ХРАНИТЕЛИ КОЛЬЦА, Аркадий Славоросов
Опыт метафизического краеведения
газета Есть ВЫХОД, ноябрь, № 7, 1998
После московской Олимпиады время сделалось бесцветным и трудноопределимым, одна за другой последовали кончины вождей. С нашей метафизической топографией тоже происходило нечто расплывчатое и текучее: "тусовка" сделалась блуждающей, точнее не находящей себе места в этом изменившемся времени и пространстве. С десяток всевозможных кафе и сквериков примеривала на себя "тусовка", но все они приходились ей не по росту, ведь и сама она менялась исподволь, и в ней уже трудео было признать ту цветочную и солнечную системы Стрита и "Вавилона". Одно лишь место неизменимо оставалось за ней - летом старые и новые хиппи собирались на Гоголевском бульваре, под сенью величайшего в русской литературе мистика и "лайф-артиста". Здесь следует пояснить: в самом конце 70-х - начале 80-х, когда уже потянуло сквозь многочисленные щели сквозняками перемен, возникла на зелёной окружности Бульварного Кольца ещё одна арт-группа - "Дети Подземелья". "Дети" были говорящими - и даже пишущими - и основной их продукцией были эстетические манифесты, декоарации и прочие поэтические тексты того же рода. До сей поры контркультура была принципиально бессловесна, невербальна. Её интересовало то, что лежит за словами, за смыслом и предметами. "Дети Подземелья" впервые стали использовать словесные образы, исповедуя при этом концепцию "лайф-арта": сама жизнь, по их мнению, представала объектом искусства, биография должна была стать хэппенингом. Вполне рок-н-ролльная идея и вполне гоголевская. Больше того - иноческая, православная, ведь иночество было высшим художеством для христианина, подвижник в сотворчестве с Богом своим созидал из себя "новую тварь", божественный артефакт. Давно уже стало банальным сравнение контркультуры с крестовыми походами детей, но от этой банальности оно не стало менее точным. Несомненно схож с трагическим странствием средневековых отроков земной страдальческий путь вечного отрока и духовного мечтателя Николая Васильевича Гоголя. Печально взирал он на рсцветшую у его ног странную человеческую поросль.
А к середине 80-х на другой стороне Бульварного Кольца возник другой устоявшийся заповедник хиппизма - "Джанг". Маленькое кафе на Чистых Прудах при светско-индийском ресторане. Индийское заведеньице пропитанное запахом корицы и благовонных палочек, будто иронически полувоплощённая на Чистопрудном бульваре мечта о Катманду и шамбале, тайнах Тибета. Шуточка, достойная гоголевского "Ревизора", словно галлюцинация захипповавшего Хлестакова. Так меня лась топография вечного города: от прямолинейности Стрита до Кольца бульваров, ускользающего постоянно, сворачивающего с оглядкой через плечо - словно некий городской леший водил по кругу. Но Кольцо, обратите внимание, незамкнуто, разорвано, и в этом тоже сквозит по-московски глубокомысленный знак.
Между тем какие-то новые запахи витали в воздухе, и подспудное движение ощущалось в воровских закооооооооооулках первопрестольной. В году 85-ом грянула третья волна хиппизма. незадолго до того в российской молодёжной среде началось самопроизвольно то, что на Западе случилось лет тридцать назад: тут и там стали возникать разномастные молодёжные субкультурки - заимствованные панки, доморощенные нацисты, футбольные фанаты, рокеры (в смысле - байкеры) и рокеры (в смысле - рокеры), агрессивные люберы. Всё это смешивалось, трансформировалось, так или иначе взаимодействовало, но всё, что оказывалось не самодостаточным выпадало на удобренные почвы "Гоголей" и "Джанга". Третья волна, многочисленная, осмелевшая, разношерстная в целом скорее напоминала то, что в Америке называли "гранж", а в Британии "стрэнджерз" - сознательно деклассированная прослойка молодых людей со своей вызывающей эстетикой и без каких-либо объединяющих реальных ценностей.
А там рванула перестройка с совсем уже новыми феноменами, вроде сквоттерства или баскрства, путешествий хич-хайком по Европе, Америке, а то и Азии, ежегодных Rainbow фестивалей. Но это уже другие песни на других языках. "Джанг" с началом приватизации был закрыт, и толпы не очень чистой, анархиствующей молодёжи перекочевали на привычный Гоголевский бульвар и презираемый прежде, как аттракцион для провинциалов, Арбат, где и обретаются по сей день.
Конец ли это метафизического краеведения, сказать трудно: Москва - город непредсказуемый, постоянно меняющийся и очень живой. Что касается людей, населяющих эти исчезающие и вновь проступающие ландшафты, то судьбы их, как водится в России, почти всегда печальны, если не вовсе трагичны. Да ведь, как известно, у русского странника и выбор-то сакрально невелик: "налево шь - коня потеряешь..." - и как там дальше? Все мы рано или поздно оказываемся перед этим камнем; волосатые разве что чуть раньше, потому что сами искали его. Три пути ведут отсюда: путь вниз, прямо (срединный) и путь ввысь. Путь вниз угадать нетрудно - главная беда и ловушка хиппи: тяжёлые наркотики изрядно повыкосили земляничную полянку. Очень многие погибли, кое-кто доживает оскудевшую жизнь в мерцающем, непроглядном тумане "кайфа", с иными же произошли кошмарные метаморфозы полного перерождения в нечеловеческие существа. Кто-то благодаря наркотикам канул в криминальное подполье, сделался мелким городским уголовничком. Кто-то умудрился перебраться с опиатов на родной и доступный алкоголь, и теперь бомжует, приторговывая газетой "Есть ВЫХОД".
Некоторые сумели вовремя остановиться, избрав срединный путь - семьи, быта, старого рок-н-ролла, ностальгических воспоминаний: невесёлый путь стареющего хиппи. И третий путь - путь тех, кто обрёл истинную церковь, и в ней себя. Я знаю нескольких батюшек из бывших волосатых и довольно много монахов (пожалуй, даже больше, чем просто мирян), рассеянных по многочисленным вновь открытым обителям.
Картинка достойная конца тысячелетия: средних лет инок, несущий своё нелёгкое послушание с молчаливой радостью, хранит в келье гитару - в редкую свободную минуту берёт её в руки и, осенив себя крестным знамением, тихонько наигрывает "Stairway to Heaven"...
Аркадий С.