Су Джин придерживает рукой потяжелевший живот. Ей страшно. Страшно и стыдно. В деревне в ее сторону смотрят косо, но пока молчат. Скоро она уже не сможет скрывать следы своего позора под мешковатыми платьями. Скоро дитя родится и разрушит ее жизнь и жизнь его любимого.
Су Джин давно плевать на себя. Она — всего лишь бездетная вдова без роду без племени. Кого ей стыдиться? Соседей?
Но Ун Линь — другое дело. Он отец семейства. Никто не должен знать о том, что они совершили. Он и сам это понимает. Поэтому не говорит с ней, поэтому, встречая на улице, отводит взгляд.
Думая об этом, Су Джин гладит живот. Дитя резко пинается, и женщина оседает на тропу, болезненно застонав. Сильный. Такого не убьешь отваром кореньев, которому ее обучила мать. Такой не умрет при родах. Такого не скрыть после рождения, нет. Его крик будет слышен через тонкие стены дома.
Почему боги подарили ей такого сильного ребенка именно сейчас, через много лет после смерти мужа?
Она вспоминает предыдущих детей — маленьких, синих, тихих. Вспоминает свои ноги, испачканные кровью и печальные глаза повитухи. Вспоминает, что так и не успела подержать их на руках.
Вновь поднимаясь на ноги, она продолжает идти в гору. Так или иначе, этого ребенка ей придется убить. Жаль, что своими руками она этого сделать не в силах. Не потому, что это ее родное дитя, нет. Своих детей она привыкла хоронить. Это дитя Ун Линя. Частичка ее любимого, растущая в ней. Осознав это, Су Джин ушла из деревни и отправилась в горы, в священный лес Бога, Дарящего Покой. Пусть лучше он оборвет жизнь ее нерожденного ребенка.
Широкая тропа вьется по склонам горы, заросшим кустарником и высокими деревьями. Су Джин помнила, как по этой тропе ехала телега с ее мужем, медленно умирающим от неизвестной лихорадки. Тогда она не пошла следом. Боялась, что он заразит и ее, и она умрет так же быстро и мучительно, прогнив изнутри. Впрочем, муж и не захотел бы, чтобы она шла следом. За годы, проведенные вместе, они стали друг другу чужаками, терпящими друг друга лишь из-за глупых, унизительных правил. Даже в самом начале, после свадьбы, муж прикасался к Су Джин так, словно она была холодной, склизкой рыбиной. А девушка, не знавшая доселе мужских ласк, думала, что так и должно быть. Потом уже, много лет спустя, встретив Ун Линя, она поняла, что бывает иначе.
Женщина снова оседает на землю, но на сей раз не от боли, а от усталости. Она надеется, что прошла большую часть пути — силы иссякают, а солнце клонится к закату. Что может случиться с одинокой, ослабевшей женщиной в диком лесу? На миг представив это, Су Джин поднимается. Нужно добраться до храма у границ заповедного круга. Там ей дадут приют и обогреют. Только надо добраться.
Когда ночь вступила в силу, и последние лучи солнца угасли, а огни храма уже появились перед ней, ребенок толкнулся вновь. Падая на землю, Су Джин чувствует, как по ногам струится горячая жидкость, а тело выламывает судорога. В этот момент она начинает кричать.
***
Потом, много часов спустя, измотанная и сонная, Су Джин будет думать, что ее нашли чудом. Подумать только, монахи услышали ее крик и даже успели донести до постели прежде, чем она родила. А сейчас она впервые держит на руках сына. Свое дитя. Дитя Ун Линя. Смотрит на его крошечное, сморщенное личико, на его ручки, стиснувшие прядь ее волос. Она нежно прижимается губами к его лбу и не может отпрянуть. Ей кажется, что если она замрет, то время застынет вместе с ней. Но этого не происходит.
Она тихо выскальзывает из храма за пару часов до рассвета, когда все еще спят. Сын дремлет в ее объятиях, завернутый в одеяло. Су Джин тихо молится, чтобы он не проснулся и не перебудил плачем монахов. Стены храма остаются позади, и женщина вступает в лес — темный, жуткий, затянутый туманом. Сердце то колотится сильнее, то замирает на миг, скованное ужасом. Спина покрывается липким, холодным потом, кровь стучит в висках, руки сводит от тяжести, но Су Джин не останавливается и не поворачивает назад.
И вот сквозь деревья пробивается свет. Прищурив глаза, Су Джин выходит на поляну. Все деревья увешаны большими, тяжелыми фонарями, горящими круглый год. Су Джин никогда не видела столько стекла такой тонкой работы — кажется, тронь, и разобьется, лопнет, как мыльный пузырь. Она даже боится считать, сколько масла здесь расходуется. Ей, наверное, на всю жизнь хватило бы того, что сжигают здесь за сутки. Здесь тихо, ни звуков, ни движений. Лишь золотистый туман скользит по земле, окутывая большие, кривые корни старых деревьев. Все так, как было много лет назад, когда Су Джин впервые увидела это место.
Она тогда была совсем девчонкой. Ее бабку с другими стариками повезли в святилище на последний отдых, и мать Су Джин, будучи жрицей храма, отправилась с ними. Дочь она взяла с собой.
В храме стариков переодели в белые одежды последнего сна. Им помогли добраться до поляны, где помогли устроиться среди корней деревьев. Там Су Джин в последний раз обняла бабушку, прежде чем мать, сжав ее плечо, увела дочь из леса. В храме же ей строго-настрого запретили возвращаться в лес. Но стоило погаснуть лучинам, освещавшим узкие коридоры храма, как Су Джин выскользнула наружу и побежала в лес. Тогда она почти ничего не знала о Боге, живущем в лесу и о том, почему стариков оставляют там одних. Но ей хватило ума не переступать границы заповедного круга. Прижавшись к теплому стволу старого дерева, девочка искала глазами свою бабушку.
И тут она почувствовала Бога. За один краткий миг поляна переменилась. Туман рассеялся, замолк шелест листьев. Кажется, даже дыхания стариков больше не было слышно. Задержала дыхание и Су Джин.
Большой зверь появился неслышно. Его золотая шкура была изрезана светящимися полосами, а большую голову хищника венчали тяжелые оленьи рога. Там, где он ступал, по земле бежали трещины, а сквозь них, стелясь по земле и оплетая стволы деревьев, тянулись тонкие усики травы. Никогда и нигде больше Су Джин не видела ничего подобного.
Бог подошел к первому старику и склонился к его лицу. Су Джин видела, как мягкое дыхание зверя коснулось кожи и волос старика, и тот, закрыв глаза, обмяк. Так продолжалось раз за разом, и старики один за другим, проваливались не то в сон, не то в забытье, не то во что-то пострашнее. Девочка стояла у дерева, боясь пошевелиться или отвести взгляд. Она знала, что видит что-то запретное, что-то, что навеки наложит отпечаток на ее душу. Ей хотелось сбежать, но бежать было поздно.
Наконец, осталась только бабушка Су Джин. Девочка смотрела, как Бог подступает к старухе, как ее усталые глаза равнодушно следят за движениями зверя. Как губы старухи расплываются в улыбке, когда теплое дыхание зверя обволакивает ее голову, а потом черты лица словно расплываются, и старуха валится на землю, как тряпичная кукла.
Только тогда девочка понимает, что Бог не усыплял стариков. Он их убивал.
И, словно услышав ее мысли, зверь вскидывает голубые глаза и смотрит на девочку. Ледяной взгляд промораживает ее до костей, сжимает в тисках. Она не может ни двинуться, ни закричать.
Несколько секунд спустя он отводит взгляд и опускает голову, вгрызаясь в плоть старухи, а Су Джин бросается прочь.
С тех пор минуло больше четырех десятков лет, но воспоминания не стерлись и не поблекли. Но страх ушел, и Су Джин преступает границу священного круга. Сегодня здесь пустынно, и она идет, не скрываясь. Осторожно опустив дитя на землю, она кутает его поплотнее в одеяло и уходит, не оборачиваясь. И вновь замирает у границы круга, прижавшись к дереву, как и много лет назад, будучи ребенком.
Бог не заставляет себя ждать. Беззвучно он скользит к ребенку и склоняет над ним голову. Су Джин хочет броситься вперед, вырвать дитя из лап чудовища, но она понимает, что уже поздно. Дыхание обволакивает ребенка, и Су Джин кажется, что этот вздох выпивает жизнь из нее самой. Но тут младенец начинает плакать. Детский голос впервые за многие годы разрывает священную тишину горы, но не разрушает ее святость. Зверь смотрит на ребенка, и впервые в глазах чудовища Су Джин видит что-то живое.
Осторожно сжав зубами одеяло, Бог поднимает ее дитя. Развернувшись, он покидает границы священного круга. Плач сына затихает вдали, и Су Джин в бессилии сползает по стволу дерева. Ей кажется, что она совершила страшнейшую ошибку в жизни.
Много лет спустя Су Джин, ослабевшая и постаревшая, вновь покидает родную деревню, на этот раз — навсегда. Ее с другими стариками везут вверх по уже знакомой тропе. Она не волнуется и не боится. Страх смерти ушел много лет назад. Сейчас Су Джин просто ждет своей участи, как и ее спутники.
В храме им помогают сменить старую потрепанную одежду на мягкие халаты. Су Джин кутается в теплую, пушистую материю и радуется, что сейчас лето — она не замерзнет и в священном круге.
Прежде, чем наступает ночь, их отводят на поляну, и впервые Су Джин приходит сюда, уверенная в своем праве. Опускаясь в ложбину между заросшим мхом камней, она надеется, что Бог будет к ней милосерден.
Она терпеливо ждет часа, когда солнечные лучи погаснут, и небо окрасится в темно-синий цвет. Наконец, зажигаются звезды и фонари. Становится тихо, только ласковый золотистый туман обнимает, окутывает, словно ватное одеяло. Странно. Она не чувствует ни холода, ни влаги, только ласковое тепло.
Время течет патокой, протяни руку — увязнешь. Су Джин следит за бликами пламени в фонарях, слушает размеренное дыхание стариков и треск цикад.
Наконец, все меняется — звуки уходят, туман рассеивается. Даже огоньки за стеклами, кажется, задерживают дыхание.
Су Джин опускает голову, ищет глазами зверя с золотистой шкурой и голубыми глазами. Но его нет. И впервые за много лет тело старухи сковывает страх.
Навстречу ей из леса выходит не зверь, а человек. Он шагает беззвучно, словно не касаясь высокой изумрудной травы. И ветер, и листва, и люди вокруг замирают, затихают, когда он идет мимо. Мимо них, к ней.
Су Джин протягивает к нему трясущиеся руки, пытается подняться навстречу, но ноги не держат ее, и она сползает обратно в объятия травы.
— Это ты… — шепчет она, поднимая голову. — Это и правда ты… Я не знала, я не знала, клянусь…
На нее смотрит человек с лицом и глазами Ун Линя. Но там, за тонким стеклом зрачка, из глубины на нее смотрит не ее сын, а бог. И она понимает, что милосердной смерти не будет.