Помню эпизод из итальянского фильма: едет повозка, в которой сидят только что освобождённые из сумасшедшего дома парень и девушка, а две старушки на улице смотрят и говорят:
«Дурак этот Джузеппе, дурак! Подписал бумаги родственникам, засадившим его в дурдом, да и остался без наследства. И при этом дуру какую-то себе нашёл».
«Да, нет, Франческа, не такой уж он и дурак: и освободился, да и девку-то, девку какую себе отхватил! Красотка!»
Ну, а потом выясняется, что эта «красотка» дочь миллионера, который изолировал её из-за связи с панками, а поскольку она решила образумиться и выйти замуж за Джузеппе, то папочка её прощает и даёт большое приданое! Короче, «хэппи энд», как в сказке, или, как говорят у нас, - «везёт дуракам и пьяницам».
Но к чему я это? А к тому, что есть русская пословица «И дурень дурню розь» (В.И.Даль), в связи с чем со всеми дураками надо разбираться в отдельности. А это порой бывает и нелегко. Как и артельщикам из песни Михаила Ножкина: «А начальник на лодыря смахивал, Всё сидел да вздыхал глубоко. Всё ходил да ушами размахивал, Оказался дурак дураком!» Т.е. даже работникам целой артели понадобилось время для того, чтобы догадаться, каков их новый начальник.
А вот Т.В.Зуевой так и не удалось разобраться с дураком в той народной сказке, которую Пушкин использовал в качестве источника для своей «Сказки о попе и его работнике Балде» (далее Балда»). И мы никак не можем согласиться с её словами, что «В фольклорном тексте были объединены в одном лице два основных типа героев русской сатирической сказки: дурак и шут» (1). Тем более что мы ещё помним, как неуместно Зуева смешивала мёд и пиво в один напиток (2). Здесь же она зачем-то смешала дурака и того, кто им прикидывается, т.е. шута. И конечно, посмотрев на пушкинский конспект народной сказки, мы можем спросить Зуеву: а разве является шутом работник, который показывает себя глупцом, поскольку путает корову с медведем или «вместо сухарей» помещает в мешок попа? Ведь после этого мы все внешне разумные действия этого работника вынуждены списывать на случайность. Но при этом и задавать вопрос: а разве могут быть в одном и том же образе глупец и прикидывающийся им? Ведь В.И.Даль в значениях слова «дурак» чётко разделяет глупца и шута (т.е. человека «промышляющего дурью, шутовством»). Да и Словарь языка Пушкина показывает нам разные значения слова «дурак»: опять же «глупый человек» и опять же «шут». Т.е. нельзя шуту быть глупцом, поскольку тогда и прикидываться-то ему будет не под кого!
Беда же у Зуевой в том, что, взявшись писать о сказках Пушкина, она не смотрит по сторонам. А ведь осенью 1830-го года, т.е. совершенно синхронно с «Балдой», Пушкиным было написано и «Опровержение на критики», в котором есть следующие очень важные слова «Глупость человека оказывается или из его действий или из его слов» (3). А в них автор чётко установил те признаки глупости, по которым и следует определять всех дураков в его произведениях. И если слово «балда» в словаре Ожегова это «бестолковый человек», то у Даля - и вовсе дурак («дылда, болван, балбес, долговязый и неуклюжий дурень; или кстр. «дурак, тупица, малоумный»). А верить мы, конечно, будем Далю, поскольку он современник Пушкина!
Но почему мы занялись именно Балдой? Да потому, что значение и количество ниточек от этого пушкинского образа оказалось так велико, что даже и в «чудо-книжке» из «Конька» он неожиданно выдвинулся на первое место не только через «персонажа Бобра», но и через «князя Бабыла». Однако всё по порядку. И для начала отметим, что предположение Рустама Шаяхметова о том, что в «Коньке» «под описанием чудо-книжки скрывается двухтомное англо-французское издание “Альгамбры” Ирвинга», надо списать на невнимательность исследователя, который не заметил, что в этой чудо-книжке и «страниц не так чтоб слишком, Да и сказок только пять»! Т.е. ни по объёму и ни по количеству сказок «чудо-книжка» никак на ирвинговский двухтомник, который Анна Ахматова называла «Альгамбрскими сказками», не тянет.
В то же время эта «чудо-книжка», намекая на пушкинский цикл из пяти сказок, позволяет не отвлекаться на «Песни западных славян», включающим 18 произведений. А также - не поддаваться блефу, когда в плане издания от 1834-го года Великий Мистификатор помимо пяти своих сказок вдруг записывает и «Жениха»! Конечно, ранее Пушкин уже дважды издавал его с подзаголовком «Простонародная сказка», но мы-то видим, что «Жених» – это баллада, а потому и приветствуем издателей, когда те не печатают её в разделе «Сказки». Видимо, они понимают, что само понятие «сказки» в XIX-м веке было ещё сильно размыто, что и позволяло Пушкину называть сказками и «Повести Белкина», и «Графа Нулина», и гоголевские «Вечера на хуторе близ Диканьки». Кроме того, тут может быть и элемент игры, из-за чего ко всем пушкинским определениям жанра тех или иных произведений нужно относиться с осторожностью. И это делается, поскольку никто, например, не относит «Медного Всадника» к повестям, хотя в подзаголовке этой поэмы и имеется авторское указание «Петербургская повесть».
А теперь обратимся к авторской иллюстрации «Балды» и сразу же спросим: а почему под рисунком попа Пушкин написал «талаконный лоб»? Смотрим словари и нигде этого слова, написанного через букву «а», не находим. Нет такого! Так неужели перед нами та изначальная и намеренная ошибка Пушкина, которая впоследствии повлекла за собой целый ряд его аналогичных игр с буквой «а»? И действительно, возникают «вопросы на засыпку»:
1. а разве при написании «Золотого петушка» в сентябре 1834-го года Пушкин не колебался насчёт буквы «а» в первом слоге «шамаханской» царицы?
2. А разве тогда же, как мы уже выяснили, он не написал «Осенние вечера», в которых, спрятавшись под маской филолога, рассуждал, как правильно писать гласную букву в первом слоге слова «торковки»?
3. А разве в «Истории Петра» он не исправил «Шамаху» на «Шемаху»,
4. А разве он не произвёл аналогичное и с именем «Бабыл», исправив его на «Бобыл»?
Подумаем над этим, а пока отметим некоторые странности в двух пушкинских планах издания сказок на 1835-й год. Вот первый план (в современном правописании):
«Царь Гвид
О мерт.
О золот. пет.
Балда».
А вот план второй (зачёркнутый, где стоят квадратные скобки):
«Простонародные сказки
[С позволения высшего начальства]
[I Сказка о женихе
II О Царевне Лебеди
III О мертвой царевне
IV О Балде
V О Золотой рыбке
VI О Золотом Петушке]
О неуместности в этих планах «царя Гвидона» и «Жениха» мы уже говорили. Но вот, говоря о колебаниях с буквой «а» в первом слоге имён и названий, мы вынуждены отметить, что в течение одного года Пушкин, действуя системно, намеренно написал в «Коньке» искажённое и небывалое имя «Бабыл», сблизив его по первым двум буквам с именем Балды. А чтобы это было хоть как-то заметно, поместил в своих двух планах издания название сказки о Балде под тем же четвёртым номером, что и сказку о мнимом «Бабыле» в «Коньке». Ну, а я проявил невнимательность, поскольку в предыдущей главе признал имя «Бабыл» простой опечаткой.
Однако приглядевшись к сближению под четвёртым номером Балды и Бабыла, я вынужден уточнить: ну, конечно, это опечатка, но не простая, а НАМЕРЕННАЯ! А ошибся я потому, что впервые столкнулся с исключением в пушкинском методе намеренных ошибок. Исключение же состоит в том, что в случае с именем «Бабыл» намеренная ошибка предстаёт перед нами не прямо, а под видом опечатки, которая впоследствии была справедливо исправлена. Ну, а мы в результате такого исправления потеряли уверенность, что ошибка была намеренной.
Но ведь это же блеф!! Конечно, блеф. А точнее – виртуозная игра Гения! Ну, а переиграть Великого Мистификатора можно, лишь проявив настойчивость для нахождения иных признаков намеренности. И при этом можно с удивлением (и даже восхищением!) убедиться, что в результате манипуляций автор всех этих намеренных ошибок охватил более широкое (не менее чем в два раза!) поле для своих намёков.
Однако спросим: а есть ли смысловая перекличка между именем «Бобыл», появившемся в «Коньке» после правок, и пушкинским именем «Балда»? Ответ таков: да, есть, поскольку, как говорит нам В.И.Даль, «бобыль» это не только пролетарий или крестьянин, «не владеющий землею по бедности» (вот он намёк на нищету работника!), «калечеству, одиночеству, небрежению», но и «одинокий, бездомок, безприютный», который «живет в людях захребетником или в батраках, сторожах, пастухах». В то же время «батрак», по Далю, это всё тот же «наёмный работник». Как и Балда.
Однако может ли наёмный работник Балда перекликаться с каким-нибудь «князем»? Немедленно открываем народную сказку о Бове-королевиче и видим, что в ней этот королевич в связи с изменившимися жизненными обстоятельствами превращается даже в раба двух корабельщиков, которые затем именно как раба и продают его за хорошие деньги. Кроме того, Бова в народной сказке предстаёт и бесправным пленником, и нищим, и конюшим, любящим поспать (направление к Ивану из «Конька»!), и т.д. Т.е. этот сказочный герой довольно легко меняет свой социальный статус в худшую сторону. Подобное изменение мы можем видеть и в написанном синхронно с «Балдой» отрывке 1830-го года «Несмотря на великие преимущества…», где в роли пашущих (возможно, и на чужой земле, как Балда у попа!) представлены родовитые «отцы и братья княжён Елецких», которые, «встречаясь друг с другом на своих бороздах, отряхают сохи и говорят: «Бог помочь, князь Антип Кузьмич, а сколько твоё княжое здоровье сегодня напахало?» - «Спасибо, князь Ерёма Авдеевич…».
А имея перед собой подобное пушкинское сближение князей с пашущими мужиками, мы уже сможем и правильно понять намёк, содержащийся в стихе №1693 «Конька»: «Мужички на губе пашут», где в слове «губа» ударение перенесено на первый слог. А при таком ударении это слово, как говорит нам Даль, будучи производным от слова «губить», имеет значения: «пагуба, трата, извод, гибель, порча, убийство и пр.» Раскрывая же одно из значений слова «губной», Даль приводит слово «уголовный» (от губа, гибель, пагуба), приводя пример: «губное дело, уголовное, губящее человека». Ну, а кто такие для Пушкина понесшие уголовное наказание декабристы, среди которых были и графы, и князья, пушкинисты знают.
А теперь ещё раз остановимся на неуместности в вышеуказанных двух планах издания на 1835-й год «Балды», в отношении которого из-за церковной цензуры никакого «позволения высшего начальства» заведомо быть не могло. И действительно, «Балда» при жизни Пушкина не печатался и был известен лишь узкому кругу друзей. Так, например, А.О.Смирнова (Россет) писала о Пушкине следующее: «Иногда читал нам отрывки своих сказок и очень серьёзно спрашивал нашего мнения. Он восхищался заглавием одной: «Поп - толоконный лоб и служитель его Балда». «Это так дома можно, - говорил он, - а ведь цензура не пропустит!» (4).
И это так! Тем более что даже и в наше бесцензурное время церковники строят «Балде» преграды. Так, в 2005 году в Сыктывкаре едва не сорвалась премьера оперы Дмитрия Шостаковича "Балда", т.к. финансирование постановки было прекращено из-за протеста функционеров епархии. Однако премьера всё же состоялась месяцем позже. Но вот в 2010-м году по телевизору один из жителей Сыктывкара пожаловался, что по настоянию местных церковников этот музыкальный спектакль всё же был запрещён!
А уже в следующем, 2011-м, году какой-то поп из Краснодара издал большим тиражом исправленный В.А.Жуковским в 1840-м году (опять же из-за цензуры!) вариант под названием "Сказка о купце Кузьме Остолопе и его работнике Балде". Тогда, конечно, сразу же возник скандал с обвинениями церкви в том, что она насаждает цензуру и теперь добралась уже до самого Пушкина. Меня, правда, тут раздражает не столько переработанная Жуковским сказка, сколько то, что сверху на обложке книги указано имя Пушкина, а в самом низу: «В редакции В.А.Жуковского», что порождает вопрос: а почему бы несогласованное с Пушкиным соавторство не отобразить иначе - сверху имя Жуковского, а внизу: «По мотивам сказки А.С.Пушкина»?
Тем более что Пушкину-то нравилось название его сказки и, если бы он хотел пожертвовать главным героем-попом, то уж и без всякого Жуковского догадался бы как это сделать. Но не сделал! И поэтому его авторская воля должна быть общепризнанной. Однако что толку, если попы и через двести лет так боятся за свои «толоконные лбы» и мешают народу приобщаться к творчеству великих мастеров. И всё это притом, что «большое» академическое издание ПСС Пушкина, содержащее «Балду», было напечатано с благословления Патриарха Всероссийского Алексия II! Но, видно, наглость местных церковников беспредельна, если они плюют даже на благословление Патриарха!
А ведь кроме всего этого анализ переделанного Жуковским «Балды» чётко показывает нам руку отнюдь не «отца родного» данной сказки, поскольку звучание стихов при переделке ухудшилось. Так, Жуковский:
1. написал «хозяйка», «дочка» и «сынок» вместо пушкинских слов «попадья», «поповна» и «попёнок», и прекрасное единоначатие трёх стихов на корень «поп» исчезло;
2. написал «Живёт Балда в купеческом доме» вместо «Живёт Балда в поповом доме, спит себе на соломе», и перестали звуки «о-о» от слова «солома» перекликаться с тройным «о-о-о» в слове «поповом»;
3. написал «Прыгнул Кузьма до потолка» вместо «Прыгнул поп до потолка» и оборвал пушкинскую аллитерацию звуков на «п» и «по»;
4. написал вместо краткого пушкинского «Призадумался поп» более длинный стих «Призадумался наш Кузьма Остолоп» - и опять ничего хорошего.
Кроме того, заменив тщательно подобранное Пушкиным определение «толоконный лоб», означающее «дурака», на некий, не относящийся к фольклору, «осиновый лоб», Жуковский смягчил это определение. А именно «дурак» и важен для подтекста, т.к. Пушкин-Плюшкин, записав в Михайловском народную сказку о попе и его работнике, в которой не было никаких «толоконных лбов», впоследствии «отбросил» этого дурака совсем недалеко. А точнее, в своего «Балду», т.к. словами «толоконный лоб» сделал как бы рокировку и превратил в дурака уже не работника, а попа. Ну, а если потянуть ниточку в творчество Пушкина, то легко и обнаружить, что там важен не выдуманный Жуковским «осиновый лоб», а лоб медный! Тем более что и в русском фольклоре, как говорит нам В.И.Даль, «медный лоб» вполне определённое бранное прозвище, т.к. это «наглец» и «бесстыжий человек». А всех этих «бесстыдников» ещё в ссылке Пушкин готов был карать, о чём и писал следующее: «О, сколько лиц бесстыдно-бледных, О, сколько лбов широко-медных Готовы от меня принять Неизгладимую печать?» (5). И нам ясен намёк Пушкина, когда он в 1831г. пишет про Булгарина: «и если мой камышек угодил в медный лоб Голиафу Фиглярину, то слава создателю!» (6) Ну, а видя в сказке Пушкина щелчки Балды по лбу попа, мы прекрасно понимаем, что и в данном случае это тоже пушкинская «печать по лбу». И кроме этого чувствуем, что выдуманное Жуковским прозвище Остолоп не вполне уравновешивает дурака, скрытого в народном выражении «толоконный лоб».
Однако стоп! Ведь такой шут, как Балда, уже знаком нам по главному герою «Конька», который хоть и кричит: «Это я, Иван-дурак!», но при этом сильной глупости ни в словах, ни в поступках не проявляет. И поэтому внимательная И.П.Лупанова справедливо и замечает, что «глупость» Ивана не есть качество, действительно ему свойственное» (7). Т.е, как мы уже говорили, в отношении Ивана остаётся лишь понятие «шут». Как и у Балды. Ну, а если кому-нибудь покажется, что сон Ивана от пения царевны это проявление его глупости, то я укажу на один из источников данной сцены, т.е. на «Легенду об арабском звездочёте» В.Ирвинга, где от пения царевны звездочёт засыпал ЕЖЕДНЕВНО и в течение многих дней. А почему? Да потому, что пение царевны было магически-усыпляющим! А зная эти нюансы, мы можем даже и похвалить Ивана за то, что он поддался усыпляющему пению царевны всего лишь один раз.
Ну, а как же нам воспринимать сцену на базаре, если слово «балда» близко по своему значению к слову «дурак», а словосочетание «толоконный лоб» взято из русского фольклора, где дурака прямо и означает? На первый взгляд, как - «встретились два дурака»! Тем более что и сам поступок Балды, когда он соглашается работать почти бесплатно, выглядит глупым. Однако прочитав пушкинскую сказку до конца, начинаешь понимать, что «дурак дураку - рознь», а отношение автора к Балде и попу абсолютно противоположно. Так, если вначале Пушкин через «толоконный лоб» как бы обзывает попа «дураком», то по ходу развития сюжета показывает, что если поп и дурак, то отнюдь не полный, поскольку имеет семью, хозяйство и даже сумел наложить на чертей оброк. А вот в конце сказки, когда «с третьего щелка Вышибло ум у старика», это уже дурак и полный, и круглый, и вообще инвалид! Т.е. - готовый пациент для психбольницы.
А вот у Балды всё наоборот, поскольку автор, развивая сюжет, одновременно производит и своеобразную «реабилитацию», сокращая подозрения в глупости поступков или слов Балды. Хотя о такой тенденции мы могли бы догадаться уже по одному названию сказки, в котором Пушкин убрал имя нарицательное, т.е. бранное слово «балда», и решительно превратил его в имя собственное. Ну, а то, что само по себе бранное прозвище Пушкина не устаивало, видно уже по его записи той народной сказки, которая послужила ему источником. И действительно, Пушкин, написав «балда», сразу же подчеркнул это слово, что обычно у него означало какую-либо ошибку, а затем в этой же записи стал периодически писать слово «балда» с большой буквы. Ну, а затем он убрал от «балды» народной сказки все его глупые дела (типа - «привёл медведя в хлев» вместо коровы), после чего в образе Балды остался только шут! В конце же сказки Балда, высказывая в басенном стиле назидательное поучение: «Не гонялся бы ты, поп, за дешевизной», уже показывает себя почти что мудрецом. И вот тут мы и можем догадаться, что первоначальное согласие Балды на почти бесплатный труд – это не глупость и не только его желание наказать жадного попа, но и суровая необходимость, которая заставляла порой многих нуждающихся работать за одну еду. Нищета, однако!
А теперь резко повернём тему и спросим: а что общего между сценой встречи Балды с попом и сценой встречи мудреца с Дадоном из «Золотого петушка»? Думаю, что многие ответят: ничего! И действительно различий очень много и между сценами, и между образами этих пушкинских героев. Смотрим по пунктам:
1. поп не царь, а Балда не старый скопец.
2. Попу сразу же дано бранное прозвище «толоконный лоб», а Дадон вроде бы никакого отношения к дуракам не имеет.
3. Поп пошёл «по базару Посмотреть кой-какого товару» и, случайно наткнувшись на Балду, берёт его к себе на работу, а Дадон, послав «гонца с поклоном», вызывает мудреца к себе во дворец.
4. Поп ничего из «товара» не приобретает, а Дадон получает в подарок золотого петушка.
5. Поп не даёт Балде лишних обещаний, а Дадон «скопца благодарит, Горы золота сулит» и при этом обещает исполнить первую же его волю,
6. Балда активно работает на попа, а мудрец появляется перед Дадоном лишь в конце сказки,
7. Поп женат и никакого сластолюбия к женщинам не проявляет, а Дадон холост и, увидя Шамаханскую царицу, мгновенно ею «Околдован, восхищён».
8. Балда и поп остаются живыми, а вот мудрец и Дадон погибают, и т.д., и т.п.
Итак, дорогие читатели, ничего общего между героями «Балды» и «Золотого петушка» вы не находите? И ничего страшного, поскольку и профессиональные пушкинисты тоже ничего общего тут не видят. А почему? Да потому, что не знают (или не хотят знать!) о пушкинском авторстве «Конька», который как раз и является связующим звеном между «Балдой» и «Золотым петушком»! Кроме того, «товарищи учёные, доценты с кандидатами» не могут ответить на вопрос: а почему же убрана глупость от Балды и Ивана и эти герои фактически превращены автором в шутов? Ну, а мы, зная и автора «Конька», и кто спрятан там под маской Ивана, и что Иван такой же, как и Балда, шут, смело можем ответить на этот вопрос. Ответ же таков: автор, одевший эти маски, никогда не считал себя глупцом! Более того он, по словам Николая I, был ещё и «умнейшим человеком в России». И эти слова о себе Пушкин вполне мог знать через многочисленных знакомых из окружения царя. Да и вообще я не знаю литераторов, которые сами себя считали бы глупцами. Даже если и прикидываются дураками…
Однако если Великий мистификатор в подтекстах своих сказок прячет свою биографию, то некоторые её моменты должны у него повторяться. А потому, чтобы понять, как он представляет нам «те же яйца, только сбоку», мы сейчас и проверим перекличку его героев и сюжетных коллизий. Так, Балда впервые встречается с попом на базаре (а это – первая встреча Ивана с царём на рынке и первая встреча мудреца с Дадоном!), там же Балда и нанимается на службу (а это - согласие Ивана на царскую службу: «Так и быть, Стану царь тебе служить», и услуга Дадону от скопца, вместо которого будет «работать» его петушок). Отдельно отмечу, что среди специальностей работника Балды («Повар, конюх, плотник») имеется и та, которую исполнял и Иван (это «конюх»!). Кроме того, есть и прямая перекличка Ивана с звездочётом в том, что он, как я уже говорил, «Звёзды на небе считает». А о том, насколько справедливы слова ершоведа И.П.Лупановой, что «Ершовский царь имеет очень близкого родственника … царя Дадона из «Сказки о золотом петушке» (8), я уж и не говорю.
Но вот тут-то и возникает недоумённый вопрос: так неужели под маской своего жадного попа Пушкин спрятал самого царя? Да, это так!! Однако для того, чтобы убедиться в этом невероятном предположении, придётся углубиться в некоторые детали:
1. поп, как и царь в «Коньке», изначально пошёл «по базару Посмотреть кой-какого товару». Внимание: «посмотреть»! А не «поехал искать работника», как это записано у Пушкина в конспекте народной сказки. И это же «посмотреть» мы обнаруживаем и в первом издании «Конька»! (Слово «поглядеть» появилось позднее и после правок).
2. Смотрим на странности в сюжете «Конька»: а разве уместно старому царю самому ездить на рынок, чтобы «коней посмотреть»? Да ведь стоит ему лишь глазом моргнуть, как с рынка доставят всё, что угодно! Так откуда же появилась эта не совсем уместная поездка царя на рынок? А из пушкинского конспекта народной сказки о попе, где поп (повторю ещё раз!) «ПОЕХАЛ искать работника» (9). Т.е. езду как таковую Пушкин передал царю из «Конька».
3. Когда же мы смотрим, что царь первоначально не собирался нанимать Ивана к себе на службу, то и видим то же самое и у пушкинского попа, который изначально пошёл «по базару Посмотреть кой-какого товару». Вот что пишет об этом Т.В.Зуева: «В конспективном источнике Пушкина читаем: Поп поехал искать работника. Навстречу ему Балда. …Согласно народной сказке, и поп и Балда ведут себя алогично. Поп отправляется за товаром и вдруг заявляет: «Нужен мне работник» (10). Хорошее наблюдение! Но главное всё же в том, что этот искомый попом «товар» никуда не делся, а в виде «двух коней золотогривых» преспокойно появился спустя три года в «Коньке», где закладка Пушкина сработала! И при этом и поп, и царь, направляясь за «товаром», нашли в конечном счёте на рынке служителя, с которым, говоря юридическим языком, заключили устный договор трудового найма.
4. Другая «закладка» в виде названия попа «стариком» (стих 187) тоже сработала как в «Коньке», где царю уже 70 лет, так и в отношении Дадона из «Золотого петушка». Однако никто до сих пор не заметил некоторую неуместность применения к попу слова «старик». Ведь этого слова в конспекте, записанном Пушкиным, нет, из чего и следует, что он его придумал. Но что же тут настораживает? А то, что у попа очень уж маленький сын, с которым Балда «нянчится» и которому варит кашу, и который называет его «тятей». А ведь по своему преклонному возрасту поп вполне мог бы быть дедушкой и иметь внука (а то и правнука!). Ведь даже и 15-летняя Царь-девица из «Конька» говорит старому царю о его женитьбе: «Дед-то, скажут, внуку взял!» Ну, а мы понимаем, что этот дед начался три года назад от старика-попа из пушкинского «Балды». Ну, а затем продолжился в образе старого Дадона.
5. Когда же Дадон гневно восклицает в отношении скопца: «Или ты с ума рехнулся», то тут уже направление к брани царём Ивана-дурака из «Конька», а с другой стороны, некоторое оправдание имени Балды, т.к. тут как бы невольно возникает и тема «дураков». Ну, а где же направление этой темы в отношении самого Дадона? А тут их два: это тоже к самому имени, которое, по Далю, означает «неуклюжий, нескладный, несуразный человек», а в сибирском варианте есть и «додор», т.е. «горбунчик или карлик, малорослый и неказистый человек». А второе направление – к использованию Пушкиным в его творчестве образа «тирана» царя Дадона в неоконченной лицейской поэме о Бове (1814), а «горбунчика или карлика» в образе злого волшебника Черномора из пушкинского «Руслана».
6. «Весьма иронично звучит неоднократно употребляемое по адресу царя слово «отец». Оно включено в речь разных действующих лиц и в каждом случае имеет особый оттенок», - пишет ершовед И.П.Лупанова (11). И это так. Но «отцом» называют и царя Дадона из пушкинского «Золотого петушка», и (внимание!) Балда называет попа «батькой». И хотя везде «особые оттенки», но и везде в значениях имеется слово «отец»!
Итак, забегая немного вперёд, мы уже можем удивить читателей тем, что назовём точную дату, которая подразумевалась Пушкиным при описании встречи Балды и попа на рынке: это 8 сентября 1826-го года. Именно в этот день Пушкин и встретился впервые с Николаем I! В «Коньке» же эта встреча прямо перекликается с первой встречей Ивана с царём, а в «Золотом петушке» – с встречей мудреца и Дадона во дворце последнего. И именно в последнем случае сквозь пушкинское «сказка-ложь» высвечивается такая автобиографическая подробность как ВЫЗОВ Пушкина во дворец, расположенный в столице. Заключение же с ним некоего ДОГОВОРА более просматривается в «Коньке» или в «Балде». Реальный же договор заключался в том, что Пушкин не будет писать против власти, а царь, став его личным цензором, обеспечит ему защиту от навязчивой цензуры. Но Николай I, как и Дадон, не выполнил данных им обещаний. Не выполнил в полной мере данных Ивану первоначальных обещаний (например, быть в конюшне начальником!) и царь из «Конька», но об этом позже.
Ну, а если кто-нибудь скажет, что название первой сказки Пушкина начинается не с имени Балды, то я, с одной стороны, укажу, что именно «Балдой» её называл сам Пушкин, а с другой стороны, обращу внимание на одну «мелочь», т.е. на то, что во всех названиях перечисленных «дворским слугой» сказок подразумеваются только положительные герои: Салтан, Бова, мёртвая царевна или Царь-девица. А если уж кому-то не совсем нравится Шамаханская царица с её «хи-хи-хи» да «ха-ха-ха» после того, как «вся столица содрогнулась» от смерти мудреца, то всё же полностью навесить на неё ярлык отрицательной героини, я думаю, не выйдет. Почему? Да я не позволю! Но об этом позже, а пока нам логичнее видеть под Бобром именно Балду, а не попа, хотя и понятно, что окончательный ответ мы сможем получить лишь после того, как точно установим, кто же всё-таки прячется под маской этого «Бобра».
Примечания.
1. Зуева Т.В. «Сказки А.С.Пушкина», М., «Просвещение», 1989, с.52-53.
2. См. главу «И я там был».
3. Ж1 158.31.
4. В.В.Вересаев «Пушкин в жизни», 1987, «Московский рабочий», с.271.
5. С2 301.19.
6. Пс 720 от 24.11.1831г.
7. Ершов П.П. «Конёк-Горбунок», Л., «Советский писатель», 1976, с.13.
8. Там же, с.17.
9. Выделено мной. С.Ш.
10. Т.В.Зуева «Сказки А.С.Пушкина», М., «Просвещение», 1989, с.54.
11. Ершов П.П. «Конёк-Горбунок», Л., «Советский писатель», 1976, с.23-24.