Мы с Николаем с юных лет дружим: в одном доме живём, в одной школе учились.
Раньше-то мы часто встречались, а как на пенсию вышли, то уж и редко. А причина редких встреч наших – трезвость моя. Как к Богу-то я «прилепился» и выпивать бросил, то трудно нам с Николаем стало общий язык находить: как говорят, пьяный трезвому не товарищ.
Но иногда утром встречаемся мы с Николаем во дворе нашего дома и, пока он ещё трезв, беседуем. Темы бесед наших разные, а бывают и религиозные. И вот одна из таких бесед.
- Николай, мы уж с тобой немолоды – о смерти подумать надо бы.
- А что, Михалыч, о ней думать-то? Придёт время помирать, и умрём. А так на кой хрен голову-то забивать думаньем!
- Ну так-то так, а всё-таки надо подготовить себя к смерти. Знаю, Николай, что ты не веришь в Бога-то и думаешь: умер человек, и конец всему! А вот мы, верующие, по-иному понимаем смерть-то, и беспокойно нам: о загробной жизни думаем, о грехах своих, о спасении души, о вечной жизни за гробом.
- Михалыч, а кто вас верить в Бога-то неволит? Сами себе жизнь-то и усложняете!
- Николай, да как же не верить-то, не усложнять-то! Ты почитал бы Библию-то: в ней всё объясняется!
- Далась тебе, Михалыч, эта Библия! Да и читал я её, и ни одному слову не поверил – сказки это для взрослых.
- Николай, ну ты хоть в грехах своих покайся, хоть на всякий случай – мало ли что!
- Зануда ты, Михалыч, каждый раз о каких-то моих грехах долдонишь! Какие уж у меня грехи-то могут быть особенные, каяться-то мне в чём?
- Ну, как в чём? Пьёшь ты, Николай, куришь, жену поколачиваешь. А прежней-то жене Маруське сколько алиментов задолжал! Разве не грехи это?
- Ты меня, Михалыч, рассмешил! Какие же это грехи! А если и грехи, то у всех они, и каяться в них мне нечего! И как тебя, Михалыч, занудой-то не назвать. Ещё недавно ты нормальным мужиком был, а сейчас смотреть на тебя противно: ни выпить с тобой, ни сигарету выкурить, ни матюгнуться, и одни только разговоры у тебя о грехах да о вечной жизни.
- Зря ты смеёшься, Николай! А вот послушай-ка, о чём Библия-то говорит – полезно тебе будет!
- Рассказывай, рассказывай, Михалыч, с детства люблю я сказки-то слушать!
- Ты, Николай, считаешь, что, если умер человек, так для него на этом всё и закончилось. Но не так это! В Библии сказано, что смерть – это сон, в котором человек будет находиться до суда Божьего.
- Михалыч, извини, что перебиваю, но мне как-то даже смешно слушать твою Библию! Это уж и не сказки, а какие-то фантазии! Сколько времени-то в могиле спать надо, пока суда-то дождёшься? Ведь эдак и сто лет пройти может, а за это время черви-то так кости обгложут, что и нечему будет перед Богом-то представать.
- И на этот вопрос, Николай, Библия даёт ответ. Ты пойми, во сне человек не будет ощущать времени, и даже сто лет покажутся ему мигом. И Бог поднимет умерших и спящих из могил и из праха восстановит их тела, в каком бы состоянии они до этого ни находились. И предстанут все перед судом Божьим – верующие, любящие Бога в рай помещены будут для вечной жизни, а неверующие, хулящие Бога в геенну огненную будут низвергнуты.
- Что ты, Михалыч, всё меня этой «геенной огненной» пугаешь! Уж, я думаю, не страшнее она тюрьмы-то, в которой я не раз бывал и, как видишь, жив остался. А жизнь-то мне и эта уж надоела, а ты меня какой-то вечной жизнью прельщаешь! Михалыч, ты ещё расскажи, как меня черти на сковороде поджаривать будут, – вот потеха-то!
- Ну, черти, не черти, а там, в адовом-то месте, возможно, что и пострашнее для тебя найдётся. А ты, Николай, не хорохорься – сходил бы в церковь-то, поговорил бы с батюшкой, исповедался бы, покаялся.
- Ты уж не серди меня, Михалыч, за базаром-то следи! К кому ты меня посылаешь-то, к Петьке золотушному! Ты ведь знаешь, что он с моим Андрюхой в одном классе учился, дурак дураком был и вдруг в священники подался, в рясу вырядился, на чёрном Мерседесе разъезжает! И что же, по-твоему, я должен этому золотушному ручку целовать, исповедаться ему, о грехах своих рассказывать?! Ты уж, Михалыч, не обижай меня, старика.
- Ну, ты на меня не сердись, Николай, есть же священники другие, к ним сходи.
Николай, вот ты в Бога не веришь, Библию сборником сказок считаешь, а посмотри: есть же среди верующих и много умных людей, известных и знаменитых. Они-то по уму своему не чета нам, а верят они в библейские «сказки»-то. Что ты на это-то скажешь?
- Михалыч, ты удивляешь меня: ум-то причём здесь? Не от ума своего они к Богу-то пошли, а мода у нас вдруг на веру появилась – престижно стало и верить в Бога, и креститься, и венчаться, и поститься. Даже я, неверующий, пост соблюдаю, в церкви свечки за своих близких ставлю. А умных-то, известных и знаменитых, о которых ты говоришь, в церквях-то только в праздники и увидишь, а в будние-то дни они о твоём Боге и не вспоминают. А уж какие венчания, освящения, поминки они закатывают! – миллионы на них тратят! как-то мне не верится, Михалыч, в такую веру…
Извини меня, Михалыч, и дальше слушал бы твои сказки, да вон Клавка моя из магазина ковыляет. Вот она-то для меня пострашнее суда Божьего будет! Пойду ей навстречу – надо бы у неё полтинничек на пиво выцыганить.
И после таких бесед я не держу на Николая обиды. Таких, как он, – много! И я когда-то таким был.
И надеюсь я на чудо: станет Николай трезвенником, бросит курить, прекратит колотить жену Клаву, начнёт выплачивать Маруське долг по алиментам, покается и… полюбит Бога.
Но только как-то беспокойно мне за моего друга – уж очень мало времени у него.