Камень сердолик. Глава вторая. Окончание

Борис Бем
5.

ДОЖИТЬ  ДО  ЗАКАТА...

Июль 1942 года.

     В землянке было жарко и душно. В воздухе висел стойкий запах табака. Командир батальона майор Черкасов сидел за полевой картой и красным карандашом отмечал квадраты, откуда предстояло скорое  наступление. Командование Ленинградского и Волховского фронтов  приняло решение  идти навстречу друг другу, чтобы воссоединиться. Ленинград до сих пор находился в тисках окружения, и прорвать кольцо  вражеской блокады была одной из главных задач Генерального  штаба.
     В новенькой,  с иголочки,  форме в землянку вошел незнакомый молодой офицер и   представился комбату по форме:
     – Разрешите обратиться?
     – Разрешаю!
     – Лейтенант Попов. Прибыл после окончания пехотного училища для дальнейшего продолжения службы. Вот мое предписание!  – Леонид протянул командиру запечатанный пакет.
     – Явился – не запылился. Ну, здравствуй, сынок! Да не стой ты как истукан. Вольно!
     У Черкасова с похмелья трещала голова, пересохшие губы потрескались, вздутые мешки под глазами красноречиво выдавали усталость. Майор налил из графина в большую кружку воды и залпом осушил ее.
     – Вовремя  ты прибыл, Попов. У нас как раз тут жаркая баня намечается, но это не то, что ты подумал. На днях вступаем в бой. Ждем приказа из полка. На нашем фланге будет и вправду жарко.  Примешь второй взвод, там сейчас временно командует сержант Карпович.  Политрук Кулаков тебя проводит. Ну а вечером жду на огонек. Попьем вместе чайку, да погутарим о жизни.
     Лёнька с политруком вышли из землянки и направились к расположению взвода.
     – Давай, лейтенант, познакомимся поближе. Я – Петро. До войны жил в Киеве, работал инструктором в райкоме комсомола. Так что и здесь служу по специальности, поднимаю солдатский дух и зову на подвиги.
     Петр Кулаков оказался довольно  разговорчивым и жизнерадостным парнем. Он умело разбавлял свою речь остроумными шутками и совсем скоро полностью расположил к себе Лёньку.
     Но, закурив самокрутку,  Кулаков посерьезнел.
     – С начала лета ты во взводе шестым будешь. Пятеро полегли, хорошие ребята были. А статистика фронтовая, если ей верить, еще жестче. В среднем взводные живут в условиях боевых действий  только три дня, ротные до месяца и больше, тут как кому повезет больше, а уж старших офицеров эта самая статитстика касается меньше всего. Потери среди них намного ниже. А  о генеральском составе я уже не говорю. Самый главный удар несет  окопная линия. Так что, парень, будь готов и к встрече с Богом, но лучше не надо.
   Кулаков вновь запалил потухший хабарик и продолжил:
     – Помнишь, Лёня,  песню? Там такие слова: «Умирать нам рановато, есть у нас еще дома дела!»
     – А я, Петро,  и не собираюсь в покойников играть.  Мне на роду написано жить долго. Мой дед преставился на девяносто пятом году жизни.
     – Ого! Силен твой дед! Значицца,  еще повоюем!
     Леня добродушно улыбнулся своему новому сослуживцу и бережно дотронулся до нагрудного кармана, в котором лежала фотка любимой. Он делал это  уже «на автомате» несколько раз за день,  ритуал  вошел в привычку еще с училища.
     – Вот такие дела, брат! Никакая вражеская пуля меня не возьмет.  Я заговоренный.
    Петро строго посмотрел на новоиспеченного командира взвода и наказал:
     –  Смотри, парень,  не шуткуй! Пообтесаться бы тебе надо, привыкнуть к окопной житухе. Излишняя лихость здесь противопоказана, только трезвый расчет. Ты вот что, дружок! Когда пойдем в бой, я тебя поддержу. В остальных взводах ребята обстрелянные, в опеке не нуждаются, так что  за твоим боевым крещением я зорко понаблюдаю.  Лады?
     – Ну уж нет, политрук, так дело не пойдет. Я командир или нет?  Именно я должен вести бойцов в бой, и никто другой.
     – А тебя  от командования никто отлучать не собирается. Просто я буду рядом...
     Петро встал с поваленной березы, поправив фуражку:
     – Главное, лейтенант,  прожить от восхода до заката, а это значит,  стать на день старше. А что новый день тебе преподнесет,  не только от Бога, но и от тебя зависит.   Ты же сам говоришь, что из породы везучих. Что-то разболтались мы  тут с тобой. Пойдем, парень, я тебя представлю бойцам. По всей форме представлю. Как положено!

6.

ПЕРВЫЙ ПОЧИН

      Лейтенант Попов сидел в окопе и в старенький  обшарпанный бинокль наблюдал за противоположной стороной.  Лёньку  переполняла гордость. Вчера на постановке задачи было объявлено, что его батальон будет принимать участие в бою в качестве отвлекающего маневра.  В это время армия  уже  вела активные боевые действия в районе Урицка, а соседние дивизии сосредоточились на Колпинском фланге. Первая Краснознаменная танковая бригада сумела освободить населенный пункт Старо-Паново, что почти у городской черты Ленинграда. На этом участке ожидали прорыв небольшой группы танков противника, а главный удар планировали нанести в двадцати километрах севернее. За эту неделю интенсивной подготовки Лёнька перезнакомился со всем личным составом. Его бойцы, а их было двадцать восемь человек, все, как на подбор, были настоящие смельчаки. Самому молодому солдату  недавно исполнилось  девятнадцать лет, остальные  были  постарше, но имелись  бойцы и средней возрастной группы. Лёньке приглянулся  лысоватый толстячок ефрейтор Палкин. На свои сорок лет он,   конечно,   не смотрелся, выглядел значительно моложе, но каким же ловким он был!  На учебных стрельбах показал почти стопроцентный результат. А рядовой Бянкин?  Всего четыре месяца воюет,  а  на груди уже красуются две медали. А сколько еще будет? Да с такими ребятами не танки подбивать, а в рукопашный бой не страшно ввязаться...
     Немецкие танки появились на опушке редкого леса в восьмом часу утра. Подпустив машины поближе к противотанковому рву, Лёнька поднялся на бруствер и, увлекая за собой бойцов,  пополз к первой линии  траншеи. Противник пустил в сторону   пехоты артиллерию. Снаряды безадресно ложились тут и там, поднимая за собой брызжущие осколками фонтаны черной земли и дыма.  А вот и первые потери:  покачнулся и упал рядовой Карпов.  В глубокую воронку, где лежали еще двое бойцов из Поповского взвода, попал минометный снаряд. Танки вплотную приблизились к ротным позициям. Лёнька  приподнялся изо рва и на расстоянии примерно восьми метров метнул гранату под гусеницу танка,  потом,  замерев на мгновение, изловчился и бросил бутылку с зажигательной смесью. Танк продолжал тарахтеть, но  спустя несколько секунд замер на месте. Искореженные взрывом траки расползлись, а язычки пламени уже лизали броню.
     Целых шесть часов отбивала рота эту танковую атаку. В бою было подбито семь машин.   Младшего лейтенанта  настолько захватил командирский азарт, что он,  оглохший от свиста пуль и снарядов,  не слышал, как подоспели  на помощь  бойцы из соседнего стрелкового батальона. Превращенные в металлолом танки  так и остались стоять на поляне, а остальные экипажи стальных машин с крестами на броне повернули вспять и скрылись за горизонтом. Лёнька, весь перепачканный в грязи и пыли, ползком вернулся на исходную позицию и,  обессиленный, буквально  скатился в траншею. Его ловко подхватил на руки политрук Кулаков.
     – А ты,  брат, оказывается не промах. Я ведь за тобой давно наблюдаю. Хорошо поработали бойцы, особенно отличились на правом фланге. Солдаты из первого взвода подбили три «Тигра».  Что ж, свой лицевой счет ты сегодня открыл. С почином тебя, летеха! Как вернемся на базу, остограммимся. И это не обсуждается.
      – Да я, Петро, и не пью совсем. Кроме кваса и клюквенного морса ничего другого   не пробовал. Разве что пивом побаловался однажды, так оно мне и не понравилось совсем.
      – Ничего, старина, привыкнешь. Ты же советский офицер.
     Кулаков звонко щелкнул пальцем по кадыку и выдохнул:
     – Не пьет, родимый, только покойник, но и он не против, когда водочкой окропят его могилку. Есть такой обычай на Руси...


7.

ЗДРАВСТВУЙ, МАМА!

     Прогнозистом политрук Кулаков оказался неважным. Лёнька воевал уже почти месяц,  и цифровая выкладка оказалась  неточной. За это время командир взвода видел много случаев смерти и привык к ней  относиться   по-философски. На войне не только стреляют, но и убивают тоже. Кто хитрее и ловчее, тот и обманет костлявую.
     Части дивизии, в которой воевал Попов,  были переброшены с Лиговской линии обороны на Синявинский участок фронта. Там ожидалось направление главного удара немцев.  Фашисты все еще надеялись взять город трех революций до наступления осенних холодов. Лёнька уже вошел в командирскую роль, своим взводом  он управлял довольно искусно,  с озорным  юношеским задором.
     Вот и сейчас.  Раннее утро.  Стоит тишина,  правда,  очень короткая,  скорее всего,  затишье перед бурей.  Сам не  зная почему,   парень вдруг  вспомнил, что сегодня,  девятнадцатого августа,  день рождения его мамы!  Такой день! Мамин день рождения нередко совпадал с праздником Яблочного Спаса.  И сегодня мама  непременно затеяла печь пироги с яблоками. Ленька зажмурился, представляя, как на  столе в горнице  пыхтит начищенный до блеска самовар,  мама расставляет праздничные чашки и  блюдца  из горки, которые достает только по исключительным случаям.  Ветерок из открытого окна треплет ажурную занавеску,  кот Васька лениво разлегся на подоконнике и прикидывается спящим.  А маманя,  румяная от жара печи,   в яркой ситцевой блузке,  разрезает еще горячий ароматный пирог,  изредка бросая взгляд  на крыльцо – не идет ли почтальон?   Не несет ли долгожданное письмецо от  сыночка?   
     Вот незадача… Уже пошла вторая неделя, а он так и не может дописать ей письмо. Только и успел накарябать химическим карандашом с тупым грифелем:   «Привет с фронта. Здравствуй,  мама! Как ты поживаешь? В первых строках своего письма спешу сообщить тебе, что я жив и здоров. Воюю с врагом под Ленинградом. В прошлом бою подбил немецкий танк...».     Дальше письмо обрывалось. Закончить его Лёнька  решил  в минуты затишья.      
     Утренний бой опять начался с артподготовки. Попов уже привык к свисту снарядов и,   пригнувшись, довольно сноровисто  передвигался по позиции. Когда пошла первая колонна немецких стальных машин,  Ленька  сидел с рядовым Бянкиным в глубокой воронке близ широкого противотанкового рва и готовился к бою.  Хотелось пить. Бянкин протянул командиру свою алюминиевую фляжку.  И в тот момент, когда Ленька жадно присосался к горлышку, у края воронки разорвался мощный снаряд. Он услышал только взрыв, дальше сознание отключилось. Фонтан рыхлой земли засыпал  обоих так, что тела утонули в воронке, видны были только лица. Сколько прошло времени, Попов не помнил, только открыв глаза,  почувствовал в животе  сильное жжение. Ощущение было такое,  словно кишки  залили  крутым кипятком.  Лёнька сделал попытку приподняться,  и тут вдруг понял,  что произошло.  Осколок снаряда попал  прямо в живот.  Лейтенант  сделал еще одно усилие и, с трудом приподнявшись,  оглянулся.  Недалеко от него  лежало  безжизненное тело рядового Бянкина.
     Голова кружилась так, что все плыло перед глазами, а в животе продолжало клокотать и пульсировать. Лёнька грязной ладонью провел по тому месту,  откуда рвалась наружу склизкая, перемешанная с кровью кишечная масса,  и ему  стало по-настоящему страшно. Умирать никак не входило в его планы.      «Вот тебе, дурашка, и  обманул смерть.  Черта с  два.  Она хитрее   тебя оказалась, лейтенант Попов».      Перед глазами проплыло смеющееся лицо Ленки.  Уже теряя сознание,  Лёнька привычно  дотронулся  правой ладошкой до кармана гимнастерки,  где лежала фотография девушки,  и тут жизненные силы окончательно оставили его.  Небо качнулось и упало на землю.   А глаза, Лёнькины голубые глаза,   заблестели стеклом.


8.

ЗА УПОКОЙ ДУШИ РАБА ТВОЕГО...


     Только что прошел сильный ливень. Влажный воздух источал свежесть, а на дальних березах  безмятежно чирикали птички.  Младший сержант похоронной команды  Илья Коптев, уже поседевший дядька, на вид которому было лет под пятьдесят,  с носилками брел  вдоль заболоченной поляны.  Вместе с напарником   Константином  он собирал  трупы бойцов, которыми после боя  была усеяна покореженная земля. Подойдя к развороченной воронке, сержант заметил в ней два полузасыпанных землей тела.
     – Костян, иди сюда. Здесь еще двое.  Помоги мне.
     Он бережно снял с  шеи одного из погибших солдат медальон,  вчитался в буквы и взмолился:
     – Свят, свят…  Восемнадцать лет всего лишь пацану было!  Аккурат,  как  моему Алешке...
     Младший сержант Илья Коптев  еще перед майскими праздниками получил печальное известие о гибели  собственного сына.    Переживая свое отцовское горе,  он вновь разволновался, увидев в лице мертвого  лейтенанта еще не подернутое воском лицо мальчишки – ровесника своего погибшего  сына.   «Надо бы передать медальон в штаб, да похоронить хлопца с почестью».
     – У тебя там, Костян,  не завалялись ли часом  пару глотков чемергеса? Давай помянем раба Божьего Леонида.  Царствие ему небесное.
     Коптев по-христиански перекрестился и вновь бросил взгляд на офицерский медальон.
     – Пусть земля  будет тебе пухом, сынок!



9.

ПРЕДСТАВИТЬ К ОРДЕНУ  КРАСНОЙ ЗВЕЗДЫ ПОСМЕРТНО

20 августа 1942 года.  Ленинградский фронт.

     Вечер выдался на удивление спокойным и очень тихим. Последнюю неделю бои на Синявинских болотах велись практически непрерывно, разве что с небольшими часовыми паузами.  Командир стрелкового батальона Черкасов сидел  за  колченогим письменным столом в штабном блиндаже и пил чай с баранками. Его давно небритое лицо осунулось, воспаленные от бессонницы глаза были налиты кровью. В комнату вошел политрук Кулаков и положил на стол списки погибших и раненых за день бойцов. Пробежав глазами длинный список, майор задержал взгляд на фамилии Попов.
     – Как, и новичок здесь?
     – Погиб смертью храбрых наш Лёнька,  товарищ командир. Не сберегли парня.
     Запалив папиросу,  комбат задумчиво выдохнул:
     – Жаль пацана. Он  ведь и месяца не провоевал. Ох, как жаль. Я с ним и по душам не успел  поговорить, приглашал тут почаевничать, а он, чудак,  постеснялся.  Ты вот что, Петро!  Напиши-ка его матери теплое письмо, только нормальным человеческим языком – не утешное, но и не пафосное. Подбери, дружок,  слова особые. Он ведь у нее один был, ты не знаешь?
     – Не знаю. Товарищ командир. Спросить не успел. Не до того было.
     – Понятно… И вот что еще! Ходатайство от ротного о представлении Попова к награде я сейчас подпишу. Думаю, что  орден Красной Звезды станет для его родственников  каким-никаким,  а утешением.  Молодым он был,  зеленым. И жизни не успел повидать,  а герой! Даже танк подбил. Жаль,  что приходится награждать не при жизни.  Значит, напишешь?
     Майор замолчал, опустил голову  и как-то  сразу ссутулился. Затем дернул ворот гимнастерки, лицо его перекосилось.
    – Пойду-ка я  к медикам оздоровляться, может таблетку какую дадут на язык?
     Комбат закрыл за собой дверь, а политрук Кулаков вынул из глубокого кармана галифэ алюминиевую фляжку и с жадностью сделал несколько глотков.
     По щеке Петра текла предательская слеза. Он резко смахнул ее ладонью и смущенно подумал:  «А ведь я так и не приучил Лёньку к спиртному, не успел. В моей памяти он теперь навсегда  останется безусым мальчишкой, любящим сладкое. Да и клюквенный морс он тоже очень любил...».


     Вместо послесловия:

     Работая над этим рассказом, я настолько сроднился с литературным героем, что всерьез  поверил, что я и есть Лёнька Попов. По-настоящему вжился в его образ. Много раз в своих мыслях я возвращался к  Ленке Снеговой, представляя себе, как она теперь выглядит. Да и жива ли она?  Ведь ее возраст,  наверно,  уже довольно почтенный –  к девяноста годам, не меньше.  А если она жива, то я мысленно рисую себе вот такую картинку…
     Сидит за обеденным столом сгорбленная старушка, пьет чай с вишневым вареньем и рассматривает альбом  своего детства.  Вот она с родителями, а на другом снимке  на полянке со школьными друзьями. А тот, что крайний справа на снимке,  это ее  славный дружок, вечный романтик Лёнька,  мечтающий о профессии геолога.    Елена  Ивановна тяжело поднимается, подходит к комоду  и достает  из ящика камешек красновато-оранжевого цвета… Лёнька говорил, что этот минерал называется сердолик. Женщина бережно обтирает камень бархатной тряпочкой.  Да и Лёнькина записка с признанием в любви тоже сохранилась. Старушка смахивает слезу,  подносит камешек к губам и возвращает его обратно на место. Лёнька до сих пор живет в ее сердце и  будет жить до тех пор, пока у нее навеки не закроются глаза.
   Как это здорово-любить по настоящему! Любовь,верность,жертвенность-все это не иначе,как Божий промысел!...


***

               
    ... Так уж вышло, что я, как и мой литературный герой, пристрастился собирать камни. Сейчас  у меня образовалась приличная коллекция. Среди камешков есть и агаты, и лазуриты, и аметисты. Не так давно я ездил на отдых в Хорватию. Там  на одном из городских базаров  купил камень сердолик.  С тех пор он всегда со мной.  Уже по привычке дотрагиваюсь до нагрудного кармана,  где лежит камешек, и  делаю  повторное признание девочке из далекого  Лёнькиного отрочества:  «Я люблю тебя, Лена!»  От волнения и осознания того, что я живу на этой грешной земле  за себя, да и за Лёньку тоже,  меня охватывает нервная дрожь. Я вновь, в который уже раз заставляю себя поверить в то, что не лейтенант Попов,  а именно  я не вышел из того последнего боя.  Ведь сердце – оно вещун.


г. Кельн, Германия, 2014 год.

 P-S:  Господа с крикливыми и уродливыми никами! Не заходите, пожалуйста, на мою страницу. Я не нуждаюсь в таких читателях,и тем более, в отзывах. Буду Вам очень признателен. Моя страница предназначена для вдумчивой и серьезной читательской аудитории.