... За вынужденными скитаниями по чужим краям не заметили, как закончилась весна и наступило лето 44-го. К середине июля возвращались к своим домам выселенные оккупантами на запад, к границам Латвии, жители небольшого районного центра. Кажется, и отсутствовали не так уж и долго, каких-нибудь четыре месяца, а, воротившись домой, родного поселка не узнавали. Он был, в основном, «деревянным», поэтому огню было где разгуляться. И куда бы не обратили свои взоры сельчане, повсюду видели одни и те же картины: из-под обуглившихся бревен сиротливо выглядывали покрытые едкой копотью остовы русских печей с обгорелыми полуразрушенными кирпичными трубами. Едва ли не половина всех домов в райцентре выгорела, да и другая больше напоминала развалины, чем пригодные для жилья и использования сооружения. Уцелели всего несколько отдельных зданий. Досталось и деревьям. На монастырской горке, и у домов, и вдоль улиц среди зелени выделялись обгорелые, с обломанными ветвями стволы некогда раскидистых ясеней, лип и кленов. Убого ютились вокруг пепелищ чудом сохранившиеся кусты сиреней — гордости поселка. Досталось изрядно и садам. А сама земля во многих местах была изрыта множеством окопов и воронок разных размеров. Такое наследство оставила после себя Святым Горам не знающая пощады война.
Потом, спустя тридцать лет, в полный голос заговорят о подпольщиках, появятся легенды о партизанских отрядах и даже о целой бригаде с именем собственным по названию поселка. Немалыми тиражами выйдут книжки воспоминаний непосредственных участников и свидетелей тех событий о годах минувших, годах военных, годах незабываемых. В 1965-м, в канун двадцатилетнего юбилея Победы, вернется отмененный через два года после установления выходной день 9 мая. Он был упразднен уже в конце 1947 года. Согласно этому же Указу, выходным объявлялся первый день нового года. До 1948 года день первое января был рабочим, если только не приходился на воскресенье. Долгие семнадцать лет изо всех сил старались пореже вспоминать войну, почти перестали говорить о неисчислимых человеческих жертвах, понесенных Советским Союзом, да и увечных: безруких и безногих не везде и не все считали за людей. Прочитал и содрогнулся... Да, так было. И был в одной деревне инвалид по прозвищу Филипок. Ног у него не было совсем, было одно только туловище с головой и руками. От этого руки его казались нам очень длинными и огромными. К ним боялись приближаться. Ими пугали раскапризничавшихся ребятишек родители. От имени или от фамилии происходило это прозвище — не известно. Так называли его и взрослые, и дети. Помнится, регулярно проезжал он на своей самодельной доске-коляске мимо нашего дома. То в одну сторону, то в другую. Ехал, как скользил, по тогда еще гравийной пыльной дороге, отталкиваясь зажатыми в обеих руках обшитыми грубой кожей деревянными приспособлениями. Нередко вслед ему слышались обидные выкрики, типа: «Филипп к доске прилип!». Взрослые ругали нас за это, а сами стыдливо отводили глаза и старались быстрее увести сорванцов домой. Жил он, говорили, один, получал, скорее всего, грошовую пенсию от государства-победителя, которую вскоре пропивал, а в перерывах между запоями «путешествовал» в райцентр к церковной паперти или к каменным ступенькам бывшего "лабаза" с застоявшимся запахом селедки и керосина. Там собиралось не мало отброшенных войной и обществом практически на дно жизни изувеченных и обреченных на нищенское существование жертв войны. Многие из них были совсем еще молодыми по возрасту. Втихую распивалось спиртное, иногда слышались звуки гармони и обрывки довоенных браурных песен про танкистов и Катюшу... Случались и потасовки между убогими калеками. Такое было время. Немало странного происходило в те годы в нашей стране. Объявленные в конце войны едва ли не святыми Жуков, Конев, Рокосовский и другие видные полководцы, "Маршалы Победы", давно «ушли с военной и политической сцены» и в уединении, либо тихом изгнании, не спеша писали свои мемуары. Не спешили поведать миру о своих подвигах, потому что до публикации этих всегда оправдывающих неудачи и прославлявших редкие успехи воспоминаний пройдет не мало лет. А подрастающая молодежь слышала их имена все реже и реже, а о многих и вовсе не знала. За исключением, может быть, «верных ленинцев-сталинцев» Буденного и Ворошилова. Как непременных участников всех торжественных мероприятий тех лет в столице, переживших своих кумиров и уцелевших в не прекращавшейся десятилетиями непримиримой классовой борьбе. Двух из пяти самых первых маршалов. Остальные не дожили даже до войны... Впрочем, об этом стало известно гораздо позднее. Когда начал «рушиться» созданный ими мир.
... Семнадцать лет всем миром восстанавливали из руин разрушенные войной промышленные и прочие предприятия и колхозы, школы и больницы, города и села. И многое к этому времени сумели восстановить. В том числе, и на селе. За исключением тех деревень и мелких населенных пунктов, проживать в которых было уже некому. На те же годы пришлась наиболее яркая и относительно мирная фаза строительства «светлого будущего» для всего «прогрессивного» человечества — коммунизма, ознаменовавшаяся испытанием и созданием ядерного оружия, запуском искусственных спутников и полетом человека в космос. То есть, если к этому добавить отечественный балет, то, говоря словами В. Высоцкого, благодаря чему оказались «впереди планеты всей». Но это произойдет еще не скоро. А пока людей встречали еще дымящиеся местами пожарища, развороченные разрывами снарядов мостовые и обожженные пламенем войны, израненные осколками и пулями редкие уцелевшие деревья. Центра поселка, можно сказать, не было...
По обочинам улиц и дорог, в придорожных канавах и кюветах кое-где валялись трупы вражеских солдат. Реже — наших. Как и в сорок первом, тоже в июле, убитых хоронили там же, где нашли: выбирали поглубже канаву или воронку, укладывали тела как попало и сверху засыпали землей. Для "своих" устроили кладбище вблизи Анастасьевской часовни, у перекрестка дорог. Самой часовни в то время уже не было. То ли была разобрана на бревна для строительства бункера, то ли сгорела во время периодических обстрелов поселка нашей артиллерией.
Обстрелы начались с приближением весны. Сначала они были редкими, как бы разведывательными. Для выявления позиций пушек врага. Потом разрывы снарядов стали регулярными. На окраинах поселка, с трех сторон действительно стояли батареи неприятельских орудий. И начинались артиллерийские дуэли. Немецкая педантичность проявлялась и в организации стрельб. Пушкари заряжали орудия, производили прицеливание и выстрелы, после чего немедленно, но без суеты покидали огневую позицию и укрывались в убежищах. Там и ожидали ответных действий. Как только осядет пыль и земля, поднятая в воздух взрывами уже наших снарядов, все повторялось с начала. А снаряды с востока падали в разных местах. Однажды даже подорвали артиллерийский погреб со снарядами и находящимися в нем немцами. В другой раз снаряд разорвался во дворе одного из домов на Колхозной улице. Тогда от ранений осколками погиб вышедший покурить местный житель, хозяин этого дома... Разрушались и горели дома и другие хозяйственные постройки. Словом, мирным жителям доставалось и от тех, и от других. Последовавшие принудительные выселки и переселение захватчиками людей в западном направлении подальше от фронта оказались своевременными и наверняка сохранили жизнь не одной сотне жителей окрестных деревень и сел.
... Никакой помпезности при захоронениях погибших не было. Просто сносили или свозили трупы на холм, к вырытым заранее могилам, и там закапывали. Это кладбище на пригорке просуществовало до конца сороковых. Затем бренные останки с него были перенесены на новое братское кладбище, возникшее по воле тогдашнего руководства поселком на месте Пятницкой церкви и церковного двора, у монастырской стены. А освободившаяся у развилки дорог территория была отдана под жилищное строительство. На месте часовни тогда же, в 44-м, захоронили и тех военнослужащих, которые погибли в результате внезапного подрыва боеприпасов на дороге у Анастасьевских ворот Святогорского монастыря. По рассказам очевидцев этой трагедии, взрыв произошел во время погрузки саперами авиационных бомб, и других фугасов, вынутых из-под дорожной насыпи, на грузовую машину. К несчастью, в этот момент мимо проезжала и другая автомашина с красноармейцами в кузове. Их было там около взвода. Все, кто в тот момент находился в этих машинах и поблизости от них, погибли. И сами саперы, и проезжавшие по дороге бойцы. Настолько мощным был тот взрыв. В одной из машин находились две девушке. Одну из них выбросило ударной волной из кабины к самым воротам. Там она и лежала. А сгоревший заживо до пепла водитель как сидел за рулем, так и остался на своем месте. Обезображенные останки других погибших разбросало волной по всему дорожному полотну от края оврага до каменной стены. Погибла и девушка из соседней деревни. Они с отцом вели корову по дороге, когда случилась трагедия. Дочь шла впереди и погибла, отца же прикрыла собой корова. Она тоже была убита. Вот и похоронили саперов и тех, чьи жизни унес тот слышимый за несколько километров взрыв, на месте часовни. Сейчас мало кто об этом знает. Время залечивает раны и щадит и без того перегруженную многочисленными событиями и переживаниями человеческую память...
Пройдет немало десятилетий и, перед уходом на вечный покой последних участников да и свидетелей той войны, государство найдет возможность еще раз вернуться к увековечиванию памяти о тех, «кто уже не придет никогда...». И возникнут на местах массовых захоронений новые обелиски и стелы со словами о вечной памяти, на траурного цвета массивных гранитных плитах появятся выбитые к камне фамилии ранее безымянных лежащих под этими каменными глыбами воинов. Прежние, некогда зеленеющие по весне травой-муравой холмики над могилами перезахороненных останков сравняют с землей, а образовавшуюся площадку вымостят модной тротуарной плиткой для удобства передвижения по территории кладбища посетителей в редкие дни воспоминаний. Ничего, что по костям... Не впервой нам... Мертвые не осудят... И зачем-то понаставят у входа на кладбище металлические конструкции, несущие на себе повернутые непонятным образом лицами в сторону от идущих или едущих мимо жителей и гостей районного центра изображения «самых из самых» ...
А война между тем продолжает напоминать о себе. И не только результатами работы так называемых «поисковиков». Однажды житель поселка на краю своего приусадебного участка решил по весне посадить дерево. На глубине штыка от лопаты он обнаружил каску. А в ней останки бойца... Поблизости нашли еще четверых... Спустя 50 лет вспомнили об этом и решили поставить рядом с этим местом памятный обелиск. И обнаружили покореженный временем и войной пулемет и то, что осталось от его «первого и второго» номеров... На другой окраине, с южной стороны, при проведении земляных работ по установке памятника трагическим событиям 1941 года были найдены останки сразу пятнадцати наспех сброшенных в воронку и засыпанных землей красноармейцев. У двоих оказались полевые сумки с книгой «Как закалялась сталь» в одной и профсоюзным билетом на украинском и русском языках в другой. Это все, что сохранилось из бумажного содержимого сумок. На фрагментах одежды «читались» сохранившиеся знаки различия сержантов Красной Армии...
... Не мало коварных «сюрпризов» хранит со времен войны эта многострадальная земля. Там, где противостояние было особенно длительным и кровопролитным, в местах наиболее ожесточенных боев и в первом десятилетии двадцать первого века встречаются неразорвавшиеся мины, снаряды и бомбы. Окрестные болота и озера «фронтовой полосы» скрывают в своих глубинах попавшие туда разными способами танки и самолеты. Еще больше в земле тайн, связанных с захоронениями убитых. Как в первые недели войны, так и при освобождении этих мест от оккупации захватчиками. Хоронили в отступлении наспех, часто в темноте, иногда не ориентируясь на местности. Известны и еще более прискорбные случаи, когда убитые, наши защитники и освободители, вообще не предавались земле. Как погибшие в боях на Григоркинском плацдарме. Так и остались на долгие годы лежать они на поверхности земли, постепенно становясь ее составной частью. «Прорастая травой», как говорил в своем стихотворении поэт-фронтовик. Может быть, оттого, что еще до сих пор «не похоронен последний солдат», и мы ходим, пашем, сеем и строим по костям и на костях погибших неизвестных защитников Родины, все еще не кончается та война? Может быть, оттого и слышатся порой взрывы боеприпасов, уцелевших с военных времен и извлеченных из земли любопытными наследниками боевой славы дедов? Для того, чтобы спустя много лет унести жизни людей, родителей которых в годы войны даже не было на свете?..