Пять яготинских пасторалей

Пётр Вакс
1. Воскресным вечером

Если воскресным ранним вечером в Яготине выехать за рынок и повернуть не направо к вокзалу, а сразу влево, и там прислушаться – то можно услышать, как проселочные дороги производят тишину. И деревья вдоль дороги ее производят, и поля за заборами и без заборов. Даже автомобилей нет: видимо, они боятся тишины. Нарушают ее только две сидящие на голубоватом асфальте проезжей части вороны.
– Что мы тут потеряли? – сварливо каркнула одна. – Мусорных баков нет! Полетели в город, или вон на тот элеватор неподалеку.
– На элеваторе собаки, будут гонять, – ответила умудренная, видимо, житейским опытом вторая ворона. – Почему не посидеть здесь, на этой дороге? Может, из окна машины недоеденный бутерброд выбросят.
– Ха! Размечталась. По этой дороге никто не ездит!
Дорога обиделась.
– Я вам не дорога, а улица Поштова, – сказала она. – Хотя и дорога, конечно. И по мне ездят, кому надо!
Мне как раз было надо. Я проехал по ней на велосипеде, притормозив перед железнодорожным переездом, и поехал дальше, слушая тишину.
– Киевский, – презрительно каркнула ворона. – Не люблю таких. Ездит, глазеет, подслушивает. Потом в фейсбук небось напишет.
– А я люблю, – заступилась за меня Поштова. – Легенький, не то что эти грузовики. Летите-ка вы в свою Вороновщину, а то раскаркались тут.
Одной своей рукой улица Поштова держалась за улицу Шевченка, а другой простиралась из Яготина аж к Вороновщине, откуда, скорее всего, и прилетели эти кумушки.
Но вороны полетели все-таки на элеватор в поисках закусить.
А я благодарно кивнул Поштовой и поехал дальше.
В рюкзаке у меня дышал батон. Свежий, мягкий.


2. О зрении

Не слишком быстро я крутил педали по не слишком ровной яготинской улице. Сладкий запах сельского утра продувал голову, а пронзительная свежесть переключила трудные мысли на детские воспоминания. Да, тогда были такой же запах и такая же свежесть. Сразу все вокруг сделалось таким же, как в семь лет: ярким, солнечным, радостным и бесконечным. С новым удивлением я рассматривал каждую травинку, каждый зернистый камушек на земле... Вот и дом. Я открыл ключом свой старый замок на цепи, который теперь служил калитке, а не велосипеду, закатил двухколесный транспорт во двор, повернулся, чтобы запереть. Новым усиленным зрением увидел, что на цепи, пригревшись на солнышке, спит маленькая оранжевая точка – божья коровка. Хлестнув цепью, я подбросил ее вверх, она расправила крылья и полетела.
– Какая бесцеремонность! – недовольно прожужжала она. – Вы что, не видите, я сплю!
– Девять утра, – ответил я. – Пора просыпаться. Вы ведь жук, а не сова.
Зашел в дом, где спала еще одна не сова, внучка. У нее каникулы. Она еще долго будет спать.
А с рынка я привез немного клубники.


3. Желание гостей

Раннее утро. Все еще спят, кроме солнца и цветов. И еще насекомых. Два шмеля описывают круги и овалы возле белой стены дома, над кустами зелени.
– Ууууууу...
– Не так, коллега, на полтона ниже: жжжжжжжж...
– Жжжжжууууу... Эх, нам бы в симфонический оркестр!
– Если будем стараться, возьмут.
Они замолчали, поползали по стене, попробовали штукатурку.
– Невкусно. Давайте над сиренью полетаем? Или ландышами.
– Давайте.
Снова взлетели, загудели басовыми струнами.
– Стойте, коллега. Слышите?
– Что?
– Там, в доме сидит человек.
– Да, действительно. Слышу. Сидит и грустит.
– Ему одиноко, и хочется, чтобы друзья пришли в гости.
– Гости – это хорошо! Я люблю гости.
Пара шмелей заглянула в окно. И правда, сидит.
– Фейсбук читает, однако.
– Как же ему помочь, где взять гостей?
– Вот сейчас он подумал о кусочке тортика. Он у него в холодильнике. Мне хочется тортика!
– И мне... Коллега, смотрите, дверь открыта! Давайте прилетим к нему в гости?
– Давайте. То-то он обрадуется.
Шмели сунулись в приоткрытую дверь. Но она вся была занавешена мелким тюлем, даже щелочки не оставалось. И музыканты, разочарованно, жужжа, отшатнулись от занавески.
– Ох уж эти люди! У них сплошные противоречия. Сам гостей хочет, а сам тюлем занавесился!
– Э, ладно. Он просто тортика пожалел. Ну и пусть сидит. Полетели дальше, коллега.
Шмели улетели. Издалека было слышно, как они оживленно пережужукиваются: «А меня недавно за колибри приняли, представляете?» «Да что вы!» «Ага, я так красиво завис над цветком...»
Солнце пригревало, ветерок лениво шелестел травой. К дому прилетели другие шмели.


4. Ставим удар

Он стремительно прилетел и сразу начал стучать:
– Трррррр! Трррррр!
Но что-то было не так. Может, со звуком? Или с частотой долбежки? Он быстро завертел головой туда-сюда: что такое? Почему не то и не так? Странно...
Дятел удивленно перепорхнул с подпорки для умывальника на столб, пожал плечами и снова начал:
– Трррррр! Трррррр!
– Хихихи! – хихикнул столб.
– Ты чего?
– Щекотно. А зачем ты колешься?
– Я не колюсь! Я вредителей ищу. Позавтракать.
Столб удивился.
– Не спорю, когда-то я был деревом, но с тех пор прошло столько лет... А теперь я провожу в дом электричество. И никаких вредителей во мне нет.
– Безобразие! – щелкнул клювом дятел. – Понастроили тут!
Он слетел вниз и яростно набросился на что-то деревянное. Но безуспешно. Это была старая облупленная дверь, а даже не дрова, хотя она и лежала на траве, как в скороговорке.
У дятла сделалось такое обиженное выражение лица, что мне стало его жаль. Я-то как раз завтракал, греясь на утреннем солнышке с чашкой кофе в руке. Как-то неловко завтракать, когда окружающие никак не могут этого сделать, хотя и очень стараются.
– Какой он милый, – сказал кто-то сверху и сзади.
– Да, наш сынок, – ответили с гордостью оттуда же.
Это была пара дятлов.
– Ничего, пусть долбит, – сказал папаша. – Пусть тренирует удар. Со временем он разберется, где дерево, а где сухие доски.
– А пока я дам ребенку червячка, – ответила мать.
«Это была не взрослая птица, а просто щенок дятла», – понял я.
И допил свой утренний кофе.


5. Лучше, чем

Первого июня, в первый календарный день лета солнце не взошло.
– Да взошло я, взошло, – раздраженно сказало солнце. – Нечего выдумывать. Если бы я не взошло, откуда бы взялся белый день? Ты прогнозы вообще читал? Пасмурно, облачно с прояснениями.
– Нечего ко мне через плечо заглядывать! – ответил я, закрывая локтями монитор ноутбука. – Может, я так вижу.
На самом деле я читал и про облачность, и про облака вертикального развития и нижнего яруса. Но я и сам могу непонятно писать, а толку? День и белый свет есть, а солнца нет
– Зато я есть! – залихватски просвистел ветер. – И меня много!
Он открывал входную дверь, раздувал парусом тюлевую занавеску на ней, гулял по ногам, заставляя надеть носки. И это после вчерашней пляжной погоды! После футболки, шортов и сандалий!
– Лето наступило, – ответил я ветру. – Мое самое любимое время года. И самое короткое! А тут ты со своими занавесками.
Ветер не стал со мной разговаривать, а умчался нагибать деревья, растрепывать шевелюры кустам и прочим растениям. Ему было весело. А мне нет.
Я люблю тепло и не люблю холод. Однако замечали ли вы, мои дорогие воображаемые читатели, что всегда и надолго наступает именно то, чего не любишь? А то, что любишь, всегда и быстро заканчивается?
Заканчивается лето.
Заканчиваются собаки, женщины, квартиры.
Шоколадки, в конце концов!
...Дома никого нет, только кошки и ветер. Меня тоже нет: дописываю работу. Первый день лета все же не закончится насовсем, он теперь записан вот этими буквами и строчками. Зимой я его достану из файла и вспомню, как за окнами металась взлохмаченная зеленая флора, как дремала на кровати хвостатая фауна, и как мне было хорошо, хотя я этого не знал.
Потому что любым летом лучше, чем любой зимой.