На фотографии – Зиночка Шаркова, моя подружка и соседка из времен тех лет, когда наша семья жила в Шатуре.
СОЗИДАНИЕ
ГЛАВА 1 1960 год
ЧАСТЬ 16 НЕ ОТОСЛАННОЕ ПИСЬМО
ПИСЬМО В ШАТУРУ
Так получилось, что самый первый год нашей семейной жизни изобиловал событиями. Было много трудностей. Многое забылось. Но, перечитывая приведённые здесь письма и записки, неожиданно воспроизводишь прошлое.
Как будто время побежало вспять. Кое-что совершенно не вспоминается, как будто это было не с нами. А отдельные моменты оживают так ярко в памяти, как будто всё это было вчера. Ложишься спать и долго не можешь уснуть, переживая заново давно прожитое, и пережитое.
Оказывается, письма, по своей сути, заменяют дневники, которые мы не писали…
Как бы, подведя короткий итог выше написанному, я написала тогда письмо своей подружке – Зиночке Шарковой – в Шатуру…
Виктор, прочитав это письмо сказал, что оставит его на память, чтобы я помнила, с чего мы начинали. И, действительно, письмо сохранилось не отосланным, а с чего мы начинали, я помню всё отлично и сейчас…
Письмо из Дзержинки в Шатуру моей бывшей соседке и подружке.
Зиночке Шарковой.
25 сентября 1960 года. ЗИНА, ЗДРАВСТВУЙ!
Ты, конечно, не ожидаешь от меня письма, а я вот решила написать. Надеюсь, ты мне ответишь.
Я вышла замуж в прошлом году, на Октябрьские. Муж работает здесь, в научно-исследовательском институте. Инженер. Работает руководителем группы.
Оклад 1800 руб., и у меня – 800. В общем, нам хватает пока. Ещё бывают премии каждый квартал.
Мы получили комнату. Купили мебельный гарнитур: сервант за 600 рублей, шкаф за 1400, кровать деревянную. Телевизор. Его купили пополам с нашими пока, а к новому году купим себе отдельный. Купили приёмник с проигрывателем за 1100 рублей. Мне по знакомству достаются такие пластиночки, заслушаешься.
Наши живут в этом же доме, но в соседнем подъезде. У них 4-ый этаж, отдельная однокомнатная квартира – комната 18,5 метров и кухня 8,5 метров, ванная, коридор и уборная, балкон.
Из кухни они сделали вторую комнату, а керосинку поставили в ванной. Получилось удобно.
А у меня – комната 19,5 м.кв., двое соседей, третий этаж. В этом году обещают провести газ.
27-го августа у меня родилась дочка. Завтра ей уже исполнится месяц. Назвали Стэлла Викторовна Дудко, коротенько – Эля, Эллочка. Мы зовём её – Ёлочка. Очень хорошенькая, похожа на отца, хотя отец не очень симпатичный, а вообще, приезжай, посмотришь.
Мужа моего зовут Виктор. Ему 26 лет, на год старше меня. В этом году он поступил в аспирантуру, а я поступила в Менделеевский институт, на заочное отделение, на факультет – технология пластмасс. Буду учиться, догонять мужа.
Про Борю, ты, наверное, уже знаешь. Очень тяжело, но его уже не вернёшь. Бабуся стала совсем уже старенькая. Мила стала совсем невеста. Жизнь идёт. Все и всё меняется. Одни уступают место другим.
Если ты ещё не вышла замуж, советую – выходи. Отбрось все предрассудки. Пусть, даже ты поссоришься или разойдёшься потом с мужем – у тебя останется ребёнок. Это такое счастье. Для меня на свете, может, теперь больше ничего не существовать, кроме моей дочурки.
Напиши о себе, о всех ваших, о Шатурских новостях. Как Кожуховский? Что с Рябчиковым? Как Манюкова с Тамарой всё там же? Как поживает Волкова? Гуреевы? Боб меня поздравлял с замужеством через друга – Женю, с которым я говорила по телефону как-то после свадьбы. Больше о нём ничего не слышала. Передавай привет всем подругам. Пиши обязательно обо всём. Целую.
Помнишь наши прогулки по вечерней Шатуре? А как там наш клуб НАРИМАНОВА? ЕЩЁ стоит? И ходишь ли ты туда, и с кем?
ИРА.
Прочитав письмо, я отыскала в старом альбоме фотографию Зиночки и опять, глядя на неё погрузилась в воспоминания.
Зиночка была нашей соседкой по коммунальной квартире в Шатуре.
Двухэтажный дом не был похож на барак, как теперь говоря – один в один.
Но у меня почему-то было ощущение, что у архитектуры этого дома ноги росли от туда же…
Сначала мы входили через общую одну дверь в узкий коридор. В конце его было три двери. Справа – дверь в наши две проходные комнаты. Прямо пойдёшь – в большую комнату семьи Шарковых попадёшь. А дверь налево – вела в общую кухню.
Две трети кухни занимала большая печка - плита, рассчитанная на то, что ею одновременно будут пользоваться две семьи. На это указывали не только размеры плиты, но и количество конфорок сверху.
Но этой плитой никто не пользовался. На ней стояла керосинка, на которой Шарковы варили себе еду.
Бабуся у нас всегда была не очень общительная, поэтому свою керосинку она поставила в первую комнату, которая была превращена в уникальную «сборную солянку». По своему назначению эта комната выполняла три функции: столовой, кухни и – спальни. У окна стоял стол. Слева и справа – узкие кровати, на которых спали – Борис и Ольга (дочка нашей мачехи).
При входе –справа у стены на табуретке расположилась керосинка. А вот интересно – я напрочь забыла – где в этом нашем пристанище находился туалет и – где спала я.
В следующей большой комнате спали – отец с мачехой и бабуся за шкафом, который стоял вместо перегородки.
У них в комнате я спать не могла. Значит, я по логике вещей спала на раскладушке в комнате, которую расставляли на ночь между кроватями Бориса и Ольги.
Бабуся не пользовалась общей кухней ещё и по причине своей брезгливости. В этой закопчённой и пропахшей кухне обитало несметное полчище тараканов.
Если заглянуть в кухню ночью, в темноте, не зажигая свет, можно услышать громкое шуршание. Это всё - они. А, если неожиданно для них включить свет, нужно пару секунд переждать, и в кухню не входить сразу. Иначе они посыпятся градом с потолка и на твою голову тоже.
Интересно - где столько они находили для себя щелей, в которые буквально мгновенно исчезали при включения лампочки?
В семье Шарковых отца не было – не вернулся с войны. Сначала жили в их большой комнате – мама и трое дочерей. Первой ушла из семьи старшая. Поступив на работу, она получила собственную комнату.
Вторая (уже при нас) переехала к мужу средняя сестра. И остались вдвоём – мама и дочка Зина.
У Зиночки был физический недостаток – одна нога была сантиметров на 10 короче другой. Она не пользовалась ортопедической обувью. Наверное, тяжелым был ботинок? Поэтому она ходила, западая на правый бок при ходьбе, как – уточка. Правда, уточка при ходьбе переваливается с одной стороны на другую. Так что сравнение я привела не совсем правильное.
При мне она в школу не ходила. А я её ни о чём таком – не спрашивала.
Она была очень хорошенькой на личико, особенно, когда улыбалась застенчивой и очень доброжелательной улыбкой.
Работала – кассиром в продуктовом магазине. У неё было несколько подруг, которые жили в таком же доме, стоявшего напротив нашего. И работали они – продавцами.
Часто, идя с работы, я забегала по пути к Зиночке в магазин. Когда у кассы никого не было, я пристраивалась к её окошку, и мы обменивались новостями, произошедшими за день. Как будто дома нельзя было наговориться, сидя вечерами на нашей общей кухне.
А вечерами, причём – поздними вечерами, на этой самой кухне мы организовывали посиделки. Приходили подружки – наши товарки. И мы долго сидели, обсуждая всё и всех, как обычно в больших городах делают пенсионерки, сидя на лавочках у своих подъездов.
Вот теперь мне стало понятно, почему мы болтали с Зиной о своём не где-нибудь, а в магазине во время её работы. Она была моей единственной поверенной. Я доверяла ей все свои секреты – и личные и семейные. Тем более, что вся жизнь нашей семьи была у неё на виду... А вечерами, когда мы уже собирались в компании девчат, мы с Зиночкой о личном уже - не распространялись...
Потом настали времена, когда отец разошелся с нашей первой «мачехой. Разошелся – в смысле расстался так как с нашей мамой он официально никогда не разводился.
Мачеха пользуясь связями, и мстя ему за измену, упекла отца в тюрьму за его грехи на работе...
Остались мы в который раз - брошенным обрубком некогда большой семьи – бабуся, Борька и я.
Материально было не то, что трудновато, а очень даже – голодновато…
Я приносила свою зарплату и клала в верхний ящик буфета. Бабуся получала мизерную пенсию, а Борис – стипендию.
Я чаще всего обедала в столовой на работе. Поэтому из общих денег периодически брала часть их – себе. Бабуся сама готовила обеды дома. Поскольку денег всегда не хватало - на полный месяц, бывали дни, когда в доме не оставалось – ни денег, ни продуктов.
Как бабуся изворачивалась, чтобы выходить из этих положений – не представляю…
И вот много позже, когда наша семья уже воссоединилась и мы, живя опять же, как и в первое время, приехав в Шатуру, снимая частный дом в деревне, бабуся мне в минуту наших бесед – поведала, что она помнит – как…
И мне стало тогда так стыдно, и сейчас - стыдно не меньше...
Дело в том, что Шатурскими вечерами, собираясь с девчонками на нашей кухне, мы не всегда лузгали - только семечки.
Девчонки вскладчину покупали что-нибудь вкусное на общий ужин. Чаще это были какие-нибудь колбаски или что-то мясное.
Никто из них не курил и мы – не употребляли спиртное. Но уставшие от работы и вернувшись с вечернего гулянья, а - то и с танцев, наши молодые организмы просили подкрепления.
И мы на Зининой керосинке, на большой сковородке жарили – общий ужин. А потом, чаще - просто руками, брали свои кусочки ещё горячей, сочной, с дурманящим запахом вкусноты, щекотавшим нос - еды и смаковали её, поглощая не спеша, чтобы подольше ею насладиться.
И никогда я не думала и не догадывалась о том, о чем мне однажды, в минуту откровения напомнила бабуся.
В эти самые минуты, когда запах горячей вкусной еды медленно расползался по всей кухне, потом выползал в коридор и заполнял все уголки квартиры, он добирался и до наших комнат. Он проникал туда осторожно и задерживался надолго.
А бабуся и Борис, чаще всего – полу голодные, лёжа в постелях, не спали, глотая этот запах чужой еды, недоступный им...
Тогда, в эти минуты моего слияния с нашей компанией, отказаться от общего «пиршества» я не могла по причине «единства коллектива». Да у меня и мысли такой не возникало, так же как я в эти минуты не думала о тех, кто был рядом, за дверью наших комнат во время этих посиделок.
Вот и сейчас – слёзы стыда и воспоминания этой жестокости жизни и моего слепого эгоизма застили мне глаза. Не могу больше писать об этом…
Ну, а Зиночка? Я не знаю, как сложилась дальше её судьба, после того, как мы уехали из Шатуры. Мне очень хочется, чтобы у неё всё было хорошо…
А письмо Зиночеке, которое осталось не отосланным, как мне теперь кажется, было не только желанием поделиться с ней итогом истории тех лет, которые нас уже разлучали навсегда.
Я подводила черту моему прошлому, отделявшую два больших периода моей жизни – прошлую необузданную и бесшабашную юность от медленного проживания долгих лет созидания зрелости…