль прямо с плеча на пол первого этажа.
Это оказалось не так просто. Через несколько часов работы мы так вымотались, что с трудом держались на ногах. Получив, прямо скажем, весьма неплохие деньги, отправились по домам. Лестницы к площади на самом верху крутого берега мы преодолевали сообща подталкивая друг друга снизу и затаскивая каждого наверх. Усевшись на скамейку, откуда открывался чудесный вид на Вятку и противоположный берег, - вид, который обозрел в первый день своего приезда, мы долго не могли придти в себя.
Х х х
… Между тем время моего отъезда из Котельнича приближалось. Где мы с семьёй натурализуемся к началу нового учебного года - не известно. На семейном совете решено было, что мы с тётей Клавой отправимся в город Котовск под Одессу, где служил дядя Гриша – брат мамы и тёти Клавы. А потом отправимся на север, в родную Псковскую губернию – туда, где в прошлом году я оставил Светлану, тёти Клавину дочь. А уже ближе к сентябрю мне надо было отправиться в город Сестрорецк под Ленинградом, куда должны будут подъехать родители – мы решили обосноваться поближе к малой родине.
Вечером накануне моего отъезда из Котельнича мы опять собрались на той же самой площади. На город в лучах заходящего солнца тихо опускался вечер. Было тепло и уютно, и мы с друзьями вели приятные беседы.
И вдруг перед нами, как чёрт из табакерки, возник некто Сашок. Его знал весь город, потому что он, хромой, вечно болтался со своей палкой в самых оживлённых местах города. Сашок, по слухам, был уголовным авторитетом, что, впрочем, было отчётливо написано на его будто жёваной физиономии и на всём облике, основательно потёртом изнанкой жизни. На вид ему было хорошо за тридцать. Сашок жаждал общения с молодёжью.
- Мужики, понял, - начал он, - вчера на улице на меня наехал какой-то кнут. Говорит, понял, дай денег – надо на бутылку и на папиросы. Ну, я, понял, послал его куда подальше, а он – мне: «Ты что, понял, говорит, давно на жопе не катался?» Это мне, Сашку? Я говорю: «Ещё слово, понял, и я твои кишки на провода намотаю, понял? Чеши отсюдова по-доброму, а то сейчас свистну: прибегут - растопчут». А он, понял, говорит: «Не намотаешь…У меня, говорит, есть справка от блатных» - и суёт мне в нос какую-то грязную бумаженцию. Я смотрел, смотрел, но так ни хрена и не понял. А он отвалил, понял?
Во время рассказа Сашок постоянно вставлял слово «понял». Наша кампания сконфуженно молчала, и тут я, неожиданно для себя, произнёс известную блатную шутку:
- Да ты не бери меня на «понял», я за «понял» десять лет сидел, по-нял?
Сашок мгновенно преобразился. Он бросился ко мне, сунул руку под мой подбородок, положил её на правое плечо и локтем задрал моё лицо кверху.
- Кажи мазу, сучий потрох! – возопил он.
- Какую ещё мазу? - пролепетал я, заробев.
- Сколько тебе лет, молокосос?
- Семнадцать.
- Ну, ты даёшь, в натуре. Когда же ты успел червонец отмотать? Как тебя зовут? Борис?
Он выпрямился.
- Ну, пацаны, что-то засиделся я у вас тут… Покедова!
Отошед, он вдруг позвал меня:
- Бориска, гуляй сюда.
Я подошёл.
- Слушай, я смотрю, хороший ты парень. Завтра воскресенье. Приходи вечерком в городской сад. Там я тебя познакомлю с настоящими орлами, не то что эта лапша (он кивнул в сторону моих друзей). Приходи, не пожалеешь, выпьем, почудим. Договорились? В общем, жду! Бывай!
Он приобнял меня и удалился, опираясь на свою палку.
Как хорошо, что уже завтра меня здесь не будет!
Х х х
На другой день поутру мы с тётей Клавой с багажом в сопровождении родителей и друзей отправились на железнодорожный вокзал. Поезд по расписанию уходил в полдень. Подошли ещё ребята. Провожать меня пришла целая толпа друзей и одноклассников.
Наш поезд сильно задерживался, А задерживался он, как скоро выяс-нилось, на целых десять часов, что было не редкость в то благословенное время. Настал час обеда. Часть друзей распрощалась с нами и отправилась по домам, а остальные, перекусив в буфере, пошли купаться на какой-то пруд, расположенный километрах в трёх от вокзала.
Так прошёл день. И тогда, уже в сумерках, в клубах пара с шумом и гамом подошёл наш поезд. Мы распрощались с провожатыми и забрались в вагон. Дорога предстояла дальняя. В нашем купе уже сидел представительный мужчина с галстуком на шее и простецкая, явно деревенская старушка.
Мужчина, преисполненный чувства собственного достоинства, внима-тельно оглядев нас, помалкивал, зато бабуся бросилась в расспросы и в рассказы про свою окаянную жизнь. Тетя внимала ей с большим усердием, а я забрался на вторую полку и тут же опочил.
На другой день мы проехали Ярославль и, миновав Москву, оказались в Курске. Сосед наш, надвинув шляпу, степенно удалился, а вслед за ним, прихватив денежку и сумку, на вокзал отправился и я, чтобы купить что-нибудь из еды. И тут со мной произошёл курьёзный случай.
… Но вернусь на несколько часов назад. Интеллигент со мной разговорился. Оказалось, что он учитель и, более того, завуч средней школы. Его интересовало многое из жизни школы, а я, как мог, отвечал на его вопросы. Мне сразу же не понравился его менторский тон, а когда он стал сокрушаться о том, какие мы, ученики, мелкие, пакостные и неблагодарные и как с нами трудно работать я не удержался и рассказал о подлом, на мой взгляд, поступке заслуженного учителя РСФСР. Меня он тут же категорически осудил, посчитав, что учитель в принципе не мог так поступить. Мы заспорили. Причём ментор раскалился добела, я – тоже.
В подземном переходе меня остановили два милиционера и потребовали предъявить документы. Мы вернулись в вагон. Они, посмотрев документы, молча пошли из вагона, а я – вслед. На перроне один из них сказал: «Миронов, хочу дать тебе совет: никогда не откровенничай с незнакомыми людьми, а то можешь накликать беду».
Х х х
В Котовске нас встретили дядя Гриша и Евгения Васильевна. И мы от-правились через весь город в военный городок, где прожили целый месяц прекрасного южного лета.
Украина произвела на меня незабываемое впечатление. Здесь всё было замечательно и всё не так, как на севере: и природа, и народ, и люди. Ну и, конечно же, погода.
До Одессы было совсем недалеко. Я рвался туда, чтобы хотя бы сутки поболтаться по городу, искупаться в Чёрном море. Но родня моя категорически воспротивилась: не дай Бог, с тобой что-нибудь случится, а мы – отвечай! Нет, нет и нет!
Через месяц мы вышли с тётей на станции Сущёво и отправились в родной Алтун, где нас давно ждала родня. А ещё через пару недель я поехал в город Сестрорецк, где мне была назначена встреча с родителями.
ГОСТЕВАНИЕ В СЕТРОРЕЦКЕ
И вот я в Сестрорецке – у Спицыных: дяди Яши и его супруги Александры Михайловны, сестры моей бабушки.
В большом дореволюционной постройки доме по улице Морской жило несколько семей. В большой комнате со стариками жила младшая дочь Анна, 22 лет от роду, незамужняя, а в соседней квартировал сын Виктор с женой и маленьким ребёнком.
В Сестрорецк я приехал с задницей, нашпигованной чирьями. Я не мог не только сидеть, но и передвигаться: поражённый болью вертлюг правой ноги не позволял мне её выпрямить. Города я практически не видел, как не видел и моря, хотя прожил на улице Морской почти весь август.
Однажды утром понял, что без хирурга мне не обойтись и едва ли не ползком отправился в поликлинику. Врач был поражён размерами нарыва, вскрыл его и таким образом поставил точку на моём фурункулёзе. Но не только он. В Ленинградской области люди питались несравнимо лучше. В Подпорожье, где мы в конце концов обосновались, поражало обилие еды: в магазинах почти всегда продавалась солёная треска - «гидрокурица» (про холодильники в то время никто слыхом не слыхивал), вермишель, колбаса, иногда было молоко и даже – диво дивное! – утки. Из Питера иногда завозили пиво. Не жизнь – малина! И хотя по-прежнему основу питания, как и во всей стране, составляли хлеб, картошка и квашеная капуста, этого было достаточно, а вкупе с упомянутыми деликатесами и вполне полноценно .
Двоюродная тётка моя Анна была милой 22-летней девушкой, худень-кой и небольшого росточка. С первых минут общения мы прониклись друг к другу симпатией. Однажды она пришла с работы и предложила мне пойти на концерт Ляли Чёрной, суперзвезды 30-40-х годов. Концерт проходил где-то неподалеку в одной из многочисленных здравниц.
Была чёрная августовская ночь. Длинное бревенчатое здание клуба располагалось на склоне и было окружено кольцом жаждущих и стражду-щих. Билеты, естественно, были проданы.
Из распахнутых настежь окон выплёскивались страстные цыганские ритмы и напевы, дробный стук каблуков о деревянный настил сцены. На подоконниках с наружной стороны сидели безбилетники, пришедшие пораньше. А вот подоконник ближайшего к сцене окна был свободен – фундамент в этом месте из-за склона был недосягаемо высок. Но не для всех. Ко мне подошёл парень и предложил: «Давай я помогу тебе взобраться на подоконник, а ты сверху затащишь меня и свою подружку». Так и сделали. Оказавшись на подоконнике, мы протянули руки Анне, и она вознеслась к нам.
На сцене на расстоянии вытянутой руки резвились цыганы и звезда собственной персоной, уже пожилая женщина. Вскидывая ноги, она вполне могла достать до любого из нас.
Анна Яковлевна занималась в какой-то конторе бумажной работой, а Виктор Яковлевич был замечателен тем, что состоял в известной всей стране и непобедимой команде городошников Ленинграда и имел звание мастера спорта. Годы спустя мы узнали, что он добровольно ушёл из жизни вскоре после нашей разлуки. Странная и нелепая смерть.
Сам дядя Яша был много мельче дородной бабы Шуры, особы крутой и сварливой. Меня она почему-то сразу невзлюбила – наверно, с подачи бабушки Насти. А дядя Яша ко мне проникся. По вечерам к нам приходил брат дяди Яши – Павел. Безногий инвалид войны, здоровяк с круглым пухлым лицом и очень низким душевным басом. Братья были добродушнейшие люди. Они садились во дворе за стол и все вечера гоняли «козла», люто стуча костяшками домино. Я с юных лет терпеть не мог сидячих «умственных» игр, но игрокам нужен был четвертый, поэтому стучал костяшками и я, ставя их куда придётся.
Дядя Яша всегда брал меня в напарники, и мы, как ни странно, всегда с ним выигрывали. Партнёр дяди Паши, завсегдатай ристалищ, прямо заходился от злости, оборотя весь гнев на меня. Дядя Яша подтрунивал: «Говоришь, Борис играть не умеет. А получается у него лучше, чем у тебя». Ему вторил дядя Паша: «Играй, Боря, и дальше так… Тебя, видно, Богородица любит…»
Как-то во время ознакомительной поездки в Ленинград я зашёл в па-рикмахерскую, уселся в кресло и заказал дамскую польку. Мастер доброжелательно сказал мне:
- Зачем тебе полька, да ещё дамская? Такой симпатичный парень – и с дамской причёской. Неужели нравится волосы мыть? Давай-ка я тебя по-стригу под спортсмена? Уверен, тебе понравится. Да и девушки тебя ни с кем путать не будут.
Подумав, я согласился. Когда дело было закончено, на меня из зеркала смотрел совсем другой человек.
- Ну, чем не джигит? Приятно посмотреть – парень так парень!
С тех пор на многие годы я полюбил полубокс.
Х х х
Подъехали родители. После короткого совещания с роднёй решили обосноваться в Сестрорецке либо поблизости. Отец мой много лет занимался технической инвентаризацией, любил это дело, поэтому отправился в областную коммунальную контору, где ему предложили работу на выбор - как в самом Питере, так и в ближайших к нему городах. Помню, ездили мы всем семейством присматриваться в Павловск, в Ломоносов и ещё куда-то, но … с жильём везде были проблемы. Даже в частном секторе.
Наконец, остановили свой выбор на Парголове. Там находилось место работы отца, а с жильем мы устроились, было, в Белоострове. Я стал искать ближайшую десятилетку, которая готова была меня приютить. Таковая оказалась в Разливе, совсем рядом с самым великим в мире Шалашом.
Любопытный директор прямо-таки вцепился в заезжего уральца, а, ознакомившись с оценками последнего, сказал, что побольше бы ему таких орлов. Я написал заявление, оставил документы и, довольный, отправился в Сестрорецк. Вечером из Питера приехал отец, сказал, что «глотание вил отменяется», что сегодня познакомился с начальником БТИ города Лодейное Поле, тот его изо всех сил тащит к себе, обещает в две недели устроить нас в коммуналке.
Надо заметить, здесь сыграло свою роль и то обстоятельство, что отец всегда считал, что нормальный человек никогда не будет жить в большом городе потому, что там всё против него. Место нормального человека – рядом с лесом и рекой либо озером. Вскоре после того, как мы стали жить в таком месте, отцу опять предлагали и работу и жильё в Питере, но он был непреклонен, чем, наверно, в недалёкой перспективе навредил и мне: для вступления в жизнь большой город много перспективнее. Но я пошёл в отца и тоже стал замшелым и махровым провинциалом. Как и он, считаю, что в большой город иногда нужно и интересно наезжать, но жить там – никогда.
Итак, мы помчались в Лодейное Поле. Я проучился две недели в школе на отвесном берегу Свири, успел страстно влюбиться в прелестную одноклассницу и даже начал по ночам бредить ею, мысленно вторя вошедшему в моду исполнителю неаполитанских песен Михаилу Александровичу: «Я жду тебя с надеждой и томленьем, приди, приди – развей мои сомненья, с ясной улыбкой выслушай признанье…» После чего мы переехали в соседнее Подпорожье, так как коварный отцов начальник обещания не сдержал. Зато на новом месте мы сразу же поселились в двухэтажном брусчатом «небоскрёбе», пропахшем щами и кошками.
В Сестрорецке я никогда больше не бывал. А лет сорок спустя случайно обрёл новый адрес и номер телефона Анны Яковлевны и позвонил ей. На другом конце провода обрадованный старушечий голос стал звать меня в гости. Но был я в Питере в недолгой командировке и потому пообщаться с нею не смог. А в следующие мои командировочные наезды телефон тёти ни разу не ответил.
ПОДПОРОЖЬЕ
Итак, у меня не получилось начать новый учебный год вместе со всеми – 1 сентября..
В том далёком 1953 году население страны в основном ютилось в ча-стных домах. Приезжие и бездомные снимали жильё у аборигенов, а отец мой, много лет проработавший в коммунальных хозяйствах, всё норовил обосноваться в государственном жилом фонде, который был тогда ничтожен и в рабочих посёлках состоял либо из шлакозасыпных бараков, либо из двухэтажных домов, сооружённых из деревянных брусьев. На этом раз удача улыбнулась им в виде десятиметровой комнатушки в коммунальной квартире брусчатого небоскрёба.
Не успел я оглядеться в новой школе, да и в посёлке, как стало из-вестно, что в следующий понедельник старшие классы отправляются на не-делю в колхоз копать картошку.
Тогда в старших классах учились только успешные ученики, которые мечтали стать инженерами, врачами, учителями и вообще интеллигентными людьми. Остальные, не имевшие возможности продолжать учёбу или одо-левшие обязательную семилетку при усердном содействии учителей, годами тянувших их за уши, шли работать. Не работать тогда было невозможно – за этим бдительно следило государство. Само собой охламоны, лихие пацаны и романтики уличного хулиганства в старших классах отсутствовали.
Поэтому как только я уселся за парту, будущие интеллигенты окружили меня и стали участливо расспрашивать о житье-бытье и о том, как у меня обстоят дела с учебниками – вопрос в то время весьма щекотливый: иногда на весь класс выделялся всего один учебник, в свободной продаже их не было.
…В ожидании машин ребята проболтались на школьном дворе весь день. И вот грузовики въехали во двор. Все с шумом и гамом расселись по скамейкам и тронулись в путь. Ехать надо было далеко, да ещё по просёлочным дорогам, поэтому мальчишек посадили в самый конец кузова, как якобы более трясоустойчивых по сравнению с девушками.
Дорога была – ухаб на ухабе. Ехали в основном по лесу. Ухабы здесь были больше, а ямы, заполненные водой, - глубже.
Школьники подвергались не только энергичной тряске, но и энергич-ному воздействию выхлопных газов – потоки завихрения никуда не денешь. Меня затошнило - и, естественно, не только меня, болела голова. Хотелось выскочить из кузова и упасть на траву, чтобы не трясло, чтобы всей грудью вдохнуть чистый холодный воздух.
Наконец, приехали. На улице нас поджидали колхозники. На ватных ногах, зелёные, разошлись по домам.
В избе, куда поселили работников, на столе стояли кринки с молоком, горячая картошка, варёные яйца, хлеб. Так как ночь уже хозяйничала на дворе, а ребята притомились, стали укладываться спать. Хозяева натащили какие-то старые пальто, холстины, и каждый стал обустраивать ложе. Подушек, конечно, не нашлось, поэтому стали изобретать, что подложить под голову. Серёжа Тимофеев принёс из сеней огромный лосиный рог. Кто-то обошёлся рюкзаком, фуфайкой, а у Сашки ничего не оказалось, и он улёгся так. Но, измучившись без подушки, среди ночи пошёл к печке, взял несколько поленьев и стал укладывать их на пол. Поленья выскользнули из рук и со звоном упали на пол, разбудив ребят. Кто-то включил свет, и пацаны принялись хохотать, разбудив всех в доме.
Наутро приезжие выбрались из домов и с любопытством стали обозре-вать местность. Небольшая деревенская улица протянулась вдоль берега огромного озера, от которого заслонилась густым ольховником. С другой стороны, с пригорка, к ней подступал лес. Защищённость деревеньки от ветров и зелёное обрамление делали её уютной.
Учащиеся, ведомые своим учителем черчения МихМихом, собрались у сельсовета. Неподалеку на самом высоком месте стояла покосившаяся деревянная церковь. От церкви неслось домовитое галденье галок, которые, как видно, долгие годы были её единственными прихожанами.
Бригадир повёл работников на картофельное поле, которое простира-лось сразу за божьим храмом, и прояснил им суть грядущих трудовых свер-шений. По полю вслед за лошадью вышагивал колхозник Лёша. Он держался за рукоятки плуга и побуждал лошадь к действию бесконечными причмокиваниями. Лёша «разгонял борозды», отворачивая пласты земли, под которыми пряталась картошка. Ребята, с детства хорошо знакомые с этим видом трудовой деятельности, разобрали вёдра и кинулись собирать урожай. Девчонки заполняли вёдра, а мальчишки относили картофель на край поля и ссыпали в кучу.
Наконец, первый трудовой день закончился. Мальчишки сразу же полезли на колокольню, чтобы накоротке познакомиться с сооружением и обозреть окрестности. Озеро оказалось невероятно большим. На противоположном берегу вдалеке виднелась деревенька. Глянув в сторону «моря», они поразились: противоположный берег был едва различим.
На другой день было решено снарядить экспедицию для изучения бе-реговой линии. Деревня стояла на берегу закрытой бухты, в которой было полно лодок. Ребята упросили хозяина дома, в котором они квартировали, дать им лодку для выхода в озеро.
Оказалось, бухту от озера загораживает небольшой лесистый остров и что выхода в «море» два: один по чистой воде – им пользовались лодочники,- а второй – узкий, основательно заросший камышом и рогозом. Так как озеро без берегов интереса не представляло, наши мореходы погуляли по прибрежным камышам, обрезая чёрные шишки рогоза, потом без успеха «подорожили» - потаскали вдоль берега «дорожки» - шнуры с блёснами для ловли щук, лежавшие в корме, и вернулись в гавань. Больше всего во время круиза их удивило то обстоятельство, что лодки, снующие по озеру, были оснащены мачтами и парусами. Должно быть, ветер постоянно гулял по обширному водному пространству, и грести вёслами, еле передвигаясь, было и неинтересно и неразумно.
На третий день коновод Лёша, как обычно, пригнал на поле лошадь, запряг её в плуг, но вскоре работать отказался по причине плохого самочувствия. Присутствовавший на поле бригадир, оборотясь к МихМиху, беспомощно развёл руками: картошку придётся копать лопатами, что было делом малопроизводительным и непривычным в здешних местах, как и всюду, где преобладали подзолистые почвы с доброй долей песка и водились лошади. Что делать? Отправились, было, за лопатами.
И тут бригадир обратился к мальчишкам:
- А что, ребята, кто-нибудь из вас пробовал пахать раньше?
Таковых не оказалось.
- Может быть, попробуете? Вы мужики, как на подбор, здоровые. Не может такого быть, чтоб ни у кого не получилось.
«Мужики», поглядывая друг на друга, посмеивались. Потом решились и стали по очереди пробовать. Однако установить контакт с лошадью через посредство вихлястого плуга оказалось непросто. Он категорически не хо-тел, войдя в землю, идти ровно по борозде, всё время переваливался с боку на бок и норовил выскочить из земли. Лошадь тоже заметно нервничала. Никто не смог с её помощью пройти и десяти метров картофельной борозды. Как ни странно, мне удалось пройти гораздо больше. Осердясь, я как-то уловил момент истины и повёл плуг ровно, с трудом удерживая его в борозде.
- Вот видите, у парня получилось. Давай, Боря, паши. До конца поля дойдёшь – специалистом станешь.
И верно, когда дело пошло, исчезло напряжение, стало ясно, что в ручки плуга совсем не надо смертельно вцепляться, достаточно их только придерживать. А лошадка оказалась прекрасным товарищем.
Подборщики и подборщицы заспешили с вёдрами следом. МихМих был довольнее всех и не уставал радоваться и изо всех сил нахваливать своего подопечного.
Рабочий день пролетел как миг. Я, поев и добравшись до постели, ух-нул в небытие и всю ночь телепался за лошадью и плугом, судорожно сжи-мая его рукоятки.
Наутро, подгоняемый, как кнутом, щедрыми комплиментами ментора, я без слов встал за плуг и начал отваливать пласт земли за пластом, извлекая на белый свет картошку и большую, и маленькую.
На третий день, оправившись от хвори, на поле появился колхозник Алексей. К вечеру вся картошка с поля была убрана. Теперь школьникам предстояло срочно переместиться в другую деревню, в ту самую, которая виднелась на противоположном берегу озера.
Михаил Михайлович собрал ребят и сделал важное сообщение. Нужно было немедленно, чтобы успеть к ночи, собрать пожитки, принести их на берег и уложить в лодку. После ужина все пешком по берегу отправляются в деревню, где нужно будет убрать картофель с такого же примерно поля. На этом сельхозработы для школьников в этом году будут закончены. Миронов и Кураев перевезут все вещи на новое место в лодке. Он, МихМих, со всеми договорился и всё согласовал с местным начальством.
Итак, мы с Серёжей должны были выполнить ответственное задание. Примерно за час до собрания условились, что мальчишки усядутся в лодку и, выплыв на открытую воду через пролив, заросший камышом, будут ждать, когда мимо них, разогнавшись, помчится лодка под парусом. С неё бросят верёвку, которую надо изловчиться поймать и закрепить на носу, иначе маневр придётся повторить. Парусник на буксире дотащит нас до места назначения. Путь неблизкий.
Ну, а дольше всё пошло, как по писаному. Продравшись сквозь камы-ши, мы стали ждать, когда появится буксир. Он появился и, влекомый надутым пузырём парусом, помчался в их сторону. Мы с Серёжей принялись изо всех сил грести, чтобы разогнаться до скорости буксира. Проносясь мимо, возница бросил конец. Мы подхватили его и закрепили на носу. И вскоре с носа раздавалось лишь журчание воды, энергично раздвигаемой лодкой.
А вот и деревня. Причалив, хозяин паруса прихватил часть груза и вместе с ребятами пошёл в дом, где школьники будут жить. Их встретила пожилая женщина и провела в огромную комнату, которая занимала почти весь дом. В комнате находилась большая печка - стояк для обогрева поме-щения. Это был актовый и спортивный зал здешней начальной школы.
Пошли за второй партией груза, и тут хозяин буксира вдруг сообщил:
- Начинает темнеть, и мне надо спешить домой. Вас с лодкой взять не могу, потому что ветер теперь будет дуть в лицо, и я пойду встречными галсами. Вам, наверно, лучше переночевать здесь. Поутру отгоните лодку назад и без хлопот днём вернётесь пешим ходом. В общем, решайте сами, а мне пора.
Он сел в лодку, распустил парус и наискосок помчался к противопо-ложному берегу, а потом повернул назад, но уже далеко продвинувшись к дому. И таким манером, челноком от берега к берегу, скрылся с глаз.
Между тем до слуха доносились крики и песни одноклассников, кото-рые шли лесной дорогой. Теперь они находились прямо напротив. И всё-таки идти до места им оставалось, судя по всему, не один километр .
Ребята решили не откладывать дело на завтра и, перенеся вещи, по-шли к лодке.
- Мальцы, - напутствовала их хозяйка, - волна большая, скоро стемнеет, поэтому вам надо быстрее добраться до того берега, а потом вдоль берега гребите до места. С Богом!
Плыть надо было далеко и не очень понятно куда, потому что деревню, спрятавшуюся в бухте, и в светлое время дня отыскать было непросто.
Решили грести по очереди, меняясь через каждые сто гребков. Грести было трудно: мешали большие и лохматые волны, которые вызывали бортовую качку. Друзья, надрываясь, стали медленно одолевать бурлящее пространство.
Было страшно! И вдруг Серёжа, отворотясь от порывов ветра, запел:
На далёком Севере Эскимос моржу поймал
Эскимосы бегали, И всадил в неё кинжал,
Эскимосы бегали И всадил в неё кинжал…
За моржой! Глубоко!
После этого, насилуя артикуляционный аппарат, стал изображать джаз, подражая саксофону, барабану и прочим инструментам, составляющим джаз, одновременно. Эта популярная в то время песенка называлась будто бы «Девушка играет на мандолине» и исполнялась без перевода на русский язык. Про моржу придумали, выражаясь по-теперешнему, фанаты. Я тоже знал её и с энтузиазмом подхватил. Страх отступил, волны и ветер будто бы поутихли.
Следующей стала опять же бойкая джазовая песенка из репертуара Л.Утёсова:
На карнавале (саксофон: та-тара-та)
Под сенью ночи ( то же)
Вы мне шептали
Люблю Вас очень!
На карнавале
Вы мне шептали,
Да, да шептали:
«Я Вас люблю!»
Был я тронут Нежной лаской,
Но, поймав лукавство в глазках,
Вмиг я с Вас
Срываю маску! О-о-о!
Под маской леди
Краснее меди
Торчали р-ы-ж-и-е у-с-ы!!!
И тут начиналась настоящая вакханалия звуков, которую изо всех сил пытались губами и языком воспроизвести трусоватые джазмены. Так как ситуация – берег неумолимо приближался, и качка заметно уменьшилась – и настроение заметно изменились, над озером разлились лирические мелодии. Пели чудные романсы из репертуара К. Шульженко:
Нет, не глаза твои я помню в час разлуки,
Не голос твой я слышу в тишине,
Я помню ласковее трепетные руки…
И: В этот час, вечерний час любви,
Первый ты меня любимой назови,
Подарю тебе я звёзды и луну
Люби меня… одну!
Оказалось, оба матроса владели огромным репертуаром популярных песен. И не удивительно: в те уже приснопамятные времена песни были красивы и мелодичны, их слова были и мудрыми и волнующими, а исполня-лись они певцами и певицами с чудесными голосами. Многие нынешние пе-вуны, набившие оскомину телезрителям своим безголосьем и пошлыми шлягерами, не смогли бы прежде добраться даже до порога студий.
Так как плохих песен раньше по радио просто не исполняли, лодочники пели «В парке Чаир» из репертуара Г.Виноградова, неаполитанские песни, вошедшие в моду благодаря М.Александровичу («Ласточка», «Вернись в Сорренто», «Скажите, девушки»…), шуточные народные «Ехал Ванька с поля», «Дуня-тонкопряха» и прочие музыкальные шедевры, изъятые из жизни россиянина бесами от музыки и русофобами в более поздние времена.
…Песни прекратились внезапно, когда лодка уткнулась вдруг в берег. Ура! Теперь можно немного передохнуть! Горели натёртые ладони, болели лопнувшие мозоли. Оставалось найти бухту, на берегу которой находилась искомая деревня. Они долго плыли вдоль берега, прежде чем увидели зна-комые заросли камыша. Продравшись сквозь них, лодка оказалась в тихой бухте, на берегу которой светились огнями дома и маячили две фигуры, обозначая себя горящими окурками. Их ждали.
Путешественников повели в дом. Во время поедания горячих щей бригадир предложил ребятам остаться переночевать, потому что наступила ранняя осенняя ночь и шастать в темени по ночному лесу на незнакомой дороге было просто неразумным. Однако времени было ещё мало, и мы с Серёжей решили тронуться в путь, тем более что дорога вокруг озера была одна – не заблудишься, а пройти надо было всего каких-то километров пять.
Ветер затих, в природе наступило умиротворение, и, подумав, брига-дир согласился.
И вот она, лесная дорога. Слева и справа – лес, непроницаемые чёр-ные стены, под ногами – грязная колея. Дорога легко угадывается, потому что в лужах, которыми она изобилует, отражается небо. Шли прямо по лу-жам, благо оба были обуты в сапоги.
В наступившей тишине над озёрной гладью, скрытой стеной леса, звонко разносятся все звуки. Крики, визг и смех одноклассников сопутствовали нам с Серёжей всю дорогу. Так что получалось, что шли они большой весёлой компанией. И это было прекрасно.
Спустя какое-то время мы поняли, что в лесу не одни: слева и справа на обочинах горело множество огоньков - это были светлячки. Мы стали собирать червячков в спичечные коробки - сюрприз для друзей. А ещё над нами беззвучно пронеслась сова – большой пук перьев, вылетевший на охоту.
…Лес остался позади. Впереди на косогоре показалась деревня со светящимися окнами домов. На отшибе, почти у самой воды, стоял дом, ставший пристанищем школьников. Света в нём не было, зато визга и смеха – хоть отбавляй. Молодёжь по-молодёжному отходила ко сну.
Когда путешественники хлопнули дверью, свет загорелся. Большая комната была превращена в общую спальню. И всё население валялось на полу, образуя кучу-малу. Ну, как тут было не веселиться?
Незабываемые воспоминания юности!
Х х х
Итак, наша семейство из трёх человек заселились в апартаменты пло-щадью пятнадцать квадратных метров. Заселились, по уверению отца, вто-рившего своему начальнику, ненадолго. Забегая вперёд, скажу, что свои обещания они сдержали.
Квартира, в которую мы заселились, была двухкомнатной и находилась она на первом этаже. Вторую комнату, неизмеримо большую по размерам занимала, тоже временно, семья какого-то большого по районным меркам начальника, назначенного на должность в Питере и прибывшего оттуда же. Кухня у нас была общей, где мы порой и встречались у большой дровяной плиты. Встречались, но не общались по причине разных рангов глав семейств.
У соседей были два сынишки: шестиклассник и учащийся начальной школы. Однажды днём, когда я беспечно проходил мимо соседской двери, кто-то чувствительно пнул меня под зад. Я оглянулся и увидел две смею-щихся рожицы, которые выглядывали из приоткрытой двери. Это резвились микроначальнички. Что делает с людьми уверенность в безнаказанности! Иначе чем объяснить отвагу, с которой мальчишка без опаски пнул здорового и рослого десятиклассника?
Когда я обернулся и подался в сторону удальца, старший бесстрашно заявил: «Вот только попробуй, засранец!», а младший начал плеваться в мою сторону и корчить рожи. Но они не знали, на кого нарвались. Десяти-классник сызмальства и на протяжении всей жизни не ведал нежного чувства по имени «чинопочитание».
- Похоже, пацан, ты не знаешь, что такое «делать шотландского пету-ха», - сказал я. – Но ничего, очень скоро ты это узнаешь.
Через пару дней я отрезал мальчишкам путь в свою квартиру. Уложив старшего на пол, поднял его за ноги и, опустив на физиомордуленцию, протащил ею по полу. Потом поднял и снова опустил. И так раза три. «Ну, вот тебе и шотландский петух!» Он вскочил и кинулся за дверь.
Мелкого, как теперь говорят, я поднял за одну ногу и помотал, наподобие маятника, вдоль коридора. Перепуганные микроначальнички, не издав ни единого звука, спрятались в квартире.
- Пацаны!- сурово сказал я. - Завтра на этот же час назначаю второй сеанс шотландского петуха. - Не опаздывайте!
Но никогда больше этих мальчишек не видел и не слышал, хотя мы ещё какое-то время оставались соседями.
Вскоре приехали тётя Клава и Светлана, и мы со всеми удобствами расположились на наших пятнадцати метрах.
… Однажды на перемене в класс вошёл учитель физкультуры и спро-сил:
- А кто здесь уралец Миронов?
Оказалось, учитель был уроженцем города Пласта, что было удиви-тельно. Мы уселись с ним в сторонке и долго вспоминали город. Как часто бывало, он служил в армии где-то неподалеку, женился на местной красотке и прирос к этой земле, которая, кстати говоря, ему очень полюбилась. Мы с ним встречались и общались как родственники.
…Михаил Михайлович (а попросту Михмих) преподавал черчение. Из Ленинграда в Подпорожье он с семьёй перебрался совсем недавно. Жена его, маленькая и чёрная, как галка, армянка, преподавала английский язык. Рядом с рослым и могучим Михмихом она казалась совсем крохотной.
Михмих был человеком незаурядным. Мало того, что он был хорошим художником, он также был и разносторонним спортсменом. По его словам, в молодости он был чемпионом Ленинграда по боксу, а потом увлёкся мотогонками и здесь преуспел, став обладателем многих наград и титулом. По городу он разъезжал на мотоцикле марки «МММ», которая расшифровывалась как Михаил Михайлович Макаров.
В школе меня никто не знал, а Михмих сделал мне шумное реноме, потому что выпустил газету на огромном листе ватмана, где, помимо фотографий, на полях газеты нарисовал меня в разные моменты трудовых свершений. После этого меня, новичка, стала знать вся школа.
Он стал вести боксёрскую секцию, которую я, естественно, стал сразу же ходить. Через несколько занятий Михмих пообещал мне блестящее боксёрское будущее, если я продолжу занятия после окончания школы. Но мне уже тогда почему-то не нравилось бить людей по лицу и в ответ получать по морде. Поэтому вскоре я оставил мордобой. Кстати сказать, и не только по своей воле.
Смена климата с резко континентального на субмаринальный отразил-ся на нашей семье самым неприятным образом. Родитель мой перед выходом из дому долго держал над паром шапку и укутывал физиономию – это при небольшом морозе. Недомогали все. У меня внезапно в ногах появилась слабость, а правую руку я стал поднимать с большим трудом.
Меня положили в больницу, где я пролежал почти весь декабрь и часть января с диагнозом «правосторонний экссудативный плеврит». Если первую четверть учёбы в школе мне как-то зачли, то за вторую четверть я аттестован не был.
Довольно долго моя болезнь прогрессировала. Однажды врач, старая и очень толстая женщина, надолго припечатав меня к кровати, чтобы в очередной раз отметить химическим карандашом на спине уровень экссудата, произнесла:
- Если завтра уровень не понизится, будем жидкость откачивать.
Меня это так напугало, что уровень резко снизился.
Я пошёл на поправку, обрёл былую подвижность и стал шастать по этажам, общаясь с больными.
Приближался новый, 1954-й год. Накануне тётенька врач сообщила, что на Новый год оставляет меня в больнице, чтобы после праздника я снова сюда не попал.
Когда мои одноклассники резвились в актовом зале школы, я в одиночестве грустил на больничной кровати. Уже далеко заполночь в окно постучали, благо палата моя находилась на первом этаже. Я выглянул и увидел толпу мальчишек и девчонок – после гулянки меня пришёл проведать весь класс.
Я раздвинул занавески и во весь рост предстал перед ребятами в больничной униформе: в просторных кальсонах и в такой же просторной рубахе. И это было, как теперь говорят, круто.
… И вот я, похудевший почти на десять килограммов (при выписке стрелка весов остановилась на цифре «55»), бреду на ватных ногах в гости к Серёже Кураеву. Серёжа – сын начальника всех гидротехнических сооружений на Свири, лауреат Сталинской премии первой степени, поэтому проживает он в двухэтажном коттедже на краю плато, где расположен центр Подпорожья. Отсюда открывается широкая панорама с видом на реку, на гидроэлектростанцию, На Ольховец на противоположном берегу Свири, Варбеги и другие концы города.
И иду я не просто так, а выпендриваюсь, потому что на мне новенький полуперденчик, как называли тогда полупальто, с большим меховым воротником. Много лет до этого носил я, как и большинство моих одноклассников, фуфайку. Здесь такая форма одежды была не принята. Ах, какая это была удобная для мальчишек вещь! Зима! Гуляем мы, скажем, всем классом по городу в ясную лунную ночь. Девушки, взявшись под ручки, спускаются под горку впереди. А мы, поотстанем, а потом разбежимся и, упав на землю, катимся под горку, сметая всё на своём пути, в том числе и девушек. На ногах у нас – брюки из чёртовой кожи, а обувь – ботинки с галошами. И легко, и тепло, и удобно!
Вот это квартира! На двух этажах сразу! С балконом, с унитазом, ван-ной и сверкающей сантехникой кухней! Какое чудо! В квартире – большая гостиная, отдельная комната для Серёжи и Миши, его младшего брата. По-мимо их мамы в квартире хлопочет какая-то женщина, наверно, родственница. Она и убирает, и варит, и на стол подаёт.
В гостиной – большой шкаф с книгами. Помнится, я сразу же уцепился за Мольера и унёс домой для чтения.
В мальчишеской – две кровати, у каждой – тумбочка с настольной лампой, стол, за которым ребята учат уроки. Здорово, ничего не скажешь!
Николай Николаевич, несмотря на высокую должность и нешуточное звание, как оказалось, был простой и доступный человек. При первой же встрече меня поразила его ребячливость. Представьте: прихожу я к Серёже и Мише и вижу трёх взъерошенных пацанов, которые яростно о чём-то спорят, а один из них – Николай Николаевич.
Он тут же предложил новую забаву – борьбу. Борьба заключалась в том, что соперники ложились рядышком на пол лицами вверх, а головами в разные стороны и поднимали соседствующие ноги. После этого начиналась борьба. Надо было подцепить ногу противника и резко опустить её. Если маневр был удачным, соперник, сделав кувырок через голову, оказывался поверженным. Таким макаром я запанибратски раза два ставил на уши достойного человека. Мать семейства, величественная Анна Петровна, посмеиваясь, наблюдала возню трёх великовозрастных шалунов.
… Остальные мои друзья и одноклассники жили в бараках. Это длинное шлакозасыпное сооружение с входными дверями с торцев и с ещё одной дверью – сбоку, посередине строения. Идёшь по коридору мимо дверей, за каждой из которых живёт семья. Комнаты размером не более 20 квадратных метров. Входишь – перед тобой в дощатой перегородке дверной проём. За перегородкой слева и справа – кровати. Одна для родителей, другая для детей. Наверно, где-то стоит и третья, если дети - мальчик и девочка или если детей несколько. Пожалуй, без раскладушки тогда не обойтись. Перед окном – стол, на подоконнике – традиционная герань.
Перед перегородкой – кухня: электроплитка, стол, умывальник. Удоб-ства, естественно, во дворе. Как правило, в дощатый туалет можно войти через две двери. За каждой из них рундук на два очка, должно быть, для укрепления добрососедских отношений. В комнате ночью под рукомойником – ведро для справления нужды, если таковая приспичит.
Как видите, всё компактно и очень удобно.
Да, чуть не забыл. Рядом с туалетом – длинный дощатый сарай с чис-лом дверей, равным числу жилых комнат. Здесь жильцы хранят дрова для плиток, разные домашние вещи и даже скотинку. Например, куриц и даже поросят. За сараюшками – грядки, огороженные проволокой. Здесь труже-ники выращиваю нехитрые овощи: лук, морковь, огурцы, редьку и пр., изо всех сил помогая государству, которое не в силах прокормить прожорливое население.
Обитатели бараков живут и шумно, и дружно. Порой яростно сканда-лят, но ненадолго, не забывая, что жизнь продолжается, и жить надо под одной крышей. В каждом бараке по два эмоциональных лидера - женский и мужской. Они же и мировые судьи.
По вечерам в комнате дяди Вани Малышева, отца моего одноклассника и друга Коли, собирались любители чтения. Помню, они читали «вгул» по очереди книгу о Доваторе, комментируя по ходу чтения описываемые события. Дядя Ваня, беззлобно матерясь (иначе он говорить не умел), сокрушался:
- Бабы, мать-перемать, а отойди он на минутку, остался бы жить! Вот ведь как оно бывает, мать твою мать!
Баба горестно цокали языками.
… И в Подпорожье мы устраивали шумные катушки с гор. Но с финским колоритом – на подобии финских санок. Для их скорого изготовления берётся длинный металлический прут или труба диаметром с палец или поболе. Заготовка сгибается ровно пополам с таким расчётом, чтобы будущие полозья были друг от друга на ширине плеч. Затем от места сгиба на расстоянии, равном расстоянию от земли до грудины, делается другой сгиб – чтобы место первого сгиба служило опорой для ведущего саночника. За ним на образовавшиеся полозья встаёт столько народу, сколько поместится. Вся кампания, отталкиваясь ногами, приближается к спуску – и вперёд!
Для поворота направо или налево все по команде отодвигают соответственно либо левый, либо правый полоз. Из хохочущей толпы с несущихся под гору санок слетают седоки - либо по одному, либо все вместе. Тогда снаряд опрокидывается, а все прямо помирают со смеху, валяясь в снегу.
Финские саночки в зимнее время в Подпорожье встречаются часто. На аккуратных стульчиках располагаются или дети, или какие-то вещи, а сзади, стоя на полозьях и держась за ручки, передвигают санки, отталкиваясь одной ногой, старики, старухи, женщины, подростки – все от мала до велика. Иногда к полозьям, для удобства, привариваются площадки для ступней.
Наверно, где-то весной 1954 года состоялись выборы, в которых я впервые принимал участие. От нашего участка кандидатом в депутаты, по-моему, Верховного Совета СССР баллотировался известный актёр Николай Черкасов, исполнитель ролей Александра Невского, Ивана Грозного и Жака Паганеля в фильме «Дети капитана Гранта».
Дом культуры был переполнен от желающих своими глазами увидать известного и любимого. В их числе был и я. Более того, мы с друзьями про-бились к трибуне, с которой должен был вещать «известняк». Кумир, есте-ственно, задерживался. И вот он предстал пред очи народа. Огромный, в роскошной обоюдомеховой шубе, которую небрежно сбросил на один из стульев. Обоюдомеховой в том смысле, что мех неизвестного зверя покры-вал шубу снаружи, а другой мех грел великого актёра изнутри.
Черкасов встал за трибуну, постучал пальцем по микрофону и, ласково улыбаясь, спросил:
- Неужели работает?
Дерзкий голос из зала громко вопросил:
- А почему он не должен работать? Не сомневайся, вещай!
Черкасов, преодолев некоторое смущение, попытался отшутиться, но уже другой голос по-хамски заявил:
- Ты давай толкуй что хотел, а мы будем слушать!
По залу пробежался смешок.
Известняк замялся, а потом стал пересказывать свою недавно вышед-шую книгу «Записки советского актёра». Мне показалась, что публика до конца встречи так и не избавилась от неприязни к кандидату, возникшей с первых минут общения. Не скрою, испытал это чувство и я. Причём настолько, что не пожелал увидеть его ещё раз в интимной обстановке в гостях у Кураевых, куда он отправился после встречи с избирателями и куда пригласил меня Серёжа.
Совсем недавно скончался известный кинорежиссёр Алексей Герман. В одном из последних интервью он, сын известного и обласканного властью писателя Александра Германа, сообщил, что, оказывается, известным людям в советское время полагались рабы. «У нас, сказал он, было три раба: кухарка, уборщица и шофёр. А у Черкасова в услужении было семь рабов».
Так что подпорожцы сразу поняли, «ху из ху», как говаривал М.С.Горбачёв.
Скажу от себя. Вскоре после интервью Германа я узнал, что ещё в 60-е годы в квартирах так называемых элитных домов были предусмотрены комнатки для прислуги.
…Дом, в котором мы поселились, находился на Северном проспекте. Одну сторону проспекта занимали жилые дома из деревянного бруса, а на другой стороне располагался лагерь для заключённых с наблюдательными вышками. Прямо напротив наших окон стоял забор из плотно сбитых досок, который тянулся вдоль проспекта на добрый километр. Лагерь пустовал, потому что «комсомольцы», завершив года за два до нашего приезда строительство Верхне-Свирской ГЭС, съехали, чтобы возвести очередную «комсомольско-молодёжную» стройку коммунизма где-то на просторах нашего Отечества.
Огромный квартал бараков пустовал. И хотя он никем не охранялся, соваться туда никому из подпорожцев, похоже, не приходило в голову. Обитали в лагере только стаи непрерывно галдящих галок.
В нашем районе посёлка не было ни одного частного строения. Здесь, видимо, жил персонал лагеря и служащие поселковой администрации. Зда-ние администрации находилось неподалеку. А в сторонке целую улицу занимали бараки, о которых я уже писал. Здесь обитали с семьями служащие лагеря рангом пониже: охранники, так называемые «воспитатели» и прочие рядовые труженики.
Дорогой Никита Сергеевич, одержимый реформаторским зудом, в 1957 году решил сделать оседлыми самую беспокойную и беспризорную часть общества - цыган. В это время я уже учился в университете. И когда на каникулах наведался в барак проведать родных своих друзей, оказалось, что большую часть барака заселили цыгане. Как, впрочем, и остальные бараки. Любопытно, что все цыгане носили фамилию Берг.
Одна юная цыганка, примерно одного со мной возраста, что называется, положила на меня глаз. Звали её Липа.
Тутошние женщины, мои старые знакомые, со смехом рассказали, что они знают о моём приезде, потому что ещё вчера Липа рассказала им, что приехал Боря, что он меня любит и что после университета он увезёт меня туда, куда его распределят.
Мы с Липой никогда – ни до, ни после – не перекинулись ни единым словом. Это была невысокая девушка плотного телосложения с цветастым платком на голове. При встрече со мной она хрипловатым голосом всегда запевала: «Прошла минута и секунда, когда расстались мы с тобой…» Вот и вся любовь…
А однажды, проходя мимо, сунула мне фотографию, на которой она запечатлена во всей своей цыганской красе. Фото я храню до сих пор.
В больницу меня положили почти сразу после того, как мы переехали на новое место жительства, так что я даже не успел с ним ознакомиться. А между тем это было отнюдь не самое плохое жилище. В дровяном небоскрёбе о двух этажах было восемь квартир. В нашей на первом этаже было две комнаты. Из маленькой можно было выйти на балкончик и, легко одолев перила, шагнуть на крыльцо с дверью в дом. В этой роскошной квартире мы и расположились. Тётя Клава со Светкой заняли маленькую комнату.
Сколько невидимых миру удобств таит в себе бедность. Приехав на новое место, мы с отцом приходили на городскую свалку, легко находили там железные кровати, приносили их домой и, тщательно чистив, красили. А потом находили доски, пилили их до нужного размера, клали на железный остов – и кровать, сияя свежей краской, была готова, так сказать, для употребления.
Однажды к нам пожаловал гость – блондинчик невысокого роста и крепкого телосложения. Это оказался сосед со второго этажа, который учился в параллельном со мной классе. Он принёс задачник по физике, который наша общая учительница передала нам в общее пользование. Так что мы с Юрой Налётовым (так звали соседа) были обречены на дружбу, которая растянулась на долгие-долгие годы. И вскоре мы с ним стали неразлучны, как мифические Шерочка с Машерочкой.
И ещё два школьника обитали в нашем доме: Юрин двоюродный брат Стасик и Ершонок – сын бывшего секретаря райкома парии Ершова (которого мама на псковский манер называла «Яреш»), здоровенного седого мужика с внешностью классического руководителя. Он подвизался на какой-то номенклатурной должности вроде начальника городской бани. Кстати, человек он был добрый и покладистый, несмотря на свирепую внешность. Ершонок нас избегал и водился исключительно с какой-то шпаной.
Стасик со Светкой оказались одноклассниками и тоже водили дружбу. По дороге в школу они производили комический эффект, потому что кузина моя была на целую голову выше Стасика.
Отец Юры погиб на фронте, поэтому они жили вдвоём с мамой, учи-тельницей младших классов. Однако когда начинался учебный год, их семья становилась на одного человека больше – из родной деревни Хевроньино, что расположена на берегу Свири выше по течению километров на пятнадцать, приезжал Стасик. А в деревенском доме на хозяйстве оставались старшая сестра Александры Игнатьевны и их отец.
У Юры не очень ладилось с математикой и физикой, поэтому к нему постоянно приходил одноклассник Витя, чтобы порешать задачки. И примкнувшим к ним всегда был я. Благодаря редкому трудолюбию Юры, мы постоянно и неукоснительно выполняли все домашние задания по физике и математики.
Почему-то ещё один предмет был объектом их пристального внимания – черчение. Они неистово терзали ватман карандашами разной твёрдости и жирности и размазывали свои художества по всему листу. Места на столе для меня не было, поэтому я активно помогал советами, а потом брал ватман домой и с помощью настольной лампы, стекла и табуретки аккуратненько передирал готовый чертеж на свой ватман. Это, наверно, выглядело подловато, но друзья воспринимали это как нечто должное, поэтому совесть моя была чиста.
С Юрой нас роднил и общий порок: мы оба были неистовыми куриль-щиками. А это означало, что по нескольку раз в день в любую погоду мы бежали в «удобства во дворе» и, скинув портки, подолгу зависали над соседними «очками» рундука, проводя время в приятных дружеских беседах и дружно сплёвывая горькую слюну на пол. В результате ещё до наступления весеннего тепла на полу перед каждым из нас возникал столбик замороженной слюны неприятного желтоватого цвета.
Спустя двадцать шесть лет я навсегда расстался с никотиновой зависимостью и совершенно не выношу табачной вони.
Так как Подпорожье находится на высоком берегу Свири, а спуски к реке никак не обустроены, добираться до воды не так-то просто. Однако в одном месте – прямо напротив нашего дома, но с другой стороны зэковского поселения – спуск к реке по ложбине довольно сносен. На середине спуска в те уже далёкие времена находился барак, в котором жили друзья Юры, - а следовательно, и мои – по фамилии Ольховские. Это были Славян (старший), Валян и маленький Петька – пятиклассник. Главой семьи была мама.
Однажды, гоняя чаи в этой тёплой компании, я вдруг обратил внима-ние на толстый фолиант, подставленный под кастрюлю. Это оказался том произведений Генриха Гейне, прекрасно изданный и ещё прекрасней зага-женный сковородками и кастрюлями. Он до сих пор стоит у меня на стелла-же, тщательно отмытый ещё в те достославные времена.
Много лет спустя я оказался в Подпорожье на берегу Свири, но никакого барака не обнаружил. Более того, проходящая мимо меня старожилка уверяла, что здесь никогда и никакого дома не было.
Х х х
Кураевы Серёжа и Миша, зная о моём пороке, подарили мне курительную трубку и пласт замечательного трубочного табака «Золотое руно». Мы с Юрой незамедлительно приступили к освоению новинки, и она нам чрезвычайно понравилась.
И ещё одна вещь очень скрасила наше существование. Соседнюю с нами комнату традиционно занимал работник военкомата, здание которого находилось за нашим забором. Нынешнего постояльца звали майор Сапожков. Семья майора жила под Ленинградом, в Парголово, а он холостовал, лишь иногда навещая жену и детей. Так как он был молод и начисто лишён этакой взрослой степенности, мы с ним дружили как со сверстником. У майора была малокалиберная винтовка и навалом патронов. Мы втроём частенько бегали в лес (благо, был он рядом) и тренировались в стрельбе, используя для мишеней исключительно неподвижные цели, хотя лес кишел всякого рода и вида живностью - хулиганить Сапожков не разрешал.
Начались весенние каникулы. Мы с Юрой раздобыли где-то коньки (а это было непросто, потому что стоячих вод, а потому и катков в посёлке не было), наточили их и рванули по Свири не боле и не мене, как за пятна-дцать километров в деревню Хевроньино. Но река – не озеро. Лёд на реке был в основном негладкий, особенно на стремнинах, где он состоял из мел-ких, стоящих торчком сикось-накось льдин. Поэтому мы изрядно намаялись, добираясь до деревни.
Тётя и дедушка были несказанно рады появлению таких неожиданных гостей. Тётя мигом уселась за стол и принялась лепить здешний изыск под названием калитки – аналог уральских шанег, только продолговатый и на-чинённый всем, что попадалось под руку, – творогом, картошкой, пшёнкой и ещё бог весть чем. Для «свирских водохлёбов» главное, чтобы был чай с калитками.
Утром мы с другом проснулись в огромной кровати и в огромной комнате. Такие просторные избы строились только на севере, благо стройматериала завались – вокруг на многие километры сплошной лес.
о войны в Хевроньино было электричество, поэтому по периметру потолка было полно керамических изоляторов. Мы, лёжа в кроватях, стреляли по ним из мелкашки. Это, нам, юным идиотам, казалось забавным.
Бабка из соседнего дома, увидев у нас винтовку, прибежала с прось-бой:
- Сынки, меня совсем замучила кошка. Такая пакостная да вредная – спасу нет. Убейте её.
Заручившись согласием, умчалась в дом и вскоре позвала нас.
Бедная кошка была крепко привязана к забору. Я казнить пакостницу отказался, а Юра отказать соседке не мог.
Мы не ожидали, что стали авторами и свидетелями такой жуткой смерти. Говорят, у каждой кошки – девять жизней. Не знаю. Наша жертва замерла на земле только после третьего выстрела, сделанного практически в упор. Не берусь описывать, как всё это происходило.
У А. Куприна есть рассказ-исповедь человека, убившего кошку. Он изложил эту историю случайным попутчикам во время поездки на поезде. Думаю, никому другому он ничего подобного не рассказал бы: такой жуткой была эта история.
… Мы с Юрой, прихватив трубку с табаком и винтовку с патронами, отправились на прогулку вдоль берега. Этот, правый, берег во время войны занимали финны. И вот перед нами – мощный бетонный колпак, долговременная огневая точка – ДОТ. Он прекрасно сохранился. Внутри перед широким и узким окном, фактически щелью, - турель для пулемёта. Она в рабочем состоянии: легко перемещается по кривой направляющей, повторяя контур колпака. Таких дотов, по словам Юры, на берегу немало.
Через несколько дней после гостеванья мы отправились домой, выво-рачивая ступни и разбивая коленки о неровностях льда, сохранивших па-мять о норове замерзшей реки.
Х х х
Приближалась тревожная пора школьных экзаменов, а потом и вступительных в славном городе Ленинграде. Что год грядущий нам готовит? Этот тревожный вопрос беспокоил каждого выпускника, не мог не беспокоить.
Первого мая мы (неразлучные Шерочка с Машерочкой) отправились в сторону, противоположную Свири, по узкоколейной железной дороге. Не уверен, что все в Подпорожье к тому времени о ней помнили: время её давно прошло с закрытием леспромхоза. Правда, по утрам она отвозила в неведомые дали небольшую толпу рабочих, а вечером привозила снова. Поезд выглядел игрушечным – с маленькими пассажирскими вагончиками, с открытыми платформами товарным вагонов, на краях которых в летнее время сидели пассажиры, болтая ногами прямо над землёй. Это были либо грибники, либо ягодники.
А сейчас, когда мы с Машерочкой топали по насыпи в даль светлую, слева и справа от нас стоял сосновый лес, залитый талыми водами беско-нечного болота. Не помню уж, куда и зачем мы шли, но только по дороге от дома. И ещё по дороге от дома обратили внимание на то, что над одним участком леса, неподалеку от железнодорожного полотна, прямо-таки беснуется огромная стая ворон. На обратном пути мы долго стояли на насыпи, не решаясь войти в воду. Однако любопытство взяло верх, и мы вошли в болото, почти до колен погрузившись в ледяную воду.
И правильно сделали. Метрах в пятидесяти в стороне между сосен в воде лежал огромный лось с распоротым брюхом. Вокруг были следы неравной яростной борьбы. На лося, это было очевидно, напали несколько волков. Круп животного был цел. Внутренности полностью отсутствовали, зато свежего мяса оставалось, наверно, не меньше центнера. Лось был без рогов. Вместо них на огромной голове были только светлые пятна. Мы походили вокруг в надежде обрести такие чудные трофеи, но тщетно.
Не исключено, что за нами наблюдали убийцы, но они ничем себя не выдали.
Мы вернулись домой и тут же побежали в милицию, которая находи-лась в соседнем доме, чтобы сообщить о находке. Менты обрадовались и тут же помчались к «козлику». Что было дальше – не известно.
Х х х
Май – чудесный месяц. За нашим домом была обширная поляна. Она вкупе с двумя сараями и домом была обнесена высоким дощатым забором, и всё это вместе являло собой вроде как бы довольно обширную усадьбу. Поляна была жильцами приспособлена под огороды. За нашей квартирой тоже был закреплён участочек земли. Как только потеплело, жильцы с энтузиазмом принялись обихаживать грядки.
Один из сараев находился на задах подворья. Добротное сооружение использовалось для содержания животных. В своей стайке, весьма неболь-шой по размеру, но с отдельной дверью, мы с отцом устроили второй этаж: над полом сколотили решётчатое помещение для кур. Под ним по всей стайкой вскоре стал бегать поросёнок. Для моих родителей, выросших в деревне, это было делом и знакомым и привычным.
Отец любил всякую живность. Он обожал кормить кур и подолгу бесе-довал с ними. Они (а их было шесть или семь голов) тоже обожали своего кормильца и охотно забирались на его разведённые в стороны руки. У каж-дой птицы было своё имя. Помню только его любимицу по имени Говорушка, на которое она охотно откликалась. Боровок тоже имел имя. Как правило, свиней мужеского пола принято называть Борькой, но этого во избежание недоразумений назвали иначе. А как – не помню.
Родители мои были антропофилами, что было несколько странно для крестьянских детей, поэтому они категорически не пожелали есть мясо забитого с первыми морозцами боровка. Таким же необычным было и их отношение к курицам.
Приезжая на каникулы из Петрозаводска, я каждый раз вынужден был умерщвлять лично одну из кур – в магазинах, как всегда, был напряг с продуктами. Есть родных кур родители категорически отказывались.
В стране существовало неукоснительное правило: если частник заби-вал свинью, шкуру он обязан был сдать государству по заготовительным ценам, то есть за копейки. Когда мы впервые освежевали боровка, отец и не собирался сдавать шкуру заготовителям.
- Почему? – спросил я его. – Я как комсомолец должен сообщить об этом куда надо.
- Сообщай, - засмеялся отец. – Тогда ты будешь есть сало без любимой шкурки. А знаешь ли ты, сколько весит шкура свиньи? Килограммов десять-двенадцать. А это для тебя и меня – мясо. Давай сдадим шкуру, а 10-12 килограммов мяса купим на базаре. Во сколько оно нам обойдётся? Вот то-то!
И во мне победил подлый, частнособственнический инстинкт.
Прими, дорогой читатель, мои запоздалые извинения!
Х х х
Какая прекрасна река – Свирь! Покидая Онежское озеро, она полно-водной прозрачной струёй отправляется в путь, чтобы через 220 километров влиться в огромную чашу Ладоги. Размеры озёр Северо-Запада для жителей других регионов России кажутся невероятными. В самом широком месте Онежское озеро достигает почти 260 километров, Ладожское - триста с лишним, Псковско-Чудское – 132. Русло Свири на всей длине пролегает по зелёному лесному коридору. На берегах лишь изредка попадаются деревеньки и только три солидных поселения: посёлок Вознесенье у истоков реки и одновременно на берегу Онежского озера и два малых города - Подпорожье и Лодейное Поле. Так что загрязнять светлые воды реки некому. Вот почему жители Подпорожья, «свирские водохлёбы», пользуясь в быту водопроводом, за водой для чая ходят «на речку». Хотя это и неблизко, потому что она находится несколько в стороне от города, и неудобно: многочисленные тропки спускаются к воде с высокого берега среди кустарника.
Оба города соседствуют с гидроэлектростанциями, перегородившими Свирь. А так как она – важная составная часть водной системы под назва-нием Волго-Балт, для прохода судов на каждой из ГЭС имеются шлюзы. Свирь – река труженица. По ней и днём и ночью, и по течению и против плывут баржи, лодки и трёхпалубные пассажирские теплоходы с туристами и музыкой. Однажды я видел баржу с подводной лодкой на борту. Наверно, она следовала в Чёрное море.
Но Свирь – просёлочная дорога по сравнению с Волгой.
Однажды в летнее время мне довелось прямо из Подпорожья с молодой женой отправиться к тёще и тестю в Куйбышев. При первом удобном случае я отправился на Волгу, чтобы преодолеть вплавь великую русскую реку. Меня она поразила мутной и грязной водой. Более того, вынырнув, я увидел перед своим носом (не поверите!) человеческую говёшку, то есть, попросту говоря, экскременты. Мне как-то раньше не приходило в голову, что великая русская река – сточная канава великой страны.
Х х х
В первые же тёплые дни молодёжь помчалась к воде. Свирь – не про-сто река, это место для купания закалённых людей. Плюс 18-20 градусов – обычная температура воды в летнее время. Так что пляжик на берегу Свири – пустыня по сравнению с черноморскими пляжами. И лично для меня ничего милее его нет.
Но ребятам всё нипочём! Так что всё свободное время наш класс почти в полном составе торчал на берегу. Это было ещё и интересно для «истекающих половою истомою», как сказал поэт, юных мужчин и женщин. Я, завзятый купальщик, щеголял в плавках «на шнурочках», что было необычно в тутошних местах, на остальных, и девах тоже, были купальные костюмы самых невероятных цветов и форм – импровизация была очевидной.
Когда я сейчас обозреваю в зеркало своё необъятное пузо, то поражаюсь: неужели я был когда-то стройным и, не побоюсь этого слова, статным парнишкой, не раз вкушавшим сладкие комплименты от юных и таких желанных дев?
… Но вот экзамены позади. Впереди выпускной вечер – и прощай школа, прощай юность!
Перед тем, как войти в школу и в актовый зал, толпа принаряженных выпускников долго топталась в школьном дворе. Известно, самое приятное в празднике – это ожидание праздника. Но чтобы удовольствие от праздника было ещё приятнее, мы с приятелями, как истинные русские мужички, сбросились и купили водки. Водки было явно мало и поэтому, чтобы усилить желанный эффект, мы употребили простой зэковский приём – кто его не знал в посёлке «строителей коммунизма»? Купили хлеба, накрошили его в большую чашку и залили водкой. Потом сели за стол и стали хлебать тюрю ложками. Первая же бабуся из соседнего со школой дома впустила нас к себе в дом и снабдила инвентарём.
После вечера большинство выпускников, получив аттестаты зрелости, после небольшого передыха отправилась в Ленинград (благо до него всего-то 260 километров), чтобы сдать документы в облюбованный вуз. Наша троица облюбовала Ленинградский горный институт.
На наш выбор в немалой степени повлиял знакомый студент института, явившийся перед нами в шикарной форме института: в аспидно-чёрном костюме с громадными «золотыми» эмблемами на каждом плече и при галстуке. Нам в более чем скромных, даже убогих, прикидах это показалось невероятном шиком. Ну, а что касается будущей профессии – она должна была быть, по нашему мнению, просто хорошей. Студентам горного полагалась очень даже приличная стипендия, а так как в основном это были лица мужеского пола, в институте культивировались тяжёлая атлетика и борьба. Поэтому эта шикарно одетая братия славилась в Питере своей силой и удалью.
Сдав документы, мы ещё дня три болтались в этом шикарном городе, обозревая его достопримечательности. Ночевали у родни, благо таковые у нас в Питере были, как, наверно, у всех уроженцев Северо-Запада.
Нам повезло: нечаянно мы оказались в городе в дни, когда здесь с размахом проходили «Проводы белых ночей». Помнится мне, что было это в середине июля. И толпы нарядных людей по вечерам растекались по гремящим музыкой паркам и скверам, где проходили увеселительные мероприятия.
Однако до 1 августа оставалось немало времени, и мы вернулись до-мой, ожидая вызова из института. И он не замедлил придти, причём почему-то за неделю до августа. Странно, но вызывали только меня. Наверно, потому, что мы пожелали получать разные специальности. Я выбрал «Горное машиностроение», а Юра и Витя такую, что надо было работать под землёй. Там и стипендия была значительно больше и зарплата после окончания вуза - тоже. Но я рассуждал как один наш общий знакомец: «Конечно, в шахту я работать пойду, но сначала в ей пускай окошки сделают!»
И вот я снова в Питере. Оказалось, медицинская справка по форме № 286, без которой любой абитуриент к экзаменам не мог быть допущен, в горном была недействительной. Помимо всё тех же медицинских обследований, я должен был сделать жим левой и правой рук, продемонстрировать тягу станового хребта, подпрыгнуть в высоту, зафиксировав её, измерить объём лёгких и, странное дело, прыгнуть в воду с пятиметровой вышки и проплыть сто метров в бассейне.
Жим правой кистью, помню, у меня оказался почти 60 кг, объём лёгких – 7,8 литра. Ну, а единственно, что я умел делать хорошо, никогда не занимаясь спортом, - плавать. Кстати, в первый приезд в Ленинград мы с Юрой отправились на улицу Халтурина (это рядом с Эрмитажем) в областной спорткомитет, чтобы получить значки третьеразрядников по стрельбе. Зря мы, что ли, столько стреляли по воробьям и галкам и совершили злодейское убийство кошки?
…Толпа абитуриентов заполнила трамвай и отправилась на Кировские острова плавать и нырять. Был самый конец июля, и в это самое время в Ленинграде наступило полное солнечное затмение.
Но перед тем, как оно началось, город погрузился в сумрак, заметно похолодало, странно повели себя животные: они будто попрятались, потому что на улицах их не стало видно, замолк птичий гомон, исчезли куда-то голуби. Зато население высыпало на улицы, вооружённое закопчёнными стёклами и всякоразными светофильтрами, и уставилось в небо. Соседи по трамваю и мне позволили уставиться в небо через их стекляшки.
Должен сказать, на меня этот природный феномен не произвёл никакого впечатления. Да, действительно, тень луны почти полностью закрыла солнце, оставив светиться только яркий нимб по окружности. И только. Меня значительно больше впечатлила внезапно наступившая тишина и поведение животных.
Когда много лет спустя полное затмение ожидалось в соседнем Казах-стане, мне показалась странной суета немалого числа моих знакомых, пожелавших на собственных автомобилях, и даже семьями, отправиться с Южного Урала наблюдать редкое природное явление.
…Абитуриенты заняли почти все скамейки, образующие что-то вроде амфитеатра вокруг прямоугольного бассейна. Они с опаской взирали на со-седнюю вышку, откуда предстояло совершать прыжки аж с пятиметровой высоты. Я был, наверно, единственный, кого никто не знал в этой шумной и весёлой ватаге ребят, судя по свободной манере поведения, явно жителей большого города. Провинциал среди них был только один, и это был я.
Начались заплывы на сто метров. Меня поразила беспомощность або-ригенов. Когда настал черёд плыть мне, я мгновенно вырвался вперёд, и уже на половине дистанции руководитель заплыва подал мне сигнал покинуть бассейн.
- Разрядник? – спросил он и, получив отрицательный ответ, добавил: - Если поступишь, будешь ходить в секцию. Договорились?
Пришло время прыгать с вышки. Преподаватель подошёл к сидящим на скамейках ребятам и стал вызывать по одному. Никто не хотел прыгать первым. Дошла очередь до меня. Что для меня, акулы Миссисипи, Вятки и Свири, было прыгнуть с пятиметровой вышки? Раз плюнуть! После меня на вышку полезли остальные. А куда денешься? Это был цирк! Прыгали с визгом, взявшись за руки, в основном солдатиком.
Я чувствовал себя героем.
Подъехали друзья. Прямо от моей тёти, с Большой Пушкарской, мы дружной троицей направились в институт – в самый конец набережной Лейтенанта Шмидта, а оттуда – в дом № 40 на Малом проспекте, в институтское общежитие на Васильевском острове. Нас поселили в комнату на троих, и мы приступили к зубрёжке.
Первым испытанием было, как всегда и везде в то время, сочинение по русскому языку и литературе. Сразу несколько молодцов из нашей тут же попали в руки посланцев химического факультета университета и отправились на другой конец Васильевского острова.
Наша троица продержалась до конца, но мы категорически не одолели проходной балл в 27 баллов. И нас пришли поздравлять с неуспехом «химики», все ставшие студентами университета.
Нисколько не оправдываясь за провал, я хочу сказать, что уже во время экзаменов мы знали, что иногородние институту не нужны, и нас заваливали самым бессовестным образом – в институтском общежитии не хватало мест для студентов. Хотя, если честно, мы едва ли одолели планку в 27 баллов. Именно в 1954 году был невероятно большой наплыв во все вузы страны. Если в предыдущем, 1953-м, не поступали единицы, то из нашего выпуска лишь единицы стали студентами.
Витя распрощался с нами и отправился к сестре в Кингисепп, надеясь там устроить свою судьбу – там у него были какие-то виды. А мы с Юрой рванули на Московский вокзал – путь наш лежал до дому.
Помню, голодные, как черти, мы поехали к его тёте в надежде плотно поесть, а наутро вернуться на вокзал за билетами. Тётя очень обрадовалась нашему появлению и усадила пить чай. Сказать ей, что мы хотим не просто есть, а жрать Юра из-за своей природной скромности не мог. Хотя чего уж там…
Утром гостеприимная хозяйка тоже напоила нас чаем с какими-то плюшками. А когда мы приехали на вокзал и расстегнули кошельки, оказа-лось, что денег у нас – только-только на билеты. Хозяйственный друг мой, в надежде на меня, пустил почти все свои деньги на необходимые в доме покупки. То есть на еду у нас не оставалось ни копейки.
Помчались на речной вокзал. Билеты на проезд в четвертом классе были несравнимо меньше железнодорожных. Мы купили хлеба, колбасы и взошли на борт искать свои места. Четвёртый класс располагался в трюме, а места свободные были – на каком-то кожухе, под которым билось сердце корабля – двигатель. Так как в пути нам предстояло находиться ровно сутки, каждый из нас разделил свою долю на три части, и вопрос с питанием был закрыт. Мы бросили на двигатель свои пожитки и поднялись на верхнюю палубу.
И тут мой дружок куда-то отлучился, а потом появился, с энтузиазмом работая челюстями.
- Знаешь, я всю свою долю съел…А чего тянуть, если жрать охота. Су-тки как-нибудь перебьёмся.
Я пошёл в трюм и достал свой харч. А чего, спрашивается, тянуть? Кстати, на поезде до дому мы добрались бы всего за шесть часов.
Но дело сделано…
Пароход отвалил от пристани в районе Смольного и отправился вверх по течению к Ладожскому озеру. Однако путь через Ладогу для таких пароходиков, как наш, был заказан, поэтому мы свернули на Обводно-Ладожский канал и бодро пошлёпали по нему, минуя устья Волхова, Сяси и вошли в устье Свири. Приближалась ночь. И тут по радио объявили, что дальше пароход не пойдёт, потому что на Ладоге и Приладожье ожидается туман. И в самом деле, вскоре всё вокруг утонуло в белой мгле. Ничего необычного: здесь, на Севере, такое в это время года случается постоянно.
- Не волнуйтесь, - сказал нам попутчик и товарищ по несчастью Алёша, - через неделю точно будем дома.
Алёша и его спутница Ирина тоже оказались аутсайдерами и теперь направлялись домой, в Лодейное Поле.
Юра был парень юморной. Он всё время выдавал шутки и прибаутки, а Ира только посмеивалась и за время нашего путешествия не произнесла ни одного слова. – ни плохого, ни хорошего. Она, в отличие от неунывайки Алёши, очень переживала первую и такую серьёзную неудачу в своей жизни. У мужичков, у Алёши и нас двоих, кожа была много толще.
Надо было устраиваться на ночь. Пассажиры куда-то запропастились и умолкли. Исчезли и Лёша с Ирой – у них были места в каютах. Мы спустились в трюм. Увы, все места, более или менее пригодные для сна, были заняты. Ни о каких койко-местах здесь, в трюме, не могло быть и речи, - люди спали вповалку. Мы поднялись на верхнюю палубу, в помещение, которое, по-видимому, служило кают-компанией. Здесь по периметру были расставлены диванчики, стеллажи с книгами и периодикой, в углу на столике – радиоприёмник. После долгих размышлений мы с Юрой сделали единственно возможное – встали на колени перед диванами, положили на них головы, частично тулова и уснули.
Самое замечательное, что спали мы крепко и долго, пока нас не разбудил Алёша. Он, вгрызаясь в большой батон, начал рассуждать о чём-то весёлом, не догадываясь, что на его батон с вожделением голодных котов воззрились четыре глаза. Мы с Юрой вскочили и экспроприировали батон у буржуя. А потом его съели.
Кто из нас мог знать тогда, что добираться до дому по водному пути нам придётся не одни, а трое суток?Спасибо Лёше и Ире: они не дали нам умереть с голоду – у них водились деньжата, а на пароходе работал буфет.
Все трое суток на пароходе гремела разухабистая, некогда весьма популярная песенка «Эх, улочки, да переулочки, да хороши с тобой в лесу прогулочки!» Даже годы спустя эта мелодия вызывала у меня устойчивый рвотный импульс. Музыка может всё!
И вот, наконец, родной дом! Наша с Юрой вполне объяснимая сконфу-женность исчезла сразу после встречи с роднёй и соседями. Нас встречали как героев.
- Да бросьте вы эту затею - поступать в институт! – говорила мама. -Подумаешь - вуз! Посмотрите вокруг: много вы увидите людей с высшим образованием? Вот то-то! А что, те, которые без высшего, - не люди?
- Главное, - говорил отец, - хорошая рабочая профессия. Например, электросварщик. И всегда почёт, да и денег они получают побольше иного инженера.
Но мы-то с Юркой знали: наше будущее – химический факультет Ле-нинградского университета.
Офицер из военкомата, посетивший соседа на предмет выпить и заку-сить, укорял:
- А ведь агитировали мы вас, желторотиков, поступать в училища: и Выборгское лётное, и в Барановичское автомобильное, с которыми у нас давние связи. Не пожелали! А между прочим ребята поступили! Чем вам армия не угодила?
И правда, наши одноклассники, середнячки по успеваемости, все, кто хотел, поступили в училища.
Ну, откуда они могли знать тогда, что скоро к власти придёт великий реформатор Хрущёв и что сразу после окончания училищ они попадут под очередное сокращение армии.
Однако на всякий случай, посовещавшись с другом, мы как-то навес-тили военкомат и попросили того самого офицера на следующий год при-строить нас в автомобильное училище города Калинковичи Гомельской об-ласти. Он пообещал содействие.
Чем заняться на бездельи? Я принялся читать классическую литературу и приобрёл общую тетрадь в клеточку и дерматиновом переплёте для ведения дневника. Ежедневно в каждой строчке тетради я записывал всё происходящее вокруг меня и во мне: погоду, состояние природы, мысли, встречи с людьми и впечатления о них и книгах, прочитанных мной. На это уходило немало времени.
Перед самым учебным годом мы с Юрой решили проведать его, так сказать, родовое гнездо и на большом трёхэтажном теплоходе, набитом ту-ристами и музыкой, поплыли в Хевроньино. Теплоход следовал по Волго-Балту из Питера в Москву. Тётя и дедушка встретили нас как дорогих и желанных гостей.
- Ну, - сказала тётя, - я пойду стряпать калитки, а вы пока садитесь в лодку и пройдите вверх по Свири и обратно – подорожьте щук. Рыбка нам не помешает. Дорожки в лодке.
Наверно, не стоит напоминать, что каждый житель деревни имел свою личную лодку. И вот они – прикованы к кромке берега на всей длине деревни.
Мы сели в лодку: один за вёслами, другой на корме с дорожкой в каждой руке. Гребец грёб, а рыболов дёргал по очереди левую и правую дорожку (вперёд – назад, вперёд – назад), провоцируя щук. Наверно, щуки очень проголодались, потому что с остервененьем бросились на блёсны. И вот итог: когда мы у противоположного берега спустились к деревне, в лодке – фантастика! – трепыхались четырнадцать щук! Такой удачливой рыбалки я
не видел нигде и никогда.
Мы пришли к выводу, что к вступительным экзаменам в университет будем готовиться с мая грядущего года. Ну, а пока надо куда-то устраиваться на работу. Отец предложил нам стать техниками-инвентаризаторами. И мы бойко принялись за дело. Наверно, в Подпорожском БТИ до сих пор хранятся наши «дела» - по одному на брата – папки с документацией на частные домовладения. Но вскоре корешок мой меня покинул – он устроился на работу на Верхне-Свирскую ГЭС учеником слесаря-ремонтника в турбинный цех. Конечно, туда же захотел и я. Но… у него, аборигена, было много знакомых и родни в Подпорожье, кто-то из них работал на электростанции. А мне был знаком лишь один человек – Николай Николаевич Кураев. Но Серёжа поступил в политехнический институт, семья перебралась в Ленинград, и только один Николай Николаевич пока задержался в посёлке. В Питере, по слухам, ему была уготовлена должность заместителя директора какого-то института. Может быть, обратиться к нему? Я долго не мог решиться, но, наконец, «сделав морду коромыслом», отправился на приём. И – о, чудо! – через неделю мы, Шерочка с Машерочкой, как-то поутру вдвоём рванули на электростанцию – в свой турбинный цех.
Это случилось где-то в первых числах декабря. А допрежь того я срывал цветы удовольствия: гулял с другом по лесу, наблюдал природу и записывал всё это в общую тетрадь. Много читал и, удивительное дело, под влиянием классиков литературы мне вдруг категорически расхотелось стать химиком. А после прочтения «Саги о Форсайтах» Джона Голсуорси я окончательно понял, что родился гуманитарием и, более того, филологом.
Прожив чуть не в двух шагах от союзной Карело-Финской республики, мне как-то и в голову не приходило, что в ста с небольшим километрах от моей кровати есть университет, а в нём историко-филологический факультет. Пока какая-то добрая душа не подарила мне проспект с описанием университета и всего того, что в нём творилось. Решение было принято. Юра тоже определился: Ленинградский политехнический, и ничего больше.
Так мы, слесари-ремонтники турбинного цеха Верхне-Свирской ГЭС, встретили новый, 1955 год.
Новогодняя ночь оказалась для меня роковой: именно в эту ночь я бешено влюбился в прехорошенькую, тоненькую, как струнка, девушку - ничуть не хуже куклы Барби, о которой тогда, конечно, и слыхом не слыхивали. А она, как ни странно, тут же влюбилась в меня. Эта любовь растянулась на долгие три с половиной года, когда я уже перешёл на четвёртый курс. Эта отдельная и в общем грустная история, и я о ней пока умолчу.
Перед тем, как отправиться на вступительные экзамены, мы решили сходить в военкомат и объясниться с нашим меценатом.
- Орлы! – потирая руки, бодро сказал он. – Поздравляю! По моей просьбе на вас из училищ придёт запрос.
- А мы…
- Что?! Поганцы! Вот не поступите – отправлю вас служить срочную туда, куда Макар телят не гонял!
Я поступил в университет и, приехав домой, вручил майору справку о том, что в университете есть кафедра спецподготовки и потому от несения срочной службы освобождаюсь.
Юра, увы, экзамены провалил. Но оказался непригодным для службы в армии по состоянию здоровья. Он закончил ГПТУ в Ленинграде и был на-правлен на работу в город, адрес которого был более чем странным: «Москва, Центр-300». Там он закончил филиал Московского физико-технического института. Позднее оказалось, что странный адрес имел некогда закрытый город Саров.
Вот так и закончилась наша незабываемая юность, счастливым образом соединённая со школой и неизбежным взрослением. Эти первые шаги на долгом жизненном пути – только начало постижения жизни. Разве не так?
Из записных книжек старого совка
1972
Наверно, самые неблагополучные семьи – это семьи, в которых супруга – учительница.
Закончился рабочий день. Супруг давно дома, а она, горемычная, всё разгребает свои педагогические дела. Воленс-неволенс отцу семейства приходится и в магазин сбегать, и еду приготовить, и с детьми заняться, а супружницы всё нет и нет. На зато муж учительницы готов к самостоятельной жизни: он умеет делать всякую домашнюю работу.
Х х х
Что есть счастье? Этот вопрос задали множеству людей разных воз-растов, профессий и социальных групп в разных странах. Мудрее всех оказалась наша пожилая работница. «Счастье, - сказала она, - это когда на работу и с работы идёшь с удовольствием».
А вот один видный американский бизнесмен заявил:
- Счастье заключается в том, чтобы успешно делать деньги.
Вопрос простого советского человека: зачем? Чтобы много-много чего купить? Например, тысячи штанов и пиджаков, тонны еды, виллы, пароходы, острова… Зачем? Ужели во имя благоденствия хлипкой плоти? Или во имя торжества самолюбия или иных издержек духа? Недостойно. Помню, как в одном российском кине «хозяин жизни» кочевряжился над повергнутым борцом за справедливость: «Скоро всё в вашем городе будет моё, всё приберу к рукам, а таких, как ты, буду давить, как тараканов! Прощай, ничтожество!» А у ничтожества оказался пистолет, и хозяин жизни, наделав в портки, тут же откинулся в мир иной.
Х х х
К самому началу рабочего дня заявился коллега, старый холостяк, гуляка и бузотёр. А под глазом у него здоровенный фингал.
- С кем это ты вчера так душевно разговаривал? – вопросили сослу-живцы.
- Да с какими-то пацанами по дороге домой. Хотели они мне по заду врезать, да я увернулся.
Х Х Х
В нашу лабораторию вдруг из смежного отдела нагрянули три здоро-венные кобылистые молодки, самый вид которых будто бы приглашал: «Эх, прокачу!» «Неплохо бы»,- рассудили после их ухода отдельские мужички.
* * *
После вчерашней охоты явно приболел: не хотели смотреть на белый свет глаза, побаливала голова, с трудом сдерживал кашель. Вчера в осеннем лесу было нарядно, как в церкви. Однако пряный аромат умирания, сладковатый запах разлагающейся растительной ткани вызывал неодолимое отвращение. Начались приступы тошноты. Судорожные спазмы пищевого тракта не предвещали ничего хорошего.
* * *
Пока будешь ты, пота буду и я… (Псковизм).
* * *
Мужчины эмоциональнее женщин. Женщины истеричнее, не более то-го. Об этом знают психологи. Например, те же цветы мужчины, оказывается, любят больше кисейных барышень, но редко вслух восхищаются ими, потому что любят ещё очень и очень многое, недоступное женщинам. Тончайшая лирика всех времён и народов создана именно мужчинами. И не потому, что, в отличие от женщин, они были свободны от сует семейной жизни – ещё в античные времена такой же свободой пользовались и женщины. А что выдали на-гора те и другие?
Вознесение в лирических излияниях прелестей женского пола, в том числе и их замечательных душевных свойств и этакой неотвратимой зага-дочности – не более, чем блеф, неуклюжая лесть просителя. То же происходит и в мире фауны: песнопения птичьих самцов, например, выпендрёжь млекопитающих всех видов и родов перед самками.
Ну, а в основе женской загадочности – эгоизм самого заурядного свойства. У животных это святая забота о будущем потомстве. Внешнее проявление женского эгоизма не более, чем попытки, порой весьма неуклюжие, проиграть более слабого более сильному с наименьшими потерями. Чем глу-
пее противник, тем необъяснимее – сиречь загадочнее – его поведение. Идиот – сама загадка, потому что ему самому неведомо, что он выкинет в следующую минуту.
* * *
Дядя Коля: Где тут у нас вЯсёлые топоры? Как это п-псковски!
* * *
Сплетня – самый гнусный способ самоутверждения.
* * *
Добрый человек умеет, часто не задумываясь об этом, поставить себя на место другого. Это называется сопереживанием: со-чувствие, со-страдание, со-болезнование и т.д.
* * *
Быть начальником непросто. Ходит тут мимо нашего корпуса один та-кой. Не человек, а памятник самому себе: негнущаяся шея, неподвижное туловище, величественно замершее над земной твердью. Неестественно выглядят под этим монументальным сооружением мельтешащие ноги. Они компрометируют его своей суетностью. Ему бы перемещаться вместе с пьедесталом. Чтобы быть величественным до конца.
* * *
Служебный автобус выносится в пригород. Неожиданно лес расступа-ется, и недалеко от дороги – длинное застеклённое здание, ярко освещённое изнутри в этот ранний час. Ага, это, наверно, та оранжерея, которая недавно была введена в строй на нашем предприятии.
- Это и есть новая оранжерея? – спрашиваю важного соседа, явно из руководящих..
- Да.
- А что в ней выращивают?
- Цветы.
- Интересно, кто их нюхает?
- Судя по вопросу, не Вы.
- Судя по ответу, Вы либо их уже нюхаете, либо очень на это надее-тесь.
Важный сосед внимательно обозрел меня, но не проронил ни слова.
* * *
- Не скажу, что он умный, но хитрый до невозможности, - говорит мой знакомый про человека, с которым мне предстоит деловая встреча.
Пожалуй, хитрым быть не в пример проще, чем умным. Отсюда совет: не спутайте умного с хитрым!
* * *
По лестнице от столовой с радостным смехом поднимается некто.
- Ты чему радуешься? - спрашивает его встречный знакомый.
- Радуюсь тому, что покушал хорошо, - отвечает счастливчик. Оказы-вается, не всем для счастья надо много. Но может быть, это святая ра-дость человека, который живёт для того, чтобы есть?
* * *
Когда получаешь зарплату больше других, невольно начинаешь думать о себе с уважением, верить, что ты умнее других и потому вправе иметь своё мнение по поводу чего бы то ни было – от космоса до аборта.
Друг мой Ульянич очень точно выразился по этому поводу: «Я имею твёрдое и категорическое мнение обо всём на свете, особенно о том, о чём не имею никакого понятия».
* * *
Мой дядя ко всем обращается словами «Братское сердце». Это стало, выражаясь по-современному, его брэндом. И брэнд этот умиляет, потому что появиться он мог только у очень хорошего человека.
* * *
«Дурная трава» - о непутёвом человеке.
* * *
Один технарь очень замечательно оценил так называемые артефакты: «Не понимаю, какую ценность может представлять черепок греческой амфоры, какая-нибудь руина древнего капища и прочая нелепая кустарщина, которая вдруг объявляется огромной ценностью. Всё это блеф якобы учёных людей. Для меня во сто крат дороже не треснувшая амфора, в которую даже воды не налить, а современная ваза промышленного производства – все свойства античной плюс дешевизна и практичность.
Есть над чем подумать и что прочитать. Не так ли?
* * *
Распадающийся брак выявляет всё самое дурное в обоих супругах.
Артур Хейли «Аэропорт».
* * *
Помню 1946-й год. Голод. Кусок кислого сырого хлеба, от вкуса кото-рого сводит скулы. Хлеба положено по 200 граммов на каждого едока в день. Мама утром, уходя на работу, отрезает нам с сестрой по кусочку на весь день. А к нему – толику сахара. Сахар можно насыпать на хлеб и употреблять это в припивочку с водой. Или, ещё лучше – макать мокрый хлеб в сахар и опять же запивать водой. Сплошное блаженство! Никогда больше в жизни не испытывал такого удовольствия..
* * *
МАТЕРИЯ И ДУХ. Что же получается? Материя первична, дух - вторичен. Материя в философском смысле. То есть не просто еда или исходный материал для штанов и подштанников. Вселенная беспредельна, материя вечна. Если даже допустить исключительность нашей планеты (абсурд!) в том смысле, что она обитаема, и тогда мозг человека – высшая форма материи. Именно благодаря мозгу человек – не зверь. Именно мозг породил духовную жизнь человека, сделал его жизнь осмысленной и яркой. Поэтому материя в обличье предметов бытия вторична, потому что человек славен и силён духовным своим содержанием, а не количеством у него предметов бытия. Духовность первична, потому что это главное качество человека, царя природы.
* * *
Удивительны прозвища крестьян родной Алтунщины: Грошок, Посак (т. е. хулиган), Сатана, Поташ, Камыш, Библя, Ковренок, Шора (мой дед по матери), Чернонос (дедушка моего отца по матери), Шахно, Топорок, Самовар, Шотланка, Солдат, Капрал и т. д и т.п.
* * *
Рассказывает дядя Федя Кузьмин, отец моего школьного товарища. «Встречаю вчера Федьку Навались-поехали. Ты его знаешь, он с вашей Нижне-Заводской улицы. Он мне и говорит: пойдём купим рассыпухи (раз-ливное вино, дешёвое и отвратительное на вкус – Б.М.) ради такого случая. А я ему и говорю: я этой дряни не пью. Возьмём лучше одеколону.
- А ты что, одеколон пьёшь? – удивляется Федька.
А я ему в ответ:
- Да я рассыпуху близко не поставлю с одеколоном. И пить приятно и идёшь потом по улице и благоухаешь, как букет цветов. И людям приятно, и самому хорошо!
Дядя Федя во время войны был лётчиком-истребителем, а его тёзка – сапёром. Подорвался на мине и с тех пор изуродованную ногу отчасти ком-пенсирует тросточкой, начиная движение словами «Навались-поехали», которые со времени стали его, как теперь говорят, фишкой.
* * *
ФИЗИКИ И ЛИРИКИ, Прочитал на днях в «Комсомольской правде» очень интересную заметку. Её пишет ученица 10-го выпускного класса. На-ша средняя школа, по её словам, сориентирована в основном на то, чтобы готовить в будущем кадры для сферы материального производства. На пер-вом месте – изучение точных наук. А вот на гуманитарные науки, основе духовной жизни общества, государству, похоже, наплевать. Для тех, у кого нет на голове математической шишки и кого совершенно не интересуют ни физика, ни математика, школа, по большому счёту, ничего не предлагает. Литературы мало, язык – утомительно и неинтересно, музыка, изобразительные искусства, театр, эстетика, этика – ничего этого нет и в помине. Школа готовит не гармонично развитых людей, как начертано на её знамёнах, а абитуриентов для технических вузов. То есть людей в культурном смысле отсталых, неразвитых, без духовных запросов.
К чему это ведёт? К полной бездуховности бытия человеческого. Отсюда логически вытекают приоритеты материальные; деньги – вот единственное, что делает человека счастливым, В этом убеждены продукты такой педагогики. Получается, что официальные рассуждения государства о духовности – не более, чем демагогия. Не думаю, что это приведёт к чему-то хорошему.
* * *
Обратите внимание: как только человеку что-то становится невыгод-ным, он буквально на глазах глупеет. Или умнеет, если возникает очевид-ный интерес. Эти чудесные превращения могут происходить буквально на глазах в самое короткое время.
Чему лично я многократно был свидетелем.
* * *
Две мои сослуживицы с удовольствием сообщают всей лаборатории о своих дочках-старшеклассницах – какие те зубастые да принципиальные, палец в рот не клади, кого угодно на место поставят – хоть старого, хоть малого.
И кисло же придётся тому, кто свяжет свою судьбу с этими молодица-ми. И будто невдомёк этим мамам, что девушек красит скромность, что эта бойкость проистекает от завышенной самооценки и неуважения людей. Надо сызмальства учить детей быть счастливыми, а для этого надо научить их любить ближних больше себя, воспитать потребность делать людям добро. Без этого, как говорится, век счастья не видать.
* * *
КИПУН. Пушкинский заповедник. Бредём со случайным попутчиком через деревню Бугрово в Михайловское. Жарко и очень пить хочется.
- Водички бы холодной испить, да где её возьмёшь?
Проходящий на другой стороне улицы мужичок, судя по всему, из ме-стных, услышал нас:
- Мальцы! Ёв кипун, - показал он на обочину дороги, где по камням бойко прыгал родничок и ртутью струился под откос среди травы и лопухов. Вода была студёной и вкуснейшей.
* * *
АНЕКДОТ, Встречаются два человека. Один еле бредёт, с трудом на-ступая на ноги. На лице – боль и страдание.
- Ботинки жмут, - отвечает он на вопрос приятеля.
- Так зачем ж ты купил такие тесные ботинки?
- А веришь-нет, специально. На работе сплошные неприятности, дома вечно раздражённая жена, дети, как черти, носятся и кричат. А снимешь ботинки – до чего же хорошо!
* * *
ЧЬЯ РАБОТА ЛУЧШЕ? Как тигр в клетке, по квартире мечется маститый писатель. Ну, не идёт сегодня работа – и всё! Не понятно, как раскрутить интригу, не приходят в голову нужные слова. Он подходит к окну. За окном – ласковое лето. У здания напротив, где прописалось какое-то научное учреждение, - легковые автомобили. Ближе к писательскому дому – чудесный цветник, возле которого хлопочет садовник с лейкой в руках.
- Вот оно, счастье, - думает, глядя на него, писатель. – И почему я не пошёл в садовники? Голова свободна от всяких дурацких замыслов, а из-под рук рождается такая красота! Себе – удовольствие, а людям - радость.
Садовник уже утомился. С утра копал и рыхлил, пропалывал клумбы, а сейчас ноют руки от размахивания тяжелой лейкой с водой. Он смотрит на ближайший лимузин. А там уже который час мается от безделья молодой шофёр. То читает газету, то с тряпкой в руках обходит машину, протирая её и без того сверкающие поверхности.
- Вот работёнка! Мне бы такую, - думает садовник. - Не жизнь, а малина! Сейчас поедет с начальником кататься по городу. А тут, как раб на галере, торчишь днями у этих проклятых грядок…
… Но вот к персональной машине подходит академик. Он садится в неё, и машина трогается в путь. Юный водитель с неприязнью смотрит на шефа.
- Тоже мне барин – хреном вдарен! А я, вишь, вроде как холоп. Мало того, что самого вожу, приходится его бабу по магазинам да по рынкам таскать, пацанов в школу. Одно слово – пидсрач! Вот возьму восстановлюсь в вузе, закончу, защищу диссертацию и, чем чёрт не шутит, тоже заделаюсь академиком.
Какие же думы думает в это время сам академик?
- Опять им подавай надёжные химические покрытия! Всю жизнь только и слышу: покрытия, покрытия. Уже тошнит от этих чёртовых покрытий! Об этом ли мечталось в молодости? А ведь если разобраться, так за свою долгую жизнь я одну только добрую мастику и создал. И больше ничего. Всё остальное – варианты, не более. И на тебе – доктор, академик!
Он достаёт из портфеля книгу нашего писателя и углубляется в чтение.
- Вот это да! Вот это творчество! А сколько радости и удовольствия дарит автор людям! Разве это не счастье?
А в это время «счастливый автор смотрит в окно и люто завидует са-довнику.
* * *
Надоело жить в Рязани,
Под гармонь плясать кадриль.
Милый, делай обрезанье,
Мы поедем в Израиль!
* * *
Невежливость между равными некрасива, невежливость начальника – тирания. Лопе де Вега.
* * *
«Во всей человеческой жизни нет ни одной минуты, в которую было бы позволительно относиться к человеку легкомысленно и беспечно». Д. И. Писарев.
* * *
Уязвимость сама по себе скорее достоинство, чем недостаток. И дай Бог, чтобы не утрачивалась она у человека с годами. Лишь уязвимый чело-век способен видеть себя глазами других, способен на недовольство собой и беспощадную самооценку. Лишь ему открывается вся сложность человеческих чувств. Из уязвимых вышли все великие «людоведы» - писатели и поэты.
* * *
В древней суровой Спарте, где очень ценили смех, где мальчиков с раннего детства учили высмеивать недостатки друг друга, действовал не-преложный закон: насмешник обязан тотчас умолкнуть, если объект его шутки произносит: «Мне твой смех неприятен».
* * *
Мальчик просил у тёти отдать ему насовсем грудную девочку. А тётя ему и говорит в шутку:
- А ты накопи денег и купи её у меня.
Однажды она зашла в магазин, а ребёнка оставила на улице в коляске. Вернулась, а вместо дочери в коляске лежит 20 коп. Для ребёнка сумма немалая, если учесть, что происходило это в 1939 году. Так и случилось, как она предполагала, - ребёнок оказался у мальчика. Должно быть, дополнительные переговоры он счёл простой формальностью.
* * *
ЛЮБОВЬ - это жизненный стимул в разрезе научных споров. Такую изумительную формулу любви огласил таксист Тараканов из фильма «Музыкальная история» устами любимца народа артиста Эраста Гарина.
* * *
«У паршивого поросёнка всегда под хвостом колбышка» - говаривала моя бабушка Дуня (Евдокия Ивановна).
* * *
«В винных парах дозревает душа до любовного пыла,
Тяжкое бремя забот тает в обильном вине.
Смех родится в устах, убогий становится гордым,
Скорбь отлетает с души, сходят морщины со лба.
Хитрость бежит перед божьим лицом, раскрываются мысли,
Чистосердечье звучит, редкое в нынешний век.
ОВИДИЙ Ars amandi, книга 1-я.
* * *
Как в тулупе не косьба, так и в маникюре не стирка.
Вариант:
Как в шубе не косьба, так и в штанах не гребля.
* * *
Самое страшное в человеке – двурушничество. С того дня, как его заставили в первый раз, затаив в душе одно, сказать совсем другое, начинается падение этого человека. С двурушничества начинаются подлость, склонность к вероломству, предательство. Это – гибель человеческой души.
Когда начальнику больше нравится покорный двурушник, нежели строптивый вольнодумец – это беда.
* * *
Отрицать всегда легче и проще, чем утверждать. Любопытно, что именно отрицание – порой огульное и неумное – принимается как свиде-тельство ума, а утверждение чего бы то ни было считается признаком недалекости. А между тем только отрицание и только утверждение – две стороны медали по имени Глупость.
* * *
Рябчик садится на чёрные ветви обнажённого ивняка. Между мной и солнцем. Он трепещет будто горящими крыльями. Выстрел – и золотые перья разлетаются в разные стороны. Рябчик улетает живой и невредимый: он успел нырнуть с ветки и спланировать низом. Ах, если б вместо выстрела щёлкнул затвор фотоаппарата!
* * *
Рябчик, такой непривычно большой в полёте, садится на ветку, трепеща крыльями, с лёгким, в такт со взмахами, присвистом. Наивный, он надеялся на встречу с будущей подругой. Но с манком в зубах и с ружьём в руках в кустах стоял я. Рябчик, не успев сложить крыльев, кровавым комом упал на землю. Какое злодейство! Впрочем, разрешённое законом.
* * *
Заходящее солнце застряло в кустах, и они светятся, как сказочные фонари на фоне тёмного леса.
* * *
Каждого человека можно довольно полно охарактеризовать по тому, как он относится к людям. Потому что людям можно а) мешать, б) не ме-шать, в) помогать. Думаю, если бы люди руководствовались исключительно вторым правилом, в мире восторжествовало бы благо.
- Что-то не по-нашему ты выступаешь, - заявил мне на эти рассужде-ния постоянный оппонент. – Это попахивает проповедью чуждой нашему обществу морали, если копнуть поглубже.
- А ты знаешь, - возразил я. – что означало бы претворение в жизнь второго принципа? 1. Исчезла бы эксплуатация человека человеком. 2. Ка-нули бы в вечность бюрократизм, коррупция. 3. Исчезла бы навсегда любая преступность.
- Это всё демагогия, которую странно слышать из уст человека, кото-рый борется за коммунистический труд, а значит должен руководствоваться Моральным кодексом строителя коммунизма.
- Но этот прекрасный кодекс существует со времён Иисуса Христа. Только раньше он назывался иначе – Нагорной проповедью. Однако до сих пор в мире процветает преступность всех видов и родов. Существуют она и в нашей прекрасной стране, хотя, сам понимаешь, у нас самая замечательная, коммунистическая мораль, закреплённая с недавних пор в Кодексе? Не слишком ли утопичен этот Кодекс? И стоит ли желаемое выдавать за действительное? Кому нужна эта ложь?
* * *
Большая и неистовая коммунистка Матвеевна, естественно, руководительница конструкторской группы, с высоты своего авторитета сделала вчера интересное заявление.
- Это хорошо, что человек куда-то лезет, чего-то добивается, растал-кивает недотёп локтями (публичная дискуссия шла об одном известном прохвосте и карьеристе). Не то, что обыватели, которым ничего не надо и которые никуда не стремятся.
Удивительное толкование обывателя. А между тем обывателя легко отличить от порядочного человека. Если некто землю носом роет для-ради своего личного благополучия – обыватель. Если для пользы дела, то есть для общества – нормальный человек.
Другой вопрос, что роющий носом землю работник полезнее для дела. Но жизнь показывает, что карьерист, достигший успеха, предпочитает пользоваться для рытья земли чужими носами.
* * *
ОТЕЦ РОДНОЙ. Я сменил место работы. Моим новым начальником, можно сказать, отцом родным, стал удивительный человек, из числа любимцев социалистического общества. Ему, начальнику большого «бумажного» отдела, принадлежит масса высказываний, которые достойны быть увековеченными на скрижалях истории.
- Если я и достиг чего-то в этой жизни, - говорил он на летучке своим подчинённым, - то только благодаря тому, что немного больше других любил свою Родину.
Не все знали, что этот поразительно скромный человек в юные лета в конце 30-х годов стал начальником одного из лагерей архипелагф ГУЛАГ. Одолев несколько «заушных» образовательных коридоров, после войны он прочно вошёл в обойму номенклатурных работников и работал там, «куда поставила меня партия».
*
- Никто не хочет думать о государстве,- говаривал он. – Иногда даже становится страшно: неужели я один?..
*
Восхищённые подчиненные заглаза называли его фашистом. Наверно, потому, что простой человек для него никаким боком не был связан с государством. Впрочем, а для кого из отцов родных в славное советское время подчинённый был основой государства? И это несмотря на провозглашённый на весь мир гордый лозунг: «Государство – это мы!»
Задачей любого начальника – от мала до велика – было заставить подчинённых вкалывать изо всех сил, чтобы реализовать его заботу о государстве. За это государство воздавало ему и орденами, и хорошей зарплатой, и отдельным пакетом спецобслуживания – от стола заказов до медицинских учреждений, а подчинённому – грамоту, пять рублей добавки к зарплате и удостоверение ударника коммунистического труда.
*
Начальник мой был патологически жаден. Наверно, этот порок был не чужд всем необывателям, устремлённым вперёд и вверх. Поэтому платили за него членские взносы родной партии подчинённые.
- Вася, - говорил он своему заместителю, - ты заплати, а я после от-дам.
По слухам, отдавать долги он не то, что не любил, он о них забывал.
Необходимость расстаться со своими кровными приводила его в бешенство:
- Твою мать!!! – с силой произносил он. – Сколько я этой сраной пар-тии переплатил – уму непостижимо.
Почему-то ему, недообразованному вертухаю, и в голову не приходило, что только благодаря этой неопрятной, по его словам, организации он имел всё, что имел.
*
Организация, в которой мы трудились, время от времени сдавала государству чрезвычайно важные для страны заказы. А в знак благодарности в адрес организации шли почести в виде орденов и медалей. Орденами разного достоинства, безусловно, награждались все начальники отделов, независимо от заслуг. Начальникам вспомогательных служб обычно выдавался орден «Знак Почёта». Вот и на этот раз моему начальнику выдали эту высокую правительственную награду.
- Твою мать! – взмутился он. – Сколько можно? У меня этих «дружных ребят» (так именовался в народе орден Знак Почёта) и без того уже четыре штуки. Хоть бы раз дали «Трудовое Красное Знамя».
*
В доверительных застольных беседах, которые случались во время больших праздников, он иногда ударялся в приятные воспоминания.
- Бывало, подопьют офицеры во время таких вот застолий и кричат охране:
- А ну, выгоняй врагов народа!
И вот бегают враги народа по закрытому дворику, а офицеры в них из пистолетов стреляют.
*
- Помню, был я как-то в Харькове в командировке на одном предпри-ятии. После совещания вышли мы из здания администрации, кто-то из хозя-ев и говорит:
- Давайте пройдёмся по территории…
Ну, а я, как всегда, немного грубовато, отвечаю:
- Фули, я заводов раньше не видел…
Оказалось, здесь когда-то была коммуна А.Макаренко. Вот так.
*
После окончания рабочего дня некоторые мужички спешили в билли-ардную. Как-то туда прибежал и я. А там – Бугор. И выпало мне сыграть с ним партию. Он предварил её словами:
- Имей в виду, я не люблю проигрывать, особенно подчинённым.
*
Я сочинил письмо в смежную организацию и принёс его на подпись начальнику – ему одному принадлежало право подписи. Он прочитал его и говорит:
- И чему только тебя в университете учили, если ты не знаешь, что слова «теперь» в русском языке нет. Где ты его откопал? Теперь даже деревенские бабки им не пользуются.
Я помчался за газетой и вскоре принёс ему страницу, на которой моей рукой красными чернилами было подчёркнуто не менее десяти слов «те-перь». Он вперил свой взор в текст и вдруг радостно засмеялся: «Так это же перевод с испанского!»
- Так перевод-то написан на русском языке.
Бугор засопел и после паузы изрёк:
- Давай так. Пока я начальник, будешь писать письма без этого дурацкого слова. Понял?
*
В недрах парткома предприятия родилась идея основать так называе-мую многотиражную стенную газету – печатный орган, который можно было бы вывешивать с заданной регулярностью на стенде каждого из более чем ста отделов. Полиграфическая база – вот она, в нашем отделе, где к тому же трудится недавний газетчик в моём, так сказать, лице. Случилось так, что я оказался в кабинете начальника, когда партком с помощью телефона начал оказывать на него давление. Естественно, бугор упирался, потому что кому нужны лишние хлопоты. Зашла речь и о газетчике.
- Кто? – недоумевал в трубку бугор. – Миронов? Да чего он может? Если судить по нынешней работе, не думаю, что он парткому чего-нибудь поможет. В его газетные способности я не верю… Потому что есть основания…
Я, глубоко оскорблённый, запрыгал на стуле. У меня были на это при-чины: после университета я два года проработал учителем русского языка и литературы в школе, потом семь лет в газете, одолев все ступени карьерного роста, а теперь вот заканчивал вечерний политехнический институт. Когда шеф положил трубку, я взорвался гневным монологом, предварив его грубыми «материнскими» выражениями, близкими и родными боссу. На лице его отразились смятение и растерянность. К моему удивлению, он начал сбивчиво оправдываться, что, видимо, приходилось ему неоднократно делать перед вышестоящим начальством.
После этого удивительного случая рейтинг мой в глазах начальника невероятно вырос. Вырос настолько, что сменился на безусловно уважительное отношение.
* * *
После школы я поступил на филологический факультет университета. Так как там, естественно, преподавали гуманитарные науки, то в процессе изучения каждой из них мы должны были конспектировать классиков марксизма-ленинизма и время от времени сдавать конспекты преподавателю на проверку. Курс «История ВКП(б)» проходили два года, а материализмы – диалектический и исторический – изучали по году. После ХХ съезда партии нам предложили забыть о прежнем учебнике и продолжить изучение истории партии исключительно по лекциям преподавателя и первоисточникам. Наш сокурсник Вова Леонов, в недавнем прошлом офицер, человек в высшей степени дотошный, сосчитал, что до исторического съезда наш сенсэй за лекцию произносил с известным пиететом слово «Сталин» 120 раз, а после съезда ровно столько же раз с чувством произносил слово «Ленин». Так что «История ВКП(б) (Краткий курс)» и дальше продолжал свою жизнь. Кстати, учебник этот был написан прекрасно, был краток и предельно информативен, потому что был ориентирован на широкие массы не очень сильных в грамоте трудящихся.
Общественно-политические науки мы изучали всё время учёбы в уни-верситете. На последней учебной сессии, уже перед выходом на диплом, я сдавал «Историю философии».
Я бы не сказал, что такое усердное штудирование марксистско-ленинской литературы и гениальных творений Иосифа Виссарионовича «Экономические проблемы развития социализма в России» и «Марксизм и вопросы языкознания» сделали нас истовыми коммунистами. И тому было немало причин. Если родители мои были первыми пионерами, носили крас-ные в белый горошек, как у Ильича, галстуки и воспитывались в духе безусловной и неоспоримой преданности делу партии и мировой революции, то бабушка люто ненавидела коммунистов, соотнося их правое дело с бедами и лишениями своей семьи, а также обитателей своей и ближайших деревень. От неё я ещё в нежном возрасте слышал немало частушек, унижающих честь и достоинство родной партии, её членов и лично Владимира Ильича и Иосифа Виссарионовича.
Уже в зрелом возрасте от родного отца неоднократно слышал: «Раз коммунист - значит прохвост!» Дядя, член КПСС, его поправлял: «Не каждый коммунист прохвост, зато каждый прохвост – коммунист». И в самом деле, какие перспективы роста были у беспартийного в те достославные времена?
Но вернёмся немного назад. Где-то на первом курсе в перерыве мы выскочили в курилку. Лекция, которую мы слушали, была посвящена «Ма-нифесту коммунистической партии», и лектор внедрял в наше сознание чу-десную мысль том, что, дескать, основной закон развития антагонистиче-ского общества – классовая борьба, которую надо вести во имя счастья человечества.
Мы закурили, и вдруг один наш сокурсник и говорит: «Мужики, а ведь получается, что марксизм-ленинизм – человеконенавистническая философия, потому что призывает уничтожать якобы враждебные пролетариату и крестьянству классы. Получается, что уничтожение миллионов людей: стариков, женщин, детей – святое дело».
Мы буквально отпрыгнули от классового врага. А «враг» вскоре исчез из университета. Говорят, был отчислен из-за академической неуспеваемости. Не исключено, что кто-то из нас оказался настоящим комсомольцем. Жизнь показала, что они всегда были рядом с нами и среди нас.
* * *
ХХ съезд был, как гром среди ясного неба. Те, кто жадно вдохнул воздух свободы и «вдоволь не мог надышаться», позднее стали называться «шестидесятниками». Однако ветер перемен недолго носился над нашим отечеством. Оказалось, огромные массы народа нежно любили своих мучи-телей и любят до сих пор, обеими руками поддерживая нимб над головой главного изувера и истязателя Ёськи Кровавого, как называли некоторые недавнего вождя всех времён и народов.
Многовековая неволя взрастила и взлелеяла миллионы преданных хозяину холопов, о чём в своё время с грустью констатировал Александр Сергеевич Пушкин, который был не только гениальным поэтом, но также и гениальным историком, провидцем, не до конца оценённым современниками. Вот свидетельство тому:
Свободы сеятель пустынный,
Я вышел рано, до звезды;
Рукою чистой и безвинной
В порабощённые бразды
Бросал живительное семя –
Но потерял я только время,
Благие мысли и труды…
Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь…
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.
* * *
В,ШУКШИН. 160.000 писем получила редакция газеты «Комсо-мольская правда» сразу после смерти писателя и актёра. В чём причина та-кой популярности? Многие, близко знавшие Шукшина, не пожелали выска-заться о нём. Должно быть, не разделяют горя респондентов, даже недоумевают по этому поводу. Ведь корифеи они, а не этот заскорузлый колхозник. С похорон уехали, оставив на кладбище самого близкого, сломленного горем человека – не хватило мест в машинах. Да и сам Шукшин, наверно, тяготился средой. Не случайно же он так стремился в родную деревню.
Секрет его успеха, на мой взгляд, не в силе его произведений - лично мне его писания не нравятся, и не в его актёрском даровании – на мой вкус, он всегда переигрывает. А в изображении народной жизни, которой не знают и знать не могут так наз. корифеи – сплошь горожане. А для Шукшина это родная среда. Корифеи знают истинную цену своей народности, и Шукшин в этом смысле им и упрёк, и укор совести.
* * *
7 февраля 2013 года. Сегодня на Российском телеканале была передача В.Соловьёва «Поединок», посвящённая 70-летию Сталинградской битвы. Обсуждался вопрос, надо ли возвращать Волгограду прежнее имя или нет. Как всегда, Соловьёв на любого рода дискуссии приглашает одиозных личностей из числа самых замшелых маргиналов: Жириновского, Кургиняна, непременно Проханова и прочих известных своей вздорностью людей. На этот раз в поединке встретились ведущий канала «Культура» А. Архангельский и А. Проханов.
Проханов, как всегда, с гордостью заявил, что он сталинист, что Ста-лин гениален, что величественное здание Страны Советов, все победы страны – заслуга великого и ужасного, и только его. При произнесении пылкого панегирика он обнаруживал удивительное невежество, наглое перевирание фактов и поразительный бардак в голове, где причудливо уживаются оголтелый коммунизм, христианство и сакральные бредни.
Оказывается, именно коммунизм вкупе со Сталиным всегда обеспечивал через многочисленные каналы в небе связь с Богом, которая стала гарантом всех исторических побед социализма. Многочисленные жертвы злодея были необходимы для грядущего счастья, причём их размеры неимоверно преувеличены ненавистными дерьмократами и либералами, которые с помощью мирового капитала и повалили величественное, идеальное, если верить Проханову, здание социализма.
Первобытная безнравственность «великого русского писателя» усугублялась гордостью тем фактом, что половина его родни во время сталинского террора была репрессирована. Видимо, великий гуманист (как известно, все великие писатели – великие гуманисты) считает это весомым вкладом своей родни в мировой прогресс. Образец высокого мазохизма!
Но самое удивительное, что на табло напротив имени Проханова во время дичи, которую он нёс, цифры неслись прямо галопом, в то время как спокойные взвешенные аргументы А. Архангельского у телезрителей энту-зиазма не вызывали. Думаю, потому, что из старичков, доживших до нашего времени, остались в основном вертухаи и прочая обслуга ГУЛАГа, счастливо пересидевшая войну на своих боевых постах, да их славные потомки.
А. Архангельский озвучил, как теперь принято говорить, истинную цифру жертв ГУЛАГа – 7 млн. человек. Раньше эта цифра колебалась между 60 млн (с подачи А.Солженицына) до 12 млн. Эти разночтения объясняются очень просто – сведения были за семью печатями, а завышались они потому, что имена одних и тех же узников поступали от разных источников. На этом поединке возмущённый и, кстати, совсем молодой сталинист назвал цифру 700 тыс. жертв. Всего-то навсего!
Курам на смех! Погубил какой-то серийный убивец несколько человек – он злодей. А вот по воле Сталина в лагерную пыль превратили 700 тыс. – это пустяки. Интересно, с какой тысячи жертв, по мнению сталинцев, убийцу считать злодеем?
Церковь учит «Не убий!», считая убийство самым большим грехом. Убийца, отнявший жизнь у другого человека, автоматически исключает себя из человеческого общества, он – нелюдь.
Гуманист Проханов ссылается на исторические личности, во имя высоких целей сгубившие миллионы людей и целые народы, но навеки оставшиеся в благодарной памяти потомков. Но… минул кровавый ХХ-й век, и человечество пришло к великой гуманной идее: конечной целью устремлений любого общества должно быть благоденствие каждого члена этого общества. Так имеем ли мы, люди ХХ! века, судить о прошлом с позиции троглодитов? Как Вы считаете, великий Проханов?
* * *
Во время всяческих ток-шоу на каналах телевидения, в частности, проводимых Владимиром Соловьёвым, дуэлянтами непременно оказываются сторонники канувшей в Лету Советской власти и её противники. Лично меня поражает многократное превосходство голосующих за Советы. Так как в жизни ситуация почти зеркальная (подросла молодёжь, которой начихать на наше славное прошлое: у них своих забот полон рот), возникает вопрос – кому же так дороги Советы?
Очень любопытное объяснение этому даёт Жириновский. Активных противников сталинизма давно нет в живых: они превращены режимом в лагерную пыль или умерли от ран, полученных во время войны. А сталинистам ничего не сделалось: те пересидели войну в лагерях вертухаями либо членами лагерной администрации. Ни один из них не был осуждён, будто они и не преступники. Вот эти-то субъекты, оставаясь социально активными, и смотрят телевизор с телешоу. Отсюда и голоса.
Но неужели их так много? Едва ли. И тут я хочу вспомнить расхожее некогда понятие: простой советский человек. Кто он? Ответ на удивление прост. Это человек, не имевший ни кола, ни двора, живший на одну зарплату, питавшийся тем, что продавали в пустых советских магазинах.
А вот вам ещё один простой советский человек. Приведу пример. В 1941 году в небольшой уральский городок вскоре после начала войны эва-куировали московский завод. Тысячи москвичей приехали вместе с заводом. Так как в те давние времена государственный жилой фонд, а особенно в провинциальных городах, почти отсутствовал, а собственного, конечно, у приезжих не было, людей начали именем власти подселять к . И вот живут в одном доме две семьи – аборигена и переселенца. У первого полон двор скотины, с грядок валятся плоды матери-земли, а у простого советского человека – хрен да ещё полстолько. К тому же часть зарплаты он отдаёт аборигену за проживание. А тот и сам получает зарплату, потому что работает на местном государственном предприятии.
Простой советский человек порой сосёт лапу вместе с семейством, а абориген в это время кушает пельмени и запивает молоком с пирогами и ватрушками. Какие у него резоны не любить Советскую власть? Конечно, местный вкалывает больше, но кто из приезжих откажется от работы, кото-рая оградит его семейство от полуголодного существования?
Как жилось крестьянину – дело известное: его народная власть всегда обдирала, как липку, - «мелкобуржуазная стихия». Да до того дообдирала, что итогом почти векового господства коммунистов стали сотни тысяч разорённых деревень и выпавший из оборота клин пахотных земель размером 800 на 800 километров, по моим приблизительным прикидкам. Оренбургский колхозник Виктор Черномырдин в последнем своём интервью напомнил россиянам, что за счастливые годы существования советского государства мечтой простого советского человека было досыта наесться.
Жителей столиц простыми советскими людьми называть не поворачи-вается язык. Продукция всего сельского хозяйства страны, как известно, поступала только в столицы – на всех её не хватало. Так они ещё и за рубежом продукты для себя закупали. Помню реакцию двух ленинградцев на моё сообщение (было это в 70-х гг.), что в провинции нет мяса. «Кончай хреновину городить, - засмеялись они. – Да этого говна везде хватает!»
Очень неплохо жила в провинции номенклатура: у них были спецмагазины и столы заказов. Как-то моя супруга купила в «трёхрублёвом» грецких орехов для маленького внука, а на выходе повстречала знакомую - жену начальника. « И почём здесь орехи?- спросила та. - 22 рубля за килограмм? А мы в столе заказов по 6 рублей покупаем».
Естественно, жировала и сфера обслуживания. В частности, торговля и, конечно же, криминал. Вот закадычная триада: партийная и хозяйственная номенклатура, торгаши и уголовники. У них была своя, сытая страна. Как, должно быть, приятно: ни у кого нет, а у меня – есть! Значит, я самый умный и самый нужный! Ура!
Вот вам и весь электорат горячих сторонников славного советского прошлого. Берусь утверждать, что бывшие простые советские люди ток-шоу не смотрят и в голосовании не участвуют.
* * *
Но есть вещи, безусловные даже для противников Советской власти - это бесплатная медицина и бесплатное образование.
В самом начале посткоммунистической эпохи по Центральному телевидению я услышал мнение о советской медицине одного заслуженного врача: «Уж лучше никакой медицины, чем такая бесплатная!» Так ли далеко ушла она от земской – с её непременными бутылями йода, касторки и «козьих ножек» для удаления зубов? Теперь-то мы знаем, как далеко от нас ушла медицина проклятого империализма. Да и в прежние времена начальнички на местах всё норовили лечиться если не в столицах, то уж точно в областных центрах. Ну, а для быдла и свои лечебницы сгодятся. Неужели люди забыли, что самые дорогие и самые дефицитные лекарства они доставали они сами и на свои любезные.
«Хорошо кормили», - говорят очарованные странники на пути к свер-кающим высотам. А я почему-то помню, как по вечерам вереницы родственников шли проведать больных, неся в руках судки и кастрюльки. Справедливости ради скажу, что лично мне больничного питания хватало.
«И было ещё бесплатное образование». По причине солидного возраста я хорошо помню, что за учёбу в старших классах средней школы плата с учащихся взималась. Более того, платил за учёбу я и в университете, учась на первом и втором курсах. Не думаю, что плата была неподъёмной, но платить всё-таки приходилось.
Помню, как после звонка в класс входил классный руководитель и, глядя в бумажку, приказывал: «Сидоров, Петров и Иванов! Возьмите свои портфели и отправляйтесь домой: вы не заплатили за учёбу. Если до тако-го-то не рассчитаетесь – будете отчислены из школы!»
Для справки сообщу, что в восьмом классе я начал учиться в 1951 го-ду, а второй курс университета закончил в 1957 году.
Надо сказать, в те стародавние времена семилетнее образование было обязательным, поэтому учёбу в старших классах государство считало чем-то вроде прихоти учеников и их родителей. Но почему учёба в вузах почиталась таковой же? Или государству в принципе не нужны были высококвалифицированные кадры? Тогда почему годы учёбы в дневных вузах не включены в трудовой стаж?
Помню, как удивились старушки-пенсионерки, которые работали уборщицами в то время, когда я инженерил, узнав о размерах моей пенсии. У них она была много больше, потому что они взялись за тряпки и швабры в пятнадцать лет, а я до 24 лет валял дурака в старших классах школы и в университете.
Но всегда ли плохо платное обучение? Всегда, если у твоих родителей на учёбу нет денег. И ничего страшного, если денег на всё хватает.
В советское время издавался очень интересный журнал «Глобус». Едва ли вы о нём слыхали, потому что издавался он малыми тиражами и был элементарно недоступен для широких масс, потому что был закрытым, рассылался обкомам, горкомам и райкомам КПСС. Но и там к его чтению допускалось весьма и весьма ограниченное число лиц, имена которых были обозначены на обороте обложки с визой первого секретаря. Мы, работники городской газеты, единожды случайно получили к нему доступ. Было это в 60-х гг. минувшего столетия. Нас больше всего поразило сообщение о том, что на каждого гражданина США приходилось тогда по 60 квадратных метров жилого фонда. Но ещё в 1984 году на нашем предприятии заявление с просьбой расширить жилплощадь не принималось, если на каждого члена семьи приходилось 5 квадратных метров.
В том же «Глобусе» сообщалось о количестве студентов в вузах США, где обучение, естественно, было платным. Их было в 2-3 раза больше, чем в СССР, практически при одинаковом народонаселении. Как так? «А ларчик просто открывался». Но открылся он только после того, как великая советская родина приказала долго жить. Оказывается, простой советский человек получал по 14-18 копеек из каждого заработанного им рубля в то время, как в мире, где правил капитал и царила жуткая эксплуатация трудящихся, этому самому рабу капитала эксплуататор платил 90 центов из заработанного им доллара.
Во время перестройки по инициативе М. С. Горбачёва в Охотском море была создана советско-американская компания по совместной добыче рыбы. Советские и американские моряки трудились бок-о-бок, но советский моряк получал в месяц за свой труд 350 рублей (хорошие деньги!). а американец – 10 тысяч долларов. Вот-те нате! С такими деньгами он мог не только платить за учебу детей, но и купить в рассрочку большой дом с садиком и бассейном и машины для каждого члена семьи. Это при том, что цены в США были вполне сопоставимы с советскими.
Вспоминаю поразительный факт из своей биографии. В 1959 году мой однокурсник (мы заканчивали 4-й курс) заявил, что, по его сведениям, в США люди живут гораздо лучше, чем в СССР. Но мы, как говорится, не сто-ляры и не плотники, а стучать охотники. КГБ вплотную им занялось, состо-ялся общественный суд, и «провокатора» из вуза с позором выгнали.
И правильно: нечего клеветать на нашу великую родину!
Был, однако, в платном образовании и очевидный плюс. Как оказалось, он начисто исключал такие негативы бесплатного образования, как вечная проблема с посещаемостью лекций и известная нерадивость. В американских вузах таких проблем нет. Более того, как оказалось, если там проводятся какие-либо бесплатные лекции или семинары, в аудитории не пробиться. А причина проста: сызмальства барахтаясь в пучине рыночной экономики, американские вьюноши, как и их сверстники в капиталистическом зарубежье, вопросами трудоустройства занимаются лично, в индивидуальном, так сказать, порядке. А нехорошие дяди-бизнесмены хищнически следят за студентами с первых лет их учёбы в вузе. Вот такой, как говорится, коленкор! У нас о трудоустройстве заботиться незачем: это дело государства.
Х х х
Ничто так не поощряет порок, как безнаказанность.
Х х х
На пьяницу ни в чём нельзя положиться: он раб бутылки. Вот такого рабства я никогда не понимал и не понимаю, хотя « принимал на грудь» в течение жизни немало и всегда «досыти», как говаривала моя бабушка Ду-ня.
Х х х
Учился со мной в университете Миша Вильнер. Он позиционировал се-бя как человек в высшей умный, большой интеллектуал с галантерейным складом души, то есть как человек с тонкой душевной организацией. Завы-шенная самооценка бросалась в глаза, как только он начинал говорить.
Он слыл большим театралом и был вхож в этот храм искусства, потому что сестра его жены была актрисой местного драматического театра. Считал своим долгом публично комментировать как события международной жизни, так и те, которые происходили в нашем эСэСэСере. Закончилось это общественным судом над Вильнером. Не без гордости сообщаю, что единственным, кто вышел на сцену актового зала университета защищать «присоска», был я. Что, между прочим, вышло мне боком по окончании вуза.
Мишу тогда выгнали из университета – отправили после четвертого курса на перевоспитание в рабочий коллектив Онежского тракторного завода. Помню, он выразил тогда опасение, что, став начальником (в чём он нисколько не сомневался), заставит своих подчинённых ходить в театр, чтобы те росли сами над собой. «Надо быть человеком, - утверждал он, - о котором можно сказать, что у него солнце в крови». Сам он, судя по всему, нисколько не сомневался в том, что является живым воплощением этой чудесной метафоры.
Он всё-таки стал начальником, вернее заместителем начальника отдела снабжения крупного завода. И тут я хочу показать ему запоздалую фигу, потому что, во-первых, не верю, что в жилах снабженца пульсирует солнце, перемешанное с кровью; во-вторых, в жилах обыкновенного начальника оно отсутствует категорически. Советский начальник кардинально отличается от подчинённого. Казалось бы, чем?
Расскажу о том, чему сам был неоднократным свидетелем. Жил-был на свете хороший парень, свой в доску – и вдруг он стал бугром и незамедлительно перешёл в иное качество. Он стал воплощением объективной необходимости, как её понимает его непосредственный начальник. Необходимость эта, увы, отделена от простых исполнителей, потому что им положено знать и видеть не дальше собственного носа. Разве осведомлённый работник – не угроза начальнику, который руками и ногами держится за своё место?
Нет уж, всяк сверчок знай свой шесток. А сверчок – это тот же работ-ник Балда (идёт сам не зная куда) без права на обратную связь – на щелчок. А, по идее, начальник и подчинённые должны составлять коллектив единомышленников, объединённых единой целью. В Стране Советов это было утопией, потому что в ней всегда существовал культ руководителя, для которого обычная дружба с подчинённым была неуместна. Их разделяли и несоразмерные оклады и бесчисленные льготы руководителей. Начальники дружили только с начальниками.
И ещё про друга моего Мишу Вильнера. У него был замечательный способ знакомиться с преподавателями, которые начинали читать студентам новый курс лекций. В первый же перерыв он кидался к лектору и, задавая якобы каверзные вопросы, пытался поразить того мощью своего интеллекта. В конце такого рода мозговой атаки он всегда произносил мысль, глубоко философическую: «Согласитесь, - шёл на компромисс наш дружок, обращаясь к оппоненту, - жизнь сложная, но чертовски интересная штука!»
Ну, как тут было не согласиться?
Эрна, свояченица Миши, играла заглавную роль – роль слепой девуш-ки в пьесе «Виола» местного драматурга. Миша не упустил случая по-знакомиться с автором – взаимная тяга интеллектуалов общеизвестна. Более того, он стал вхож в дом писателя. И однажды, захлёбываясь от восторга, сообщил нам, однокурсникам, что тот подарил Эрне авторский экземпляр пьесы с трогательным посвящением: «Спасибо за красивую радость!» И невдомёк было тогда бедному Мише, что донос на него в КГБ, ставший поводом для общественного суда, написал именно страстный поклонник «красивой радости».
Х х х
Удивительная вещь: почему-то часто душевные и далеко идущие кон-такты у людей противоположного пола возникают случайно и в результате кратковременного знакомства. Наверно, потому, что приятным незнакомцам приписываются качества сложившихся у каждого из нас идеалов мужчины и женщины. Это, на мой взгляд, замечательно, но и, с другой стороны, проявление духовной незрелости и элементарной недалёкости. Недалекость, мягко выражаясь, потому что, не зная броду, не суйся в воду. Незрелость – в неумении разглядеть достойного человека вокруг себя.
Х х х
Ноябрь 1982 года. Иду я как-то в рабочее время по коридору инже-нерного корпуса и, сам того не замечая, приволакиваю левую ногу. По-видимому, размышляя о чём-то на эту тему.
- Ты, БП, прихрамывать стал, как твой друг Ульянич, - догоняет меня Галя Лагуткина, и смеётся.
Я тоже рассмеялся и говорю ей:
- Это у моей родни, наверно, в крови.
Приезжаю я как-то к тёте в Свердловск. А живёт она с непутёвым сынком, которому чуть за двадцать. И вдруг кузен мой, сильно заикаясь, чего раньше за ним никогда не замечалось, обращается ко мне:
- К-к-к п-п-поживаешь, б-б-браток?
Я недоумеваю, а тётя и говорит ему:
- Сейчас же перестань дурака валять! – И ко мне: Веришь, связался с каким-то заикой и теперь заикается больше того…
- Д-д-да ты чего, м-м-мамка? – хлопает тот глазами, подолгу застревая на согласных и энергично помогая нижней челюстью. – Я с детства з-з-заикаюсь. Скажи ей, браток!
Уверен, он искренне забыл о том, что никогда не заикался. И вообще это было отличительной чертой моей родни по отцовской линии: что-то внушить себе и свято, до очередной выдумки, верить в этот фантом. Что это? Скажите, психологи.
Х х х
Говорят, нравственность нации определяется её отношением к про-шлому. Пристальное и уважительное отношение к прошлому – основа преемственности, то есть наследование опыта предков, в каком бы то виде он ни существовал. Прежде всего это, конечно, духовность: устное народное творчество, стереотип поведения, бытовая культура, нормы нравственности и т.д и т.п. И уж, конечно, не наследство: всякие там сундуки, дома и клети, - которое к духовности никакого отношения не имеет.
Х х х
Как-то по телевизору показывали сюжет: интервью на улице со слу-чайными прохожими. Между прочими задавали и такой вопрос: «Как Вы от-носитесь к бабникам?» Вот мой ответ. «Вы, конечно, имеете в виду неверных мужей. Тогда я спрошу Вас: а как Вы относитесь к неверным жёнам? Или неверные мужья изменяют жёнам с мужиками?»
Господь создал мужчину и женщину и каждой твари по паре для-ради воспроизведения потомства, для продления, так сказать, рода. И в положенное время твари спариваются исключительно ради этого. Человека же он отметил особо, не отведя ему определённого времени для этого богоугодного занятия, но наградив его гиперсексуальностью, даровав ему легко доступное и самое острое наслаждение от соития. И это было ошибкой Создателя, потому что во имя утоления похоти совершаются самые гнусные преступления. Прелюбодеяние – не самый большой грех. Причиной супружеской неверности может стать и внезапно вспыхнувшая любовь к другому человеку, и элементарная физиологическая несовместимость супругов, и семейные неурядицы, возникшие, как правило, по обоюдной вине супругов. Так что большинство неверных супругов – элементарно несчастные люди. Потому что спортивным распутством в условиях нашего общества могут заниматься очень немногие. Как правило, неуважаемые люди.
Х х х
Недавно со мной произошёл удивительный случай. Был я в команди-ровке в Москве. В фойе НИИ вдруг увидел маленькую женщину, блондини-стую на псковский манер с большими ярко-голубыми глазами. И в тот же миг, как после нажатия кнопки, передо мной возникла картинка из детства: деревня, в которой мы жили во время оккупации, и угол дома с уходящим за него проулком. Наверно, там тогда меня поразили такие же яркие глаза. Причём вкупе с проулком. Чудо – память человеческая.
Х х х
Анатолий Папанов выступил в газете «Советская Россия» по случаю 8 Марта. Он высказал вполне очевидную вещь, про которую почему-то все забыли: « У нас в стране, сказал он, проявляется большая забота о развитии интеллекта человека. Но никто не говорит о воспитании культуры чувств. А ведь без неё нет человека, он чужой для других, ему неведома их боль, он чужой для общества».
Х х х
16 января 1982 г. Смотрел по ТВ концерт народной песни. Артистов было немного, но они замечательно демонстрировали обычаи и обряды, бытовавшие в разных областях России. Это были экскурсы к истокам народной культуры. И это было так необычно, что зрители в своих отзывах выражали радость первооткрывателей, радость от обретённого на концерте чувства национального самосознания.
Я убеждён: как нет любви к Родине без любви к конкретному месту на земле, т.наз. малой родине, так нет интернационализма без патриотизма. Потому что только ощутив кровное родство со своим народом, его культурой, можно научиться уважать другой народ и другую культуру.
В этом смысле концерт русской народной песни неоценим. И если присутствовавшие на концерте дети впервые почувствовали себя русскими, если концерт вызвал у них чувство гордости за родную, такую самобытную культуру, то можно быть уверенным – эти дети станут и патриотами и интернационалистами.
Побольше бы таких концертов, может быть тогда исчезли из нашей жизни раболепствующие перед всем зарубежным молодцы и молодицы – от обывателей до культрегеров.
Х х х
Как ни крути, а массовая культура – это товар, приносящий огромные барыши его производителям. Это с одной стороны. А с другой стороны, экспорт чуждых нашему обществу норм морали, эстетики. Это насильственная прививка дурного вкуса к тому, что числом поболе, а качеством помене. Не понятен бум всяких там рок, хард-металла и прочих стилей. А по-моему, есть просто плохая и хорошая музыка, по каким бы там кастрюлям не колотили, и за какие бы струны ни дёргали.
Чайковский сказал, что мелодия – душа музыки. Без мелодии музыки нет, как бы ни исхитрялись немелодисты. Ритмы воздействуют на психику, причём это воздействие аналогично по эффекту разного вида и рода нарко-тикам. Это порождение племён, мягко выражаясь, нецивилизованных. В Америку она пришла из Африки и прижилась там, потому что англосаксы не могут похвастаться богатством музыкальной культуры, в отличие от других европейских народов. Ну и Бог с ними, пускай бьют в барабаны и скачут, но причём тут мы?
У меня есть записи итальянской музыки. Поражает красота мелодий, искусство сольного исполнения. Всё это присутствует на фестивалях во Флоренции, в Сан-Ремо. И тут же дань массовой культуре с торговой маркой «Made in USA». Адриано Челентано, Тото Кутуньо, дети великого музыкального народа, сипят на «аглицкий» манер, как клистирные трубки, на английском же языке, выдавая совершенно безликие в музыкальном отношении, элементарно примитивные шлягеры или хиты, хрен их разберёт. Мелодии нет, вместо членораздельных слов, хотя бы и не по-нашенски, какой-то звуковой фарш, голосов нет – что, спрашивается, слушать? А переполненные залы и не слушают. Они вопят, прыгая и размахивая руками. Их «завели», надо думать, наркотическим эффектом ритмов.
Х х х
А.С.Пушкин: Как уст румяных без улыбки,
Без грамматической ошибки
Я русской речи не люблю.
Х х х
По статистике, из-за любви к сексу в мире происходят 40 миллионов абортов, полмиллиарда заражений венерическими заболеваниями и 700 000 изнасилований. Спасибо тебе, Господи, за дарованное человечеству удо-вольствие!
Х х х
Дело было зимой. Учительница, подруга Оли Дементьевой, стояла в магазине в очереди за яйцами. Вышла на улицу, а перед ней поспешает дед, за которым она стояла в очереди. Вдруг дед поскользнулся и упал. Учительница подбегает к нему и помогает встать со словами:
- Вы яйца не разбили?
- Яйцы не разбил, а вот головой ударился сильно.
Тут она на него взглянула – дед-то другой.
х х х
Ю.К.Иванов остановил меня в коридоре и доверительно, будто по секрету, прочитал мне стих:
Улетел мой ясный сокол
Басурмана воевать,
А на мне ночует свёкор,
Чтоб не смела ****овать.
Как оказалось, стих написал Игорь Губерман. Кстати, снохачество было обычным в России явлением: парни служили в армии 25 лет. И, естественно, женатые в том числе.
Х х х
9 апреля 1994 г. Внук мой Димуля, двух лет и восьми месяцев от роду, говорит: «Маня мама!». «Маня дедя!» - это про меня. В квартире стали летать ожившие мухи. Дима увидел на кухонном окне муху: «Маня муха!» А потом протягивает мухе курагу, которую ест: «На, муха, куси!», то есть «Кушай». Добрая душа.
Х х х
Случай с декабристом Бестужевым. 14 декабря 1825 года, покинув Сенатскую площадь, он постучался в одну из квартир соседнего дома, где жил его знакомый. Гостеприимный хозяин сразу после его ухода сел писать донос на Высочайшее имя, предлагая свои услуги в качестве подсадной утки в Петропавловской крепости, где он «готов быть с Бестужевым до тех пор, пока не обратит того в истинную веру».
Высочайший комитет по расследованию в составе столпов монархии принял решение отказать доносчику «ввиду безнравственности предложе-ния». Это в 1826 году! Ну, совсем как в 1937 году! Вот когда зарождалась коммунистическая нравственность!
Х х х
Как-то известный в 90-е годы публицист и экономист Илларионов на страницах «Известий» анализировал причины популярности демагогов (Жириновский) и кумиров – Высоцкого, Жванецкого. Я бы присовокупил к ним ещё и Райкина с бесчисленной ратью так называемых сатириков, которые, как говорил Салтыков-Щедрин, защищают защищённое, ограждают ограждённое и разрешают разрешённое, делая на этом «неплохие бабки». Илларионов написал, что Высоцкий и Жванецкий создали для себя нишу и превосходно в ней себя чувствуют. Что это за ниша, где так хорошо и демагогам, и лжекумирам? Ниша эта – рабская психология нашего народа, которая пестовалась сильными мира сего на протяжении всей нашей истории, включая счастливое советское время. А ведь заповедь Христова гласит: «Не сотвори себе кумира». Без роботов кумиры и демагоги – ничто, пар пахучий.
Х х х
Июль 1994 года. Алёша, внук мой 11 лет, спит рядом со мной на при-ставной (комплект) кровати. Во сне постоянно разговаривает. Или, лёжа на спине, вдруг начинает смеяться и хлопать в ладоши. И так несколько раз. Что же тебе снится, внучек?
х
Повадился вдруг во сне перебираться ко мне на постель. Я встаю, беру его за руку и за ногу и потихоньку перетаскиваю обратно. И вдруг он как-то жалобно, не просыпаясь, и говорит: «Ну, дедушка, ну, пожалуйста, не снимай меня со слона».
Х
Проснулся от падения тела на пол. Гляжу, а Лёша, как ни в чём не бывало, забирается с пола на постель. Я, обрадованный, что всё обошлось, не выдержал и засмеялся. А он, ныряя под одеяло, обиженно говорит: «Ну, и чему ты смеёшься?» И тут же засыпает.
Х х х
Внимание к прошлому – вот что отличает образованность от варварст-ва.
Х х х
Нравственные качества выдающейся личности значат для людей гораздо больше, чем достижения его интеллекта.
А.Эйнштейн.
Х х х
Вкус - это прежде всего чувство меры. Прекрасное обладает одним удивительным свойством – оно не бросается в глаза.
Х
Главное назначение одежды – защитить человека от неблагоприятного воздействия окружающей среды. Об этом надо помнить всегда. Украсить человека одежда может, а сделать его умнее, интеллигентнее, лучше – никогда. Х
Закон единства формы и содержания непреложен. Одежда должна подчёркивать достоинства и принижать, затушёвывать изъяны человека. Это дело вкуса. Х
Слепое подражание моде всегда оборачивается против модника. На-пример, мини, джинсы. При незнании элементарных эстетических правил можно запросто перечеркнуть себя модной тряпкой. В этом смысле надёж-ный предохранитель – скромность.
Х
Хорошо, со вкусом одетый человек никогда не выделится из окружающих. Его отличают лишь элегантность, тщательность, аккуратность.
Х
Роскошь допустима лишь в одной детали одежды – в обуви.
Х
Лучшее свидетельство того, что обновка тебе к лицу – её сначала ни-кто не заметит. Кстати, элегантность тоже обнаруживается не сразу.
Х
Подтверждение сказанному – народная мудрость, которая гласит: 1. Не одежда красит человека, а человек одежду. 2. По одежке встречают, а по уму провожают.
х
Яркой экстравагантной одеждой никогда не привлечёшь к себе внимания, а только к ней.
Х х х
Осень. Мы с Володей Шаровым на охоте по водоплавающим. С трудом пробираемся по прибрежным кочкам луговой речушки. Нет-нет перед нами с маленьких луж, заросших травой, взлетают кряквы. И вот совсем близко от нас круто вверх с возмущённым кряканьем взмывает крупный селезень. Он не сводит глаз с Володи, который ловит его на мушку. Надо же какой наглец!
Х х х
Мы как-то сразу понравились друг другу – я и небольшая пушистая собачонка жёлтого цвета с ласковой мордашкой и живыми выразительными глазами. Она встретила меня на улице и побежала за мной в подъезд. Я вы-звал лифт. А пёсик стоит и, наклоняя голову то налево, то направо, с умилением заглядывает мне в глаза. Я, естественно, веду с ней тихую ласковую беседу. Дверь лифта открылась, и пёсик проскользнул в лифт вслед за мной. Мы, беседуя, поднялись на мой, шестой этаж. Пёсик почему-то выходить не пожелал. Смотрел, улыбаясь, и вилял хвостом. Я едва успел нажать на цифру «1». На первом этаже, думаю, выйдет. Слышу, лифт остановился, дверь открылась и закрылась. Дай, думаю, вызову лифт ещё раз. И вот дверь открывается, в лифте сидит мой пёсик и радостно виляет пушистым хвостом.
Что делать? Я вошёл в лифт, мы спустились на первый этаж, где я препроводил моего нового знакомого на улицу.
Любопытно, что на другой день он оказался вдруг на нашем садовом участке в четырёх километрах от дома. Как он туда попал – загадка.
А вечером мы снова встретились в нашем подъезде.
Я долго думал над тем, как мне поступить. Взять к себе домой и накормить. И решил – не стоит. Если собачка бесхозная – значит дать ей надежду. Если хозная, то у неё должно быть и время и место для принятия пищи.
Больше мы с ней не виделись.
Х х х
Студенты говорят о трёх степенях заношенности носков: 1. Когда, подброшенные вверх, они прилипают к потолку. 2. Когда можно стричь ногти, не снимая носков. 3. Когда можно снимать и надевать носки, не снимая ботинок.
Х х х
Простые и здоровые нравы царили некогда в нашем отечестве. 50-е годы. Город Подпорожье на Свири. В клубе только что закончились танцы. Народ повалил на улицу. Несколько парней бросились в погоню за одним из танцоров. Бег проходи по деревянным мосткам, которые на севере заменяют тротуары. И вдруг у преследуемого слетела галоша (в те далёкие времена в сырое время года всё население поверх обычной обуви носило галоши). «Ребята, - обратился он к преследователям, - подождите, я галошу надену». И благородные преследователи ждут. А когда галоша надета, продолжают свой неукротимый бег.
Х х х
Я стал дедом и вдруг понял причину особого пристрастия дедов и ба-бок к внукам.
Выросли, но ещё холостуют дети. Зачастую при этом покидая дом. И время у родителей полетело стрелой: год, три, пять… Никаких событий, ни-каких вех – курьерский поезд без остановок в пути. И вдруг – внуки. Время резко замедлили свой путь. Счёт пошёл на дни, недели, месяцы. Первый зубик – ура! Внуку год. Наконец-то! Он пошёл! Два года - заговорил. Три, четыре… Как быстро растут чужие дети и как медленно свои. И вот пришло время внуку идти в школу. Надо же – ему уже целых семь лет! Целая вечность. Ну, а дедкам и бабкам куда как больше. Позади жизнь.
Как хорошо, когда есть внуки. Они продлевают жизнь, замедляя не-умолимый ход времени.
Х х х
Сад мой – третий по улице от леса. Поэтому порой невольно стано-вишься свидетелем громокипящей жизни лесных обитателей.
Вдруг слышу тревожный крик иволги и недовольное карканье вороны. А вот и она: большая взлохмаченная, бесформенной тряпкой вылетает из лесу. А вокруг неё, как истребитель, стремительно описывая круги, с криком носится ярко-жёлтая, величиной с дрозда, птица. Бесформенная тряпка грузно усаживается неподалеку на верхушку сосны. Но иволга с плачущим воплем устремляется к ней: ворону надо прогнать. А на соседней вершине смирно сидит другая ворона и равнодушно наблюдает за дуэлью. Наверно, это «своя» ворона, давняя соседка иволги.
Х х х
На асфальтовой площадке – одноногий голубь. Страшно худой. Когда какой-нибудь доброхот бросает голубям корм, здоровые без зазрения совести опрокидывают калеку, и ему ничего не достаётся. Он обречён на голодную смерть. Пока жена кормит инвалида, я отгоняю здоровых, как кабаны, птиц. Им наплевать на товарища, как наплевать на птиц тем пацанам, которые, не ведая сострадания, забавы ради ловят голубей на петли из лески.
Х х х
13.12.83. Я вошёл в лабораторию во время оживлённого обсуждения фильма-спектакля «Соло для часов с боем». И дамы, оборотясь ко мне, вдруг заявили: «Вот вы, мужики, какие дурные. Такая женщина была Конти, а мужики просмотрели её в молодости. И вообще вы никогда не обращаете внимания на скромных и хороших девушек».
«Это правда, - ответил я, - шансы скромниц, даже хорошеньких, невелики. Особенно в молодости».
Жизнь так устроена, что у ребят пользуются успехом смазливенькие вертихвостки, в поведении которых есть намёк на возможность интимной близости. Помнится, были даже польские духи с удивительно точным названием «Может быть». Для мужиков это главное. Так что распутные бабёнки не ведают безбрачия. Блэди выходят замуж когда хотят и сколько раз хотят.
Может быть, Джон Голсуорси был прав, высказывая мысль, что, воз-можно, разумнее было бы, если бы в обществе были обычными свободные добрачные отношения. Тогда в основе брака лежало бы рациональное зерно, подлинная любовь, а не чувство, рождённое исступлённым половым влечением. Ведь ни для кого не секрет, что до известного возраста человеческое поведение определяется импульсами, идущими из области, расположенной ниже пояса.
Кстати, шведский писатель Эрик Лундквист, многие годы проживший в тропиках Индонезии, в своей удивительной книге «Дикари живут на Западе» писал, что береговые папуасы в каждой деревне имели большой дом, где жили лица обоего пола брачного возраста. Им не только не возбранялись, им предписывались беспорядочные половые связи, которые в конечном счёте приводили к осознанному выбору будущих супругов.
Любопытно, что случаев беременности от такой резвой, грубо говоря, разнузданности не было совершенно, хотя контрацептивы не использовались совсем. А вступившие в брак девушки тут же беременели. Для папуасов в этом не было никакой загадки: так надо.
Горные папуасы, стоявшие на более высокой ступени развития, доб-рачных отношений не допускали категорически, а состоявшие в браке ак-тивно использовали противозачаточные средства.
Х х х
Миасские чалдоны говорят: «Много щаю не пей – живот лопнет, коленки обожгёшь».
Х х х
По В.И.Далю, Иван Иванович – почётное или шуточное имя и отчество у немцев, а ещё более – у калмыков, кои всегда отзываются на кличку эту, как чуваши на зов: «Василий Васильевич.»
Х х х
Помнится, очень хвалили фильм «Осенний марафон» - будто бы про очень хорошего человека, ставшего жертвой своей доброты. А фильм – на-глядная иллюстрация народной пословицы: «Бывает доброта, которая хуже воровства».
Начал смотреть и не знал, куда деваться от стыда за этого слизняка, живущего в атмосфере мелкого липкого страха и потому вынужденного без конца врать и изворачиваться. Какая гадость! Общеизвестно, что даже малая ложь унижает человека, а мужика – тем более. И этот ничтожный гомункул поднят на высоту киногероя!
Как прекрасно, когда совесть не отягощена никакой подлостью!
Х х х
12.03.84. Смотрел на днях фильм «Иван Бровкин на целине», посвя-щённый 30-летию освоения целины. Предлагаю название третьей серии – «Бровкин в Нечерноземье». Приезжают дети Бровкина в родное село отца с толпой узбеков и казахов. А село не стоит и даже не лежит – оно валяется на русской земле – с забитыми окнами, с оторванными дверями. И вот при-езжим предстоит возродить бывшую процветающую деревню. Ну, целина в это время, естественно, приходит в упадок.
Целина – это, конечно, большая глупость. Вернее, глупость одного человека Никиты Хрущёва, которая при коммунистическом авторитарном режиме автоматически стала глупостью государственного размаха. Так всегда и было при Советах.
Ни для кого не было секретом, что целина – зона рискованного земледелия. Урожайным бывает чуть ли не один год из десяти. Вскоре после так называемого освоения случился такой год. И что из этого вышло? Горы зерна гнили вдоль железной дороги, потому что государство не позаботилось о том, чтобы принять зерно, подготовить и сохранить его.
А Нечерноземье – уютный дом русского человека на протяжении веков, которое надёжно, без намёка на риск, напоит и накормит его, как родная мать. Да если бы те же деньги 30 лет назад бросить на Нечерноземье, когда ещё жива была русская деревня, как бы зажили тогда люди!
ПРИПИСКА. Сегодня июль 2013 года. Года два назад президент неза-висимого Казахстана Нурсултан Назарбаев, где в основном и осваивались целинные земли, сделал поразительное заявление. Наконец-то, сказал он, в этом году была достигнута цель освоения целины – получен урожай в один миллиард пудов зерна (16 миллионов тонн) Но, добавил он, мы потеряли целую отрасль народного хозяйства – овцеводство, потому что были загублены огромные территории с солончаковыми почвами, непригодными для земледелия, но кормившими многочисленные отары овец.
Хитроумные советские правители, чтобы создать видимость огромных урожаев, исчисляли их в пудах, а не в центнерах и не в тоннах. Как некогда говаривал мой дорогой шеф, это всё равно, что какать посреди площади и думать, что никто ничего не видит.
Х х х
Социализм как общественно-экономическая формация была высшей стадией феодально-крепостнического строя. Крестьянин не мог покинуть родной колхоз, потому что ему не положен был паспорт, равно как и другие документы. Рабочий и инженерно-технический работник не могли уволиться с предприятия, потому что их с семьями тут же выгнали бы из ведомственного жилья и дали бы «волчий билет»: сигнал очередному работодателю – «не бери, он вздорный, он непослушный». Это, по существу, было плохо замаскированным крепостничеством. Я не говорю уж о прослушке телефонов и о штате «стукачей», чем всегда занимались бесстрашные чекисты.
Х х х
А Средняя Азия прямо-таки купалась в таком социализме. Стоит вспомнить только историю с узбекскими разысканиями Гдляна и его комиссии в 80-е годы.
Во времена М.С.Горбачёва появился замечательный лозунг: «Чтобы иметь, надо работать». Это не более и не менее как признание неспособно-сти организовать дело так, чтобы работать плохо стало невозможно. И тут на помощь надо было бы призвать товарищей из антагонистического мира капитала. Как им-то удаётся добиться, что производительность труда ненашего работяги даже не в разы, а на порядок превосходит производительность труда советского труженика?
Х х х
И ещё один чудесный лозунг появился во времена М.Горбачёва: «Участок личный, а польза общая!» Это не просто признание беспомощности коллективного ведения сельского хозяйства, это признание его полного краха. Вопрос, по существу, был поставлен так: «Хочешь есть – выращивай еду сам, а что вырастишь, то и ешь на здоровье.»
Тогда я спрошу: а где гарантированный конституцией 8-часовой рабочий день? Где то свободное время, которое нужно человеку для отдыха, самообразования, для повышения своей квалификации? И, что вообще невообразимо, вы ещё журите неустанных тружеников за частнособственнические инстинкты.
А вырастил частник отменный урожай, понёс излишки на рынок – не наш человек, гонится за наживой. Вот так рождается ханжество. А ханжи-то кто? Очень интересный вопрос. И очень простой ответ: те, кого родная Советская власть обеспечила сполна – и доброй зарплатой, и комфортным жильём, и плодами земли-кормилицы и прислугой. Это по заказу ханжей появилась замечательная песня неугомонных комсомольцев: «Пьём за яро-стных, за непокорных, за презревших грошевой уют…»
Ну, а равенство при социализме всегда означало равенство в нищете.
Х х х
Фактическая реабилитация частника была неожиданной для железобетонных коммунистов. Достаточно вспомнить только, что незадолго до этого Волгоградский секретарь обкома распорядился бульдозерами снести садоводческие товарищества. Это был, конечно, последователь Никиты Сергеевича, распорядившегося уничтожить в деревне приусадебные хозяйства, чтобы труженики не отвлекались от общественного производства сельхозпродуктов.
И ретровзгляд. Кулаком в 20-е годы был объявлен любой энергичный хозяин. А кулаки, как известно, были классовыми врагами советского человека. И вдруг его начали пестовать. Вот вам гримаса истории. Кто-то заметил, что кулак, высланный на Урал и в Сибирь, исправно кормил родную Красную Армию в годы великой Отечественной войны.
Х х х
Началась первая мировая война. Вскоре после этого царь-батюшка Николай Второй отправился на передовую. И вот стоит он на передовой со своей свитой, и вдруг прямо у его ног с визгом падает немецкая мина. Все замерли: вот-вот мина взорвётся. Царь недвижим: не падать же ему на зем-лю на глазах свиты. И вдруг откуда ни возьмись появляется солдатик, ловко хватает мину и отбрасывает её далеко в ров. Раздаётся взрыв, но… уже за пределами досягаемости.
- Кто таков, молодец? - вопрошает царь.
- Рядовой Никифоров, Ваше превосходительство!
- Женат?
- Никак нет, Вашество!
- А позовите-ка мне князя Голицына! – обращается к свите царь.
Явился Голицын.
- Князь, полковник Никифоров предлагает твоей незамужней дочери руку и сердце.
Посмотрел князь на полковника Никифорова и аж заколдобился: шиб-ко неказист жених в солдатской-то шинели. Однако не произнёс ни слова.
- Князь, - снова говорит царь, - генерал Никифоров предлагает твоей дочери руку и сердце.
И опять в ответ тягостное молчание. Императору это явно не нравится:
- Князь, - в третий раз говорит он, - мой лучший друг Никифоров предлагает…
На выручку приходит генерал Никифоров:
- Коля, друг, - хлопает он царя по плечу, - да плюнь ты… Что мы с то-бой без Голицына бабу в России не отыщем?
Х х х
Итак, я утверждаю, что социализм – высшая стадия развития феода-лизм.
В своём, естественно, гениальном труде «Государство и революция», написанном в августе-сентябре 1917 года, вождь и представить не мог, по какому пути помчится наша Богом избранная Родина, поставленная на со-циалистические рельсы. Однако на рельсы поставил её он.
Государство – продукт непримиримых классовых противоречий, оно является органом насилия господствующего класса над всеми остальными. Но в спешном порядке уже к началу 30-х годов коммунисты уничтожили все эксплуататорские классы: дворян, буржуев, кулаков, почти поголовно были истреблены священнослужители. Великий Сталин внёс свой неоценимый вклад в марксистско-ленинское учение: он, прозорливец, сделал замечательное открытие – по мере успешного строительства социализма классовая борьба сильно разгорается. Кого и с кем? Кто борется и за что? И были ли вообще в природе классовые войны и бои? Серьёзные учёные и прежде и теперь утверждали и утверждают, что учение о классовой борьбе - туфта. А придумана она была властолюбцами, которые для достижения и оправдания своей цели не брезговали ничем.
Якобы государство отомрёт лишь тогда, когда диктатура пролетариата, уничтожив враждебные классы, создаст поистине демократическую власть, настоящее пролетарское государство. И вот свершилось: классов нет, а государство, унаследованное от царизма и бережно сохранённое со всеми её институтами, всё крепнет и крепнет. Особенно его репрессивная часть: создана Всероссийская Чрезвычайная Комиссия, возглавляемая фанатиком-русофобом, затем ОГПУ, НКВД, КГБ – по сути своей политические полиции, цель которых – борьба с политическими противниками. Жертвы этой борьбы исчисляются миллионами. Зато победители пользуются невиданными льготами, получают умопомрачительные кремлёвские пайки при голодающем народе, занимают роскошные апартаменты, имеют армии слуг, шофёров, поваров, горничных, посудомоек, уборщиц, нянь.
Ещё в 50-е годы при проектировании привилегированного жилья для советских бонз предусматривались каморки для прислуги, как правило, ря-дом с кухнями. А запуганный, оболваненный марксистско-ленинской демагогией народ безмолвствовал: народ и партия, как бы, едины.
Не об этом ли мечтали и мечтают все деспоты мира? Да и те же Рома-новы, получавшие в наследство беспокойный, полуголодный народ, подзу-живаемый властолюбцами всех мастей – от Гриши Добросклонова до Владимира нашего дорогого Ильича?
Не случайно такой любовью социализм пользовался в союзных республиках, шагнувших в социализм прямо из феодального средневековья. Что ни секретарь союзной республики, то хан, халиф или царь. Некоторые и сейчас смело шагают по феодал-социализму, вынуждая свои народы кормиться в более успешных странах.
Х х х
Жизнь – смертельная болезнь, которая передаётся половым путём. Народная мудрость.
Х х х
Время от времени в языке россиян появляются какие-то странные вы-ражения и присказки, которые становятся общеупотребительными, несмотря на их очевидную нелепость и ничтожность. За примерами, как говорится, далеко ходить не надо.
Привязалось к языкам «белых воротничков» странное присловье: «Ах, вот так вот, да?» Оно произносится в самых разных контекстах по причине ложной многозначительности.
- Ах, вот так вот, да? – и на полном сузьёзе и, со смешком, за неимением что сказать.
Очень большой многозначительной силой обладает выражение, вставляемое часто в производственно-совещательных беседах: «Это, будем говорить…» Как и иронически-сатирическое «Ну, это всё эмоции…» Будто не ради положительных эмоций свершается всё на белом свете.
И ещё одно привязчивое выражение из близкородственного языка, долженствующее при полной пустоте мысли придать этакую небрежную ли-хость говорящему:
- Та бога ради… - в значении того, что, дескать, делай, что хочешь, я не возражаю.
И, наконец, как значительно ты выглядишь, когда говоришь не просто «Это нужно для изучения», а «Это нужно, будем говорить, для изучения…»
Последний советский премьер-министр, который остался в памяти на-родной как Плачущий большевик (Николай Рыжков), почему-то предварял свою речь словами «А на самом-то деле…», будто оправдываясь за то, что раньше он постоянно врал. Почему-то эту фигуру речи на какое-то время полюбил Путин, а вслед за ним и вся чиновничья братия России. Эту манеру подражать вождям очень наглядно показал в своём фильме «Обыкновенный фашизм» М. Ромм. Это когда привычку фюрера при стоянии прикрывать двумя ладонями причинное место мигом скопировала вся его свита.
Вообще, «на самом-то деле», слова-паразиты всегда богато оснащали речь малокультурной публики. «Короче», «блин», «в натуре» будто при-клеены к языку значительного числа наших граждан. Недавно я общался с одним не очень трезвым простым русским человеком. В ходе приятной до-верительной беседы из каждых десяти произнесённых им слов 6-7 были не-цензурными, причём некоторые по причине убогости были сказаны 2-4 раза.
Одно время некоторым товарищам очень полюбилось выражение «Я, такой» или «Я, такая». Например, «Вчера встретил Машку. Я, такой, как живёшь? Она, такая, живу хлеб жую. Я, такой, а если точнее? Она, такая…» Ну, и так далее в том же духе.
Буквально на днях слышал по телевизору рыжего Иванушку, это который Интернешн и с двойной фамилией. Этот культрегер во время своего, естественно, «волнительного» рассказа всё упирал на то, что он такой, а она – такая.
На этом чудеса не заканчиваются. В последнее время наречие УЖЕ, указывающее на завершённость чего-нибудь (Он уже не маленький. Уже уехали.), стало широко использоваться в несвойственном ему значении: иди уже, ешь уже, говори уже. Откуда эта нелепица? Из какого языка она к нам пришла?
Х х х
Удивительную мысль высказал как-то А.С.Пушкин, рассуждая о содержании русских народных песен:
«Вообще несчастие жизни семейственной есть отличительная черта в нравах русского народа. Шлюсь на русские песни: обыкновенное их содер-жание – или жалобы красавицы, выданной замуж насильно, или упрёки мо-лодого мужа постылой жене. Свадебные песни наши унылы, как вой похо-ронный».
В.БОЗЫРЕВ «Музей-заповедник А.С.Пушкина», Лениздат, 1979 г.
Могу сказать от себя. Прожив большую жизнь, я многократно поражался тому, как часто добрые покладистые люди в семейной жизни невыносимо грубы и жестоки. Меня это всегда поражало. Как можно плохо относиться к самым близким на свете людям, да ещё родным по крови? Неужели это свойство характера русского человека?
Х х х
Шли мы как-то с супругой из сада, и она, учительница, вдруг стала сетовать на поголовное бескультурье детей. Один ученик на укор учителя сказал: культура прививается дома, а где её взять? Это мнение десятиклассника, сына инженеров. Впрочем, и остальные ученики растут в семьях интеллигентов в первом, втором поколении. Интеллигентов технических. Так уж распорядилась история. А эти интеллигенты далеки от культуры, которую несут литература, искусство. Откуда они могут знать о ней, если кастрированную литературу проходили в школе, где литература считается третьестепенным предметом. Ну, а об искусстве школа вообще умалчивает. Известно, что можно получить аттестат зрелости, не прочитав даже «Муму» Тургенева. Ну, а что говорить о встречах с искусством после учёбы в школе и вузе? Разве засилье безголосых «маэстров», которые исполняют сочинённые ими же хиты на собственные же стихи – приобщение к высокому искусству? А сколько на почве такого гуманитарного невежества появилось лже-кумиров – хоть пруд пруди. Взять хотя бы звезду первой величины А. Пугачёву с её дурацкими песнями.
Как-то с большого гала-концерта валила толпа меломанов. Их поджи-дали папарацци, которые задавали единственный вопрос: каких вы знаете русских композиторов? Оказалось, только один эрудит назвал И.Крутого, другие честно сознались, что никого не знают.
Вот они, кормильцы наших доморощенных кумиров, раскупающих не-движимость за рубежами Отечества.
Х х х
Известно, что развитой человек из всех ценностей предпочитает именно духовные. (Не я сказал.) Ну, а удел неразвитых – главные ценности исключительно материального свойства. Вот и надрывают они пупы, чтобы украсть побольше да домой притащить.
Х х х
Смешная у нас страна. Продают машины – не продают запчастей, дают место для гаража – не продают стройматериалов, построил гараж – ОБХСС тут как тут: «Где взял материалы?»
А палочка-выручалочка вот она – бутылка водки. Выручает она и частника, но больше всего – государство. Где, спрашивается, взять деньки, чтобы заплатить людям зарплату? В Сбербанке? А там пусто, потому что всё отдали труженикам месяц назад, а в магазинах – шаром покати, потому и деньги в банк не возвращаются. А водка – продукт универсальный, её всю раскупят – а куда ещё потратить? И государству хорошо: производят водку за копейки, а продают за хорошие рубли.
И что интересно: государство ещё и лозунг провозглашает: «Пьянству бой!» А ведь знает, что пьяница – кормилец наш вечный. Не дай Бог, люди пить бросят. Тогда конец социализму! И коммунизму конец! Так что да здравствует пьяница! Ура, товарищи!!!
Х х Х
Ничто так не оглупляет, как жадность!
Х х х
Вычитал у писателя-деревенщика И.Васильева в очерках о деревне, что деревенская жена, особенно их молодых, ориентируется на городскую жизнь: иметь одного ребёнка, верховодить в семье, отвергнуть нравствен-ную опеку родителей. И, прочитав это, я подумал, что при наличии в доме подворья, хозяйства, бабьему верху не бывать, так как хозяйство автоматом делает мужика главой – женщине оно не по зубам.
А в городе женщина делает в доме больше мужика, хотя её потуги на благо семьи неизмеримо малы по сравнению с заботами деревенской бабы. А свободный от дворового хозяйства мужик – шалун, без сожаления отдавший бразды правления жене.
Х х х
Пожилой крестьянин, закуривая, говорит:
- Да, сегодня я последний день Пётр Иванович. Завтра опять буду Петькой.
- Почему?
- Заканчиваю вспашку последнего личного огорода. Вот когда снова доживём до мая, я опять стану Петром Ивановичем.
Х х х
Техническое совещание в нашем отделе с участием смежников. Все уселись за большим столом. Я обратил внимание на национальный состав присутствующих. Вот они, по кругу: начальник отдела украинец, его зам – мариец, дальше смежник – удмурт, потом наш – чуваш, ещё смежник – рус-ский, за ним гость – еврей, потом ещё два смежника - русский и литовец. Интернационал! Россия в миниатюре. И никакой дискриминации!
х х х
На юбилее старца где-то в горах Кавказа слово взял один из гостей и произнёс такой тост:
- Я желаю тебе, дорогой, дожить до ста лет и чтобы ты умер не своей смертью, а чтобы тебя убили. А убили бы не просто так, а из ревности и чтобы не ошибке, а за дело.
Х х х
Начало июня. На горных склонах среди яркой молодой зелени пыль-ными неопрятными декорациями стоят сосны.
Х х х
Надысь взял в руки поэтический сборник М. Дудина и прочитал стихо-творение «Иволге, которая разбудила меня в Михайловском». Витиеватое до невозможности, и витиеватость эта – не от ума и не от сердца, она не более, чем рабская зависимость от рифмы, рифмы случайной, никак не связанной с темой. Вымученные, потные стихи. И так на каждой странице сборника. Рифма таскает мордой поэта по листу, как по кухонному столу. То ли дело Э.Багрицкий. Тот прямо задыхается от избытка поэтических образов.
Кстати, в стихах Нобелевского лауреата И.Бродского целые роты об-разных рядов появились исключительно благодаря с трудом найденных рифм. Мне не хватило терпения прочитать его поэтический сборник. А вот стихи Марины Цветаевой я читал с упоением. Упиваясь музыкой стихов, добрался до 80-й страницы и вдруг остановился – о чём они? Признанный мастер слова ничего вразумительного мне не сообщил. Одним из образцов русской поэзии я считаю сонеты В.Шекспира в переводах Маршака. Ни одного пустого слова, ни одной загогулины ради с трудом найденной рифмы.
Пару слов о В.Высоцком. На мой взгляд, его ловко зарифмованные рассказы к поэзии вообще отношения не имеют. Как его песни – к музыке, его пение – к вокалу, его показной нахрап – к мужеству. Дурилка картонная.
Х х х
«Кукушкины слёзы», «кукушкин лён», «анютины глазки», «заячий та-бак», «заячья капуста», «вороний глаз», «волчье лыко», «волчья ягода» и много других поэтических народных названий трав, цветов и кустов.
За каждым из них легенда или сказка. А ведь мои бабушка и дедушка, от которых я услышал эти названия в раннем деревенском детстве, наверняка мне их рассказывали. Да разве теперь их вспомнишь? Какая жалость!
Х х х
Идём мы как-то с Ульяничем с работы, а нас перегоняет инженер из смежного отдела. Он всегда торопится, у него всегда крайне озабоченный вид, иного выражения у него на лице не видал. «Удивляюсь я на этого му-жика – он всегда озабочен, не то что я, сачок». «А думает он когда? - вопрошает меня Ульянич. – Человек немало времени должен посвящать размышлениям. Вон муравьи миллионы лет носятся безустали, но так и остались муравьями. Потому что не думают».
Х х х
- Ты не нужен нам для будущей жизни, - говорит мне В.Голубко, -потому что тебе ничего не надо – ни денег, ни чинов, ни ягод, ни грибов, ничего. От таких, как ты, проку никакого. Как от козла молока. Ты – ноль.
- Наверно, так и есть, - подумал я.
Х х х
Ульянич: Если кто-нибудь и считает меня умным, то не потому, что я говорю умные вещи, а потому, что я стараюсь не говорить глупостей.
Х х х
Половой акт ещё не повод для знакомства.
х х х
Говорят, простодушие есть высшая форма сложности, а в непосредст-венности таится высшая мудрость.
Х х х
Ги де Мопассан: у настоящего мужчины две вещи должны быть в по-рядке: женщины и долги.
Х х х
Бежала по коридору, как курица, за которой гонятся с палкой.
Х х х
Кто не способен переживать чужое горе и чужую радость как свои собственные, тот так же не чувствителен к искусству, как бревно к прикосновению смычка. Искусства нет и быть не может без чужой боли.
Х х х
Строгость и требовательность к детям нужны обязательно. Но они должны быть уравновешены любовью к ним.
Х х х
Руководить – значит прежде всего укреплять веру в успех.
Х х х
Если не выносить сор из избы, изба превратится в помойку.
06.12.87
Х х х
В журнале «Огонёк» за 1987 г. была опубликована статья о Фёдоре Раскольникове. Из неё следовало, что накануне Второй мировой войны гениальный стратег И.Сталин вырубил из рядов Красной Армии множество выдающихся советских военачальников. Подсчёт сделал генерал-лейтенант А.И. Тодоровский:
1. из 5 маршалов – трёх (Егоров, Тухачевский, Блюхер);
2. из 5 командармов 1 ранга – трёх;
3. из 10 командармов 2 ранга – всех;
4. из 57 комкоров – 50;
5. из 186 комдивов – 154;
6. из 16 армейских комиссаров – всех;
7. из 28 корпусных комиссаров – 25;
8. из 64 дивизионных комиссаров – 58;
9. из 456 полковников – 401.
Вот он, творец невиданных поражений и человеческих потерь!
Х х х
«К вопросу об уроках и правде истории», доктор исторических наук Кулиш В. Журнал «Наука и жизнь», № 12, 1987 г.
«Было уничтожено более половины участников ХУ!! Съезда партии: 1108 из 1966. Из 139 членов и кандидатов в члены ЦК партии, избранных на съезде, было погублено 98 человек.
Данные генерал-лейтенанта А.И.Тодоровского: из общего числа 733 высших командиров и политработников было репрессировано 579 и оста-лось в Красной Армии только 154. Таких потерь командного состава и в столь короткий срок наша армия не несла даже во время войны.
В результате к началу войны только 7 % командиров имели высшее военное образование, а 37 % не прошли даже полного курса обучения в средних военно-учебных заведениях. Усугублялось это и тем, что репрессированные отлично знали немецкую военную организацию и военное искусство. Начальник генштаба немцев Ф.Гальдер записал в дневник: «Русский офицерский корпус исключительно плох.»
Уже в первый день войны 900 наших самолётов были уничтожены на аэродромах. В 1941 году в плену оказались 3,9 млн. человек ( в июне 1941 года в Красной Армии было около 5 млн. человек).
Сталин был 1) Верховным Главнокомандующим 2) Наркомом обороны 3)генсеком ВКП(б) 4) Председателем Совнаркома 5)Председателем Госкомитета обороны.
Ставка Верховного Главнокомандующего была фикцией.
Х х х
Перестройка – мать родная,
Хозрасчёт – отец родной.
На хрена родня такая?
Лучше буду сиротой!
Сладку водочку не пьём,
Сахарок не кушаем,
К телевизору идём –
Горбачёва слушаем!
Х х х
Товарищ, верь: пройдёт она –
И демократия и гласность!
Потом придёт госбезопасность
И вспомнит наши имена.
Х х х
Идеи социализма – благоглупости В.И.Ленина, похороненные ЦК ещё при его жизни – в 1923 году, когда И.Сталин («чудесный грузин», по словам Ильича) сказал о последних работах Ленина: «Это не вождь говорит, это его болезнь говорит». Даже идеи социализма стали орудием оболванивания масс, камуфляжем при фактическом фашизме и последующих монархиях при послушном парламенте.
Не идеи Ленина победили в 1917 году, а народ: мужик, неимущий и бесправный, которому пообещали землю, но, само собой, обманули; рабо-чий, которому пообещали фабрики, но тоже обманули.
Если бы царское правительство допёрло (см. Л.Разгон ж. «Юность», № 5, 1988 г.) и добровольно-принудительно выкупило у русских помещиков землю, что, видимо, не составило бы большого труда, а затем по сходной цене сдало бы крестьянину в аренду, то плешивец с бородкой Буланже мог бы ещё лет сто или двести прыгать перед народом без всякой видимой для себя пользы. А тут возникла целая вереница причин победы ВОР (чем не преминул воспользоваться гениальный прохвост), якобы ознаменовавших собой победоносность идей социализма. Бред, который был отвергнут жизнью ещё при живом вожде. Можно обмануть народ, но историю обмануть невозможно. И мыслителей, которых вывезли на пароходе. Потому что они ясно видели, чем закончится этот эксперимент над страной и народом. Как И.Ильин, например.
Диктатура была логическим продолжением благоглупостей. Она привела общество в соответствие с уровнем достигнутой им эволюцией. А кровь верных ленинцев – это кровь жертв идей (светлых и чистых), не соответствующих времени, жертв, не пожелавших проститься с иллюзиями, не понимавших их пагубность.
Ещё М.Булгаков в 1927 году в «Собачьем сердце» ясно сказал: как нельзя перешагнуть через этапы в эволюции человека, так невозможно пе-решагнуть через социальный опыт общества.
Нашему социальному опыту соответствовал – царь-батюшка. Им стал Сталин, окрасивший диктатуру нравственным опытом своего восточного народа. Если бы царём стал Рашидов, на территории Кремля появилось бы множество глубоких ям, закрытых решётками. Русский не пустил бы столько крови, но развалил и спустил бы всё, хохол всё унёс бы домой.
Х х х
Как смех без мысли в песне модной,
Дорога зимняя гладка. А.С.Пушкин.
Х х х
Вчера встречаю знакомого. «Вижу, - говорит он, - на велосипеде каж-дый день ездишь. По тебе видно: живот пропал».
Через сто метров встречаю другого: «Машину продал – все заботы прочь. Вон пузо какое выросло…»
Х х х
Варлам из фильма «Покаяние» говорит: «Нравственность есть то, что полезно обществу». Коварный афоризм. За ним слышится: «А что полезно обществу – знаю только я.» И в самом деле, кто знает, что обществу полез-но. Опять же, что полезно обществу, то нравственно.
Х х х
Слухи – альтернативная форма распространения информации. В обще-стве, где нет гласности, процветает, по словам великого русского сатирика, устность.
Между тем нельзя утверждать, что чем больше гласности, тем меньше слухов.
Ленин: «Государство сильно тогда, когда массы всё знают. Именно то-гда они обо всём могут судить и идут на всё сознательно».
Глупо утаивать от людей то, что скрыть все равно невозможно.
Х х х
Во время ток-шоу на телевидении ведущий спросил одного из участников, как тот относится к Ф. Дзержинскому.
- Как я отношусь к Дзержинскому? – переспросил яйцеголовый участ-ник. - Ну, скажем так: я не целую нежно его портрет перед тем, как лечь в постель.
Замечательный еврейский ответ.
Х х х
Спорт больным вреден, а здоровым не нужен.
Х х х
На что ведьма ни глянет – всё вянет.
.
Х х х
Свиная отбивная на предприятиях общепита обыкновенно делается из хлеба, отбитого у свиньи.
Х х х
Нация это прежде всего стереотип поведения. Ник. Гумилёв.
Х х х
Приготовление риса по Хвану К. « Кастрюля диаметром 150 мм, рис высотой 2 мм, вода над ним 1 см. Довести воду до кипения и сразу же газ на минимум. Варить 30-40 мин с закрытой крышкой. Как только запахнет горелым – выключить. Рис получается рассыпчатым.
Х х х
Любая власть, завоёванная с помощью насилия, попрания всех и вся-ческих прав и законов, рано или поздно вынуждена будет заняться проповедью идеалов добра и справедливости, потом что в противном случае ей едва ли удастся удержаться надолго. И наша родная Советская власть не смогла отказаться от вечных идеалов ни в школе, ни в вузах.
И вот изучавшим, например, мировую литературу открылась – не могла не открыться – бездна между словами и делами власть имущих. То есть в недрах общества, воленс-неволенс, ковались его могильщики: демократы, либералы, гуманисты и т.д. И даже запреты на Есенина, Достоевского и других многочисленных вольнодумцев оказались бессильными.
Х х х
Дед мой Александр Антипович Миронов в базарные дни любил ездить в районный центр Новоржев, за 15 км от дома. И не было случая, как утверждала супруга его Анастасия Михайловна, чтобы он возвращался домой в санях или телеге, запряжённой своей лошадью: всегда на чужой в результате обмена на свою ради магарыча, Который тут же и, мягко говоря, расходовал.
Х х х
Возвращаемся в Миасс из Куйбышева от дедушки с бабушкой всем табором (я, дочь, жена и зять). На свёртке с федерального шоссе в Сатку остановился. Перед нами картинка: у дымящегося конского каштана пируют воробьи. Вдруг к ним (скок-поскок) присоединяется сорока-белобока. Боком подпрыгнула, цап за шкирку воробья – и в лес. Он попитательнее будет!
Август 1981 г.
Х х х
Нынче во второй раз за последние годы в город перед самым Новым 1993-м годом нагрянули полчища птиц: галки, серые вороны, дрозды и примкнувшие к ним голуби. Вершины берёз на опушке леса у бассейна «Заря» клонятся к земле под тяжестью гирлянд из птиц. Потому что нынче на удивление тёплая зима. Кстати, и серые вороны, и галки в Миассе – пе-релётные птицы. Галок в городе летом вообще нет, а вот дрозды остаются зимовать только в тёплые зимы.
И, конечно, сюда, к птичьему изобилию, устремляются пернатые хищ-ники: ястреба, стервятники и даже белая сова с круглой глазастой головой, которая уселась неподалеку от моего окна на вершине берёзы. Глянешь на небо – и вот они патрулируют над городом неподалеку от «пищи».
Иду домой – и вдруг над крышей соседнего дома появляется ястреб с вороной в когтях, а за ним с криком и гамом несутся пять или шесть ворон. Ястреб пикирует к земле, вороны за ним. А он, неторопливо шевеля крыльями, стремительно проносится между деревьями и пропадает из виду. Вороны в растерянности кружатся на месте, а потом возвращаются.
Х х х
Мне кажется, возродить таинственных незнакомок и благородных ры-царей можно: для этого надо в школах ввести раздельное обучение мальчиков и девочек. Увы, личного опыта у меня нет: я всегда учился в провинциальных городках, где организовать такое обучение было невозможно. Зато в университете со мной училось немало сокурсников, которые учились раздельно.
Думаю, тогда сексуальной революции не произошло бы. Людям все-гда нужна любовь. А какая любовь без хотя бы маленькой тайны, без идеа-лизации «предмета», если все в классе воспитываются как однополые существа? Где взять эту маленькую тайну?
Х х х
Умер отец. И тут оказалось, что свидетельство о браке моих родителей – без печати. Состоялся суд. Опросив свидетелей, - таковыми были мои тёти и дяди, - он должен был признать брак действительным.
Судья Калиниченко задаёт мне в присутствии матери вопрос «на за-сыпку»:
- Отец считал Вас своим сыном?
- А как же, - отвечаю, - ведь я был у родителей единственным ребён-ком…
- Так…, - говорит судья и заглядывает в свидетельство о смерти. – А когда отец умер?
- 20 мая, - спокойно отвечаю я.
- Ну, это Вы никому не докажете, - сказал, как отрезал, праведный судья. – В свидетельстве ясно сказано, что умер он 23-го.
Дата «Двадцать третьего» была написана прописью и после напечатанного: «Время выдачи документа».
Уличённый, я промолчал: а вдруг суд примет решение не в мою поль-зу: с таким суровым и проницательным судьёй шутки плохи. Но всё обош-лось – как видно, судья понял свою оплошность.
Х х х
Помню, мои родители, придя из гостей в несытые послевоенные годы, со смехом рассказывали, как вела себя гостеприимная хозяйка. Только гости опрокинут рюмки и с вожделением примутся за еду, как она тут же включает патефон и выскакивает плясать. Гости с явной неохотой отрываются от еды и тоже выходят из-за стола.
Но такое бывало и в 90-е. Один мой хороший товарищ рассказывал, как они с коллегами ходили в гости к начальнику по случаю его дня рождения.
Гости сидят за столом, угощаются, входит хозяйка и, обращаясь к хо-зяину, спрашивает:
- Коля, ещё выпить принести?
- Не надо, - отвечает Коля.
- Но, может, сырку или колбаски порезать?
- Не надо…
После каждой рюмки хозяин выскакивает из-за стола и усаживается на диван, вроде как бы намекая на то, что застолье можно и заканчивать.
А так как при каждом гулянии у начальника эта картина повторяется, для гостей очевиден и сценарий, и режиссура. Конечно, никто бы из подчи-нённых и не пошёл, зная прижимистость и начальника и, в особенности, его супруги, но… тот был настойчив. Наверно, ему очень надо было, чтобы после праздника на вопрос, где гуляли, коллектив говорил, что, дескать, как всегда у Николая Алексеевича. Вот вам один из способов сплачивать коллектив. Кстати, в нашем отделе был ещё один такой любимец своих подчинённых. Без коллектива – никуда. Сильно заблуждался, что любовь была взаимной.
Х х х
«Худой, как куриная нога», - выразилась одна дама, рассказывая о своём знакомом. По-моему, здорово, а?
Х х х
Оказывается, одно виски равно всего-навсего 22,5 грамма. Помнится, в одном американском фильме здоровенный мужик на вопрос хозяйки, сколько налить, гордо отвечает «Конечно, четверное виски, ты же меня знаешь!» Вот это богатырь: за один раз - 90 граммов! В общем, получается: что русскому ничаво, то америкосу – карачун!
Х х х
Конец сентября. Вечер. Закрыв небо, над домами несутся тучи, багровые снизу – то ли от уличного освещения, то ли от невидимого из-за горы восходящего солнца. Деревья под напором ветра иступлённо стряхивают с себя листву, которая клочьями летит вдоль тротуаров, приливая к мокрому асфальту.
Вот оно, дыхание осени.
Х х х
Листва не пожелтела, а пожухла и ещё прочно держится на ветвях. Но ветер с силой отрывает её от родных веток и безжалостно, как большая метла, гонит по тротуарам. Лужи на асфальте набиты на ребро поставленными листьями и издали похожи на большие щётки.
Х х х
Все убежали на обед, а я остался один в большом помещении, застав-ленном кульманами. Вдруг через открытую фрамугу в комнату влетела си-ница и уселась на стол соседки рядом с открытым зеркальцем-блокнотом. Увидев своё отражение, она приняла его за соперника и набросилась на него с необъяснимым остервененьем: трепеща крыльями, ударялась о стекло и колотила его клювом. Потом заглянула за зеркало, а там – никого. В недоумении уселась на него – никого. Загляну сверху в зеркало – а враг тут как тут. И она снова бросилась в атаку, не щадя живота своего. Июль 1993 г.
Х х х
Не каждому выпало счастье до конца дней своих чувствовать себя нерадивым учеником… Мне оно выпало, потому что я состою в близкородственных отношениях с классным руководителем: моя жена – учительница. Каждое обращение ко мне начинает со слов: «Ты должен…», «Сейчас ты сделаешь то-то и то-то…» И всё это тоном, не допускающим возражения. Для убедительности каждое указание своё она заканчивает рефреном « И всё!» Меня до сих пор умиляет сказанная ею однажды за столом фраза, обращённая ко мне: « Тебе хватит – ты наелся!»
Я, смеясь, говорю жене: «От указующего перста начальства я скоро избавлюсь навсегда – через год ухожу на пенсию. А вот как быть с тобой? Тебя не беспокоит, что на твоей могиле я могу произнести слова, которые выбиты на памятнике Мартина Лютера Кинга: «Свободен, свободен, нако-нец-то свободен!»
Х х х
Молодость – это когда каждый день болит что-то другое.
Старость – это когда планы на будущее уже в прошлом.
Если тебе за пятьдесят, ты проснулся, и у тебя ничего не болит – зна-чит ты умер.
Х х х
Даже у писателя, который не умеет писать, есть почитатель, который не умеет читать.
Х х х
Проезжая по Москве, Леонид Ильич увидел памятник и вопросил: «Кому это?»
- Чехову.
- А, знаю. Это который «Муму» написал!
- Нет, «Муму» написал Тургенев.
- Странно. Тогда почему памятник Чехову?
Х х х
Мой сосед по палате (мы лечились в Ялте), пожилой колхозник, ока-зался большим юмористом. Спускаемся толпой по очень крутой лестнице в каменный сад Воронцовского дворца в Алупке. Вдруг он, оборотясь к иду-щим сзади, громко говорит:
- Товарищи, примите вправо – сзади машина.
Все сбиваются вправо, а, оглянувшись, начинают дружно смеяться.
Идём дальше. Огласив воздух хриплым криком, на дорожку выходит павлин, распустив огромным веером хвост. Мой сосед снова подаёт голос:
«Товарищи! Экскурсовод разрешил взять на память по пёрышку, но не больше!»
Х х х
Вся моя многочисленная деревенская родня с удовольствием ела чёр-ный чёрствый хлеб. О свежем да мягком бабушка говорила: «А чаво с няго – нявкусный и ня споркий.»
Дед Шора обожал прокисшие щи. Я в то далёкое уже время вполне разделял его вкусы.
Второй мой дедушка, по отцу, обожал мясо с душком. Живя на Урале, с большой охотой ел сырые пельмени, а не варёные (в исконной Руси это национальное блюдо удмуртов было не известно). Намазывал на хлеб сырой фарш и с удовольствием его употреблял. Из германского плена привёз обыкновение охотиться на ворон и тоже употреблял в пищу, удивляя односельчан. Много позднее я узнал, что вороны в Саксонии считаются промысловой птицей.
Х х х
Сегодня 30 сентября, а температура на улице +3…+4 С.Листья пожух-ли, скукожились на ветках и похожи на грязные клочки бумаги, промокшей, а потом высохшей. Они умирают сами, прожив отведённый им жизненный цикл. А когда этот цикл нарушает мороз, листья прекрасны. Они, сохранив форму, полыхают разными цветами, превращая купы деревьев в сказочный гербарий. Опадая, листья совершают предсмертный танец, закодированный в их форме. Особенно красив в наших краях танец лапчатых листьев клёна. Глаз не оторвать, когда порыв ветра запускает эту разноцветную карусель.
На улице дождь и слякоть
И в ветре листьев балет,
И хочется мне заплакать,
Но слёз почему-то нет…
- такие вот проникновенные строки прочитал мне школьный товарищ и на-чинающий поэт Дима Шильников всего каких-то 60 лет назад.
Х х х
В семье моей знакомой поселился оставшийся одиноким свекор. Ему 84 года. Видимо, по причине старческого маразма он терроризирует и сына и невестку. С восьмого этажа, где они проживают, сначала выбросил кошку, а потом собаку, «а то мне они жизнь отравляют».
По вечерам, когда семья собирается вместе, он раздумчиво вдруг произносит:
- Всё хожу и на абажур посматриваю – выдержит ли, если на нём повеситься?
И повесился всё-таки…
Х х х
Мой сосед, в недавнем прошлом правоверный коммунист, спросил од-нажды в курилке у присутствующих:
- Знаете ли вы, чем отличается коммунист от антикоммуниста? Первый читал классиков марксизма-ленинизма, а второй не просто читал, но и понял, чего они хотели. Ну, а самые упёртые коммунисты классиков вообще не читали.
Х х х
Марксизм-ленинизм – ложный плод на древе познания;
- идеология ограниченных людей;
- религия фанатиков;
- инструмент борьбы за власть.
Х х х
Марк Захаров, главный режиссёр театра Ленком, как-то в статье, опубликованной в «Известиях», писал, что социализм – идеология зависти. Она обрела своих поклонников среди трёх категорий людей и натурализовалась в виде: социал-демократии, фашизма и коммунизма. Практической разницы между двумя последними нет. А вот социал-демократы вдруг отказались от стержня идеологии – зависти и стали работать, достигнув таких замечательных результатов, которые демонстрируют нам развитые страны Западного мира.
Х х х
В № 154 «Известий» от 13.08.1994 г. был опубликован Кодекс Наполеона. Наверно, это самое значительное из того, что совершил великий император. Безусловно, более значительное, чем все его войны и победы. Статья 1 – равенство всех перед законом; статья 2 - отмена крепостничества; 3. Кодекс утверждает незыблемость частной собственности.
Кодекс живёт по сей день, и не только во Франции, но и в ряде других стран. «В римски чеканных параграфах «кодекса», пишет академик Е.В.Тарле, создан прочный фундамент для страны, которая уничтожила все путы, мешавшие свободному развитию».
Незыблемость частной собственности стала надёжным щитом от посягательства власти на личную жизнь человека, материальное благополучие его семьи. После Второй мировой войны в Италии сменились десятки правительств, однако итальянцев они мало интересовали: у них была личная независимость и материальное благополучие.
А равенство всех перед законом? Западному полицейскому абсолютно наплевать на то, кто нарушитель – министр, депутат или простой работяга. А у нас до сих пор какой-нибудь занюханный районный чиновник и члены его семьи неприкосновенны и неподсудны.
Ай да Наполеон!!! Это вам не какие-нибудь р-р-революционеры Ленин и Сталин, превратившие огромную и прекрасную страну в ГУЛАГ, а её слав-ных обитателей – в полуголодных рабов или в лагерную пыль.
Х х х
Жанна Бичевская: «Есть такая степень заблуждения, что любые слова, любые аргументы в защиту истины абсолютно бесполезны».
Х х х
Державность – это азиатское обожествление государства, при котором человек – мусор. С.КОВАЛЁВ.
Б.МИРОНОВ: Всё хорошо в меру, будто бы сказал Джавахарлал Неру. Если державность обнулить, останется толпа гордых индивидуумов, которых каждый обидеть может. Только государство может обеспечить и независимость людей и их материальное благополучие (См. выше).
Х х х
«Известия», № 73 от 18 апреля 1996 г. В статье «В оппозицию де-вушка провожала бойца…» написано: «Да, похоже, некоторые молодые самарцы игнорируют восхитительную народную мудрость, которая, судя по книге «Малые жанры русского фольклора» (Изд-во «Высшая школа», 1986 г.) звучит так:
Набирайся силы у груди матери,
А ума – у Коммунистической партии».
Х х х
Те же «Известия», статья «В Белом доме по сравнению с Кремлём…»:
«Средняя зарплата в России (равна 140 долларов, по утверждению Роскомстата) в 26 раз меньше минимальной зарплаты в США и в 2,8 раза ниже пособия для престарелых, не имеющих пенсионного обеспечения. То есть получается, что минимальная зарплата в США равна приблизительно 3640 долларов, а пособие для престарелых (не пенсия) равна 392 доллара. В Белоруссии зарплата составляет 17 долларов, в Киеве 19 долларов.
29-30 апреля 1996 года телестудия НТВ сообщила, что долг России в настоящее время составляет 120,4 млрд долларов, из них долг СССР 103 млрд долларов. А правительство России с 1982 г. заняло 17,4 млрд долла-ров.
Х х х
Великая держава по имени СССР, занимающая одну шестую часть суши, с населением почти 300 мпн человек, 20 лет назад имела годовой валовый национальный доход, равный 770 млрд долларов. В прошлом году, как писала недавно газета «Известия», он составлял в России 330 млрд долларов, а у штата Техас этот показатель составлял более 1 триллиона далларов. А ведь территория Техаса всего в 7,8 раза больше Челябинской области при населении 10 млн человек.
Годовой ВНЦ США, читаем в одном из последних номеров «Известий», равен примерно 7 триллионам долларов. 21 мая 1996 г.
Х х х
Торжество рынка наступит только тогда. когда честность станет ком-мерчески выгодной. А выгодно быть нечестным можно только в условиях господства государства. Потому что оно – основной коррупционер.
«Известия», № 141 от 1 августа 1996 г.
Х х х
10 августа 1996 года. Еду на велосипеде по тропе, проложенной по поляне, казалось бы, с убогой растительностью – и город и стадион совсем рядом. Решил присмотреться, что это за трава и остановился. Преобладают тысячелистник с мелкими розовыми и грязнобелыми цветами и пижма. Но разнотравье необыкновенное: мышиный горошек, подорожник, одуванчики (вон сколько ещё белых пушистых шариков), пырей – кругом торчат его созревшие жёлтые кисти, пастушья сумка, лебеда, белые и пушистые кисти полыни, татарник – колючий чертополох с красными шапками, крестовник обыкновенный, в рост крапива (как без неё?), кровохлёбка, мать-и-мачеха, лопухи, репейник с приставучими плодами, спорыш, иван-чай, гусиная лапка, клевер. Это только те растения, которые известны мне, дилетанту.
Интересно, какие из растений известны школьникам и, не побоюсь этого слова, учителю биологии. Боюсь, что всё для них – только трава. И только деревья, и только птицы. А какие именно - без разницы.
Х х х
В середине октября 1996 года услышал по радио, что Клинтон, придя к власти, пообещал, что будет уменьшать армию чиновников.
В настоящее время в США 225 тысяч государственных чиновников.
Х х х
В России чиновничий аппарат разросся до 22 млн бюрократов.
«Известия», № 9 от 17 января 1997 г.
Х х х
22 октября 1996 г. Телепередача «Белый попугай», посвящённая ар-мии. Участники, возглавляемые Ю.Никулиным, рассказывают анекдоты. Вот монологи офицеров:
- Строевая – это вам не высшая математика. Тут на арапа не возьмёшь!
- Так… Делим 60 на 3. Получатся что-то около 20. Но нам точнее и не надо…
- Тяжело в учении – легко в очаге заражения.
Х х х
Коррупция – частный промысел чиновников и заинтересованных структур и лиц на ниве государственного бюджета.
«Известия» от 28 марта 1997 г.
Х х х
«Простая и отважная самостоятельность личного бытия для нашего народа давно потеряна стараниями Советской власти, взявшей контроль над личной жизнью каждого человека.»
«Известия».
Х х х
Евг. Петросян предложил создать один обобщённый скульптурный па-мятник нашим вождям:
- в руке кепка,
- в зубах трубка,
- между ног початок кукурузы,
- на груди пять золотых звёздочек,
- лысина, на ней пятно, из пятна – пук белых волос и подпись: «Он сделал всё, но ничего не вышло.»
Х х х
«Известия» от 7 мая 1997 г. стр. 6 «Мы за ценой не постояли».
«Летом 1944 года Толочинский район Витебской области был освобождён. И снова призыв. Только на этот раз – в штрафные батальоны. Вина Пасютиных была в том, что в 1941 году Красная Армия под руководством Верховного Главнокомандующего Сталина И.В. отступила, оставив их в оккупации.»
От себя могу добавить, что такая же участь постигла и моих земляков, оказавшихся в оккупации. В газете Новоржевского района я, будучи на родине, прочитал заметку о том, что в Новоржев приехала большая группа школьников из соседней Витебской области, чтобы почтить память моих земляков, погибших в белорусском селе. Огромная братская могила там была заполненная новоржевцами, погибшими летом 1944 года. Это были штрафники, искупавшие вину самого вождя, святого человека, не знавшего ни совести, ни вины. Разве не преступление – бросить в самое пекло людей, совершенно не обученных для её ведения?
О пресловутом приказе № 227 «Ни шагу назад» в годовщину его выхода в обществе было много разговоров. В защиту приказа выступили многие бывшие штрафники из числа больших воинских чинов. Они уверяли нас, что это был лучший и очень гуманный способ искупить вину. А в чём была вина тех, кто оказался в оккупации? Моя, например, если в оккупации я оказался пяти лет от роду? Но ещё в 1960 году таким, как я, предателям был заказан путь в вузы с секретами и на многие закрытые предприятия. Наверно, не все знают, что на оккупированной фашистами территории оказалось свыше 50 миллионов советских людей – потенциальных предателей Родины. А за первые полгода войны в плену оказались около 5 миллионов военнослужащих. И те из них, кто выжил в немецких концлагерях, после войны прошли все круги ада в ГУЛАГе, отдуваясь за святого Иосифа, который вместо подготовки страны к неизбежной войне сил не жалел, воюя с собственным народом.
Х х х
Оппозиция хороша в парламенте, в органах исполнительной власти это – саботаж. Х х х
Я знаю, что хорошо в геморрое – с ним забываешь о ревматизме. (Из фильма «Дочь д,Артаньяна».)
Х х х
Кто девушку ужинает, тот её и танцует, как говорят в маме-Одессе.
Х х х
Интересную мысль высказал один социолог по ТВ по поводу трудового потенциала народов России. Он сказал, что 15 % трудоспособного населения России будут работать даже бесплатно: они не могут без работы; 20 % никогда работать не будут, 65 % будут работать за деньги
Х х х
Оказывается, за Уралом живут всего 32 млн россиян, из них 11 млн – за Байкалом! Меньше, чем в одной Москве!
Любопытно, что в китайской провинции, граничащей с Приморским краем, проживают больше 300 млн. человек. Не позавидуешь дальнево-сточникам.
Х х х
«Я умею всё, говаривал мой друг Ю.Ульянич, но плохо».
Х х х
По экспертным оценкам, в недрах России есть ещё 50-60 тысяч тонн золота.
Справка. Чтобы добыть одну тонну золота, надо переработать 60 млн тонн земли.
Х х х
«Известия» от 30 сентября 1997 года. Ст. Ю.Черниченко «Уроки Армении»:
«Российская аграрная номенклатура утаила, выбросила в запустенье 9 млн. га. В Армении неполный полумиллион га сельхозугодий был полностью передан крестьянам.
Россия за шесть лет (1990 – 1996 гг.) снизила валовое сельское производство (по сравнению с 1990 г.) до 62 %, Азербайджан - до 55%, Грузия – до 31 %, а в Армении наблюдался устойчивый рост – 122%»
Х х х
«Известия» от 6 декабря 1997 года:
«80 % колхозов убыточны, 20% населения страны – колхозники, ко-торые не могут накормить не только страну – себя. Урожай хлеба в стране - 10-12 центнеров с гектара, надои молока – 5-7 литров за день. Колхоз – это нищета и убожество быта.
Свободные фермеры на своей земле собирают по 50-60 центнеров с га, а коровы дают по 50 литров молока в день. В США фермеры – это 2 % населения, которые не только кормят всю страну, но и продают излишки сельхозпродукции за границу.
Рентабельное фермерское хозяйство на 5-7 га не построишь. Для этого нужно минимум 50 га.»
Х х х
Виктор Астафьев в «Известиях» от 6 декабря 1997 года:
«… Один немецкий миллионер говорил мне, что при Брежневе только от Тюменской нефти мы ахнули, пропили 470 млрд долларов. На эту сумму, говорил он, вам не только можно было построить дороги по всей России, необходимые, чтобы поднять страну, но и золотые каёмки на этих дорогах сделать.
… Мы как расходовали всё время 40 кг сырья на 1 кг продукции, так у нас и идёт – вместо 4 кг у буржуев».
Х х х
История – это ложь, о которой договорились историки.
Х х х
В правовом государстве превыше всего интересы отдельной личности, что провозглашено и в нашей конституции.
Х х х
Все указы и декреты Путина свидетельствуют о том, что для него главное – государство. И он тянет общество всё в том же направлении, а это – конституционный переворот.
16.12.2000 г.
Х х х
Власть, которая игнорирует интересы меньшинства – безнравственна.
Х х х
Россия начала ХХ века была динамично развивающимся государством, входила в десятку мировых лидеров, кормила полмира своим хлебом. Путь к капитализму был расчищен. П.А Столыпин ставил цель продвинуть сельское хозяйство, утверждая, что на пути его развития камнем лежит сельская община.
Февральская революция не отменила эволюционного развития страны. Временное правительство в короткое время создало изумительно передовые законы – о личности, о частной собственности, об устройстве государства. Война мало что нарушила в жизни государства и шла к победному завершению.
Но… как чёрт из табакерки появился «гениальный мальчик» Ленин, который сумел перевернуть всё вверх тормашками, отменив частную собст-венность и принявшись уничтожать классовых врагов. Его стараниями была проиграна война, началась дикая разруха, гражданская война, унёсшая 13 млн жизней русских людей.
Столыпин в 1903 году тормозом развития сельскохозяйственного про-изводства назвал сельскую общину, а Ленин повторил глупость разночин-цев, утверждавших, что путь в социализм лежит именно через неё. История показала, чем для страны стали колхозы и совхозы.
Россия в политическом смысле была отброшена в дикое средневековье с опричниной времён Ивана Грозного. Народ был утверждён и закреплён в крепостничестве, появилось невиданная доселе форма рабства – ГУЛАГ. Производительные силы, было, взбодрились, но ведь строили-то в чистом поле, поэтому всё казалось грандиозным. То же, только лучше, сделали бы и без Ленина. Сельское хозяйство рухнуло.
И вот итог. К 1990 году мы имели отсталую промышленность, дыру вместо сельского хозяйства, 63-е место в мире по уровню доходов на душу населения и надёжное среднее место среди развивающихся стран чёрного континента. Ленин отбросил Россию на целых 100 лет назад.
Прожив половину жизни в процветающей Европе, наш доморощенный гений полностью проигнорировал её многовековой опыт, да он, похоже, и не пытался его изучить. Судя по всему, он ничего не знал о демократических достижениях античного мира (выборность ему претила), о римском праве (презумпция невиновности), о кодексе Наполеона (частная собственность священна, все равны перед законом) – то есть обо всём том, что сделало Европу процветающей.
Ленин, вроде как бы выдающийся юрист, понятия не имел о Конститу-ции США 1787 года, которая стала основой процветания страны и столь долговременного действия, что в неё до наших дней внесено лишь несколько поправок. В ней заложены основы федерализации, в принципе исключающие дикую централизацию, при которой вся страна, кроме центра, - провинция. Это когда, чтобы выписать 20 кг гвоздей, надо было ехать с Дальнего Востока в Москву в союзное министерство. Пройдёт двадцать лет, и упадут целые города, потому что строили их не на века, а на два-три десятилетия. Где сейчас легендарные Черёмушки, с которых началась эра строительства общедоступного жилья? Они, увы, погребены временем.
Так что же такое – социализм, детище великого и ужасного гения? Это 1) бесхозяйственность, 2) бесправие людей, 3) их рабская психология, 4) это – отучение от труда, 5) культивирование паразитизма, 6) воинствующая безнравственность.
Да, нас боялись, как обезьяну с гранатой. Но мы, несмотря на обилие оружия, были в сущности бессильны, потому что 20 лет покупали хлеб и еду, забыв, что самое страшное оружие – продукты, когда их нет.
Социализм – тупик в развитии человечества. И история – тому яркое свидетельство. В стране тон всегда задавали Шариковы, которые тоже были созданы в нарушение эволюции, как и общество, их породившее.
Х х х
РАДОВАТЬСЯ УСПЕХАМ ДРУГИХ – УДЕЛ БЛАГОРОДНЫХ СЕРДЕЦ.
Х х х
В Великобритании 125 тыс. общественных туалетов. При населении 56 млн человек. Дели одно на другое, и получается, что на 448 человек приходится один общественный туалет. В Миассе проживают 185 тыс. человек, то есть в их распоряжении, по аглицким меркам, должно быть 412 туалетов. Где они? В машгородке с населением почти 50 тыс. должно быть около 110 туалетов. Я знаю только один на базаре – на два очка, Мэ и Жо – всё по-честному. И это в стране, где основным законом жизни провозглашено: всё во имя Человека, всё для блага Человека.
Х х х
В проекте нового Уголовно-процессуального кодекса (УПК), как и в прежнем, действующем, реализована мечта работников правоохранительных органов: подсудимый за решёткой, судьи в масках, свидетели-невидимки, а прокурор – на белом коне.
Х х х
Благодаря Петру 1 Россия не стала европейским государством. Он не понял, будучи в Европе, что там свободные крестьяне, свободная торговля, ганзейские общества. Он растоптал человеческое достоинство русского человека. При нём население России уменьшилось на одну четверть. Именно во время его правления в общество было внедрено холуйское миропонимание: государство – всё, человек – ничто (В. Маяковский: «Единица – ноль, единица – вздор».) Человека можно уничтожить во имя великой цели.
Главный итог ХХ века – человек должен быть целью всех усилий общества.
Х х х
Вычитал интересную мысль: Чем больше человек привязан к истине, тем величественнее он сам. А чем меньше – тем ничтожнее.
Х х х
МАТЕРИТЬСЯ – ЧЁРТУ МОЛИТЬСЯ.
Х Х Х
В вышедшей в конце Х1Х в Англии книге историка Ф. Джена «Русский флот в прошлом, настоящем и будущем» отмечалось:
«Русский флот, который считался сравнительно поздним учреждением, основанным Петром Великим, имеет в действительности больше права на древность, чем флот британский. За столетие до того, как Альфред (король англосаксов, царствовавший с 870 по 901 – автор) построил британские корабли, русские суда сражались в морских боях; и тысячу лет назад первейшими моряками были русские.»
В.Ганичев «Рука, протянутая сквозь века». Ж. «Чудеса и приключе-ния», № 10 за 1996 г.
25 мая 2001 г.
Х х х
20 мая 2001 года со стороны севера к машгородку на высоте где-то 60 метров летел нелепый удлинённый аппарат с машущими крыльями. За 60 лет жизни в Миассе ничего подобного я не видел. Это была цапля. Горделиво откинув голову назад – так, что шея легла на спину, спесиво поглядывая вперёд, стремит свой путь от Северных Печей через хребет Ильменского заповедника, видимо, на озёра, где, по слухам, они обитают.
Х х х
Вольтер: «Старость для глупца – конец света, для невежи – зима, а для учёного – золотая жатва.»
Х х х
Т. Ишукова сказала 29.12.2001 г. по областному ТВ: «На Новый год в Челябинске бывала такая погода: в 1947 году - + 6 гр. Цельсия, в 1979 году – минус 48.»
Х х х
Национальный доход СССР при Рейгане составлял 32 млрд долларов, то есть 1/3 часть доходов «Дженерал моторс». На эти деньги кормились все – от Кубы до Вьетнама, и вроде как бы при военном паритете.
Х х х
США в 2002 году на военные нужды расходует 318 млрд долларов, Россия – около 37. Паритет!
Х х х
Статистика – это купальный костюм на красивой женщине, который всё подчёркивает, но ничего не показывает.
Х х х
Маленькая ложь – это ложь, большая ложь – это большая ложь, а бессовестная ложь – это статистика.
Х х х
В СССР ежегодно перевозилось 145 млн авиапассажиров, сейчас (ап-рель 2002 г.) – 22 млн.
Х х х
Апрель 2002 г. В России к настоящему времени выпали из землеполь-зования свыше 36 млн. га земли. У них нет хозяина. Это пустырь, заросший бурьяном, размером с квадрат со стороной 600 км.
Х х х
24 мая 2002 г. Социологи посчитали, что если бы не было Октябрьской революции, то при темпах рождаемости, которая была до 1914 года, население России к настоящему времени составляло бы свыше 400 млн. человек.
Х х х
На днях по телевизору сообщили, что в советское время, если колхоз или совхоз выращивал на круг 16 центнеров зерна с одного гектара, руко-водитель автоматически становился Героем Социалистического Труда. Это поразительно, потому что урожаи постыдные: в США и Канаде они составляли в среднем 80 центнеров с га (сорт пшеницы – русская красная), в Польше частник выращивал даже в неурожайные годы не менее 50 (Польша колхозов не знала), в Чехословакии урожай в 100 центнеров был не редкость.
х х х
С 70-х годов СССР ежегодно закупал за рубежом 15 млн. тонн зерна. В прошлом, 2001 году, Россия была готова продать 5 млн. тонн, а в этом хочет продать 5-8 млн. тонн.
Х х х
России очень нужна национальная идея. Но идея эта должна быть по-ставлена на добротный фундамент, имя которому – высокая нравственность. «Не убий!» - заповедал Иисус Христос. «Пгесквегный», по определению великого Ленина, гений Ф.Достоевский вывел формулу нравственности: «Счастье всего человечества не стоит слезы невинного ребёнка».
Вот фундамент! В стране, где едва ли не половина населения боготворит палачей Ленина, Сталина, Дзержинского и прочих недочеловеков, не может быть национальной идеи – нет фундамента.
Х х х
Депутат думает о выборах, политик – о будущем страны, народ – о еде. Х х х х
Чего стоит референдум, если горизонт народа – края чашки с едой?
Х х х
Любовь к палачам – рабство, как и любовь к начальникам, будто бы высшим существам. «Приедет барин – он рассудит». Да барин-то, особенно советский, - раб, подлец и дурак. Иначе он не стал бы барином. Он обязан заставлять людей работать бесплатно, не на себя, а на дядю!
Х х х
Где-то я услышал удивившую меня мысль. Переделы собственности, сопровождаемые заказными убийствами, рейдерскими захватами, бессмыс-ленны: деньги и имущество рано или поздно все равно перейдут от воров и бандитов к умным и талантливым ботаникам.
Х х х
В Африке человека преследуют более 20 болезней, которые не известны на других континентах. Их там не знают и не умеют лечить. «Не ходите, дети, в Африку гулять!»
х х х
Юрий Лужков, бывший мэр Москвы, предложил восстановить памятник Ф.Дзержинскому, свергнутый народом. В обществе разгорелись споры. Вспомнили, что Дзержинский – рыцарь революции, что у него «чистые руки, холодная голова и горячее сердце», что он заботился о детях (родителей которых уничтожил), восстановил железную дорогу, чёрную металлургию. Откуда у него чистые руки при холодной голове – голове хладнокровного убийцы?
Андрон Кончаловский рассудил, что надо любить отечественную исто-рию, и Дзержинского в том числе. «Скажите, а почему всем нравится Пётр 1, который столько народу погубил?»
Да, возражу я, но ведь Пётр1 пришёл к власти законным путём и при проведении кардинальных реформ не ставил целью уничтожение народа. А дедушка Ленин, «самый человечный человек», учинил насильственный за-хват власти. На его знамёнах были уничтожение частной собственности и классовая борьба, то есть безусловное уничтожение и владельцев частной собственности, и безвинных их чад и домочадцев. Она была успешной: большевики погубили дворянство, интеллигенцию, духовенство, купечество и самую толковую и успешную часть крестьянства - цвет нации.
Он развязал гражданскую войну, цена которой – 13 млн. человек. Итог классовой войны – погибли минимум 50-60 млн. человек. Гитлер уничтожил в ходе Второй мировой войны около 27 млн. Так кто же из злодеев нам милее?
Пётр1 жил 300 лет назад. Кто помнит, чьих родителей он погубил? Зато сколько моих сверстников стали жертвами политических репрессий! Они помнят своих убиенных, замученных родителей. Да и палачи благополучно закончили и даже ещё заканчивают свой век, оставшись совершенно безнаказанными, при наградах и щедрых пенсиях государства.
Х х х
Директор Калифорнийского института, который занимается вопросами организации производства, после визита в Россию высказал недоумение по поводу того, что средний руководящий состав русских предприятий неве-роятно профессионален, при том, что уровень первых руководителей оставляет желать много лучшего.
На нашем предприятии побывала немецкая делегация. Член делегации спросил В. Данилкина, первого зама генерального конструктора:
- Почему так? В России уйма очень талантливых, ярких людей, замечательных специалистов, а вместе они ничего путного сделать не могут? Немцы – тугодумы, среди них мало ярких индивидуумов, а вместе они творят чудеса.
И ещё. Почему-то умные русские не любят руководить, а в руководители толкают весьма заурядных людей.
Х х х
Михаил Кожухов, ведущий программы «В поисках приключений» по РТР, прямо из коровника кибуца в Израиле дважды повторил: «67 литров молока в день – вот удой этих коров. Коровы голландские, трижды в день принимают душ. Соски перед дойкой обмывают йодом. Потом на них наде-вают доильный агрегат, к которому присоединяют компьютер. Компьютер тут же делает анализ молока и сообщает его состав.»
Х х х
Социологические исследования показали, что 58-60 % русских испы-тывают чистую и святую радость, когда у соседа подыхает корова. Уверен, что это заслуга коммунистов, растоптавших человеческое достоинство рос-сиян. Говорят, зависть – оборотная сторона жажды равноправия, а мар-ксизм-ленинизм – идеология зависти.
Х х х
Рост Сталина, согласно советским документам, 163 см, а в документах царской охранки, где Сосо состоял осведомителем, было в нём всего 158 см.
Х х х
Рост А.С.Пушкина – «два аршина и 3 вершка». 2 аршина = 2 х 71 = 142 см, 3 вершка 3 х 44,45 = 133,35 мм. Итого 142 + 13,34 = 155,34 см.
Х х х
М.Ю. Лермонтов тоже не был великаном – 157 см.
Х х х
Наполеон имел рост 170 см.
Х х х
Рост В.И.Ленина не известен, однако, судя по росту его мужской родни, он составляет где-то 162-164 см.
Х х х
Леонид Ильич Брежнев был представительным мужчиной ростом 176 см.
х х х
Рост Иисуса Христа – 180 -182, судя по плащанице.
Х х х
Рост Гитлера – 165 см.
Х х х
Роберт Бёрнс, мой любимец, написал о себе:
И рост мой вроде бы неплох –
Семь футов, вроде бы, без трёх…
Пойду-ка я в солдаты.
А это означает, что были мы с ним одного роста – 173 см.
х х х
7 октября 2003. Информация по ТВ:
Игорь Басков, фермер, бывший агроном, на собственном участке, расположенном под городом Рыбинск Ярославской области, выращивает овощи и фрукты – вплоть до арбузов, баклажанов и отличного винограда. С 25 соток он получает по 20 тонн продукции. Выращивает по собственной технологии (и хранит тоже). Капусты снимает с сотки 1,5 тонны. Утверждает, что климат наш позволяет выращивать любые южные овощи. Тем более, что у нас перед югом есть одно важное преимущество: у нас хватает влаги.
Х х х
Молодой американец русского происхождения по совету родителей приехал в Россию и арендовал землю, много земли (сколько – прослушал – репортаж передавали по ТВ) где-то в Калужской или Костромской области. С ним приехали друзья – тоже историки по образованию
За два года он возродил землю из пустыря, выписал из Америки технику и снимает невиданные урожаи: картофеля и моркови, например, по 35-40 тонн с гектара. Он вообще не агроном. Хвалит и русский климат и землю: вы всё ждёте благоприятного лета, говорит, а надо не ждать, а изучать климат, к нему приноравливаться и использовать передовые технологии.
Обитатели соседних деревень, бывшие колхозники, даже картошку перестали сажать – воруют у американца. Он посмеивается: пускай.
А наши красные вожди, как и положено авантюристам, всё искали способы внезапного обогащения – то целину осваивали, то кукурузу сажали, то, забросив всё, начинали выращивать яблоки.
Х х х
Власть развращает человека. Абсолютная – абсолютно.
Х х х
Актёры. Ни один из профессиональных цехов мира не даёт человечеству столько гениев, сколько актёры. В России это носит прямо-таки катастрофический характер. Труппы театров будто целиком укомплектованы гениями. Это вам не физика, не математика, не химия и не какая-нибудь, Господи прости, литература.
И что ещё удивительно: гении в этих областях знаний или занятий, как правило, не производят гениев. В театрах присутствуют целые династии гениев. И любопытное дело: все театральные гении – громокипящие немые: никто из них не произносит со сцены ни единого своего слова! Только чужие!
Зато когда они начинают говорить, вы услышите удивительные рассказы о бесконечных выпивках. О конфузах с забытой ролью, о гостиничных приключениях и бесконечные панегирики себе и друзьям по цеху, о нежной и вечной любви к мужьям и жёнам, обретённым во второй, третий и больше раз.
А какие они добрые! Ирина Печерникова рассказывала как-то об ис-тории своего перехода на работу во МХАТ. Ей сразу же стали предлагать ведущие роли. В течение года ежедневно (и не по разу) ей звонили на до-машний телефон с гнусными оскорблениями (сука и тому подобное) члены родного коллектива, естественно, гении, или их знакомые.
Ах, почему я не актёр?!
Х х х
Тост. Если хочешь быть счастливым один день – напейся, целый месяц – женись, если год – заведи любовницу, если всю жизнь – будь здоров, дорогой!!!
Х х х
Историк Соловьёв будто бы сказал как-то: Не берусь назвать Петра 1 великим человеком не потому, что он недостаточно велик, а потому, что он недостаточно человек.
Х х х
16 февраля 2004 года министр сельского хозяйства сообщил, что в 2003 году в России урожай зерновых составил 67 млн. 200 тыс. тонн и что надо вводить в оборот брошенные земли, расширить посевной клин на 20 млн. га, ибо 20 млн. га – это гарантированные 30 млн. тонн зерна. Приме-чание: 15 центнеров с 1 га – позорно мало!
Х х х
Казахский лидер Нурсултан Назарбаев в феврале 2004 года сказал, что в 2003 году наконец-то была реализована мечта кремлёвских вождей получить с казахской целины 1 млрд. пудов зерна, то есть 16 млн. тонн.
Причём оказалось, что красные мечтатели распахали до ; площади земель, непригодных для зернового производства. Зато пастбищное скотоводство было практически уничтожено.
Коммунистам по силам всё!
Х х х
В первых числах декабря 2004 года генерал ФСБ Зданович, ответст-венный за связи этой организации со СМИ, в предисловии к какой-то пере-даче о ВОВ сказал удивительную вещь:
80 % крестьян, - а они составляли большинство военнослужащих Красной Армии, - ненавидели и общественный строй и лично тов. Сталина. Но только очень незначительная, ничтожная часть их повернула оружие против собственной страны. Вот вам и секрет, почему только до конца 1941 года в плену оказались 5 миллионов советских военнослужащих. Приложил к этому руку и великий стратег Сталин, с середины 20-х годов предупреждающий о возможности нападения на нашу страну, не наученный опытом финской войны, но не обеспечивший к началу войны солдат даже стрелковым оружием.
И ещё Зданович сказал, что никто во время войны не кричал «За Родину, за Сталина!» Этот замечательный призыв придумали журналисты уже после войны.
Х х х
Помню, в 1954 году я оказался в Ленинграде на футбольном матче. Играл, сколько помнится, «Зенит» с немцами. По периметру поля стояли матросы, густо напудренные. Тогда было модно не только пудриться после бритья, но и подбривать брови и носить коронки на зубах.
Дико напудренным ходил в своё время и С.Есенин.
Х х х
Покажи мне такую страну,
Где победу в войне над собой
Отмечает народ.
Покажи мне такую страну,
Где каждый обманут,
Где назад означает вперёд,
И наоборот.
И.Тальков.
Х х х
Светлана Алиллуева в телепередаче сказала, что после школы решила поступать на филологический факультет университета и сказала об этом папе, большому учёному во всех мыслимых и немыслимых науках И. В.Сталину. Тот не знал, что это за наука такая. Что не помешало ему не-сколько позднее написать гениальный труд «Марксизм и вопросы языкознания», который некогда старательно конспектировал пишущий эти строки.
Х х х
11.05.2005. Передача «Момент истины». Накануне финской войны Сталин уничтожил 42 тыс. офицеров высшего и среднего состава, за что Гитлер назвал его сумасшедшим.
Х х х
Фридрих 11 Великий (24.01.1712 – 17.08.1786). При нём абсолютизм в Пруссии достиг наивысшего развития. Выдающийся полководец.
Политика Фридриха характеризуется усилением крепостничества, увеличением налогов, меркантилизмом, а также проведением реформ в духе «просвещенного» абсолютизма.
6 июня 2005 года правозащитник № 1 нашего государства Владимир Лукин рассказал, что Фридрих 11 занял часть земли, принадлежавшей про-стому крестьянину. Тот подал на монарха в суд. Суды всех инстанций вынесли решение в пользу крестьянина. «Хоть ты и велик, но землю отдай!» Фридрих подчинился и на гербе Пруссии сделал надпись, гласящую: «Пока судьи в Пруссии неподкупны и справедливы, она будет велика.»
Х х х
7 июня 2005 года на территории храма Христа Спасителя поставили памятник царю – Освободителю Александру 11, который отменил крепостное право, провёл реформы армии, образования, судопроизводства, суда – ввёл суд присяжных, ввёл земское правление и т. д и т. п. Его убили народники. Им не захотелось, чтобы Россия шла к процветанию без их участия: ведь это же они борцы с самодержавием за счастье народное. А тут они оказываются ненужными и никчёмными. Какая уж тут любовь к народу. Все думы о себе, о готовности жертвовать собой, а это, оказывается, никому не нужно.
Х х х
8.06.2005 в Россию приехал султан Брунея. Его подданные, как и подданные Кувейта, процветают. Они обеспечены жильём, денежными пособиями, учёба в престижных вузах мира оплачивается государством, за пользование Интернетом тоже платит государство.
Но почитайте, что рассказывает о Брунее и Кувейте справочник Политиздата «Страны мира» (М., Политиздат, 1977). Несчастнее стран нет!
Х х х
Шесть часов утра. Выхожу на балкон. Недавно прошёл дождь. Кустарники за ручьём до самого леса переполнены птичьим гомоном. Совсем рядом – слева и справа по ручью – мощные соловьиные трели. Это два солиста на авансцене потрясают эфир, а подальше, как бы за сценой. слышны голоса ещё трёх певцов.
Дергач, он же коростель, «дёргает» воздух своим категорическим скрипом. Два перепела совсем некстати уверяют слушателей, что «спать пора». И над всем этим певческим ансамблем гулко и нежно доносится песня кукушки «Ку-ку». А вот и они: две кукушки, прогонистые длиннохвостые, издали похожие на сорок, порознь пересекают панораму.
Уже несколько дней идут дожди. Я люблю такую погоду. Это вам не агрессивная, всё подавляющая жара. В это время в природе так много кротости, раздумчивости, интима. Сплошная элегия.
Берёзы стоят лохматые. Их ветви поникли под тяжестью набрякшей от влаги листвы. Лохматые причёски и у лип.
Днём сплошная пелена облаков поредела. Тихо накрапывает мелкий дождик, называемый в народе ситничком. Солнце - за облаками, но оно где-то неподалеку и внезапным просветлением природы, и заметным потеплением. Как хорошо! Как комфортно! Хочется читать, писать, вообще чем-то заняться – и добрым и полезным. Это только в жару ничего не хочется, кроме как спрятаться от неё.
10 июня 2005 г.
Х х х
Приказ Сталина № 227 от 8 июля 1942 года, известный под именем «Ни шагу назад». Заградотряды расстреляли 862 тысячи отступающих. Штатных убийц было, думается, не менее 300-500 тысяч. Итак, более мил-лиона защитников Отечества изъял Сталин из боевых действий армии.
Х х х
М.С. Горбачёв открыл шлюзы в плотине дубового социализма. Если бы он этого не сделал, плотина опрокинула бы мощная волна народного нетерпения. И тогда, возможно, нашлись бы охотники отлавливать на улицах и убивать коммунистов.
Конечно, Горбачёв обрёк себя на вечную нелюбовь общества, скорбящего якобы по могучей и процветающей державе. Во-первых, такой державы не было, во-вторых, появление такого человека, как Горбачёв, стало исторически неизбежно. Уверен, со временем общество дойдёт до понимания этого.
Х х х
Март 1953 года. В траурные по причине смерти великого вождя дни мать моя стояла в бесконечной очереди за пшёнкой в г. Котельниче Киров-ской области. Пшено «давали» в одном из пакгаузов железнодорожной станции на предъявленное «личико». Мама заняла очередь на троих. И вот где-то в шестом часу утра мы с отцом неслись через весь город, чтобы получить по желанному килограмму зерна.
Х х х
1965 год. Место действия – машгородок, г. Миасс. Во дворе мясного магазина по улице Молодёжной сутки и более торчит непробиваемая оче-редь. Мать время от времени (и ночью тоже) бегает проверяться. На руке у неё химическим карандашом написана цифра «787».
В магазине, шутят машгородовцы, время от времени бывает мясо шести сортов: ухо, горло, нос, тити, писи, хвост.
Х х х
1984-1985 гг. В Миассе на продукты (и на товары тоже) дают талоны. В месяц на одного человека положено 200 г. сливочного масла и 300 г. варёной колбасы. Но их ещё надо отоварить. А это непросто: то «ещё не завезли», то «уже кончилось». В очередях стоят часами, в основном старушки-пенсионерки. Пришла домой после работы моя сослуживица, а мамы нет. Ждала-ждала и, не выдержав, побежала искать. В магазине на бетонном полу, строго соблюдая очередность, лежали, - точнее сказать, валялись - старухи, потому что выстоять многочасовую очередь под силу только молодым и спортивным.
Вот от какого счастливого прошлого мы ушли. Ну, а те, кому его жалко, в очередях, конечно, не стояли и про талоны, видимо, только слышали.
Х х х
Теперешние коммуняки (в основном старьё при должностях, не поже-лавшие эти должности покинуть) получают сверх пенсий по 8, 10, 15 тысяч. Как юный пенсионер с пенсией 2300 рублей, знаю, что на такие деньги при нынешнем изобилии продуктов и товаров они живут так, как при Советах им и не снилось.
Думаю, было бы справедливо для них, скорбящих по прошлому, от-крыть «советские» магазины образца 1980 года с тем же набором продуктов и товаров, без права заглядывать в «дерьмократические» торговые точки.
Х х х
Мой вечный оппонент Юрий Григорьевич Ульянич тверждал, что хотя И.Сталина и обзывают тираном, именно он – организатор и вдохновитель великой Победы над фашизмом. И эту его историческую роль никто не в силах опровергнуть.
А я нагло опровергаю.
1. Страна оказалась совершенно неготовой к войне, что и показала недавняя финская кампания. За год с лишним после неё (с весны 1940-го по 22 июня 1940-го) можно было немало сделать для укрепления обороноспособности страны.
Гитлера убедили напасть на СССР, у которого нет ни современной во-енной техники, ни современного вооружения. Кроме того, Сталин уничтожил весь командный состав армии вплоть до командиров полка.
2. Сталин обожал Гитлера и безгранично доверял ему – это неоспори-мый факт. Известно, что и Гитлер восхищался Сталиным, как, кстати, и гес-таповец Борман, который не раз бывал в командировках на Лубянке, обучаясь нормам жизни полицейского государства.
3. Сталин проморгал начало войны – все части были в летних лагерях, а вооружение демонтировано.
Благодаря его преступной халатности в первые же месяцы войны были разгромлены десятки городов, тысячи деревень, в плену только в 1941 году оказались пять миллионов красноармейцев, миллионы – в оккупации (всего в оккупации оказались 56 миллионов советских граждан).
4. Возомнив себя великим военным стратегом, Сталин решил, что ос-новной удар немцы нанесут по центру страны и перебросил туда основные силы. Немцы пошли на юг и бодро промаршировали до Волги, заняв Крым и Северный Кавказ.
5. Генерал ФСБ Зданович признал тот факт, что накануне войны 80 % личного состава Красной Армии ненавидели Советскую власть, коммунистов и лично тов. Сталина. Это были в основном крестьяне, обездоленные, поруганные и родственники уничтоженных (десятков миллионов) по приказу Сталина.
Многие попали в плен, потому что на некоторых фронтах на 5-8 чело-век было по одной винтовке. Некоторые, я думаю, сдались в плен, не желая гибнуть за ненавистный режим, ошибочно полагая, что хуже им все равно не будет, зато они останутся живыми.
Где-то 1 млн. 200 тыс. бывших красноармейцев воевали на стороне Гитлера. Их туда воленс-ноленс завербовал Иосиф Виссарионович. Из казаков немцы сформировали несколько дивизий – их Сталин уничтожал станицами. И все эти предатели шли в бой под крики «Бей коммунистов!»
6. Ю.Ульянич очень хвалит приказ Сталина, известный под именем «Ни шагу назад», считает, что едва ли не он сыграл магическую роль в победе. Будто бы русский человек может воевать только под дулом пулемёта. Если число жертв заградотрядов (862 тыс. военнослужащих) разделить на 12 тыс. (численность личного состава дивизии в военное время), то получается, что по приказу великого стратега было расстреляно 72 дивизии! Вместе с палачами из боевых действий он изъял более миллиона человек.
7. Гитлер и его окружение не знали о русском человеке того, что знал железный Бисмарк, несколько лет проживший в Питере и состоявший на службе у русского царя. Гитлер не знал величия духа русского человека, который всегда сражался за Родину – не за царя и Отечество и уж, конечно, не за Сталина.
Когда вождь это понял, он отказался от своих полководческих амбиций и стал куратором, менеджером происходящего, приводным ремнём от Генштаба к народу, исключив из числа «моторов» ЦК и правительство. Но он не стал мозговым центром военных действий и побед. И он, похоже, это хорошо понимал. Это уже после войны многочисленные подхалимы приписали ему и «десять сталинских ударов», и главную роль в Победе. О чём сообщали даже школьные учебники.
Думаю, если бы не победа в войне и не тюменская нефть, Советской власти карачун наступил бы дважды уже в середине прошлого века.
Х х х
ХХ съезд Коммунистической партии весной 1956 года обратился к коммунистам с закрытым письмом «О культе личности И.В. Сталина». В письме было рассказано всё, чего не знает, как оказалось, Ю.Ульянич и большинство граждан, иначе любовь к тирану была бы проблематичной. Но партия фактически скрыла документ от народа, а позже и вовсе пыталась сделать вид, что такого письма в природе не было. Во времена Л.И.Брежнева на лекциях по научному коммунизму и прочим политическим дисциплинам в вузах преподаватели уже утверждали, что никакого культа личности в Советском Союзе не было.
Я был студентом второго курса университета во время ХХ съезда и, как и мои однокурсники, был знаком с текстом письма. Более того, вскоре на свободу стали выходить политзаключённые, и недальновидное руководство вуза проводило многочисленные встречи с ними. В начале 60-х, когда я уже работал в газете, в Миасс стали наезжать комсомольцы 20-х годов, все недавние узники ГУЛАГа. Много поразительных сведений узнали мы о нашем славном Отечестве.
Почему бы в наши дни не опубликовать знаменитое письмо, хотя бы для сведения историков-любителей и для общего развития граждан.
А почему в стране не издана «Чёрная книга коммунизма» - документ ЮНЕСКО ООН?
В ней «самому человечному человеку» В.И.Ленину вменяется личная ответственность за гибель 11 млн. россиян, а И.В.Сталину – 32 млн.
Сталин уничтожил куда больше граждан СССР, чем гитлеровская ар-мия, причём немцы убивали кого придётся, а коммунисты – только лучших. А 862 тысячи убиенных штрафников (72 дивизии) – разве не подарок душке Гитлеру? Кто из союзников сделал что-то подобное? Получается, что надёжнее союзника, чем Сосо, у Адольфа Алоизовича не было.
Х х х
Нет зверя страшнее человека, когда к его страстям прибавляется власть над людьми. ПЛУТАРХ.
Х х х
Основной критерий нравственности – отношение к человеку, к человеческой жизни как к наивысшей ценности.
11 июня 2005 г.
Х х х
8.08.2005. В этом году Челябинская область намерена собрать урожай картофеля в 76-78 тысяч тонн. Мы, оказывается, обеспечиваем картофелем не только себя, но и подкармливаем Волгоградскую область, Москву и Санкт-Петербург.
Х х х
Хорошее государство – то, которого человек не замечает. Если госу-дарство хорошее, то человеку, чем бы он ни занимался, всегда комфортно.
Х х х
В 2004 году Челябинская область намеревалась собрать урожай зерновых (в основном твёрдой пшеницы) 1,7 млн. тонн.
Х х х
Курочка по зёрнышку клюёт, а весь двор засран.
Народная мудрость.
Х х х
Из двух спорящих один всегда - дурак, а другой – подлец.
Х х х
Увы, не все на этой грешной земле оставляют по себе светлую память. Интересно, для чего они тогда жили? Для плоти? Для-ради оболочки, которая хрупка и недолговечна, как скудельный сосуд?
Х х х
Все подлости человеческие совершается во имя торжества плоти. Не глупо ли?
Гениально сказал поэт и мой друг Иван Желонкин:
Всю жизнь - борьба за обладанье телом,
Всё остальное в жизни – между делом.
Х х х
Государство – всё, человек – ничто. Холуйское мироощущение. Ради интересов государства можно уничтожить всех. Великий государственник Ульянич сказал как-то по поводу невиданных репрессий в Стране Советов: раз убивали – значит надо было. Кому? Во имя чего? Уж не во имя ли сча-стья человеческого? Самый главный итог кровавого ХХ века: в демократическом обществе человеческое благополучие должно быть центром усилий всего общества.
Х х х
«УТОПИЯ» Томаса Мара вышла в свет в 1516 году. И вот вам дискуссия Мора и его собеседника Гитлодея, сторонника утопического социализма. Мор – сомневающийся.
«А мне кажется наоборот, - возражаю я, - никогда нельзя жить богато там, где всё общее. Каким образом может получиться обилие продуктов, если каждый будет уклоняться от работы, т.к. его не вынуждает к ней расчёт на личную прибыль, а, с другой стороны, твёрдая надежда на чужой труд даёт возможность лениться?» И дальше… «А когда людей будет подстрекать недостаток в продуктах и никакой закон не сможет охранять как личную собственность приобретённое каждым, то не будут ли тогда люди по необходимости страдать от постоянных кровопролитий и беспорядков? И это осуществится тем более, что исчезнет всякое почтение и уважение к властям: я не могу даже представить, какое место найдётся для них у таких людей, между которыми «нет никакого различия».» (стр.75). «Утопический роман ХУ1-ХУ11 веков». «Библиотека всемирной литературы». М., Изд. «Художественная литература», 1971 г.
В.И.Ленин сказал уже после Великой Октябрьской революции: «В ко-нечном счёте победит та система, которая обеспечит наибольшую произво-дительность труда.»
Если бы он читал Т.Мора, то он знал бы точно итог соревнования сис-тем задолго до революции.
Х х х
И вот я беру гениальный труд К.Маркса и Ф.Энгельса «Манифест Ком-мунистической партии» - Библию коммунизма. В основе гениального учения два основных и достаточных условия победы коммунизма:
1. Ликвидация частной собственности.
Не надо быть гением, чтобы понять, что просто так своё никто не от-даст. А это – гражданская война.
2. Необходимость и неизбежность классовой борьбы.
А это означает, что в великом учении изначально предусмотрено уничтожение «эксплуататорских классов»: детей, стариков, мужчин, женщин, юношей и девушек. То есть в великом учении изначально заложено злодейство.
И это всё во имя счастья людей? Каких? Наверно, только коммунистов и революционеров. Счастье – на несчастье? На людском горе? Не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы понять – вся эта теория создана исключительно для властолюбцев. И ещё: гениальные философы не читали своих предшественников. А если читали и всё-таки творили свои «гениальные прозрения» - значит были они отъявленными мерзавцами. Что и показала история.
Х х х
04.12.05. На город налетели тучи свиристелей. Обычно они перемещаются вместе с изотермой минус 10 градусов по Цельсию. Значит ли нынешний их визит, что грядут холода?
Кстати, урожай рябины ноне отменный.
Х х х
В передаче «Вести» по РТР показали изнурительный переход через пустыню израильских новобранцев. Многие из них говорят по-русски. Один из них так говорит о грядущем переходе:
- Мы же русские парни, а значит всё у нас будет кошерно.
Х х х
Я перешёл на новое место работы. И можно сказать, случайно оказался на новогоднем детском утреннике. Одна сослуживица «на ушко» обратила моё внимание на одно милое семейство – папу, маму и двух девочек. Всё семейство обращало на себя внимание редкой миловидностью. И тут моя подружка, опять же на ушко, сообщила мне чрезвычайно занятную историю. Родители детей, скажем, Люба и Витя, несколько лет прожили в любви и согласии, но детей у них не было и даже не предвиделось, что их крайне огорчало. Виктор, как оказалось, был бесплоден. И вот однажды он предложил молодой супруге, казалось бы, совершенно дикую идею. Поезжай-ка ты, сказал он Любе, отдохнуть на Чёрное море без меня. Подружись там с красивым и интересным парнем и забеременей от него. Люба, конечно, сначала перепугалась, но он сумел её убедить: во-первых, ребёнок будет твой, и я буду любить его как родного, а во-вторых, мы будем уверены, что он будет здоровым и красивым.
И Люба в конце концов согласилась. На следующий год она родила чудесную девочку. Опыт, как говорится, удался, и Виктор решил через пару лет его повторить. И ещё один здоровый и красивый ребёнок появился в их доме. И снова девочка.
Вот такие в жизни случаются чудеса.
Через несколько лет мне случилось узнать другой случай. Ревнивец-муж категорически не пожелал повторить и ему известную историю, о кото-рой я рассказал. Они с супругой, миниатюрные красивые ребята, взяли в детском приюте милое дитя. И что же? Выросло глупое, огромное и больное страшилище – от родителей-пьяниц.
Вот вам!
Х х х
В небе ласточки летают,
По земле змея ползёт…
До чего ж у нас в России
Удивительный народ!
Х х х
Вильгельм Август Похлёбкин, выдающийся учёный-диетолог, вывел формулу: «Если употреблять алкоголь в диапазоне времени 15.00-24.00, то это исключает алкогольную зависимость.»
Похлёбкин – автор гениальной кулинарной энциклопедии.
Х х х
Население России составляет 2% населения земного шара. Эти 2% занимают 14% земной суши и владеют 33% всех природных богатств планеты Земля. Нас сожрут!!!
Ещё Кондолиза Райт, будучи генсеком американского парламента, го-ворила, что это несправедливо и не пора ли России, дескать, поделиться. Думаю, именно это обстоятельство вызывает основанную на зависти нена-висть Запада к России.
Х х х
Французы говорят: «Красивая женщина – рай для глаз, ад – для сердца и чистилище для кармана».
Х х х
Лучше деверя четыре, чем одна золовушка.
Народная прословица.
Х х х
9 мая 2006 года на каком-то канале телевидения встречались фронто-вики. Заговорили и о штрафных ротах. Бывший штрафник рассказал, что во время войны, если ты опоздал на работу на 21 минуту, тебе грозили год тюрьмы или штрафной батальон (до первого ранения?). Покинувший поле боя штрафник с лёгким ранением расстреливался как дезертир. Его, ранен-ного, товарищи уговаривали идти в санчасть, а он боялся, что медики при-знают ранение лёгким, и его расстреляют.
Х х х
Псков в Средневековье вёл 123 войны, потому что постоянно подвергался нападениям беспокойных соседей, коими были поляки, немцы, шведы, литовцы, датчане. Князь Довмонт-Тимофей (литовец по национальности), сводя счёты с князьями-земляками, с 90 псковскими воинами вступил в схватку с отрядом литовцев численностью 700 человек и одержал блистательную победу. Только один псковитянин погиб, упав с дерева, - он был разведчиком.
Х х х
Армия «белого движения» в годы гражданской войны составляла мак-симум 55 тыс. штыков, в то время как «красных» было 1,5 миллиона, а временами и поболе, как утверждал по телевизору историк.
Х х х
Специалист по борьбе с лавинами:
- Те, кто ничего не боится, погибают в молодости. Нормальный человек должен бояться, чтобы жить долго.
Х х х
БИСМАРК Отто (1815-1898) – государственный деятель и дипломат Пруссии и Германии в 1871-1890 гг., рейхсканцлер Германской империи, прочитав классиков марксизма, сказал: «Остаётся для эксперимента найти страну, которой не жалко».
Х х х
Организаторы любого бунта: восстания, революции – никогда не ста-вили целью сменить общественно-экономическую формацию. Они только намеревались занять в ней самые сытные места. Рабов вполне устраивал существующий строй, они хотели только стать не рабами, а рабовладельца-ми.
Комплекс неполноценности не давал покоя нашим революционерам-демократам и прочим р-р-революционерам России. Безвестные разночинцы, хорошо образованная молодёжь, не могла мириться со своим незавидным положением в обществе. Вот вам и комплекс неполноценности, вот вам и тяга к кардинальным переменам. А под ними обыкновенный шкурный интерес.
Коммунисты, провозгласившие идеи социализма, сохранили самодер-жавие в самом расчудесном виде, сохранив все его институты, по существу реанимировали крепостничество, доведя контроль государства до каждого его члена, о чём царям и не снилось. За 85 лет власти довели страну и народ до нищеты: отсталая промышленность; не стало, в отличие от царских времён, ни хлеба, ни мяса. Как сказал поэт:
Страшнее лютых иноземцев,
Прошлись по русскому двору
Убийцы с лицами младенцев
И с тягой к свету и добру.
Зато могучему клану «отцов родных», составляющих опору власти, жилось и сытно и вольготно.
Х х х
О нравственности больше заботятся ханжи и тайные развратники.
Х х х
11 июня 2007 года по каналу НТВ показали деда из Ивановской области, который внедрил у себя в огороде новую технологию обработки земли и получает невиданные урожаи. Он говорит, что мы забыли, как предки наши тысячу лет назад обрабатывали землю, а я вспомнил:
1. Землю надо только рыхлить, а не копать и не пахать.
2.Землю нельзя унавоживать.
3. Вся трава должна оставаться на участке.
4. На земле нельзя жечь костры: она боится огня.
5. Земля не должна оставаться голой, она всегда должна быть укрытой.
Старик изготовил кучу новых невиданных инструментов, в основе ко-торых ЗУБАСТИК – рабочая часть; зубастик на колесе – аналог плуга. Его он таскает по участку за водило, взрыхляя весь участок. Соседи сначала начали над ним смеяться, даже разругались, но… пришло время снимать урожай. Когда он с одной грядки собрал десять вёдер картошки, а её на участке выросло так много, что пришлось вывозить грузовиком, соседи хватились: дед-то был прав. И стали просить изготовить инструмент. Сейчас по весне рационализатор рыхлит несколько участков.
Х х х
Произведения художественного вымысла так же отличаются от книг, написанных на основе реальных событий, как лошадь из папье-маше – от настоящей. Х х х
22.12.2007 начальнику сельхозкооператива «Черновское» Александрову вручили Грамоту министерства РФ, в том числе и за удои в среднем 5000 литров молока от каждой бурёнки. Это значит, что каждая корова в его хозяйстве давала в среднем по 13,7 литра ежедневно. Удои совершенно замечательные по российским меркам. В деревне таких коров были единицы и носили они гордое имя «ведерницы».
Но вот что неприятно: в Дании, Италии, например, корова, дающая меньше 10 тысяч литров молока в год, выбраковывается.
Х х х
Насилие – одна из форм сексуального расстройства. Таково мнение сексопатолога.
Х х х
Существует мнение, что пельмени – исконная русская еда. Это заблуждение. По-фински, пель – мука, а нень – ухо. В исконно русских губерниях от запада до Волги не готовили пельменей в прежние времена, не готовят и теперь. Думаю, оттого что и с мясом, и с мукой в русской деревне всегда была напряжёнка. Кроме того, русский крестьянин не мог, да и не стал бы тратить столько времени на приготовление пищи. Думаю, пельмени не только нерусская, но и не крестьянская еда. Это еда мастеровых Урала или добытчиков Сибири. У тех и муки и мяса, а тем более времени на их приготовление хватало.
Псковитянин по рождению, на Урале я прожил почти всю жизнь. Пом-ню, нас, приезжих, удивляло, что «лепить» пельмени за общий стол усажи-валась вся семья от мала до велика. Да разве одна хозяйка сможет налепить пельменей не только на всех, но и на неделю? Уральцы, как правило, стряпали на неделю – и пельмени, и пироги, и ватрушки с шанежками.
Х х х
Конечно, скобари – народ потешный. Приехав на родину, я всегда за-мечал, что для моих земляков слово – не просто средство общения, но и некая материя для творчества, доступная каждому. Такого отношения к языку ни в каких иных местах я больше не встречал.
Читаю «Псковский областной словарь» - и всюду уйма примеров. Вот слово валенчуги – большие валенки. В валенчугах буду шмыгать. Каво ш ты в батькиных валенчугах хломзишь: чуть сама в валянец ня влезла! Ну, таким валянчугой можна фсю дьверь абить как ковром. Что ни слово, то образ. 06.09.80.
Х х х
Герцен считал, что гений Пушкина определила псковская деревня.
О влиянии Псковщины на творчество Мусоргского Стасов писал: «Композитор на всю жизнь остался под глубочайшим впечатлением той народной жизни, тех сцен и типов, которые окружали его молодость».
Сам Мусоргский писал: «В детстве мужичков любил послушивать и песенками их искушаться изволил». А о своей музыке и песнях сказал так: «… вылившиеся на родных полях и вскормленные русским хлебом.»
Х х х
Лев Толстой сказал: «С импотенцией приходит мудрость».
Х х х
Наполеон приказывал расстреливать каждого офицера, ударившего солдата, потому что «битый солдат лишён самого главного – чести».
Х х х
Шекспировскую «Бурю» англичанин Донован поставил во второй раз – с русскими актёрами, от которых он в восторге.
Постановка в Англии вызвала фурор. Один зритель сказал: «К сожалению, я не знаю русского языка, но музыка русской речи меня очаровала. И не только меня. Казалось, что переводчик нам просто не нужен.
Х х х
Один философ сказал актёру Михаилу Боярскому: «Не ищи смысл жизни – его просто нет».
Х х х
В 2001 году в Челябинской области было жаркое неурожайное лето. А китайцы, арендовавшие землю, вырастили три урожая огурцов!!!
Х х х
Диалектизмы Миасса: уросить - капризничать, понужать - побуждать, науреть - насобачиться, назгальничать – издеваться. нагличать, науд (на-уддык) - нет, насыкаться - нарываться.
Х х х
11 мая 2012 года впервые под моим окном запели соловьи, а 23 мая, выйдя на балкон, услышал кукушку. Какая прелесть!
Х х х
Американский фильм «Взрыв из прошлого». «Кто такие джентльмен и леди? – переспрашивает герой. – Это такие люди, от поступков которых всем окружающим становится легко и приятно».
Х х х
Депутат Латвийского сейма: «У русского человека понятия «государство» и «личное достоинство» превыше чувства самосохранения».
Х х х
Во время Первой мировой войны русский корпус воевал вместе с французами против немцев (кстати, в корпусе воевал Р.Малиновский, будущий маршал и министр обороны СССР). Французов изумляла бесшабашная удаль русских, они признали, что на такое не способны.
Х х х
Й. Геббельс: «Дайте мне все средства массовой информации, и я из любого народа сделаю стадо свиней».
Х х х
20 июня по каналу ТВЦ рассказывали об аномалиях погоды в течение новой эры (2000) лет. Замерзали Нил и Средиземное море. Где-то в 13-14 веках на Псковщине развелось множество крокодилов (видимо, завезённых на показ из тёплых стран). Они стали настоящей катастрофой, потому что «вылезоша» и много народу «поедоша», как пишет летописец. Им, видимо, было комфортно в болотах между Псковщиной и Новгородчиной.
Х х х
Из письма бывшей сокурснице, страдающей многими хворями. Вчера некий поп по каналу ТВ сообщил, что Господь насылает на нас болезни как лекарство для исцеления души. То есть этому бородатому хрену мало того, что абсолютно наплевать на человеческие страдания, так он, поганец, сам их и умножает!
А кто, спрошу я, несёт ответственность за божеский порядок на земле? Кто допустил такой бардак? Уволить его по причине служебного несоответствия!
Выходит, вся система здравоохранения супротивничает Божьему про-мыслу, согласно которому спасать надо душу, а не грешную плоть, на которую Господу глубоко наплевать. А ведь именно плотью человек больше всего дорожит, потому что без плоти нет человека.
Жить и блаженствовать – вот назначение человека, говорит Евангелие, а на всякий случай вот тебе Божеский гостинец – рак: лечи душу свою!
Все человеки хотят жить – долго и счастливо, разумея при этом суще-ствование бренной и порочной плоти, богопротивной притом. Душу твою люблю, как бы говорит Господь, а плоть – ненавижу! Здорово! А человека без плоти не бывает…Рассуди нас, поп толоконный лоб!
Х х х
На канале «Культура» была передача, посвящённая известному про-светителю Савве Ямщикову. И вот что сказал ведущий: «123 раза иноземцы нападали на Псков, дабы разрушить его, но это удалось бы только чиновникам, если бы не Савва Ямщиков».
Х х х
Гоголевский Плюшкин: «Порядочные-то люди в гости завсегда ходют пообедамши».
Х х х
Фольклор – это память народная, которая, помимо всего прочего, бе-режно хранит и собственную историю. Например, венгры, переселившиеся в Европу с Урала и Предуралья в 5-6 веках нашей эры, сохранили не только язык предков – финно-угров, но и сведения об уральском периоде своей жизни.
В.И.Даль сетовал на то, что фольклор русского народа беден историческими песнями, зато у украинцев что ни дума, то история. Однако к удивлению Даля в фольклоре братского народа нет ни строчки о Киевской Руси, в то время как могучий пласт русского народного творчества - былины целиком и полностью посвящены этому славному периоду отечественной истории
В 1240 году лучшие в мире созидатели татаро-монголы разобрали Киев по камешкам и кирпичикам. Более полутора веков на развалинах великого города обитали только волки и совы. И тут объявились великие укры. Где они пропадали? Как они назывались раньше? Финикийцами, египтянами, этруссками? На каком языке говорили, если известно, что первым письменным памятником украинского языка стала шуточная поэма И. П. Котляревского «Энеида», написанная на сюжет древнеримского поэта Вергилия и изданная автором в 1809 году?
Х х х
Над физическими недостатками потешаются только злые дети и де-бильные взрослые.
Х х х
Денег много не бывает – убеждён человек, про которого чукчи говорят, что у него глаза больше живота.
Х х х
Французы считают, что деньги можно либо копить, либо расходовать. Совместить эти два занятия ещё никому не удавалось.
Х х х
Китайцы говорят, что богат не тот, у кого много денег, а тот, кому их хватает.
Х х х
Говорят, что самая лучшая любовница – пьяная жена.
Х х х
Детство – всегда самая счастливая пора в жизни любого человека. Независимо ни от общественного строя, ни от социальной принадлежности, ни от состояния государства: мир, война, революция… Ребёнок счастлив уже потому, что он пришёл в этот чудесный мир и каждый миг своей жизни постигает его.
Х х х
Историк Ключевский сказал как-то, что русский и украинец оба хитрецы. Только москаль всегда притворяется глупым, а хохол – умным.
Будто бы русский классик сказал:
Если мужик не курит и не пьёт, невольно задумаешься: а не сволочь ли он?
Кто этот классик – не знаю. А знаю только, что А.М.Горький сказал что-то вроде «Пьяниц не люблю, а трезвенников опасаюсь». И он прав: трезвенник в поголовно пьющей стране – личность подозрительная.
Х х х
В нормальных странах оппозиционер это всегда горячий патриот, ра-деющий о благе своего Отечества и имеющий свою программу развития страны, отличную от плана действий своего правительства. Но не такова Россия: после победы Японии в войне 1905 года наши «патриоты» шлют по-здравительную телеграмму самому микаде – японскому императору. Кто были эти ублюдки? Увы, не перевелись они у нас и теперь. Возьмите так называемую « системную оппозицию». Ненависть к России (если бы только к власти) так и хлещет из её рядов.
Причём при ближайшем рассмотрении окажется, что оппозиционеры либо маргиналы, оказавшиеся не у власти и потому ненавидящие её (Б.Немцов, М. Касьянов, В Рыжков), либо элементарные уголовники: всякие там Навальные, Пономарёвы, Гудковы, Ходорковские, тот же Касьянов и, как оказалось, Б.Немцов. И все они норовят выдать себя за политических изгоев. Есть в «оппозиции» и штатные пиарщики вроде той же Собчачки или лица, пожелавшие придать импульс своей увядшей или увядающей популярности – Макаревич, Шендерович и пр.
Посетите любое ток-шоу по телевизору, посвященное нынешним делам на Украине, точнее в Донбассе. Откровенных украинских нацистов рьяно поддерживают наши так наз. либералы. Так и хочется перефразировать цитату якобы русского классика: если человек во время такого рода дискуссий защищает националистов, а следовательно и их отцов родных Бандеру и Шухевича, яростно выискивая любые сомнительные аргументы против своего Отечества, невольно задумаешься: сколько же стоит такое рвение? В каких НКО черпают вдохновение эти «оппозиционеры?
Помнится, когда по центру Москвы фланировала толпа этих патриотов вместе с бандеровцами, несущими знамёна с фашистской символикой, показали лица отщепенцев. В первых рядах – выдающийся мыслитель современности Макаревич с таким выражением лица, будто он только что наклал в штаны (знает кошка, чьё мясо съела»). За ним Касьянов, Немцов, Быков, Шендерович, в каждой дырке затычка – Собчак и прочие герои нашего времени.
И вот феномен: под фашистскими же знамёнами – известные всей стране евреи. Это ли не удивительно? Самые одержимые оппозиционеры - они же. Как так? Во все времена и во всех странах оппозиционеры – это прежде всего горячие патриоты, а у нас совсем наоборот. Впрочем, из писаний Шолома Алейхема следует, что для евреев Россия – «тётушка Рейзя», не более того. «Матушка Расея» это вам не тётушка. Поэтому герои Шолома абсолютно не привязаны ни к ней, ни к какой-либо другой точке земного шара – они свободно перемещаются по всему миру в поисках семейного счастья. Они – граждане мира, космополиты. И слава Богу. Но при чём тут Россия? Конечно, тётка – не матушка родная, вы можете на неё наплевать. А вот для нас, россиян, матушка - самое близкое, самое дорогое существо на свете. Нам, русакам, без неё плохо.
Кстати, Малая Советская Энциклопедия сообщает, что, согласно ин-формации ООН, в 1948 году за рубежами СССР проживали около 10 млн. украинцев и порядка 1 млн. русских, в том числе эмигрантов «первой вол-ны». Это и понятно: в отличие от Украины в России прекрасный климат и чудесные почвы: воткни оглоблю - и вырастет дерево.
А вот образцы народной украинской мудрости: «Моя хата с краю – я ничего не знаю», «Были бы гроши да харчи хороши», «Где хорошо платят – там и родина». Наш трудоголик предпочитает не строить счастье своими руками, а прибежать на готовенькое.
Х х х
Убили Немцова, можно сказать, первого человека оппозиции. Михаил Жванецкий, названный кем-то дежурным (?) по стране, замечательно выра-зил размер своей скорби. Я плакал, сказал он, когда стоял у его смертного одра. И я плакал второй раз, когда увидел бесконечную очередь желающих проститься с этим человеком. И я, автор этих строк, тоже готов разрыдаться: откуда появилась эта огромная очередь поклонников человека, открыто поддерживающего фашистов? Разве не Немцов пожелал стать (и стал) советником президента Ющенко, который, пришед во власть, тут же объявил Бандеру и Шушкевича национальными героями, как и всех участников их фашистских воинских формирований? Как получилось, что поколение, пришедшее на смену детям войны, вдруг воспылало любовью к тем, кого стыдятся и сейчас в бывшем гитлеровском фатерлянде?
Незадолго до своей гибели Немцов готовит доклад о вмешательстве России в конфликт в Донбассе, отыскивая в российских деревнях родственников якобы погибших там солдат. Десятки тысяч невинно убиенных женщин, стариков и детей, как и превращённые в руины украинскими вояками города и сёла, этого чудесного гуманиста не волнуют.
Борис Ефимович Немцов (папа Ефим Давыдович Нейман, мама – Дина Яковлевна Эйрман) – в 1991-97 годах – губернатор Нижегородской области, в 1997-98 гг. – заместитель, а потом первый зам. председателя правительства РФ, в 1999-2004 гг. – депутат Госдумы, вице-спикер ГД, с 2006 г. – на вольных оппозиционных хлебах. Будучи в 2004-05 гг. председателем совета директоров концерна «Нефтяной», становится фактическим совладельцем почти 20 компаний, входящих в концерн. Задекларированный доход безработного Немцова в 2008 году составил 183 млн. рублей. Это проценты от вкладов в «Альфабанк». Далее – покупка роскошной квартиры в 172 кв.метра в суперэлитном комплексе «Малая Ордынка, 3». Цена квартиры 90 млн. рублей. Плюс 93 млн. руб. на счету в Банке. В этом же 2008 году эксвице-премьер даёт в долг бывшему директору компании «Росвооружение» 700 тыс долларов, то есть 20 млн.653 010 рублей.
Для многих друзей-оппозиционеров стал шоком тот факт, что после смерти Немцова на его зарубежных счетах оказались многие миллионы долларов, о чём поведал нам А. Караулов в своей передаче «Момент истины».
Но Б.Немцов был не только комбинатором, по сравнению с которым великий О.Бендер – жалкий щенок. Он олицетворял собой кристальный образец высокой нравственности – четверо детей от трёх женщин и беременная свидетельница злодейского убийства любовника – Дурицкая.
Хочется заплакать «на брудершафт» с великим «дежурным по стране» и утешить его на ухо: »Не надо, Миша, не надо…»
Невольно вспоминаются строки расейского «назгальничатья» на моги-ле покойного: Умер Максим, ну и хрен с ним. Положили его в гроб - да и мать его хлоп!»
Один из авторов «Одноклассников», обращаясь к нашим «патриотам», написал очень верные строки:
Мы любить Россию не просили.
Ваша нелюбовь к нам - не беда.
Если вам не нравится Россия,
Есть дорога на …, господа!
Х х х
Внуку, погрязшему в долгах и затянувшему в них родителей и пенсионера-деда:
Житейская мудрость заключается не в том, чтобы выкрутиться из лю-бой неприятной ситуации, а в том, чтобы в ней не оказаться.
У человека два врага: жадность и её непременная спутница - глупость. Горе человеку, у которого глаза, как говорят чукчи, больше живота. Русские советуют: по одежке протягивай ножки. А на Кавказе говорят: «Так пусть же твои желания совпадают с твоими возможностями!»
Х х х
События на Украине не дают покоя. Как могло случиться, что толпы украинцев в разных местах страны, подпрыгивая от избытка чувств, кричат: «Москаляку на гиляку!», «Кто не скачет – тот москаль!» Откуда такая ненависть? Ну, с «западенцами», куда ни шло, ясно. Но почему эти «речёвки» пришлись по душе «схиднякам»? Это при том, что множество украинцев вокруг нас и среди нас считают себя русскими,
Русский историк почти два века назад сказал, что хохол всегда при-творяется умным, а русский – дураком. Что это – особенность национального характера? Некоторые интеллектуалы из одёжи выскакивают, доказывая, что все люди одинаковы. Но ведь каждый человек – сын своего народа, имеющего свою историю, свою ментальность, религиозную принадлежность, наконец, род занятий, продиктованный географическими условиями проживания. Сравни того же чукчу и полинезийца. Это определяет не только внешний вид, но и склад ума. Другое дело, что нет народов плохих и хороших. В этом смысле все люди одинаковы.
По-моему, И. Тургенев сказал, что в России что ни деревня, то свой норов. Иван Сергеевич слов на ветер не бросал. Небольшие псковские де-ревеньки расположены неподалеку друг от друга вокруг озёр и вдоль речушек. Однако они отличаются не только нравом своих обитателей: в Канашовке – вечные скандалы и разборки, в соседнем Свистогузове народ весёлый и дружный, в Устинове живут известные драксуны (драчуны) и что творится в деревне не знает никто из соседей; обитатели третьей испокон веку в свободное от полевых работ время обшивают всю округу – портные, народ мелкий и сутулый, а в Вылазово живут здоровяки – лесорубы и плотники.
Известный историк Гумилёв сказал, что национальность – это прежде всего стереотип поведения.
Сидим мы в долговременной командировке вечерком за столом - человек 10-12 мужиков. И один наш сотрапезник, украинец, и говорит:
- Та шо у вас в России куры такие мелкие? У нас на Полтавщине цып-лята больше.
И далее в том же духе: хохляцкие лопаты ловчее, пчёлы, естественно, крупнее, народ толковее.
В беседах с москалями постоянное противопоставление – вы и мы. Естественно, этот комплекс неполноценности – источник непонятной для нормального человека спеси. На этом играют политиканы в своих мелких эгоистических интересах, легко прививая целым народам массовый дебилизм, чему все мы являемся свидетелями. Вспомните Гитлера, Сталина, диктаторов Востока. Поражает настоящая эпидемия слабоумия. Иначе чем объяснить массовые публичные скачки украинцев, утверждающих это самым верным признаком принадлежности к украм? Но как случилось, что этим слабоумием заразились многие россияне?
Побывал я как-то летом в гостях у племяша. Его мама приходится мне кузиной, а папа – щирый украинец. И предложили мне родственники отправиться в лес по грибы: по слухам, пошли боровики. И правда, боровиков оказалось много. Идём, опершись взорами в траву. Племяш следует параллельным курсом. Но только передо мной появляется гриб, он броском опережает меня и со смехом срезает гриб. И это во время всего промысла, хотя и на меня грибов хватило. Тёща и говорит ему: «И как тебе не стыдно, хохол ты жадный?»
- Хохлы не жадные, а хозяйственные, - со смехом отвечает племяш.
Как-то отправили меня в командировку в Киев – сразу после восхож-дения на вершину партийного и государственного Олимпа Черненко. Узнали о предстоящей поездке мои родственники и земляки и наказали проведать родную тётю и кузину.
И вот я в Киеве. Хозяин, муж моей землячки, коренной киевлянин. Поздравляю я его с Черненко, а он вдруг и говорит:
- А мы на работе по этому поводу скорбим.
- ???
- Потому что хохол, пока домой всё не унесёт, не успокоится. Я ведь украинец, а не хохол. А это большая разница. Я – пролетарий до мозга кос-тей. Есть у нашего предприятия свой жилой фонд – целый посёлок. Населён он настоящими приезжими хохлами. Так они на работу ходят только потому, что оттуда что-то домой утащить можно.
Признаюсь, я испытал при этом настоящий шок.
С тех пор прошло немало времени. Украина давно стала «незалежной», состоялся героический майдан, началась так называемая АТО. Из Донбасса на запад страны пошли целые колонны с награбленным и отобранным имуществом. И я начинаю верить моему киевлянину. И в жестокие разборки «укров» за право контролировать пропускные пункты, чтобы брать за проезд назначенную ими же плату, и в откровенное мародёрство, когда славное украинское воинство врывается в дома «ватников» и забирает холодильники, телевизоры, бытовую технику и всё, что может «в хозяйстве пригодиться». Как известно, доброму вору всё в пору.
А вот монолог недавнего члена Рады на ток-шоу Романа Бабаяна:
«Вы думаете, что на Украине нет денег? Да перетряхните чулки и за-начки всех чиновных лиц от рядового милиционера до министра. Они столько награбили, что Международному валютному фонду такие деньги и не снились».
Вот она, пресловутая украинская хозяйственность, известная во все времена на обширных просторах нашей некогда общей родины как хохляц-кая прижимистость.
В 1977 году я впервые оказался в Крыму и был поражён изобилием всяческих товаров. Это был рай по сравнению с убожеством на Урале. Здесь свободно лежали любые сигареты (мы курили исключительно челябинскую «Приму»), любой чай от индийского до цейлонского. В соседнем с гостиницей продовольственном магазине румяный и толстый продавец навязывал мясо, призывно хлопая ладонью по свиным и говяжьим ляжкам. Единственный магазин в нашем ракетном городке замечательно пустовал, лишь изредка выкладывая на полки мослы, свиные рыла да уши. Целые поколения уральцев в глаза не видели сыра – здесь он валялся в большом ассортименте и в любых количествах. Смешно сказать, у нас даже обыкновенное растительное масло было почти раритетом.
Мой коллега щирый украинец Вова Голубко говорил мне: «Если бы мы, украинцы, не кормили всю страну, на Украине давно был бы коммунизм». Странно, но я почему-то не помню в наших магазинах ни одного украинского товара. Но если и действительно кормили, то хреновенько-хреновенько.
Володе принадлежит целый свод замечательных высказываний о «нэньке», естественно, по всем параметрам превосходящей нищенскую Россию. «Идёшь по русской деревне – пустые улицы. Где скот, где птицы? У нас на улице не пройти из-за скотины».
- Но ведь скот, - возражаю я, - кушать хочет. Где достать столько корма в деревне?
- Ну, а на Украине это просто. У нас в селе выпишет мужик, скажем, 9 килограммов комбикорма, а домой привезёт целую машину.
Стала «нэнька» независимой – и пропали корма. Зато на улицах Киева появились люди с плакатами «Москаль, отдай мою колбасу!» А москаль, родненький мой хохол, и в глаза не видел твоей колбасы.
Был я как-то в командировке в славном городе Киеве. Вышел из магазина с приличным шаром сыра, стою, любуюсь. А рядом старушка-божий одуванчик на меня смотрит.
- Хорошо живёте, - говорю ей. – У нас в России с сыром плоховато…
И вот что отвечает мне старушка:
- Так ведь кацапы робить не люблят. Воны тильки горилку пьют. Звит-киля же сыру взяться?
Ещё бы не трудяги – такой котлован под Чёрное море выкопать!
И ещё одну ценную для ЕС информацию сообщил мне В.Голубко. Ока-зывается, Россия торгует украинским газом, потому что он добывается украинцами. Правда, из недр России, но это уже незначительные детали для потомка укров, между делом воздвигнувших египетские пирамиды.
…Прошли какие-то двадцать лет незалежности, и трудоголики-украинцы стали самым нищим в Европе народом после португальцев. Это что – коммунизм по-украински?
Вова, поехали жить в Хохляндию! Интересно, избегну ли я гиляку, если скажу бандеровцам или иным истинным украм, что великая Киевская княгиня Ольга и её внук Владимир Красно Солнышко, столь почитаемые ими, родились в славном городе Пскове, то есть мои земляки?
Х х х
Сижу я вчера за обеденным столом, и вдруг дочь ставит передо мной блюдо с аккуратно нарезанным лимоном. Надо сказать, я не очень жалую фрукт за агрессивно кислый вкус и горечь корки. «Киси гази газя», говаривала моя матушка, вкушая плод. Слова эти, несмотря на невразумительность, довольно точно соответствовали моменту. Однажды я спросил, что они могут означать. Оказалось, в переводе с детского лепета на взрослый язык фраза звучит так: «Мама, крысьи глаза на нас глядят». Ничего себе!
И тут матушка рассказала, что перед войной мы жили в деревне в коммунальном доме, принадлежавшем совхозу. В соседях с нами жила молодая семья с ребёнком. Когда родители отлучались из дому, ребёнка устраивали на полу, а рядом ставили посуду с едой. И когда родители уходили, из недр дома в гости приходила большая крыса и помогала малышу справляться с едой. Об этом родители узнали, вняв, наконец, лепету и устроив засаду. Но самое замечательное заключалось в том, что во время трапезы ребёнок гладил крысу, к её, должно быть, немалому удовольствию.
Х х х
Буквально на днях мне стукнет 80 лет. Господь меня миловал, и букет моих хворей невелик, но одна болячка на протяжении долгой жизни беспо-коит чуть не ежедневно и ежечасно, а к старости она совсем обнаглела. Я имею в виду боль в пояснице, которую обрёл в юности. Но травма позвоночника напоминает мне и о светлой полосе в моей жизни – о первой любви.
… В студенческие годы весь июль и весь сентябрь мы находились на сельхозработах в деревне. Зато июль и август были наши – после деревни мы отправлялись по домам на каникулы.
И вот я дома. Был чудесный летний день. Я вскочил на велосипед и помчался к горячо любимой девушке, по которой томился несколько меся-цев.
- А она ушла на пляж с друзьями, - сообщили домашние.
Я помчался туда. И тут меня ожидал удар: моя любимая девушка с подругой и двумя парнями весело хохотали, сидя в тенёчке под кустами. Отелло выскочил из меня и гневно крикнул:
- Лиля!
Хочется думать, что затрепетали все, а Лиля вскочила, подбежала ко мне и привычно села на раму. Мы приехали на «наше» место в недальнем лесу. Она спрыгнула на землю и бросилась в мои объятья. А потом поведала, что ребята эти – ленинградские студенты и что – да! – один из них «ухаживает за мной, но он знает, что люблю я только тебя».
Шире – дале. Оказалось, что «претендент» ещё и удалец: запросто прыгает в Свирь с водонапорной башни у шлюза!
Я знал, что до воды с башни метров четырнадцать. Для человека слу-чайного высота запредельная. Но я-то прыгал и раньше, правда, с высоты едва ли больше пяти метров.
На другой день я подался в сторону той самой башни. День был на редкость жаркий, и река кишела народом. В стильных плавках, в голубой резиновой шапочке на голове, я, красивый и стройный, взошёл на самый верх и глянул вниз. Ё-моё! Неужели?… И тут мой взгляд упал на берег. На-род, забыв обо всём на свете, смотрел в мою сторону. Что мне оставалось? Я подошёл к краю площадки и после короткого мандража рухнул головой вниз.
Всё произошло как нельзя лучше.
…А ближе к вечеру, когда берег опустел, повинуясь непонятному чув-ству, я решил повторить прыжок, но уже без свидетелей. И он оказался неудачным: я стал падать на спину. Я знал, что падение в воду с такой высоты равнозначно падению на асфальт и изогнулся, чтобы войти в воду сложенными на головой руками. Приводнился скобой на лицо и грудь, а при входе в воду почувствовал резкую боль в пояснице.
С разбитым в кровь лицом, с нестерпимой болью в пояснице, рыдая во весь голос, поплыл вниз по течению.
Но жертва была не напрасной: любовь моей дивы достигла пика и па-мять обо этом всегда со мной.
Попробовать, что ли, випросал?
- Клеветон
Наслаждение шопингом
Вот говорят, русский язык, дескать, велик и могуч. Чушь собачья! Но как может быть великим язык, если нет в нём таких чудесных слов, как уик-енд, флешмоб, ланч и даже, извините, селфи? А где, спрошу я, шопинг? У нас это всего лишь поход в магазин, а у них шопингом можно даже наслаждаться! Ну, если по-честному, можете вы наслаждаться походом в магазин? Вот то-то. А по-настоящему культурные люди, даже в России, могут! Или, скажем, стронгмен и пауерлифтинг? По-туземному, силач и тяжёлая атлетика! Какая гадость. Ни тебе культуры, ни изящества! Или возьмите, например, «утренний фреш». Прелесть! А по-русски, утренняя свежесть, и всего-то. А тут «фреш» - чудо. На самом-то деле имеется в виду утренняя зарядка. Кстати, а чем хуже «морнинговая зарядка»? Даже точнее.
А где в великом и могучем изящное слово «сэлфи»? Что это такое? Думается, это рассказ о себе. Есть в подлом языке нашем такое выражение: людей посмотреть и себя показать. Видимо, вот это второе и есть cэлфи, при желании легко переходящее в выпендрёж, что мы и наблюдаем, даже включив наше родное миасское телевидение.
И подумать только, как много автор этих строк потратил бумаги и чернил, пытаясь что-то рассказать на этой поганой москальской мове! Точнее украинцев, не знающих в большинстве своём никакой другой мовы, и не скажешь.
И подумал я: а не попробовать и мне на старости лет рассказать что-нибудь людям на этом новоязе, употребляя современные лингвистические изыски. Например, о путешествии в родную деревню. Итак,
ТРЭВЕЛ В РОДНУЮ КАНТРИ
Наконец-то я в Санкт-Петербурге! Причём не как-нибудь, а на халяву – в командировке. До моей родной кантри всего-ничего: каких-нибудь 400 километров. Это вам не три тысячи за свои любезные. А ведь уже в ближайший уик-енд там будет широко отмечаться Яблочный Спас и по традиции именно в мою кантри соберётся весь пипл из окрестных вилиджей. Вот это будет флешмоб!
Итак, я заскочил в первый же бас, идущий прямо до дому, и как ис-тинный тревеллер помчался по отличному союзному траку на юг, ныряя вместе с басом с хилла на хилл.
И вот я дома. Однако зная, что в нашей варварской стране флешмобы всегда сопровождаются мордобитием (фэйсбрекингом-?), решил перестраховаться и отправиться на флешмоб с кем-нибудь из старожилов. И такие нашлись. Из районного городка к моим соседям Боре Шахно и Вове Ковренку на холидей приехали сыновья. На вид это были настоящие стронгмены. Так и оказалось, оба они занимались не только пауерлифтингом, но и бодибилдингом (естественно, не без шопинга).
На другой день спозаранку после, сами понимаете, утреннего фреша и ланча, мои новые френды зашли за мной.
Флешмоб поражал обилием пипла разных полов и возрастов. Все были разодеты в пух и прах. После того, как пипл всё схавал и сдринкнул, начался традиционный фэйсбрекинг. Но продолжался он, опять же по традиции, до первой крови (попросту говоря, до фёст блуда). Я и мои молодые френды, усталые, но довольные холидеем и, естественно, роскошным флешмобом, отправились домой. И сэлфи удалась и фёст блуд текла не из наших носов.
И вот я в Питере. Переделав все дела, отправился на Невский, где флешмоб неисчерпаем, как атом. От пуза, образно выражаясь, насладился шопингом. Скажу больше, шопингом я не только наслаждался, но и лакомился – купил себе бьютифулные шузы. А наутро сел в аэробус и отправился во флайт до Челябинска, не сомневаясь, что там меня встретят настоящим уральским вэлкомом.
БРЮС МИРРЕН (для друзей борис миронов)
Сами понимаете, одно к другому не идёт: такой текст глупо подписы-вать туземным именем. Не могу ударить лицом в грязь перед нашими родными теледивами Вирджинией Грэй и Дианой Майер.
* * *
Р.S. Описав таким необычным для себя макаром поездку на родину, я вдруг вспомнил, что макаронический стиль – не новинка в русской литера-туре. Откроем книгу Л.Тимофеева и Н.Венгрова «Краткий словарь литературоведческих терминов» (M., Учпедгиз, 1955 г.)
«Макаронический стих – стих, нарочито насыщенный иностранными словами … высмеивает людей, раболепствующих перед иностранщиной… Пример макаронического стиха:
Адью, адью, я удаляюсь,/ Люэн де ву я буду жить,/ Мэ сепандан я по-стараюсь,/ Эн сувенир де ву хранить! (люэн де ву – вдали от вас, мэ сепандан – однако).
К макароническому стиху прибегали советские поэты В.Маяковский, Демьян Бедный и многие другие. Таким стихом написано сатирическое сти-хотворение Демьяна Бедного «Манифест барона фон Врангеля»:
«Вам мой фамилий всем известный,/ Их бин фон Врангель герр барон./ Я самый лючший, самый шестный/ Есть кандидат на сарский трон!/... Вы в кирхен пудете молиться/ На мейне русише туша!» Ну, и так далее.
Б.МИРОНОВ.
К О Н Е Ц