О Праге

Зинаида Синявская
Эйфория от поездки закономерно рассосалась под воздействием трудовых будней. Но позитив впечатлений напитал все клеточки, и яд обыденщины не успел пока образоваться.  Иногда что-то приятное затеплится и оглядываешься в поиске: что это мне так хорошо? Ах да...

И за экраном повседневности проступают ненавязчиво картинки. Похожи они на рисованные полотна, натянутые на реставрируемые здания, что прикрывают рабочий процесс  и вполне правдоподобно  изображают «как должно быть». Успокоение для  путешествнника: вместо ремонтных нагромождений - архитектурные подробности приглушённых цветов, как на переводных картинках, с которых надо смыть туманящую плёночку, чтобы вскрыть настоящий яркий цвет. Игриво-наивная иллюзия.

         Договор по онлайну проявился моей фамилией на картонке в руках у высокого седоусого  Милана, который согласно характеристике начал балагурить как только схватил мой чемодан. Ночная Прага в бурных комментариях чеха материализовалась и совпала с домашними заготовками из прочитанного в сети. Пражский Град, Карлов мост, Староместская площадь.Средневековье сразу смешалось коктейлем с недавним прошлым. Площадь Яна Палаха, того двадцатилетнего студента, что на этой самой площади в печально-знаменитую весну сжёг себя в знак протеста. «Как только коммуняки убежали, славатебегосподи...», - приговорка нашего провожатого.

         Мне тоже в 68-м было двадцать. Ну что ему с этой площади? Жил бы себе, любил. Кундера писал о том времени. Две книжки его «Нарушенные завещания» и «Книга смеха и забвения» сами прыгнули в руки, когда вернулась домой. Привет, Милан,  понимаю твоё «славатебегосподи».

        Утро ослепило светом ,окно в скате крыши оказалось над головой. Шпили, башни и башенки, просветы улиц, изогнутые радиусы переулков, повороты, соборы, выглядывающие из-за более поздних пристроек, вымощенные мелкими неровными плитками замысловатой геометрии площади.Запах нарядных лошадей, катающих все новых и новых туристов, чередуется с запахом жареных колбасок.Дождик впитывается  полосками земли между плитками.

        Ориентироваться в Праге я так и не научилась. Единственно понятным направлением было плыть на катере туда и обратно по Влтаве. Очень напоминало Сену, также бессчётно мостов, обворожительно, загадочно и неотвратимо уплывающие  силуэты зданий по берегам – только фотик щёлкает.

       Башни Тынского Храма в контражуре, зелёные потоки окиси меди на величественных фигурах Яна Гуса со товарищи, хранимый и благодарно поминаемый Вацлав на коне, а какой красавец, оказывается, Карл IV,взирающий на публику у своего моста. Пражский Град - сказочное царство-государство, смена караула, трубачи в окнах. Костюмированное представление каждые полчаса при действующем президенте. Звон колоколов Лореты. Стекающие кружевами конусы святого Вита, гипнотизирующие витражи. Мощное распростёртое крыло католичества.

       Пражские часы: астрономические  с движущимися фигурами, с вращающимися  против солнца стрелками, с разнесёнными циферблатами - для богатых, где стрелка только часовая, и для бедных, с минутной стрелкой.

       Кажется, что этот город живёт во времени и пространстве, бесконечно далёком от атомных бункеров и взаправдашних бомб.

       Обязательный еврейский квартал (район), кладбище, шесть синагог. В одной, Испанской, (написано в афишке – самой красивой в Европе), мы слушали Пражский квартет. Потом стояли под дождём, смотрели на певицу и музыкантов с инструментами, которые так же как и публика, возбуждённые и восторженные, не хотели расходиться по домам после концерта.

       В фуникулёре к  Эйфелю  компания русскоязычных мальчиков  заказывала по мобильнику «колено». Нам достался смаженый сыр, кнедлики, луковый суп. И совсем новое для меня слово – тирамизу, очень вкусный десерт. Да, пиво. Хоть никогда  им не увлекалась, здесь оно показалось мне очень вкусным и уместным.

      Чтобы представить средневековье, надо видеть замки. Крепость на горе.  Эти в несколько метров толщины стены, бойницы, вышки, рвы. Карлштейн. Не хотела бы я быть королевской фамилии, не хотела бы я жить в замке.

      Всё думаю о «Замке». Теперь мне хочется понять, о чём и о ком писал этот загадочный Кафка, с которым у меня до сих пор никак не налаживался контакт. Под утро, когда народ на улицах рассеивается, а туман сгущается, из потайных закоулков выступают химеры, призраки и всякая дьявольщина. Они варят пророческий коктейль и подпаивают им поэтов, писателей, художников, которым не спится в этот пограничный час. Потом кричит петух, тени исчезают, а писатели покрывают бумагу мелкими буковками. Неспроста, неслучайно Кафка образовался среди чехов, среди этого экстракта процветающей старины.

      Чехи – философски мыслящий народ, судя по обилию скульптур, наполненных смыслом. Не каждую мне удалось расшифровать. Вот маленький Кафка сидит на шее большого человека, от которого присутствует только костюм, и Гашек на  коне,  конь бьёт копытом, но не сдвинется с места, застопоренный барной стойкой.У дворца       три огромные чёрные лаковые фигуры аппетитных  малышей, ползающих по траве. А на месте лиц – штрих код. То ли они познают мир, то ли мир хочет понять, что из них вырастет. На огромной площади тыльной стороны здания рисованое панно:

лента мёбиуса, на которой чередуются представители строительной техники- бульдозеры, тракторы и танки прогрессирующих конструкций.

       Витрины в Праге ловят тебя и лишают ощущения времени. Это и не витрины, а сокровищницы Али-бабы. Янтарь, малахит, огромные вазы, разноцветное стекло, искрящийся хрусталь, ожерелья. Влтавин – зелёный камень из космоса, теперь у меня в коробочке три мерцающие искорки, оттенённые крупинками чешского граната.

       Нереставрированный железнодорожный вокзал 1918 года. Остатки росписи под  куполом, замурованные окна касс. На электронном табло мигает название и время отправления. Виндабона, Виндабона ! Мне приходится вспомнить – понять, что это Вена, имперская столица. Ещё километр – два плотно украшенных папарацци стен и Прага , слегка приоткрывшая личико, растворяется в солнечных лучах,подмаргивая неувиденными цветными фонтанами, картинными галереями, недослушанными органами и бесконечными красными крышами человеческого жилья.