Слово «крыша» только в наше время вызывает неприятные ощущения, с которыми приходится сталкиваться практически каждому. В ту безоблачную пору крыша давала нам больше свободы, чем земля.
Три четырехэтажки — № 33, 37 и 39, стоявших по улице Икрамова давали нам такой выброс адреналина, который не мог обеспечить ни один допинг. Дома стояли друг за другом на таком расстоянии, что в одном месте мы их перешагивали, в другом можно было только перепрыгнуть, ощущая небольшой, но все-таки полет тела и мысли. Уже тогда по количеству антенн и запаху из вентиляционных труб четко определялось материальное положение жильцов подъезда.
Эта теория, не действовала на крыше семейного общежития, из вентиляции которого постоянно пахло говном: то ли они его жарили там, то ли варили. Первый подъезд общаги доминировал по части забулдыг и хулиганов среди трех домов.
Играя однажды в карты на крыше общежития, расположившись рядом с общей антенной первого подъезда, нас шокировало появление из-за козырька крыши пацана старше нас. Голова показалась внезапно и попросила закурить. Причем рук у головы не наблюдалось. Создавалось впечатление, что это просто высокий человек, стоявший на земле. Мы пару секунд приходили в себя, затем достали сигарету и протянули голове, наблюдая, чем она ее возьмет.
Дальше происходило как в фокусе: у головы появились две руки, которыми она ни за что не держалась. Взяв одной конечностью сигарету, любезно протянутую Бахтияром, голова жестом другой попросила прикурить.
Прикурив, поинтересовалась: «На чо играем?». «На деньги»,— ответили мы, показывая на купюры, прижатые камешком. Поднеся сигарету к губам, голова, сощурившись от сигаретного дыма, достала откуда-то снизу мятую треху и со словами «Сдавай» бросила ее в банк.
С легкостью цирковых акробатов, под хрипящую песню «Люди встречаются, люди влюбляются, женятся ...» за головой, оказавшейся Алексеем, вылезли еще двое: Андрей и какой-то мужик, как выяснилось впоследствии, их племянник.
Так уж сложилась семейная жизнь подростков, что самый младший из них, Андрей, приходился дядей двум великовозрастным племянникам-оболтусам. Но когда мы услышали фразу их тети, летевшую им вдогонку, все встало на свои места. Самое приличное слово в ней было «на х*й».
Залезть по газовой трубе в форточку любого этажа или спуститься с крыши, и снять сушившуюся рыбу на балконе у какого-нибудь незадачливого рыбака было им не то чтобы плюнуть, а даже чихнуть. Это что касалось высотных акробатических этюдов, земные пируэты им удавались не так ловко.
После первого же украденного ими мотоцикла их сразу замела милиция. Потом, чего-то меж собой не поделив, Леху сбросили с четвертого этажа; живучим оказался. Рассказывал, как его оперировали, показывал Г-образный шрам на все пузо, сильно изменился и перестал расти.
Андрюха, устав от безделья и хулиганства, устроился работать в Дом быта на конечной остановке микрорайона, в студию звукозаписи на третьем этаже. Дом быта находился напротив будущего к/т «Октябрь», на месте которого, прекрасно вписываясь в пейзаж, стояла бочка с пивом. На какое-то время мы получили возможность бесплатно пользоваться услугами звукозаписи. Андрюха вырос в наших глазах, расправил плечи, понял свою незаменимость и первым из нас пошил брезентовые штаны.
Кто ж знал, что брезентовая ткань, из которой шили брюки, несколько отличалась от той, которую использовал Андрюха? Ему казалось, что украденный с неделю назад брезентовый чехол от «Жигулей» будет в самый раз. Но после двух жарких летних дней эксплуатации сшитого изделия походка его сильно изменилась. Ходил он в раскорячку, словно с привязанной к яйцам гирей. Со стороны казалось, что ему только вчера сделали обрезание.
Всему хорошему когда-то приходит конец, как и нашей бесплатной халяве. Однажды утром, придя к своему «детищу», владелец звукозаписи с прискорбием обнаружил отсутствие новых магнитофонных бобин и старой кассы.
Третий этаж в Доме быта отличался плохой аурой. Здесь в парикмахерской Славику молоденький еврей-парикмахер отрезал полмочки от правого уха, причем видели это, только я и парикмахер. Славян сидел как ни в чем не бывало, я же, напротив, выпучив глаза смотрел, что будет делать дальше самаркандский цирюльник. Видимо, ножницы «Давида» были настолько остры, насколько ухо корейского «Голиафа» не восприимчиво к боли.
Славян даже не подозревал о происходящем, хотя сидел и строил мне рожи в огромное зеркало. Парикмахер незаметным движением пальцев приклеил повисшую на кусочке кожи мочку назад к уху, теми же пальцами стер капельку крови и, сняв «слюнявчик» с шеи Славяна, поинтересовался: «Ну как?». «Зае*ись»,— вставая и приглаживая густые и жесткие корейские патлы, ответил Славик.
Все произошло настолько быстро, что я не мог сообразить, что надо делать. Не заметив никаких членовредительств, Славик расплатился, и мы пошли домой. По дороге я все же не удержался и рассказал ему о случившемся. Не ожидал, что познания товарища о жителях Земли Обетованной находились на поверхности, а не внутри его мозга. Он, размахивая кулаками, с сожалением в голосе и брызжа слюной, кричал: « Х*ли Моисей их в пустыню попер? На Северный полюс – всем скопом». «Словесный понос» длился минуты три, после чего с решимостью набить еврейскую морду он двинулся назад. Само собой разумеется, что парикмахерская к тому времени закрылась.
Высказав все, что он думал о заведении и в частности о парикмахере, Славик, также вслух, начал планировать назавтра, что и куда он засунет обидчику. Заметив, что толпа зевак начала расходиться, пыл оратора ослаб.
Через несколько минут мы уже сидели в кафе, пристроенном между Домом быта и домом «инвалидов», и, с долей иронии вспоминая о происшедшем, пили пиво. Прекрасная погода, оптимистический настрой, любовь к жизни: я до сих пор помню то наслаждение, которое испытывал, слушая изречения друга.
Пару недель дразнили его «обрезанным», после вспоминали инцидент только с улыбкой. На крыше происходили и приятные события, туда захаживали наши девчонки, Лена и Лиля. Загорали иногда в купальниках, на радость нам и наблюдавшим за нами жителям соседних домов.