Жизнь текла спокойно. Не ссорились, ни в семье, ни с соседями. Да и ссориться, и скандалить Динка не умела. И многое уже и теперь прощала Алексею: задержки, - якобы, на работе, - хотя до нее доходили слухи об истинной причине этих задержек ( находились доброжелательницы!)… Прощала и «посиделки» с друзьями в пивной. Не хотелось тратить время на душеспасительные беседы , - вдвоем им все еще было хорошо. Алексей понимал и благодарно принимал ее сдержанность, - после таких своих «выпадов», (хоть и не частых), был особенно примерным мужем и отцом.
А она не заметила, как стала Диной Вячеславовной. И здесь, на этой фабрике, не «сходила» с Доски почета. Во всяком деле были умелыми ее маленькие, ловкие руки… Пытались увлечь ее профсоюзными делами, предлагали вступать в партию, но Динка тихо-тихо, как бы бочком, уходила в сторону: семья, дети, муж… И мало интересовали ее события в мире, да и в своей стране тоже, - у нее был свой мир, близкий и родной.
Вот уже и Раиса вышла из тюрьмы, просидев в заключении восемь лет. Динка переживала: Женька сама должна была решать, - с кем жить. Ей шел уже двенадцатый год. Девочка стала родной, звала Динку мамой, и без нее она уже не представляла свою семью. Увидев приехавшую к ним после освобождения Раису, Женька прижалась к Дине, сказав:
- Я буду жить у мамы!... - и поправилась: - У мамы Дины…
Лето дети проводили в Бердичеве, у бабушки Ани. Вскоре отвозили их туда уже на своей машине: Динке, как ударнице, выделили ее вне очереди . Хоть и набрались в долг, но машину сразу же выкупили, - были счастливы, особенно Алексей. Теперь могли «своим ходом» съездить и к морю.
И ездили, в отпуск, летом. Снимали недели на две комнату в Крыму, в рыбацком поселке. Питались дешевыми овощами и фруктами, баловали себя пивом с маленькими солеными рыбешками, - были счастливы.
В эти годы их из коммуналки переселили в новый дом, недалеко от Царицыно, в трехкомнатную квартиру, - старый дом пошел на слом, - в темпе перестраивали центр. Москва менялась на глазах , и очень скоро их окраина стала неузнаваемо красивым районом, одним из лучших в Москве. Близились Олимпийские игры…
Славик после школы поступил в институт, решил учиться на инженера -строителя. Женя уже заканчивала десятый класс.
А в Жуковке болела свекровь. Дочери уже не отходили от нее. Динка с Лешей приезжали в выходные. В один из таких дней Варвара подозвала Динку к себе, - с постели уже подняться не могла.
- Дай руку, - попросила невестку.
Обеими ладонями обхватила Динкину руку, прижала к груди.
- Прости меня, дочка… За все прости… Святая ты душа… - смотрела Динке в лицо глубоко запавшими, темными глазами, словно искала в нем что-то.
Потянула ее руку к губам.
- Что вы! Что вы, мама! Даже не думайте ни о чем! Не за что мне вас прощать! Все будет хорошо… Мы здесь, с вами… Мы все очень любим вас.. – шептала Динка и гладила Варваре лицо, волосы, руки…
Хоронили Варвару на деревенском кладбище. Шел дождь. Было промозгло и холодно. Без конца гудели самолеты, - аэропорт Домодедово был рядом.
Жизнь, казалось, снова входила в свое русло. Получил диплом и устроился на работу Славик. Женя заканчивала медучилище. Обзавелись семьями, почти в одно и то же время. Появились внуки.
Забот прибавилось. Забрала из Бердичева к себе мать, - Анне уже тоже необходим был уход. Да и Динка была уже далеко не девочкой…
За своими хлопотами и не заметила, как изменилась страна.
Мимо нее прошли похороны генсеков, одного за другим, не затронув ни сердца, ни внимания. Некогда было вслушиваться в напористые речи Горбачева, рекой льющиеся с экранов телевизоров. Краем уха слышала о новом «хозяине» Москвы, - Ельцине, - что ездит он в метро и в троллейбусе, заходит без «свиты» в магазины и больницы. Но все это мало трогало ее, - огорчали пустеющие прилавки магазинов, переживала за сына и дочь: месяцами не получали зарплату. Хорошо, что пока был еще заработок у Леши, да и фабрика ее худо-бедно держалась на плаву, - Динка еще могла помочь детям. А тут вдруг и родной Бердичев оказался за границей, в другом государстве. Теперь и к сватам, родителям невестки, не так-то просто можно было попасть: граница, таможня…
Беда грянула, откуда ее не ожидали. В один из дней Лешу сняли с машины, прямо среди рабочего дня, с обширным инфарктом. Почти месяц пролежал в больнице.
За это время Дина и дети похоронили Анну, - умерла тихо, во сне…
Алексей прошел реабилитацию, но так и не оклемался. Дали инвалидность. О работе нечего было и думать…
И покатилось все, как с горки… Не только в стране, но и в семье…
Роддом, где работала акушеркой Женя, закрыли, вернее, ввели его в состав нового больничного комплекса, где и руководство появилось новое.
Соответственно, меняли и весь медперсонал. Нужна была протекция. У Жени ее не было, но были двое маленьких детей, их надо было кормить. Ее взяли на работу, но уже с меньшей зарплатой. А у нее в это самое время распадалась семья, - у мужа появилась другая женщина…
Женька решительностью и упорством была в мать, Раису, поэтому не тянула, - развелась и вскорости подала документы на выезд в Израиль (красавица-бабка, мать Раисы, была еврейкой).
Как негодовал и бушевал Алексей, узнав о таком ее решении! Сколько оскорблений и несправедливых обвинений выслушала Женька от отца! Досталось и Динке… Но дочь настояла на своем и уже через полгода улетела в Тель Авив.
Сын, Слава, тоже остался без работы, - развалилось его строительное управление. Устроился в одну из новых фирм простым рабочим - строителем, благо, - руки были золотые. А Динка, Дина Вячеславовна, разрывалась между мужем,- которого нельзя было расстраивать, а следовало беречь и холить, как хрустальную вазу, - работой, где пока еще платили неплохие деньги, семьей сына, где подрастали два внука, - и Израилем: там была Женька, Женечка…
Время шло. Уже дважды побывала у дочери в Тель Авиве. Видела, как тяжело приходится той завоевывать свое место в новой стране. Поражалась ее упорству и стойкости и была бесконечно счастлива, когда дочь успешно сдала все экзамены ( и язык, и специальность!) и была взята на работу в роддом.
И каждый раз, когда дома заходила речь о Женьке или о поездке к ней, разгорался скандал. Алексей уже не сдерживался ни в словах, ни даже в действиях: не мог делить Динку ни с кем и ни с чем!
- Опять собралась к своим жидам! Нашла уже там себе ….!
И впервые за все годы поднял на нее руку, ночью, в постели… Этого Динка уже простить ему не могла. Ушла к сыну. Долгими бессонными ночами вспоминала себя в Бердичеве, у мамы… у свекрови… слезы и горькую тоску над кроваткой сына… Вспоминала его измены уже здесь, в Москве… Все прощала, жалела… любила. И вот, - перехлестнуло через край…
Позвонила дочери. Тайн от Женьки у нее не было. Рассказала. Плакала.
- Немедленно приезжай! Если нужны деньги, я вышлю, - решительно сказала та. - И мне поможешь, посидишь с Яной. - А там – посмотрим!
Женя недавно снова вышла замуж, родила дочь. Жила уже в своей большой квартире…
Чемодан с вещами ей собирали сын с невесткой, Динка домой не поехала. Уволилась с работы. – Ну, вот, теперь я одинокая пенсионерка, - сказала сама себе.
Переживала. Мучилась. Несколько раз пыталась позвонить Алексею из Тель Авива, поговорить, но разговора не получалось, - в ответ слышала ругательства, оскорбления…
Звонить перестала. Звонила сыну. Тот навещал отца, помогал, пытался помирить их, поговорить с Алексеем, - но тоже наталкивался на стену непонимания и уязвленного самолюбия.
...И вот теперь старые фотографии всколыхнули все прожитое…
Уже прошло почти десять лет, как умер Алексей. Она была на похоронах в Москве, - это был ее первый приезд за все время, что она живет здесь, в Тель Авиве. Остаться там не смогла, было очень больно. И ей уже многое дорого сердцу здесь, в Израиле: внуки, Женька, подруги. А прошлое? Оно с ней, может и не надо его ворошить…