Аля ходила из угла в угол в полном отчаянии. Слез больше не было, девушка лихорадочно думала, что можно предпринять, но ничего путного в голову не шло. Во-первых, она догадывалась, что Николай многое скрыл, во-вторых, совершенно не разбиралась в нормах международного права, чтобы хотя бы представлять общую картину действий властей и правительства в подобных случаях.
«А что, если Михаила вообще никто не ищет?»
От ужаса сковывал холод, хоть в квартире тепло и окна закрыты. Она прилегла на диван, укрылась покрывалом, но озноб не проходил. Казалось, что даже зубы стучали – нервное напряжение достигло пика. Внезапный телефонный звонок заставил вздрогнуть. Взглянув на дисплей, Аля растерялась – ее потревожил Степан Игнатьевич. Меньше всего она хотела сейчас общаться с родителями Михаила.
Нет-нет, как раз с ними ей больше всего и хотелось поговорить, но она и сама понимала, что Николай сейчас прав – им знать о случившемся ни к чему. Как ответить, чтобы себя не выдать, девушка не представляла. Она совсем не умела врать, а сейчас даже голос от волнения стал другим. И все же, взяв всю волю в кулак, она ответила, как можно спокойнее:
- Алло! Слушаю, Степан Игнатьевич! – услышав короткое приветствие, Аля продолжала говорить. – А почему вы сами мне звоните? Где Евдокия Петровна?
- Я потому тебе и звоню, милая девочка. Супруга моя в больнице, «скорая» увезла, гипертонический криз у нее на нервной почве.
Аля задрожала всем телом, вдруг кто-то уже принес родителям Михаила дурную весть, а она ничего не знает. Но девушка сдержала эмоции, поинтересовавшись лишь, что за проблемы.
- Да никаких проблем, Аля! Но она заладила, как заводная, что с Михаилом что-то случилось. Сон, видите ли , ей приснился плохой. Что снам верить? Я ее ругал, а она не слушает, за сердце держится да охает: «Беда, беда…» Несколько раз вызывала его по скайпу, и днем, и вечером, все напрасно, - помолчав несколько секунд, мужчина добавил. – А тебе сын не звонил? Может ты про него что знаешь. Я уж супруге не говорю, но что-то и сам тревожиться стал. Завела она меня своими причитаниями. Ты может в институт к нему дозвонись, пусть свяжутся… Небось, технические возможности там получше наших.
- Хо-хорошо, - Аля чуть выдавила это единственное слово, но беспокойство за Евдокию Петровну отодвинуло основную проблему на задний план.- Может быть, мне приехать? А то, как вы там?
- Ох, деточка, не знаю, что сказать, - мужчина нуждался не столько в помощнике, сколько хотел, чтобы кто-то ухаживал за женой в больнице, - у тебя же учебный год начинается, как же ты приедешь?
- Да Бог с ней, с учебой! Сами видите – не до того! Я завтра пойду в институт, попробую объяснить… А не поймут, что уж… Я приеду! Обязательно приеду, не волнуйтесь!
- Ну ладно, Аля, сама смотри. Мне, конечно, трудно одному. Постояльцы у нас привередливые на этот раз, как бы не пожаловались, если что… Лицензию забрать – раз плюнуть. Все труды тогда насмарку.
Аля невольно усмехнулась: «Не о том думать нужно сейчас!», но вслух ничего не сказала. На том и попрощались.
Мысль о том, что завтра она будет не одна, а с дорогими ей людьми, немного улучшила настроение. Вместе все же лучше, что в беде, что в радости. А за год проживания с родителями Михаила, Аля полюбила их искренней любовью. Не имея своих родственников, она сердцем приняла тех, кто был дорог ее любимому человеку.
Лежа в постели, девушка думала о том, что сказал Степан Игнатьевич. Выходит, материнское сердце даже на большом расстоянии чувствует своих детей. Неужели с Михаилом, правда, случилась беда? Матери приснился сон, который она восприняла, как плохой знак, разволновалась, попала в больницу. Чем больше об этом рассуждала Аля, тем страшнее ей становилось. Все говорило только об одном – Михаил в настоящей беде.
В деканате девушке объяснили, чтобы не быть отчисленной, должен быть оправдательный документ, который подтверждал бы уважительную причину пропуска занятий. Решив, что такую бумажку можно просто купить, Алевтина поспешила на маршрутку. На ее счастье, свободных мест оказалось много, основной поток пассажиров уже закончился.
Пока девушка находилась в пути, ее мысли были заняты лишь тем, как не проговориться о том, что ее тревожит. Она сделала еще один звонок Николаю, рассказала о болезни Евдокии Петровны. Узнав, что ничего больше в институте не знают, Аля договорилась о дальнейшей связи, кроме того, решено было родителям сказать, якобы институт отправил Михаила на другой объект, а там отсутствует интернет, даже телефоны только местные, но международные договоренности нарушать нельзя, не было выбора..
***
Евдокия Петровна находилась в палате интенсивной терапии, но Алю к ней пропустили, здесь не было строгих порядков больших больниц. Женщина лежала, закрыв глаза, бледное лицо и бескровные губы, проваленные глазницы, - все говорило о плохом ее самочувствии. Но, услышав звук открываемой двери, больная открыла глаза.
- Аль-ка, - беззвучно выкатилась слеза и побежала по морщинкам к виску, утонув в подушке. – Ты приехала? Зачем? У тебя же занятия…
- Я договорилась, - соврала девушка. – Ну как же это так, Евдокия Петровна? Не нужно болеть! Не пугайте меня.
В глазах девушки стояли неподдельные слезы. Сейчас у них была одна беда на двоих, только мать чувствовала это сердцем, а Алька знала наверняка. Им было о ком страдать и печалиться, а потому нужно поддерживать друг друга в этой борьбе.
Взяв табуретку, Аля придвинулась к самой постели и положила голову на грудь женщины. Та подняла руку и стала гладить девушку по голове. Они ни о чем не говорили сейчас – слова казались совершенно лишними, ибо нечто гораздо более сильное и важное роднило два сердца, и имя этой силы – любовь.
- Все будет хорошо, - почему-то сказала Аля и подняла голову, осмелившись взглянуть в глаза той, которую уже хотелось назвать не по имени отчеству, а гораздо ласковей.
- А как же! – уверенно ответила женщина.
Но они обе лгали сейчас себе и друг другу. Страх за жизнь самого дорогого им человека рвал душу на куски.
Аля пробыла в деревне ровно две недели. Версия о том, что Михаил работает на другом объекте, успокоила родителей. Евдокия Петровна больше не говорила о своих предчувствиях, но на поправку шла медленно, несмотря на интенсивное лечение. Один звонок сына мог все исправить, но эфир был нем.
Главврач районной больницы, войдя в положение, выписал Алевтине справку о том, что она находилась на лечении в стационаре. Документ давал Але право учиться дальше, и девушка уехала. За время своего пребывания у родителей Михаила, Аля не получила от Николая новой информации. В общей сложности, с момента последнего разговора с Михаилом, прошло ровно четыре недели.
Продолжение http://www.proza.ru/2016/06/05/2119