скворец-птица веселая. часть1

               


Часть 1


Где-то в конце 70-х, пришлось  путешествовать в вагоне скорого поезда №1 Москва-Владивосток. Как служащему МПС, полагался мне один раз в году бесплатный билет в любой конец Советского Союза, туда и обратно.

Подошел очередной отпуск, и я вспомнил, что где-то, на Дальнем Востоке в городе К., обитает с семьей мой родной брат, которого не видел, уже добрый десяток лет. Не долго думая, в те давние времена не обремененный детьми, женой, я мог себе позволить такую роскошь,  взял билет в два конца, на самый край шестой части суши. Тем более, это была давняя мечта, прокатиться по всей России, с запада, на самый дальний восток.

Братан писал грустные письма, что заскучал, что тянет на «материк» на малую родину, что начали сниться тверские дали, Волга. Сетовал, что приехать не может, (весь в работе), и к нему никто не решается — уж больно далеко. И поскольку там без меня подрастал уже племянник школьного возраста, да и родитель уговаривал, дескать надо ехать, чего без дела болтаться в городе, а тут такая «оказия» - бесплатный билет, то я окончательно и бесповоротно решил собираться в дорогу. Да и сборов особых не было: покидал в рюкзак смену белья, кое-какие подарки от родителей, короче все, что нужно молодому человеку, привыкшему к внезапным командировкам и быстрым сборам.

И вот, в один прекрасный вечер, (стояла пора бабьего лета, начало октября), гражданин 24 лет отроду, относительно свободный, ввалился в купе скорого поезда.
Какое же меня ждало разочарование: на одной нижней полке сидела очень древняя бабуся, на соседней, молодая пара с грудным младенцем. Увидев, мою растерянную физиономию, женщина с ребенком, смущенно пригласила меня к столу, где уже стояла какая-то снедь и различные бутылочки, пузырьки с детским питанием. Узнав, что они едут до Читы, а бабуся еще дальше, мне стало грустно.
Пришла проводница собирать билеты и раздавать белье.  Увидев мое поникшее состояние, сочувственно вздохнув, взглядом поманила к себе в купе. Слава богу при себе было удостоверение железнодорожника, и девушка вошла в положение коллеги, предложив такое же купе, только в конце вагона возле тамбура, сказав, что там пожилая женщина хотела бы поменяться. Сосед у нее 30 летний мужчина. Послав смущенной проводнице воздушный поцелуй, я стремглав, что бы не передумала, бросился забирать свой багаж.

Учтиво поклонившись, попросил прощения у своих попутчиков. Пожелав им счастливого пути и доброго здоровья, схватил свой рюкзак ,  поспешно удалился в другой конец вагона, краем глаза поймав завистливый взгляд главы семейства.
В дверях своего нового жилища столкнулся с парнем, с полотенцем на плече и мыльницей в руках: - «Здорово сосед, айн момент, сейчас вернусь, располагайся».
Это был высокий, стройный блондин с голубыми глазами и какой-то веселинкой в прищуренном взгляде.
Окинув взглядом купе, отметил, что мужчина довольно аккуратный, брюки висели сложенные стрелка к стрелке на деревянной перекладине, постель была прибрана, и заправлена мохнатым одеялом, из под которого на подушке белела ровная полоска простыни. Вещей не было, все было убрано.

«Алексей Скворцов — геолог»- представился новый знакомый, протянув узкую, но очень сильную (судя по рукопожатию) ладонь. Я тоже назвал себя, заметив, что мы почти тезки. Это был тот момент, когда совершенно не знакомые ранее люди, вдруг начинают ощущать невероятную близость, как будто они родственники или друзья детства.

Как водится, подсели к столу. Алексей достал чемодан, и начал выставлять все содержимое из съестного. Первым делом, появилась бутылка молдавского коньяка, банка, дефицитной, красной икры, были еще какие-то консервы. Я, в свою очередь, тоже не остался в долгу, и вывалил на стол все, чем снабдила меня на дорогу, заботливая мама. Курица, вареные яйца, помидоры в банке (домашняя заготовка), колбаса, пирожки, и самое главное, извлек напоследок, бутылку «Старки», на что Леша одобрительно похлопал по плечу: - «Молодец, тезка, узнаю нашего брата».

Долго сидели, разговаривали, смотрели в окно на пробегавшие мимо перелески, деревеньки, разъезды. Пробегала мимо в окне, как на экране, Россия. Россия 70-х.
Оказалось, очень много между нами общего: одно поколение, выросли на одной и той же земле, Леша оказался тверской парень. Как и я, любил поэзию, и даже писал, довольно неплохие, стихи. А какой он оказался рассказчик. Даже я, не особый любитель долгих рассказов о своей жизни, слушал его раскрыв рот, до того литературно и интересно, Алексей рассказывал о всех перипетиях судьбы, выпавшей на его долю. Какой-то у него был позитивный взгляд, буквально на все, и даже самые, казалось, трагичные моменты, не выглядели таковыми.

Где-то, уже далеко за полночь, я лежал на своей верхней полке и, под убаюкивающий перестук, продолжал слушать. Он лежал на нижней, закинув руки за голову, и продолжал все рассказывать и рассказывать.  Рассказывая, давал оценки тем или иным персонажам.
Так вот, предлагаю читателю не придуманные рассказы от моего попутчика по купе, Леши Скворцова. 
 







БОГУЧАНСКАЯ ГЭС
               

                ГЛАВА 1

Впервые увидел его во дворе экспедиции: Медвежий угол. Поселок Кодинская заимка, - с одной стороны Ангара с пологим берегом, с другой черные сопки, поросшие густым кедрачем, - тайга однако. Лето стояло не бывало жаркое и сухое. Вверх по Ангаре горела тайга, и по утрам над водой стелилась дымка далеких пожаров.

Народ собирался, чтобы ехать на смену. Буровые работали круглосуточно и бригады менялись каждую неделю. Буровики, отпахавшие недельную смену, возвращались в поселок, топили баньки, которые были разбросаны по берегу, кстати была и общая баня, очень неплохая, были в запасе отличные веники из пихты, ну и традиционные березовые.

Возвращались семейные, Брюхановы и Рукосуевы (далее объясню) - «мокчены», как тут называли местных аборигенов. Ну, а в основном запойная «бичева», сразу опустошавшая местный магазинчик от всевозможного алкоголя. Правда, скоро объявили сухой закон, (как никак всесоюзная комсомольская стройка) но кто соблюдал все эти запреты на огромных пространствах Великой России: на противоположном берегу леспромхозовский поселок под названием Тагара, вверх по течению большое село Проспихино, где у местной продавщицы Тоньки, Вальки, в любое время суток, можно отовариться любым спиртным.

В ходу, в середине 70-х, в средней полосе России, конечно был портвейн. Этот относительно дешевый алкогольный продукт (бормота, гнилуха, как только его не называли), пили все, начиная от физиков — лириков, кончая грузчиком в винном отделе. Здесь же, на территории равной 3-м Франциям, да и вообще весь Российский север и Дальний Восток, предпочитали что покрепче, в ходу был спирт, ну и конечно чистая как слеза, иногда подозрительно мутноватая, (все зависело от завода изготовителя) но всегда желанная — водка.

Вася был обыкновенный «синяк»: отдуловатые щеки, нос как рисовали в то время популярном журнале КРОКОДИЛ,  глаза, изъеденные таежным гнусом и постоянными возлияниями. Короче вид был самый непрезентабельный, но я, уже успел потолкаться среди этой публики, считался уже старожилом и был своим у местных аборигенов, не говоря уже про запойных бичей, которые и составляли костяк работного люда изыскательских партий. На меня смотрел, какой-то по детски простоватый взгляд. Кстати, потом я не разу не слышал от него мата.

К крыльцу лихо подкатил, подняв столб пыли, гроза местного бездорожья, вездеход на гусеничном ходу, с брезентовым верхом, который по случаю жаркой погоды, был снят. Между собой вся геологическая рать ласково называла его «танк».
Быстренько покидав в него наш нехитрый скарб, смена буровиков - четыре человека, два геодезиста и одна геологиня вскарабкались в кузов, естественно женщину посадив в кабину.

Бригада углубилась в наши северные джунгли, в  этот изнывающий от непривычного зноя, невероятно душистый, напоенный каким-то бражным, болотно- кедровым духом, сибирский лес. И все бы хорошо, но отъехав от поселка буквально несколько метров мы окунулись в море, нет, океан, гнуса, клубившегося в знойном мареве. Это был какой-то симбиоз кровососущих: комары, мошка, слепни с каким-то радостным упоением накидывались на наши, отдохнувшие за неделю от таежной житухи, тела. «Репудин» не спасал, потому что пот смывал всю защиту, а мошка еще злее впивалась в открытые руки, шею, лицо.

От Кодинки до объекта километров 20. Там велись инженерно-геологические изыскания под будущий город. Старший всей этой «экспедиции» пожилой мужик, по таежному крепкий, буровой мастер Иван Иванович Богомолов.

Небольшое отступление, как-то через несколько лет в журнале ВОКРУГ СВЕТА, какой-то заезжий корреспондент описывал стройку Богучанской ГЭС, и брал интервью у этого самого Иван Иваныча. Он называл его старым таежным волком, этаким русским землепроходцем, что в принципе, конечно, есть правда, но на самом деле один из многих тысяч, может миллионов, которые колесили по бескрайним просторам Великой империи, от знойного Джезказгана до, замирающего во льдах долгой северной ночью, Норильска.

Ничего особенного этот Иван Иванович не представлял, в поселке считали его человеком небольшого ума, но безвредного, и даже где-то доброго.

Все- таки сделаю еще одно отступление. Все эти люди — бичи, бывшие зэки, неприкаянные души, бежавшие из больших городов, да и из деревень тоже — трудяги. Когда в переходах московского метро вижу опустившегося бомжа, да простит меня господь, переполняюсь презрением. Никогда бич не станет просить. И придет время, прости читатель за пафос, поставят памятник, где- нибудь в центре России, а центр как раз где три Франции, или на Сахалине, Дальнем Востоке, Крайнем Севере. Поставят памятник бродяге, который когда-то «Байкал переехал», потом пережил Великую Смуту, загибался в ГУЛАГЕ, и строил, строил, строил.

Так вот, Иван Иванович — мужик смекалистый, и пока мы надевали на головы накомарники, мазались «репудином», он на пару с Васей Бабочкиным, успел в кузове нашего «танка», на каком-то ящике раскидать нехитрую закуску, и откуда-то, движением старого карточного шулера, извлек бутылку «московской».
Народ вокруг одобрительно зашумел, дескать какой у нас бугор предусмотрительный. Но это была прелюдия. Вскоре появилась еще одна, а по приезде на место, глазам восхищенных покорителей  сибирских просторов, открылся под брезентовым пологом, еще почти пол ящика этого сатанинского зелья.

Геологиня, дама хорошая во всех отношениях, глядя на всю эту радостно — возбужденную суету, с какой-то все понимающей безысходностью, удалилась в стоящий, на небольшом удалении «балок» - небольшой, наспех сколоченный из досок, утепленный вагончик на полозьях, из двух, основательно связанных между собой, бревен. Кстати, колеса в тайге не «катят», а это удобно, на жесткой сцепке трактор ДТ-75 или СТ-100 (сотка), тащат это архитектурное сооружение по болотной грязи, как по маслу. Так же на самодельных санях, сколоченных из подручного материала, благо вековые сосны, кедры и лиственницы стояли вокруг в избытке, везли от точки, намеченной геодезистом, к точке, буровое оборудование и все хозяйство, которым со временем обрастает геологическая партия.

В общем, пожалею читателя и опущу подробности нашего заезда на буровую, все было выпито до капли, были песни-пляски, были слезы-сопли, клятвы верности, короче все, что сопровождает очень пьяную мужскую компанию. К счастью такие заезды были довольно редки, по моему у «бугра» был какой-то повод. 
С утра привычно тарахтел дизель, буровая вгрызалась в диоритовую толщу коренных пород, а отдыхающая смена кашеварила у костра.

Мы с Васей помбуры. Помбур - это помощник бурового мастера. Потом это гордое звание переименовали просто в рабочего буровой установки 3 разряда. В буровой бригаде на таких передвижных установках, иногда самоходных, работает, как правило, 2 человека. Потом мне много пришлось освоить такой техники: СБА-500, ЗИФ-300, УГБ-50м, УКС-22м, СБУД, ну и тд.

Так вот мы с Василием в разных сменах. Смена это 12 часов непрерывной работы. Отработал, идешь спать, через 12 часов заступаешь снова. И так неделю. Потом «танк» везет тебя на заслуженный отдых в Кодинку. Но спать особо не приходилось, всегда находилась какая-то работа: помочь геологине сварганить какую-нибудь горячую пищу, натаскать-наколоть дров,наносить воды, заправить соляркой дизель, питающий электричеством буровую, заодно дающий свет в оба наших вагончика. Дизель стоял в удалении, два «балка», буровая и костер располагались кучно. Самое главное, эта скученность, шум станка и постоянно работающего дизеля, отгоняло гнус, хотя, все равно, горячую пищу ели хорошо приправленную комарами. Постоянно горит костер, на костре постоянно что-то варится, как правило щи с тушенкой, или макароны по флотски, с ней же, родимой.

Гнус, как правило, на таких обжитых площадках, уходил. Запах солярки, вечно горящий костер, шум буровой, делали свое дело. Одна проблема — сортир. Здесь уже каждый исхитрялся по своему, все-таки для такого деликатного дела, приходилось удаляться в соседние заросли. Кто-то обкладывал себя горящей берестой, кто-то обмазывал, все тем же «репудином», открытые части тела. А вот наш «бугор» проявил чудеса изобретательности: просто в обычном ведре выбил днище, спокойно усаживался на него, обматывался всевозможным тряпьем и спокойно делал свое дело. Народ предлагал запатентовать изобретение, или на худой конец пустить как рацпредложение. Естественно это в начальной стадии освоения данной точки, потом, конечно колотили дощатую будку.

С умилением смотрю некоторые фильмы с таежной тематикой, где герои с обнаженным торсом, а дамы, чуть ли не «топлесс», бегают по тайге, валят деревья, и даже умудряются заниматься любовью.

Я в смене работаю с буровым мастером Володькой Рукосуевым — местный «мокчён». Вася Бабочкин с Иваном Ивановичем.
Володька веселый парень, где-то за тридцать. Видимо, когда пришла экспедиция в этот богом забытый край, местная молодежь  смекнула, что охотой и рыбалкой уже не разживешься, и быстро освоила новые профессии. Появились Рукосуевы и Брюхановы, сначала реечниками у геодезистов, били шурфы, ну а потом освоили буровое дело. Да, легко наш российский люд привыкает к новому.

Опять отступление. Где-то в 90-х прочитал «Дети Арбата» и был приятно удивлен: главный герой (наверное А. Рыбаков прошел эти места), молодой парень был сюда сослан по 58 ст. В романе мелькают знакомые названия: речка Чадобец, село Мотыгино, Кода (при мне Кодинская заимка, сейчас город Кодинск), Кежма. Самое интересное, что писатель отметил этот, довольно распространенный в Сибири феномен — на довольно большом географическом пространстве только две фамилии. В «Сибириаде» у А. Кончаловского это Соломины и Устюжанины, здесь Брюхановы и Рукосуевы.

 -Эй, товарищ, какие 90-е?
  Алексей как-то странно взглянул на меня.
 -Извини, тезка, что-то замкнуло, конечно прочитал в «самиздате».
  Я успокоился, а он продолжал дальше.

  Помню, с приезжими парнями — строителями, поплыли в соседнее село Проспихино, естественно за «бухлом». На берегу у причала сидел белобрысый подросток, и что-то ловил на удочку. Кто-то из нас крикнул: - «Эй, Брюханов, принимай конец!» Малец удивленно спросил: - «Да дядя, я Леша Брюханов, откуда вы знаете?». В лодке стоял гомерический хохот.

Так что с Володей Рукосуевым мы работали с 8 вечера до 8 утра, Вася Бабочкин с Иван Иванычем смена дневная, естественно наоборот.
С Васей сошлись быстро, оказалось, что мы из одних мест. Когда он узнал что я из Твери, тут же спросил про Волгу. Оказалось, его родина г. Калязин. Подолгу сидели у костра, что-то вспоминали, благо работа помбура заключалась в основном в спуско-подъемных операциях, когда поднимается буровой снаряд из скважины, из колонковой трубы вынимается керн (столбик выбуренной породы). Тут уже начиналась работа геолога: керн раскладывался по ящикам, маркировался (с какой глубины поднят и тд.) и все это тщательно описывалось в буровом  журнале. Затем по мере надобности заменяли буровую коронку и производили спуск. Скважины бурили до 300м, а то и более, поэтому спуск и подъем, дело довольно утомительное, но зато потом работа шла, практически в автомате, нужно было только следить за промывочной жидкостью и обихаживать вокруг жизненное пространство.

В полукилометре от нашего производства оказалось заброшенное охотничье зимовье, куда мы периодически наведывались. Была даже мысль, устроится для жилья именно там.
Но, привычка к скученности, к обжитому «балку», и самое главное отсутствие гнуса, перевесило. Хотя, в зимнее время, рубленая избушка с печкой, вполне могла бы приютить не одну бригаду таежных скитальцев, вроде нас.
Все эти охотничьи становища, разбросанные по огромному лесному массиву, были именными — Михайловское, Спиридоньевское и тд.
Видимо, передавались охотничьи угодья, веками, от отца к сыну. Названия этих, раскиданных по тайге, избушек стали уже нарицательными, так же как названия речек, деревень, поселков.

Мы с Василием проторили к зимовью тропинку, все-таки лучше ночевать в капитально срубленном жилье, чем в наспех сколоченном «балке». Но видно было, что избушка уже давно нежилая. Через потолок и крышу пробивалось солнце, хотя сам сруб был довольно крепок. Внутри стояла железная печка, на небольшом возвышении находились полати, на которых в полный рост могли уместиться человек 5. По углам полки, для всяких охотничьих надобностей, в закопченный потолок были вкручены стальные крючья. Все это было покрыто вековой пылью и брошенностью. Метрах в 10 от крыльца находилось покосившееся сооружение, типа сарая, которое, по всему должно было вот-вот завалиться. Все это вокруг зацвело зарослями Иван-чая, (на Сахалине, почему-то, называют богодул, кстати, так же там называли и местных бродяг, помню один мальчуган в Поронайске, в разговоре гордо заявил:- « А мой папа, богодул»).

Короче, для жилья вся эта хреновина была не приспособлена, и коллектив быстро потерял к нему всяческий интерес. Кроме меня. Периодически, я навещал зимовье, лежал на полатях, попыхивая папироской в закопченный потолок, и размышлял о вечном. Но один раз,  нечаянно взглянув в мутное оконце — показался какой-то стук, увидел, прямо напротив меня, на подоконнике, огромного, черного как ночь, видно очень старого, ворона. Он без всякого беспокойства, внимательно смотрел прямо мне в глаза. Клянусь, взгляд был какой-то осознанный. Спокойно отношусь ко всякой чертовщине, но здесь стало как-то не по себе, даже вспотел. Лес, тайга на многие километры, и мы вдвоем смотрим друг на друга. Все мои махания руками через окно, не произвели на птичку никакого впечатления, ворон продолжал пристально смотреть прямо в глаза. Первый не выдержал я, толкнув дверь, не оборачиваясь, поспешил по тропинке вниз через овраг, потом наверх, на шум буровой, к людям. Больше туда не ходил.

По дну этого оврага протекал черной змейкой ручей, вливаясь на исходе в бескрайнее непроходимое болото, с виду казавшееся таким безобидным перелеском, где по мшистым островкам, между  блюдцами, голубоватой от синего неба воды, росли чахлые островки низкорослого березняка и осины. Кое где свечками чернели, невесть откуда взявшиеся, могучие лиственницы и ели.

Поскольку местность на многие километры вокруг вся была, как бы одним болотом, то мы привыкли не опасаясь расхаживать и разъезжать на вверенной нам технике всюду. Но здесь, в этой низине похоронили трактор ДТ-75 (детешка). Какой хрен понес туда тракториста, убей бог не знаю. Но только расчищая, для каких-то целей площадку, трактор начал шлифовать одной гусеницей болотный перегной, под которым обнажился жирный как сало, ил.

Вначале не придали этому особого значения, (и не такое бывало),но когда машину завалило на один бок, решили сообщить  по рации в поселок.
На следующий день, к вечеру пришел трактор помощней, СТ-100, легендарная «сотка» - рабочая северная лошадка. Попробовали дернуть сразу, «детешка» сидела мертво. Оставили до утра. Что-только не придумывали: по колено в  грязи, в облаке гнуса, раскапывали под гусеницей  тот самый ил, подкладывали, принесенные с буровой шнеки (такие винтообразные забурники), но все было напрасно. Стоило только врубить скорость, бедный трактор, вместе с нашими приспособлениями, все глубже уходил в эту зыбь. Стали сооружать из поваленных лиственниц систему блоков, чтобы тянуть не тупо вперед, а с подъемом. Но мощная «сотка» только натужно ревела, буксовала на месте, и сама начинала зарываться в грунт.

Еще через день, на месте происшествия, от «детешки» торчала только эмблема завода-изготовителя на носу, да труба с сиротливо приподнятой заслонкой.
Первый раз я видел такое. Обычно мужицкая смекалка, приправленная отборным русским матом, всегда справлялась со всякими производственными авариями.

                ГЛАВА 2

По возвращению в Кодинку наши пути, с Васей расходились. Все- таки мы были разные поколения. В поселке у него была своя компания, таких же бывших сидельцев как и он. Это была бражка спетая, спитая, абсолютно бесбашенная, объединяющая мужиков от 40 до 60 лет.

У меня был дядька- солдат, чудом уцелевший в последней войне, бесшабашный шоферюга- пьяница. Так вот, было у них что-то общее. Наверное, это фронт у одних, и лагеря у других. В этой своей разгульной жизни, казалось, что они знают и понимают такое, что обыкновенному человеку трудно постичь.

Жили просто: работали, ловили рыбу. В перерывах между этими занятиями запойно пили. Поскольку, такие люди всегда вызывали во мне живой интерес, то пару раз, увязавшись за Васей, участвовал в их шумных сборищах.
  Народ действительно был колоритным. У всех у них были клички, иногда довольно странные. Кроме Короля, Степы (имя было другое), Понятого, имели место быть: Ленин, Гитлер, Генсек, короче всех не упомнишь. Сталина почему-то не было.

Каждый был по своему интересен. Ленин, например, был непревзойденным землекопом. Он быстро, и я бы сказал даже, как то виртуозно, работал, а самое главное, качественно. Ведь шурф, это не просто яма в земле. Это колодец с ровными стенками, где с каждой отметки, намеченной геологом, отбирается «монолит», куб грунта в его естественном состоянии, размерами, примерно, 50х50х50 см. Этот образец надо аккуратно вырезать, снять, что бы не рассыпался, поднять наверх, обернуть в марлю, залить горячим парафином, наклеить этикетку (номер шурфа, с какой глубины поднят и тд.), и отправить в лабораторию, где уже проверяли на сдвиг, на сжатие, определяли объемный, удельный вес, влажность, да что только с этим образцом не делали. Повторю, делал этот мужик все виртуозно, и геологи любили с ним работать. Один недостаток: иногда, уходил в глубокий запой, на неделю и больше. Покупал ящик водки. Тушенка была, слава богу, в неограниченном количестве, закрывался в своей землянке, которую отрывал и обихаживал в течении дня. В «балке» со всеми он не ночевал, в поселок на отдых, практически не выезжал, и просто тупо в своей норе пил. Когда водка заканчивалась, сутки отходил, пил только очень круто заваренный чай, и опять входил в рабочий ритм до следующего запоя. Начальство смотрело на это сквозь пальцы, все таки он был ценный работник.

Король - местный клоун. Острый на язык, любитель разных приколов и заядлый рыбак. Работал тоже где-то помбуром. Столько про него ходило разных историй:
Как то сидела эта гоп-компания в конце деревни, выше по течению. Загорали, играли в карты, выпивали. Надо сказать, прямо напротив находился остров, который, длинной косой, делил в этом месте Ангару надвое. Казалось, что до его песчаного пляжа рукой подать. Река в этом месте, обходя это естественное препятствие, сужалась и убыстряла свой бег. Кто-то стал подначивать Короля, что дескать, слабо доплыть до острова и вернуться, он же рядом. Тот разделся, и нагишом бултыхнулся в воду. Но что-то не рассчитал, и снесло бедолагу на другой конец деревни. Закрывая руками «причинное место», Король трусцой бежал по песчаному берегу обратно. Мимо домов, стоящих на косогоре, мимо хохочущих баб, полоскавших белье, ребятишек, которые плескались на отмели.
Еще рассказывали одну байку:

Как в любом сибирском поселении, по улицам носились стаи бездомных, одичавших собак, которых периодически отстреливали, шили из них унты, какую-то верхнюю одежду, шапки. Так вот, Король, после очередного такого отстрела освежевывал тушки, а мясом, чтобы добро не пропадало, решил обогатить свой скудный рацион (кстати, я пробовал,нормально). Освежеванные тушки Король повесил на плетне, которым было огорожено его жилище. Мимо проходила знакомая тетка:
 -Где баранинкой разжился, Король?
 -Да, тут у знакомых матросов с проходящей баржи, на рыбу поменял.
 -Слушай, кума жду в гости, должен на днях подъехать,продай одну овечку.
 -Чего же не продать, сторгуемся, встретить кума святое дело.

Вечером из «королевской» хижины доносился пьяный гогот и нестройное пение, а ветерок с реки подхватывал нежный аромат жареного мяса с луком.
Степа- здоровый малый, диковатого вида, молчун. Всегда, сидевший немного особняком, и исподлобья поглядывающий на всю эту разудалую компанию. Поймав на себе его угрюмый взгляд, помню, что было как-то не по себе. Не дай бог, встретить такого в тайге. Мрачный тип.
 
Вернемся к Васе, иногда, на наших молодежных тусовках, под названием танцы, он  появлялся, и даже как-то посодействовал мне в решении одного конфликта. Естественно там была замешана дама.

В поселке, в силу определенных, вполне понятных причин, контингент, в основном, был мужской, и все местные барышни,  были нарасхват. Самая красивая девушка Галя — повариха в поселковой столовой, была уже забита ревнивым джигитом Борей, который при любом покушении на объект его обожания, тут же лез в драку. Слава богу он работал в экспедиции, и был моим хорошим приятелем.

Каждый день теплоход «ЗАРЯ», на воздушной подушке, высаживал на берег новую партию «комсомольцев», и палаточный «бичгородок» рос как на дрожжах. Появлялись на танцах новые лица и женского пола.

И вот танцы. Я вижу самую красивую девушку, раньше ее здесь не было. Света Трояновская, она была не похожа на местных сибирячек, и как-то немного испуганно смотрела на окружающих.

Сделав «морду колом», глуповато улыбаясь, направился прямо к ней.
Во мне уже сидело некое количество спиртного, поэтому я был очень смел и, как мне казалось, неотразим, тем более остальных девчонок вокруг знал достаточно хорошо, а эта была новенькая. Но, черт побери! Она действительно была очень хороша. Стройная фигура, русые волосы, глаза, ну и все прочее было на своем месте. Короче, резко выделялась на общем фоне. Странно, но мне отказали.

Небольшое отступление: как везде, во всех больших общностях, появляется человек, довольно авторитетный. Тем более, если при нем присутствует рост, физическая сила и довольно смазливое лицо. Начали уже отпочковываться на ударной комсомольской стройке небольшие молодежные группировки, даже банды, пока только находящиеся в зародыше, но уже показывающие зубы. Милиции не было,  (зато была библиотека), и помню, как перевязывали, какого-то незнакомого пацана ночью, на крыльце столовой, которая прямо примыкала к клубу. Ножевое ранение.

Вернемся к девушке. Ко мне подошел этот красивый амбал, и что-то сказал, что-то я ответил. Слово за слово,  Все развивалось как обычно в таких ситуациях: несколько молодцов быковатого вида, окружило меня, и начали подталкивать к выходу. Как назло, в этот вечер, друзей рядом не было.

Не было джигита Борьки, который влезал в любой конфликт не раздумывая, здоровяка Юрки, спокойного, но очень надежного парня, почему-то даже знакомых строителей рядом не оказалось. Все бы закончилось для меня плачевно, но рядом болтался, хорошо потдатый, Вася. Вася Бабочкин — бич, мой земляк, отдавший Родине, на зоне, лучшие свои годы, (все-таки 10 лет не бросить,не продать). Вася — мужик, но пробитый всеми этими блатными законами, сказал этому субъекту всего два слова, (по-моему, что зарежет), и этот, довольно славный парень, предложил мне дружбу, и даже налил стакан портвейна.
Этот эпизод показал, что Василий, при всей своей невзрачности, был в поселке довольно авторитетной личностью.

Девушка сидела в углу, и отказывала всем. Потом резко, и как-то незаметно, вышла из клуба, и ушла в ночь.
Вот она натура самца, бросился за ней — надо же все-таки выяснить, в чем дело. Было темно, хоть глаз выколи. Деревню пересекал ручей, может речка, через которую был перекинут деревянный настил с перилами. Когда услышал дробь каблучков по дереву, кинулся в этом направлении. Она бежала, я догонял. Была середина лета. Воздух напоенный черт знает чем: хвоя — пихта, кедр, листвяга, со стороны Ангары несло сыростью. И все это било в голову почище, выпитого перед этим портвейна. И голос, низкий, грудной: - «Дурашка, зачем же ты бежал, мог бы просто окликнуть, я знала, что пойдешь за мной».
Мы долго стояли на мосту обнявшись, хотя она не знала, «что  такое я», а я не знал кто она.

Ближе к осени я взял ее за руку, и повел к начальнику строительства. Другой власти в поселке тогда не было. Человек внимательно выслушал, и молча написал нам справку, что мы муж и жена, заверил это все синей печатью, поздравил и сказал, что отметку в паспорте, на основании этой справки, мы можем поставить  только в ЗАГСе г. Красноярска. Света работала в столовой, и с местной красавицей Галей они стали очень близкими подругами. Свадьба была скромная, но очень веселая. Помещение столовой ломилось от званных и незванных гостей. По-моему, это была первая свадьба на стройке.

                ГЛАВА 3

Вспомнил еще один примечательный случай, о котором обязательно должен рассказать. Думаю это покажет атмосферу, царившую в 70-х годах, на так называемых, «комсомольских» стройках.

Выше я уже говорил о молодежных группах, которые, пока еще неосознанно, цементировались в этом общем проекте, под названием БОГУЧАНСКАЯ ГЭС.
Каждый день теплоход «Заря» подвозил на берег все новых парней, девчат, были даже семейные пары. Селились все вместе, в больших войсковых палатках, где рядами стояли железные кровати с тумбочками между ними. Посредине, как правило, железная печка «буржуйка» и большой, сколоченный наспех, деревянный стол.

Если летом, житье в этих брезентовых балаганах, было более — менее сносным, то когда ударили первые заморозки, (Сибирь однако), начался отток строителей, ожидавших более комфортных условий. Чтобы народ окончательно не разбежался, руководство стройки спешно достраивало жилые бараки, естественно из сырого леса. Но все таки это было уже довольно приличное жилье, с дощатыми перегородками, электричеством, и самое главное, центральным отоплением.

Поскольку, рано или поздно, все это шло под затопление, этот минимум устраивал всех. Были хозяйственные мужики, которые рыли довольно роскошные землянки, ставили срубы-пятистенки, благо хорошего леса вокруг стояло навалом, тем более даже поощрялось, опять же все шло под затопление. Помню наш тракторист Костя, (тот самый, который утопил трактор) сложил возле, упомянутого выше зимовья, приличный сруб-пятистенок, и ближе к осени вывез его в Кодинку.

Поскольку геолого-изыскательская экспедиция находилась здесь уже давно, то работники ее жили довольно сносно. Были утепленные вагончики, кстати Вася делил один из многих, с таким же мужиком как и он. Было хорошее общежитие, которое примыкало прямо к столовой и клубу.
За десяток лет, семейные сотрудники, начальство, ИТР обзавелись добротными домами, усадьбами и являлись уже практически коренными кодымчанами. Немудрено, что вся приезжая на стройку молодежь, чтобы закрепиться, искала общения и контактов с геологами.
      
Так вот: в одно прекрасное время (лето было в разгаре), появились в поселке командировочные — бригада сварщиков из Усть-Илимска. 15 дружных здоровых парней. Им была поставлена задача в короткий срок, к зиме, сварить емкости под солярку, в двух километрах от Кодинки, на берегу Ангары.
Видя в среде строителей некоторый «раздрай» и отсутствие коллектива, парни повели себя грубо и довольно высокомерно. И как-то, после зарплаты, пошли в загул. Славяне! Ударила «желтая вода» в голову, начали все вокруг крушить и бить. Поселены они были в одном из бараков.

Строительный люд, тоже мирно отмечал получку. Братва заваливалась в их комнатки и месила всех. Но глупость всегда идет рядом с пьянкой, они не поняли, что имеют дело с такими же как они россиянами. Русские, татары, чуваши, удмурты, наш российский интернационал, посмотрели на весь этот беспредел, почесали «репу», подумали: милиции нет, начальству не до этого, и потянулись за помощью к нам,  в экспедицию. Напомню, что многих строителей мы уже знали, и были даже дружны.

«Совет в Филях» был не долгим, увидев разбитые физиономии, бланши под глазами, кровоподтеки, весь геологический молодняк встал, как один, на защиту «братьев».
Не откладывая в долгий ящик, постановили встречать их на следующий день, во время обеденного перерыва, возле столовой.

Надо отметить, эти командировочные, видимо строительная элита, были экипированы под завязку. Красивые штормовки у одних, элегантные энцефалитки у других, и даже собственный транспорт ГАЗ-66, бортовой, на котором бригада приезжала с участка обедать в поселковую столовою. Вот здесь, мы их бедолаг и встретили. Кстати силы были примерно равны -их пятнадцать, нас около двадцати. Но правда была за нами, и самое главное, был еще факт неожиданности.

Они спрыгивали с борта на землю, и тут их встречали наши крепкие кулаки и ноги. Били молча. Били сильно. Они практически не сопротивлялись. Только, один здоровый парень, кудрявый красавец-блондин в ведевешной тельняшке, отступил к стене сарая, схватил обрезок металлической трубы и стал ей отбиваться. Его били дольше остальных.

Был обеденный перерыв, возле столовой столпились строители, выбежали девчонки, работающие на кухне. Светка потом рассказывала, что многие плакали.
Конец один, загрузили всех обратно в кузов, и «водила» с места в карьер, рванул обратно на участок.
Что характерно, не было никаких последствий, никаких расследований. Над поселением воцарился покой, и отчаянные головы уяснили себе, что против силы всегда найдется другая сила.

Сейчас, по прошествии многих лет, думаю, что на таких стройках милиция особо и не нужна, она будет занимать одну из сторон, а это чревато. Саморегуляция — это то, что я потом наблюдал у шахтеров Горнозаводска, на Сахалине, в притонах портового Поронайска там же, да и вообще в местах, где просто никогда не видели правоохранительных органов.

Но вернемся к злополучной бригаде. Путь, обратно  естественно им был заказан. Ребята поставили палатку возле своего рабочего места, там же как-то питались, и недели две не показывали носа в поселке. Но молодость берет свое, все-таки кино, танцы, девчонки где-то рядом, а идти боязно.
Закончилось все просто. Пришел от них посредник, кстати тот самый, кто угрожал мне на танцах. Наверное из таких получаются изощренные уголовники, или комсомольские секретари.
Почему-то пришли к нам, стали договариваться с пацанами из экспедиции.
Естественно, было указано высокой договаривающейся стороне, что не мешало бы присутствия потерпевших, то есть строителей. Короче, порешили идти на мировую.
В знак примирения усть-илимчане должны были выставить ящик водки и ящик вина, и выпито это должно быть вместе с ними, в один из ближайших выходных.

И вот этот день настал. На берегу Ангары расстелили несколько одеял и накрыли довольно роскошную поляну. Нас ждали. Между собой договорились сразу: если по пьяни кто-то, что-то вспомнит и начнет «залупаться», то получит от своих же. Все прошло мирно и весело. У парней из Усть-Илимска был гармонист с инструментом, у нас, Колька-электрик играл на гитаре в местном ансамбле, поэтому попели и попили всласть. Ближе к вечеру все погрузились на борт их грузовика, и с песнями, поднимая столб пыли, лихо прокатили по главной поселковой улице. Проходящие мимо жители с умилением смотрели вслед: - «ну, слава богу, помирились».


                ГЛАВА 4

Как было сказано выше, работали мы посменно, и возвращаясь на недельный отдых в поселок, каждый разбегался по своим делам и женщинам. Были среди нас отпетые рыбаки, охотники, которые, практически, сразу после бани, на следующий день уходили опять в тайгу, кто с ружьишком, кто, собрав рыболовную снасть, садился в лодку и отплывал по многочисленным притокам Ангары. За пару дней возвращались, что бы попить, погулять, положенные ему деньки (остаток), и с большого «бодуна», утром в понедельник, загрузиться в «танк», и начинать отсчет времени уже в рабочем ритме, по сменам.

Приезжая из леса, мы с Васей, побросав пожитки по своим домам, и взяв смену белья, шли к одному знакомому мужику, тоже бывший зек -  ссыльный.
Жил он по местным меркам довольно зажиточно. Имел на пару с хозяйкой, (дети все жили за Уралом, в больших городах) корову, ухоженный огород, на котором умудрялся выращивать прекрасные помидоры, а к первому снегу забивал пару свиней.
Изба, основательно срубленная, стояла  на косогоре, с которого по тропинке можно было, прямо с разбега, нырнуть в прохладные воды сибирской реки.

Василий знал его очень давно, и поэтому скооперировавшись со мной, мы отдавали ему приличную сумму, чтобы к нашему возвращению была истоплена баня, и накрыт стол со спиртным. Мужик не подводил ни разу. Стол ломился от всякой сибирской снеди, горячих блюд, на которые хозяйка этого дома была большой мастерицей
Хорошо попарившись, исхлеставшись вволю пихтовыми вениками, поплавав в реке, с приятной истомой, усаживались все вместе, вчетвером, на веранде и мирно беседовали. На тонко нарезанных ломтиках ветчины выступали капельки влаги, а на запотевшей бутылке играло солнце.
Я не знаю, что такое рай, но после второй стопки, готов был любить весь мир.

- Лех, ты боишься смерти?
Я глядел на него с верхней полки.
Тот, откусив крепкими зубами довольно большой кусок от «антоновки», и сморщив лицо от кислоты, тщательно пережевывая, задумался. Через какой-то промежуток времени начал говорить:
- Где-то прочитал очень необычное красивое сравнение, что человечество напоминает ребенка, играющего в камешки на берегу  океана,- огромного океана непознанного, и эта мысль очень меня взволновала.
Он бросил огрызок от яблока в пакет для мусора, и опять задумался:
- Понимаешь, мы ослеплены временем, в котором живем,и все, кажущиеся нам великие достижения цивилизации, через пару, тройку столетий, уже не говорю тысячелетий, что для эпохи рождения и развития человечества, все равно является мгновением, будут казаться будущим потомкам как изобретение колеса в глубокой древности, живущим ныне. И вот понимание этого дает мне твердую веру в то, что смерть это еще не конец. Безусловно, как у любого человека мой мозг, этот уникальный биокомпьютер, запрограммирован на страх смерти, иначе не было бы и самой жизни.
- Постой, а что такое компьютер?
- Это такое миниЭВМ.
Он опять насмешливо посмотрел на меня, странным взглядом:
- Лет через тридцать он будет почти в каждой семье, как сейчас телевизор. Если разрешишь, я продолжу.
- Да, конечно.
- Так вот, я думаю, чем человек образованней, тем раньше приходит понимание того, что это страх не самой смерти, а предшествующим ей страданиям, как физическим, так и моральным.
Ну вот, как то так.
- А в чем же тогда истина, смысл нашего существования?
Наседал я на своего попутчика.
-Нет ничего проще, пока мы еще дети, то на данном этапе — сама жизнь является истиной. Поэтому, Ленька, не парься, и погляди-ка там, не осталось ли, что-нибудь выпить? Наливай.


Контингент вокруг был довольно своеобразный. В комнате общежития, кроме меня, жили еще 4 человека, это тракторист Костя — мужик семейный, основательный, приехавший сюда откуда-то из под Рязани. Оставив семью в деревне, он обживался, во все вникал, с интересом смотрел на рыбаков, охотников. Потихоньку занимался халтурой, кому копну сена привести, вывезти из тайги лес на постройку, подтянуть сухие бревна на дрова с берега Ангары, которая была просто засрана этим плавником - результат интенсивного освоения этого края, когда дуриком, бросали спиленный лес прямо в реку, и шел он сплошной массой до Енисея, образуя заторы, засоряя берег и выставляя естественные ловушки в виде «топляков», когда комель лесины, намокнув, упирался на мелководье в дно, а верхушка оставалась на поверхности.
Для лихих браконьеров, освоивших скоростные лодки типа «Казанка» и мощный мотор «Вихрь», это была верная погибель, особенно ночью.
Слава богу во время спохватились, и вначале 70-х такого дикого сплава уже не было, но Ангара, эта жемчужина Восточной Сибири, была основательно загажена.

Так вот, Костя, уже на следующий год, обещал все свое семейство привести на новое место жительства.
Двое других моих корешей были буровыми мастерами, окончившими недавно буровые училища, и уже на практике осваивающие свою профессию. Тогда были две известные школы, поставляющие буровиков-профессионалов в геологическую отрасль народного хозяйства. Это училища в г. Елец и г. Малоярославец Калужской области. Были еще курсы при геологоразведочном техникуме п. Ю. Алферово, ст. Решетниково, 100 км от Москвы.

Боря и Юрка попали сюда по распределению из Малоярославца. Борька, уроженец Северного Кавказа, по характеру горец — настоящий джигит. Юрка, полная противоположность своему товарищу — спокойный здоровяк, немного флегматичный и очень надежный.
И поскольку Костя человек семейный, старше нас лет на 15, то наша троица и составляла костяк этого общего дома. Хотя, Костя, будучи далеко от семьи, совсем не чурался наших молодецких забав, и нередко уводил с танцев какую — нибудь молодку.

Ну, и еще один персонаж в нашей комнате, довольно мутная фигура, всегда державшаяся особняком, это Аркадий. Каким ветром занесло, в этот богом забытый край, образованного, видимо из хорошей семьи (чувствовалась порода), ленинградца. Не знаю было ли у него специальное образование, но геологией он не интересовался, хотя работал в экспедиции в какой-то мелкой должности, в камералке, т. е чертил, рисовал  и в лес не ездил.

Небольшого роста, возраст за 30, с бородой на худощавом бледном лице, и самое главное с гитарой. Но попросить его что-то спеть наше общее, или хотя бы подыграть, было бесполезно. И не потому, что не хотел, а просто человек не мог, хотя играл на инструменте виртуозно. Да, бывает и такое. Все, что пели и играли мы, для него не существовало, он сочинял оперу. В те времена на западе была очень популярна рок-опера «Исус Христос-супер звезда», а Аркадий, как оказалось, был просто фанатом рока.

Если его просили исполнить что-нибудь из своего опуса, он никогда не отказывался и, с удовольствием, долго и нудно бил по струнам, чего-то блеял, и сам входил в экстаз от своего исполнения. Мы вежливо хвалили, (все таки человек старался), и уже без гитарного сопровождения голосили в 4 глотки (вместе с Костей): - «Отшумел тот кле-е-ен, в поле бродит мгла-а, а любовь как сон, стороной про-ошла-а-а!» Наверное мы были очень тупыми. Аркадий, снисходительно поглядывал на нас, и молча разливал по стаканам вино. Все таки, он был нормальный парень, и даже участвовал в создании местного ВИА, который играл на танцах.

Странно, но со всей своей бородой, рок-оперой и довольно скучным характером, он нравился местной библиотекарше Люде, которая иногда навещала наш холостяцкий коллектив, кормила его горячим, и угощала всех пирожками. Наверное он был  гениальным.

В одну из таких семидневок, Вася предложил мне навестить могилу своего брата, который был захоронен близ с. Мотыгино, вниз по реке чуть более 50 км. на местном кладбище. Оказалось, что у него был брат моложе его, такой же бродяга, тоже сидевший и по пьяни, утонувший в бурных водах красавицы Ангары. Я не раздумывая, согласился. Страстным охотником и рыбаком не был, бесшабашная гульба уже надоела, поэтому раненько утром, на следующий день, после бани, мы загрузились на теплоход «Заря», раз в сутки, курсирующий от Богучан до Кежмы.

Путешествие до Мотыгино длилось часа 3, и поскольку сообщение между населенными пунктами было в основном по реке, то поездка на теплоходе напоминало езду в пригородной подмосковной электричке в часы «пик». Правда, летали на местных авиалиниях работяги АН-2, этакие бипланы кукурузники. Кстати, очень надежные, и при случае, даже с заглохшим мотором, могли планировать и приземляться чуть ли не на огороде. К сожалению рассчитаны они были человек на 12, и поэтому приобретение билета на такой вид транспорта, был довольно затруднителен.

В каждом населенном пункте был свой аэродром, чтобы принимать эти летательные аппараты, а поскольку это были эдакие местные маршрутки, то скакали они от одной деревни до другой, с одного берега Ангары до другого.

Небольшое отступление. Казахстан, Тургайские степи, детальная разведка на какой-то редкоземельный металл. Партию обслуживал такой же самолетик. Дикие степи. На сотни верст в округе только редкие аулы, кочующие отары овец, несметные стада сайгаков и пересохшая река Желаншик с глубокими плесами, с чистой, удивительно прозрачной водой, кишащей непуганой рыбой (местные кочевники в пищу ее не употребляли). Было особым шиком слетать на рыбалку, километра за 3 от базы. Естественно, летчики были под градусом.

Короче, с моим другом Васей, в битком набитом суденышке,причалили к дебаркадеру села Мотыгино. Вечерело. Василий уверенно повел меня к центру, где находилась двухэтажная, срубленная  из вековых сосен, чайная.
На первом этаже была обычная столовая, на втором, что-то типа кафе с официанткой.

Поднялись на верх. Ассортимент был тот же, что и в столовой, правда чуть дороже. Но зато, вместе с обалденно вкусным борщом, хорошо прожаренной котлетой с вермишелью, на стол водрузили графинчик с водкой.
Солнце садилось. На занавесках, через открытое окно, играл ветерок. Честно говоря, идти мне больше никуда не хотелось.

После плотного ужина вышли на улицу. Зашли в соседний магазинчик, взяли еще бутылку водки, банку кильки и хлеба.
До кладбища было км. четыре. Стояла роскошная, для середины августа, погода. Шли по скошенному полю. Слева, на порогах шумела Ангара, справа стеной стоял черный еловый лес. На горизонте, под ярким вечерним солнцем, бронзовело какое-то деревянное строение. Подойдя ближе оказалось, что это обыкновенный полуразрушенный сарай, может амбар, абсолютно пустой, с проваленной крышей. Дальше, чуть левее, на крутом берегу, находилось кладбище.

Могилку нашли быстро. Среди металлических пирамидок, кое- где, возвышались деревянные кресты, покрытые треугольником из двух дощечек. Под одним из них покоился прах брата.

Я с детства люблю посещать наши русские погосты. Какая-то особенная тишина, заброшенность, несмотря на легкую грусть, подпитывала жизненной энергией и оптимизмом. Что-то похожее всегда испытываю, заходя в православные храмы.

Могилка скрывалась в буйных зарослях иван-чая. С двух сторон креста, как две девочки-подростки, пробились стройные елочки. «Может спилить их»,- предложил я. Вася задумался, почесался спиной о ствол, стоявшей рядом березы. «Нехай стоят», - изрек он, зевая. На том и порешили. Убрав могилу от веток, травы и прочего мусора, расстелили куртки, вскрыли кильку, нарезали хлеб и начали поминать.

Над нами шумели кронами деревья, сквозь стволы синела река, и снизошла, на две неспокойные бродяжьи души, благодать божия. Было настолько хорошо и покойно, что не заметили как стемнело. «Пойдем спать в амбар»- предложил мой товарищ:- «Дождя вроде не будет». Натаскали сухой травы и забрались на чердак. Сквозь пролом в крыше светили звезды. Разгоряченные, выпитой перед этим водкой, не заметили, что стало уже довольно прохладно. Часа через два стало понятно, что ударили первые заморозки. Как ни жались друг к дружке, не накрывали голову куртками, стало ясно: выспаться не удастся.

Над опушкой леса забрезжил рассвет, чертыхаясь сползли вниз и побрели по проселку в Мотыгино. «Ничего, Леха, не унывай»- подбадривал меня Василий,- «Сейчас отоспишься, есть одно местечко». Через час вошли в село и Вася повел  по безлюдной предрассветной улице к какому-то дому, уверенно открыл калитку, так же уверенно ступил на крыльцо, и постучал. Дверь открыла заспанная женщина в накинутом на плечи полушалке. Близоруко щурясь, разглядывала, стоявших на крыльце, людей.

«Батюшки, Вася! Какими судьбами! Заходи!» - запричитала она, отступая в теплую темень сеней и приглашая нас войти.
Я настолько устал, что смутно помню что было потом. Кружка молока с хлебом и какой-то боковой чулан, где стояла железная кровать, застеленная лоскутным стеганным одеялом. Замертво рухнул на эту постель, и мгновенно провалился в глубокий сон.

Так долго я не спал больше никогда в жизни. Прошел день, ночь, и только к обеду, следующего дня окончательно проснулся.
Пахло сеном, какой-то душистой травкой. В ногах лежала кошка. Кошка зевнула, с некоторой укоризной посмотрела на меня и сладко вытянулась поперек кровати. Дала себя погладить, и не обращая на меня никакого внимания, стала умываться.
Через незатворенную дверь были слышны голоса. Мужской голос что-то горячо доказывал, спорил с кем-то. Женский голос успокаивал, и как мне показалось был главным. С заспанной физиономией я появился в проеме двери. Наверное, вид был довольно смешной, потому, что на мое появление все дружно рассмеялись. Я нахмурился, это вызвало еще больший смех.

За круглым столом, застеленным цветастой клеенкой, сидели трое мужчин, среди них Вася, и две женщины. Одна из них, как я понял, была хозяйкой этого дома, которая утром, прошлого дня, встречала нас на пороге. «Ну и здоров же ты спать, студент. Даже напугал нас немного» - весело проговорил один из мужчин. «Леш, садись кушать» - с улыбкой пригласила к столу хозяйка. - «Ты проспал целые сутки. Сашка! Покажи где умывальник». Откуда-то, из-за занавески,высунулась конопатая смешливая рожица. Стрельнув в мою сторону глазами, на носочках, явно дурачась, задрав голову вверх, проплыла мимо. Это была девочка-подросток. Проводив меня на кухню, где стоял рукомойник, она, так же с достоинством, удалилась за занавеску.

Один из мужчин устало, что-то доказывал другому. Вася, с равнодушным видом, посматривал на обоих, попивая из большой чашки крепко заваренный чай. Мелькали слова: нефть, Сталин, Америка, политбюро, старцы. Видимо разговор был уже на исходе.

Поблагодарив хозяев за приют  и ласку, отдохнувшие, мы покинули этот гостеприимный дом. Все вышли на крыльцо проводить нас. Девочка-подросток, схватив ведро, прошмыгнула мимо нас к колодцу, бросив, напоследок,в мою сторону, озорной взгляд. Мне стало почему-то грустно. Так бывает, когда не хочется расставаться с людьми, которые за короткий срок становятся близкими и даже родными.

Погода испортилась. На пристани, народ дожидался прибытия теплохода, который как всегда задерживался. Но вот, из за поворота, сквозь моросящую мглу, показался белый кораблик, и как бы показывая всем, что он спешит, что помнит о нас, подал два протяжных гудка.

На исходе дня, уже в темноте, мы спустились на родной берег, и уже засыпая, я все думал об этих людях. Кто они? Совершенно не похожие на местных отпетых бродяг, почему осели в этих, забытых богом, местах. Понимал, что ссыльные, бывшие сидельцы, но какие-то другие. Да, многого я еще не знал, не понимал, но душой чувствовал, что появись я на свет лет сорок назад, был бы с ними.

                ГЛАВА 5

Незаметно наступила осень. По утрам под ногами потрескивал первый ледок. Тайга притихла. Гнус уже не досаждал, так сильно как летом, хотя ближе к полудню, полчища мошки появлялись невесть откуда, заставляя снова накладывать мазь и надевать накомарники.
И как то раз, выйдя утром на смену из жарко натопленного балка, я был ослеплен, девственно чистой белизной, выпавшего накануне на тайгу, снега. Снег шел крупными хлопьями, почти вертикально. Дымок от костра, так же вертикально, поднимался навстречу падающему снегу. Стояла тишина и безмолвие. И даже шум работающей буровой, и стоящего в отдалении дизеля, не нарушали этой природной гармонии.

Пора было возвращаться в цивилизацию, писать и защищать диплом, и заканчивать, наконец, учебу, которая уже порядком надоела. За эти полтора года скитаний: Кавказ, (академический отпуск, об этом после.) Богучаны, а до этого был Казахстан, я уже все узнал, и все понял. Понял главное — это мое. И получение диплома было пустой формальностью. Кое какой материал, я все таки собрал, поэтому начал собираться в дорогу.

Поселок Кежма, находившийся в 100 км. От Кодинки, имел взлетную полосу достаточную для приема таких самолетов как ИЛ-14, которые регулярно совершали рейсы до Красноярска. Чтобы не тащиться несколько суток на теплоходе, знающие люди посоветовали добираться туда.

Стояла уже глубокая осень, поэтому я довольно легко получил место на нашей таежной маршрутке. Самолет АН-2 (кукурузник), постоянно курсировал от Богучан до Кежмы, с посадкой в Кодинской заимке. И в один из дней (было пасмурно и дождливо), распрощавшись с друзьями, выпив как полагается «на посошок», затем «стремянную», поцеловав Свету, загрузился в этот маленький самолетик, и через пару часов приземлился в Кежме. Странно, но здесь было солнечно и сухо. Спокойно купив билет до Красноярска, узнав, что рейс задерживается, я пошел бродить по поселку.

У магазина увидел как к березе, местные охотники, привязали медвежонка. Не знаю как они его добыли, но вид у него был очень агрессивный, он скулил, грыз дерево, к которому его привязали, старался перекусить цепочку, и таращил на людей свои бусинки глаз, словно понимал, что ничего хорошего от них ждать не приходится.

Люди натравливали на пестуна своих собак, и четко определяли какая пойдет на унты, а какая будет большим подспорьем охотнику.
Я замечал еще раньше: когда мы на «танке» отправлялись на смену (напомню, это где-то км. 20), мужики брали с собой собак, естественно они бежали следом за вездеходом. Так вот, красивые, домашние пушистые (хвост колечком) лайки, хаски, через несколько километров тяжело дышали, лапы сбивали в кровь и жалобно скулили. Хозяевам приходилось поднимать их на борт. Дворняги, с ободранными в поселковых сварах боками, с провисшими, как у волков, хвостами, молча, легкой рысцой, трусили за нами, изредка отвлекаясь в сторону на выпорхнувшего из куста рябчика, или зазевавшегося своим любопытством, бурундука.

То же наблюдал и в Кежме. Красивые, хорошо откормленные собаки приседали перед зверем на зад, скулили, оставляя за собой, дурно пахнущий, след. Другие, довольно невзрачные, даже мелкие наоборот, с громким лаем, с каким-то остервенением набрасывались на бедолагу, пытаясь укусить за лапу, или выхватить клок шерсти из бока и ягодицы.

Мне было жалко медвежонка и я направился, прихватив в магазине пару пива, к «аэровокзалу» - дощатому сараю, где на широких скамейках можно было без затей принять горизонтальное положение и ждать.

 -Слушай, Леша, а как же Света? Что-то о ней ничего.
 -Да, сказать нечего. После того как мы, как бы, узаконили свои отношения, жили  вместе, вначале в «бичгородке», 
в семейной палатке, быт которой  я описал чуть выше. Потом, когда наступили холода, достроили бараки, ей и еще одной девчонке выделили там комнатку.
У соседки тоже был приходящий «бой-френд», и что бы не мешать друг другу, мы с этим парнем сколотили дощатую перегородку, которая просто разделяла комнату на две части. На их половине стоял стол, и было гораздо просторней, где мы иногда ужинали (обедал я в столовой, где работала Света).
Конечно, я сразу понял, что такая жизнь не по мне. Наверное еще не был готов к совместному проживанию, потому что постоянно тянуло к друзьям в «общагу». Было скучновато, и поэтому недельный заезд в лес, на смену, воспринимался как праздник. Совместное житье, пусть даже с красивой девушкой, тяготило меня.
Сейчас я догадываюсь, что это была не любовь. Просто два здоровых, молодых организма, вдруг потянуло друг к другу, и если бы не мой отъезд, думаю, мы бы расстались. Но виноват во всей этой любовной истории, конечно я.
Писали письма. Обещал приехать, тянуло на Ангару. Потом, как-то незаметно письма закончились. Под Новый год пришло письмо от Юрки, который доложил, что Светка живет с летчиком, и чувствует себя прекрасно. Я облегченно вздохнул  успокоился, и начал уже забывать про эту романтическую историю. Но продолжение было.
Где-то, года через два пришло письмо, в котором Света писала, что собирается в отпуск, на «материк», и не прочь повидаться. У меня, как раз была длительная командировка в Кировской области, где мы вели изыскания под вторые пути Северной железной дороги. Жили в г. Котельнич, и поскольку один из поездов  Красноярска проходил мимо этой станции, я предложил там и встретиться. Город Котельнич, в те времена, это живописная большая деревня, поэтому я без особого труда нашел дом с одинокой старушкой, и в один из летних дней, рано утром встретил поезд, с которого сошла Света.
Что такое два года — пыль, но свою бывшую девушку, я узнал не сразу. Ко мне подошла полная, (даже через чур), представительная дама, и только светлые волосы, ямочки в уголках губ, и чуть раскосые глаза напомнили прежнюю Светку. Мы обнялись:
 -Ты все такой же Скворец.
 -Какой?
 -Веселый.
Мы лежали обессиленные, в деревенской горнице на кровати. Голова ее, лежала на моем плече. Она задумчиво смотрела на меня, водила пальцем по моему лбу, переносице, губам. Было тихо и хорошо. Стала рассказывать. Летчик — самолетчик имел квартиру в Красноярске, оказался женатым, имел детей. Расстались. Сейчас она замужем за человеком в возрасте, который занимает довольно приличную должность на стройке, и все у них хорошо.
 -Зачем тогда приезжала?
 -Не знаю. Вообще-то еду к тетке, в Мурманск.
 -Ну что же тебе надо?
 -Мне нужен человек. «Сурьезный».
Она рассмеялась:
 -Грустно все, впереди наверное долгая правильная жизнь.
 -Так это же хорошо.
 -Да, только всю жизнь буду помнить танцы в деревенском клубе и мост через ручей, где мы стояли до рассвета.
Через два дня я провожал ее на тот же поезд, который приходил очень рано. Стоял туман, на перроне никого не было. Она взяла в руки мою голову, нагнула и поцеловала куда-то в переносицу: - «Спасибо тебе». У меня впервые защемило под сердцем: - «За что?» Она пожала плечами, выхватила из моих рук чемодан и быстро вошла в вагон. Поезд тронулся.
Надо было собираться на работу. Я торопливо шел по тропинке к дому, который делил с двумя геодезистами. Чувствовал себя скверно, но утро, туман, который стал рассеиваться и солнце стало пригревать уже по дневному, вымели из моей головы грустные мысли. «Да, странный народ женщины», - уже спокойно подумал я.


                ГЛАВА 6

Я летел в самолете, прижавшись носом к иллюминатору. Подо мной простиралась осенняя тайга, раскрашенная в багрово — золотые тона, с черными проплешинами хвойных островков. ИЛ-14 летел на большой высоте и кое где, в облачных разрывах, уже проглядывались белые пятна; предвестники суровой сибирской зимы. Наверное маршрут был проложен вдоль Ангары, потому что периодически черная змейка появлялась то слева, то справа. Река меандрировала — извивалась, но послушная, какой-то невиданной силе, вскипая белизной на порогах, строго шла к единственной цели — могучему Енисею.

Я старался разглядеть что-нибудь знакомое. Все таки на такой большой стройке как Богучанская ГЭС, люди успели наследить достаточно, но к сожалению, с такой высоты трудно было что-то понять.

Где-то, далеко внизу подо мной, остались друзья, любимая девушка, клуб, общежитие, столовая. Люди, уже без меня, строили, ехали на «танке» в лес, готовились к суровой зиме, и конечно уже забыли про Лешку Скворцова, как воды Ангары, проходя мимо деревень, больших городов, через мгновение забывают о них, стремясь к одной единственной цели — влиться в более мощный поток, что бы на исходе добраться до океана. Наверное в этом и есть великий закон, когда множество людей собираются вместе, чтобы достичь одной большой цели, и идя к этой цели, не замечают тех кто остановился, отошел в сторону, и даже закончил свое пребывание на земле.

Вот такие мысли роились в моей голове. Хотелось вернуться, быть вместе с людьми, которые стали родными, но по своему, пусть небольшому, опыту я знал, что это пройдет.

Поезд подходил к очередной станции. Стояла глубокая ночь. Я заснул. Разбудил меня стук захлопнувшейся двери, светало. Была остановка на каком-то разъезде, хотя «скорые», особенно такого «статуса», пролетали их пулей. В темном купе я был один. Что-то толкнуло меня с полки на выход. Проводницы не было, но вагонная дверь была раскрыта настежь. Стоял плотный туман за которым угадывались какие-то избы, тускло горящий фонарный столб, и ничего кроме чертополоха с крапивой. Только одинокая фигура, растворяясь в тумане, уходила прочь от поезда.
Леха! Ты где!?
Все вокруг было окутано плотным туманом. Было ощущение какого-то тоскливого одиночества, брошенности, словно уходит навсегда очень близкий человек. От безлюдного состава, домов, которые казались совсем рядом, исходили клубы испарений. Я схватившись за поручни вагонной двери, высунувшись всем телом, исступленно крикнул в туман:
 -Леха, ты кто?!
На мгновение появилась фигура, и в плотных сгустках тумана явственно проявилось лицо:
 -Я, это ты, прощай, встретимся через сорок лет!

Кто-то долбил мне в уши, кто-то пытался схватить за горло. Я вяло отмахивался. Душа расставалась с телом. Было грустно, было кого-то жалко, но собрав всю свою волю в кулак я, как мне показалось, нанес сокрушительный удар по неизвестной силе, которая пыталась задушить, уничтожить...
 -Сосед! Эй, сосед! Хорош воевать! Ну и здоров же ты спать, скоро Волга, уже пол России проехали.
Сознание возвращалось ко мне. В голове, вместо мозгов, пудовая гиря, во рту пересохло. Сразу же вспомнилась фраза: - «Как будто эскадрон ночевал». Наконец очи открылись: передо мной стоял незнакомый парень, купе поезда, стучали колеса. Сразу возникла мысль — еду в очередную командировку, только куда? Голова работала лихорадочно, надо все вспомнить! Да, был Казанский вокзал, был ресторан. До поезда оставалось еще более двух часов. Был какой-то ящик за пакгаузом, на котором стояли бутылки, закуска. Да, друзья: Миха, Вован, Слон.
Окинув взглядом купе, я увидел внизу древнюю бабусю, подо мной молодая женщина гулькала с младенцем: взяв в рот пустышку, смеясь, впихивала ее в рот малышу. Эту картинку я уже где-то видел, но где Леша, Леха Скворцов. В купе постучали. Ну вот, сейчас войдет девушка проводница и все станет ясно. Вошел усатый проводник в фартуке, принес чай. На мой вопрос: - «А где Катя, девушка — проводница?» мужчина укоризненно посмотрел на меня: - «Вам, молодой человек, должно быть стыдно». Мне действительно было стыдно, как человеку, который надрался как свинья и ничего не помнит.
Парень, муж, отец малыша, по свойски подмигнул, дескать не унывай, есть похмелиться. Слава богу, мой организм, после таких загулов, принимал только крепкий горячий чай, и я вежливо отказался. В купе было душно. Выйдя в проход, встал возле окна. Несмотря на осень, некоторые окна были открыты и благодатный ветерок освежил мою забубенную голову. Я долго стоял и смотрел в окно, где как на экране проплывали деревеньки, разъезды. Проплывала мимо меня Россия, Россия семидесятых.