При виде самой добродушной собачьей морды Катя резко меняет направление движения на противоположное или перебегает на другую сторону улицы, заслоняясь мною как щитом (в «щите» – для справки – чуть больше пятидесяти кг живого веса вместе с костями) даже от самой мелкой – в чём душа держится? – шавки, трясущейся от страха и захлёбывающейся визгливым лаем, она старается прикрыться моей узкой спиной.
Собаки те ещё психологи. Добродушная собачья морда, с отрешённым видом меланхолично шествующая по дороге и демонстративно не замечающая Катю, подобравшись поближе, произносит густым басом «гав!» – исключительно для порядку – Катя обмирает, закатывает глаза и норовит упасть в обморок, я её подхватываю, подпираю и укоризненно говорю морде: ну что же ты? та ухмыляется и продолжает свой невозмутимый променад. Шавки – существа трусливые и злобно-подлючие, такое недоразумение природы начинает припадать на передние лапы и наскакивать – исключительно на Катю – тявкая тонко и противно; вдвоём они устраивают вокруг меня догонялки с убегалками: одна вскрикивая и ахая, вторая – напрыгивая и заливисто лая; я безуспешно пытаюсь успокоить одну и увещеваю другую, наконец хватаю за рукав и за шкирку и растаскиваю в стороны на расстояние вытянутых рук. Катя согнувшись пытается отдышаться, придерживая свою пышную бурно вздымающуюся грудь, шавка извивается, щёлкая зубами и болтая лапами, и с ненавистью сипло хрипит – цирк на лужайке.
Я выросла на прииске где собак было... а вот как собак нерезаных. Ага. Вот примерно так.
В отместку – Катя гоняет котов.
Впрочем, те не очень-то… и по-прежнему стадами ходят через Катин двор, здоровые, матёрые, в шрамах, с обрубками хвостов, наглые и напористые до невозможности; кошки появляются реже и смываются быстрее. Наткнувшись на Катю, кошачий экземпляр настороженно-выжидательно замирает, тараща глаза, и старается слиться с окружающим пейзажем.
– Я тебя сюда звала? – сурово спрашивает Катя. Кот понимает: не слился и лениво удирает в соседний двор, в противном случае есть риск поймать что-нибудь тяжёлое, хотя ничего тяжёлого Катя отродясь не бросала, так, для виду.
- Ку-да?! – кричит она на очередного круглоглазого мявкающего интервента, - А ну, пшёл отсюда! – И наклоняется, делая вид, что… Нарушитель границ и Катиного спокойствия припускает со всех ног и вспархивает на забор.
Но стоит только Кате зазеваться, глядишь – какое-нибудь хвостатое уже гребёт лапой на её любимых грядках, откладывая там сюрприз.
… а кошки меня завораживают – завидев любую из них (или любого), я делаю стойку и впадаю в восторженное состояние, громко восхищаюсь и восхваляю их безупречное совершенство, и часто останавливаюсь возле углового дома, когда мы с Катей направляемся в лес, где обитает необыкновенной красоты голубая британка; иногда она царственно отдыхает во дворе.
- Ну привет, красавица, - говорю я ей, - давно не виделись, хороша, ай, до чего хороша!
- Царица Шамаханская! - по достоинству оценила её Катя.
Шамаханская царица полностью соответствует выбранному Катей прозвищу, презрительно щурится, не удостаивая нас не то что взглядом – даже позы не меняет, и на её холеной морде большими печатными буквами написано: стерва редкая, пробы ставить негде. Но красота – страшная!
И вот ведь что интересно: Катя – очень трезвый и здравый человек, но на хвостатых у неё прямо-таки паранойя.
Ночью ей приспичило в туалет. Это часто случается, когда не спится. А незадолго до этого что-то такое приключилось со светом – он не во всех комнатах включается, теперь по вечерам мы передвигаемся наощупь. Собссно, с этого и начался ремонт, который разросся в пристройки, мансарды и солярии (но это другая история). А света по-прежнему нет. На него как-то всё время не остаётся денег.
Вышла Катя из тёмной комнаты в коридор, тоже тёмный, а на полу сидит огромная крыса.
Катя устроила воздушную тревогу в купе с пожарной сиреной. На визг сбежались: я и четверо мужиков (рабочих), все как один в неглиже. И устроили совет.
- А почему она не убегает?
- Её наверное оглоушило.
Включили свет. На полу мирно лежали мои серые носочки, случайно обронённые по пути из душа в комнату. Тоненькие серые носочки тридцать шестого размера.
Зато я боюсь насекомых. При виде невинного паучка, случайно повисшего перед носом, поднимаю визг на всю деревню – Катя пьёт корвалол. Она ещё не сталкивалась с тем, как от стррашнного усатого таракана я с лёгкостью взлетаю на шкаф, вереща так, что мама не горюй. К счастью тараканам со мной не нравится – придя в себя я им вежливо и доходчиво объясняю: ребята, вместе мы жить не будем, лучше уходите, и они уходят – очень понятливые твари.
- Катя, - как-то попробовала я навести мосты - а если я заведу себе котёнка – очень уж хочется – и мне совсем не с кем будет его оставить, можно я к тебе с ним буду приезжать?
- Нет. Ни за что! – отрезала она.
Ага! Так я тебя и послушалась.
- Ладно, - согласилась легко, - буду ездить с ним на свою дачу. - И мечтательно глядя в окно добавила: - А ты будешь жить здесь одна. И добираться общественным транспортом. Всю жизнь.