Богомазовка Глава1

               
       Сколько бы ни сгущались над Богомазовкой грозовые тучи, а всё ж не в силах были они скрыть народившуюся нынче луну. Огромная, как таз, висела она над избами, заглядывая в подслеповатые деревенские окна. Ещё вчера правый её бок был с выщербиной, словно голодная мышь подточила. Нынче же – совсем другой расклад! Налилась перезрелая репа этаким мурлом, округлилась, словно горящим циркулем себя обвела – никакими тучами не скроешь! Глядит она сверху, ухмыляется: дескать, зря прячетесь под крышами, убогие! От моего всевидящего ока не уйдете!
        Вот под одной такой крышей и кряхтел на топчане дедушка Влас. Не спалось ему нынче. Спину ломило и сердце щемило: так трепыхался старый кровяной насос, хоть умирай! А всё оттого, что схоронил он вчера своего любимого кота Василия, с которым прожил бок о бок пятнадцать лет.
   Один-одинёшенек остался... Три курицы в сарае – не в счёт, потому как безмозглые они и говорить с ними равносильно беседе с дверным косяком! Да и кто, кроме кота, мог бы скрасить безрадостную жизнь старика? Ведь только одним своим тихим присутствием согревал он душу почище любой печи! А какой умный был! Всё понимал, как человек. Бывало пойдёт дед на рыбалку, а Васька следом. Сидит ждёт, когда клюнет. Глаз с удочки не спускает...
      Странно, что люди с особой нежностью привязываются именно к бессловесным созданиям. В чём загадка? Видимо, в той причине, что безмолвие сродни кротости и не утомляет разум пустыми словесами.

          Поворочался дед, покряхтел, а потом решил сходить до ветру. Зашлёпал босыми ногами за порог да так и замер на крыльце. Стоит и не может понять, что за лярва такая гнетёт его душу. Медленно точит, словно червь. И до того ему стало мерзко, что пришли на ум нашёптываемые кем-то изнутри слова: «Уж лучше бы ты окочурился на войне с турками... Окочурился, окочурился, чёрт колченогий...» 
      – Тьфу! – плюнул дед с досады и шагнул со ступеньки в траву.
            Луна серебрила неухоженную голову старика и редкую бородёнку. Летняя ночь была на удивление тихой. Ночные мошки метались искорками над седой головой, лягушки стрекотали, и, казалось, каждый шаг, каждое движение эхом отдаются на всю округу. Да так гулко, так явственно, что невольно начинаешь чувствовать приближение неизбежного. Рокового!
     Едва сделал он пару шагов, как звенящие повсюду цикады замолчали.
     – Чего приумолкли? – прислушался Влас к гнетущей тишине. – Эх, вы, безмозглые... Хоть волком вой!
Ноги сами понесли его к темневшему в конце сада дубу.
У дерева старик присел.
    – Эхе-хе... – погладил он камень, который давеча сам поставил в изголовье кошачьей могилки. Склонилась голова на грудь...
     Но не успел он слезу проронить, как жутковатый звук встревожил его слух.
 Думал, показалось. Ан нет! Вот снова... 
    – Ох, ты! Да как же это! – заелозил дед на коленях, не поняв сразу, откуда исходят зловещие звуки, так напоминающие стон.
Вскоре его осенило:
– Из-под земли!
    Сердце заколотилось:
– Неужто живым схоронил?
 Но тут же сомнения были отброшены прочь:
– Да нет же! От старости животина околела!
Тут снова застонало. Да так заунывно, что сердце в пятки ушло!
      – Язви его в душу! – принялся он разгребать землю корявыми ладонями.
     Кряхтит да роет, сырые комья в сторону откидывает. Все рукава исподней рубахи устряпал! Хорошо ещё, земля была рыхлой: не успела затвердеть, а то бы и ногти переломал!
         Луна светила изо всех своих небесных сил, когда из-под земли показалась ушастая голова его рыжего Василия.
    – Живой! – радостно вскричал старик, вытянув любимца за лапы.
Прижал он его к груди, но в ту же минуту взвыл от дикой боли.
       Его добрый кот, его старый беззубый питомец вдруг с урчанием впился в хозяйскую руку неизвестно откуда взявшимися зубами... Вероломно впился, прокусив холщовую рубаху и, повиснув на его руке огромной пиявкой!
     – Чур, меня! – в ужасе отшвырнул старик кота и – бегом к избушке! Откуда силы  взялись?! Нёсся по заросшей сорняком дорожке, как молодой олень, только пятки сверкали!
       Пулей влетел он в дом, захлопнул дверь и зажёг свечу. Уселся на лавку, за грудь держится: отдышаться не может. Так сердце колотилось, что, казалось, вот-вот из груди вырвется! А, как глянул на руку, и вовсе духом пал: видит, повыше ладони глубокая рана тёмной кровью сочится. Перевязал он руку лоскутом и с опаской выглянул в окно, не зная, что предпринять... Прижался щекой к стеклу и на луну уставился. А та вовсю улыбалась! И, казалось, ухмылка её стала более глумливой. Даже беззубый лунный рот как-то по-бабьи разинулся, не на шутку грозя:
    – Теперь пиши: пропало, старикан!
 
             Полночи старый не спал. Не мог справиться с мыслями. А уж как рука свербила и не передать словами! Маялся он на жёстком топчане, как проклятый: то в холод бросало, то в жар, то тяжкий морок уносил в болезненное забытьё. А к исходу ночи вдруг картинки небывалые поплыли перед глазами! Словно бы некие люди толпами заковыляли вокруг топчана. Плетутся да проклятьями его осыпают сквозь зубы. На всех балахоны замызганные, а лица бледные, словно неживые.
     – Пора-а-а, пора-а-а... – приговаривали они и ручищи мёртвые к нему тянули.
          Закрыл Влас глаза, закусил седую бородёнку... Смерть решил принять достойно – по-солдатски! Да только вместо этого вдруг почувствовал себя лучше. Вот так, ни с того, ни с сего вдруг обрел странное облегчение! Удивительно хорошо ему сделалось, и такая невиданная лёгкость в теле обнаружилась: ни боли, ни жара! Приподнялся он с постели и без труда свесил ноги вниз, не почувствовав ступнями пола.
       Стояла у Власа на столе плошка с пареной репой. Так он её одним духом со столешницы смахнул. Да так славно шарахнул, что мягкие клубни в стену влипли! Мало того, при этом дед победно гаркнул, словно кабана пристрелил! Именно в тот момент почувствовал Влас зверский аппетит: такой, что и в молодости не испытывал! И не привычной пищи ему захотелось, не яств изысканных, а свежей кровушки!
      – Пора-а-а! – прохрипел безумный и распахнул настежь дверь.
      Едва шагнул он за порог, как увидал в квадратике лунного света сидевшего на крыльце Василия. Злобно сверкал он глазищами в сумерках ночи. Другой бы испугался, а Власу всё нипочём.
     – Бандит! – небрежно отшвырнул его Влас ногой.
      При этом кот ничуть не осерчал. Напротив, принял это как должное и преданно прижался холодным боком к хозяйской ноге.
       Голова старика соображала плохо. Беспорядочные мысли скакали, как блохи. Одно лишь беспокоило – чувство смертельного голода, который он непременно должен был утолить! Во что бы то ни стало! Умереть, но утолить!
Огладил он непослушную бороду и огляделся.

Где-то рядом скрипнула дверь... Выползла из соседского дома горбатая бабушка Нинила. Идёт с клюкой, еле тащится. Не спится ей. Старческие лохмы её луна светом ласкает, длинноносое лицо серебром высвечивает. Когда-то в молодости волочился Влас за нею и даже жениться подумывал, но не сбылось.  Женился на другой, ныне покойной. А на Нинилу ещё долго исподтишка поглядывал: уж больно хороша была! Вот и сейчас вперился в неё жадными очами: глядит, шею из кустов тянет. Желание испытывает... Да только совсем другого рода желание. Смотрит он на неё, как волчина на добычу! Во рту пересохло. Вспухший язык к нёбу прилип...
            Один взмах длинных рук, и без труда перемахнул он через заросшую сорняком дорожку к соседской калитке. Его оголодавший Василий первым протиснул облипшее землёй туловище между штакетинами. Прыжок,... и, пулей пролетев над капустными грядами, вцепился упырёныш старухе в ногу повыше лодыжки. Не успела та толком и сообразить что происходит, как хриплый стон вырвался из её беззубого рта! Висит изверг на её ноге, а сзади алчущий Влас к морщинистой шее припадает...
        Хоть и дряхлой была старуха, а завопила благим матом не хуже молодой! Так завизжала, что в соседских дворах собаки сбесились...
Через пару минут сын её, Касьян, с топором вывалился на порог. Матерится на чём свет стоит. Да куда там! Старика с котом уже и след простыл...

      Следующая ночь была не менее удушливой. Неутомимые цикады так же отчаянно звенели над садами, сливаясь голосами с многочисленными жабьими хорами...
        Скрипнула дверь в доме бабушки Нинилы, и на крыльце показалась сама горбатая хозяйка в белой ночной сорочке. Та же да не та! Что-то изменилось в её обычном облике. И пока стояла она, нечёсаная, на ступеньке, вперившись в луну, из-за той же двери выплыли её приземистый сын Касьян с женой – оба в исподнем. Бесшумно побрели они втроём к соседскому двору, где безмятежно спала под яблоней дьяконская семья из пяти человек. Плыли не спеша, размеренно плавно, словно следуя в танце... Плыли, не замечая, как к их цепочке примкнул посеребрённый луной сосед со своим котом. Покачиваясь от голода и предвкушения блаженства, тихо замыкали они шествие...