Ветка сирени на мокром асфальте повесть Гл. 1

 
 
   Глава первая.          

                1.


     Свинцово-черные тучи плыли над Барнаулом. Моросил  холодный  осенний дождь. Как затянул с утра, так заунывно и кропил по разлитым на асфальте лужам. Андреа,  поеживаясь от промозглой сырости,  уныло брела  по слабо освещенной улочке города.  Хлюпали  насквозь промокшие летние туфельки, а капли дождя сквозь легкий шарф  попадали на шею. Зонтик  девушка  не захватила с собой,  но   шла,  даже не приподнимая воротник потрепанного плаща…
     Дома ей не сиделось. Вечно ворчливая мать, по  разумению девушки,  отравляла ей жизнь. Андреа  жила с мамой в  пятнадцатиметровой комнате с печным отоплением  в небольшом деревянном домике, стоявшем  на окраине города.   Отношения между ними  были накалены до предела.  Мать девушки  была неравнодушной к спиртному;    Андреа частенько оставалась без ужина, т.к.  денег в доме не хватало.  Дни,  когда мамаша была трезва, можно было перечесть по пальцам.  В году  таких дней набралось бы  не более двух десятков  и то, — эти перерывы были связаны с полным семейным  безденежьем.  Мать работала уборщицей в продуктовом магазине,  и к ее постоянному состоянию «подшофе» там уже  все привыкли. Работу уборщица  выполняла аккуратно,  была немногословной,  никого не трогала и  не задевала.  Как говорится,  на рожон она не лезла, и это  устраивало коллектив магазина.  В выходные же дни мамаша оттягивалась  на полную катушку, предаваясь пьяному куражу.
    — Доча,  девонька моя,   — осипшим, прокуренным   голосом    звала она Андреа. — Поди-ка, посиди со своей матерью на кухне. Не родная я тебе, что ли? Выпила бы  со мной маленько,  поговорила по душам…
     Андреа молчала,  и это выводило мать из себя. Она некоторое время просительно звала к себе  дочь,  потом долго и нудно   плакала. Плач постепенно переходил на грязную ругань, и  пьяный вечер заканчивался скандалом.
     Андреа работала на консервном заводе табельщицей,  а  по совместительству еще и уборщицей в аппарате управления.  В рабочие дни  она приходила домой поздно,  поэтому воскресенье было единственным днем, когда девушка могла сладко поспать лишний час-другой,  растянувшись на потертой тахте.  Однако и  такие выходные дни удавались редко,  чаще всего домашние концерты начинались с самого утра.  Встав рано утром,  мать первым делом  растапливала  печку,  и приятное тепло разливалось по всей комнате. В чреве печки,  как сверчки,  трещали березовые  поленья,  а мать,  еще совсем не старая женщина,  сидя  на колченогой табуретке у печной заслонки,  предавала свою судьбу и жизнь дочери всевозможным проклятиям.
     — Для чего я родилась,   господи? — всхлипывая,   вопрошала она. — Жила в муках,  и умру в них. Какая-то печать каинова на моем роду.  Моя мать была пьянью хронической,  кроме засаленного граненого стакана ничего после себя  не оставила, вот и я,  грешная,  также мучаюсь на этой несчастной земле.
      Взглянув на мирно сопящую дочку,  хозяйка начинала причитать пуще  прежнего:
     — И зачем я тебя,  сучку,  родила?   Зачем на свет  божий пустила?  И кто из тебя вышел?  б***ь —  она и есть б***ь.  Надо было мне,  стерве, людей в то время не слушаться, а пойти к бабке-повитухе, да аборт сделать…
     Андреа переворачивалась на другой бок,  плотно закрывала  ладонями  уши,  но и это ей не помогало —   материнские проклятия  заглушить было невозможно.    Так продолжалось изо дня в день,  из месяца в месяц,  из года в год.
     Когда Андреа пошла в первый класс,  родная мать   в школу  ее не провожала.  В это время мамаша  лежала на  кровати с трещавшей от похмелья головой, отпиваясь огуречным рассолом. Девочка пошла в школу в залатанном ситцевом платьишке,   о накрахмаленном  белом переднике    мечтать  не приходилось.  На «первый звонок»  все первоклассники  пришли с пышными букетами садовых цветов, только у  одной Андреа  в руках  был скромный букетик придорожных ромашек, которые она сорвала   по дороге в школу.
     В классе девочку полюбили за ее мягкий и отзывчивый характер. Дети и учителя называли  ее ласково  — Аннушкой.  Когда девочка  пошла в третий класс,   мать выкинула очередной «фортель» —  привела в дом сожителя.  С тех пор жизнь для  девочки стала хуже  ада.  Мамин сожитель  оказался таким же пьяньчужкой   как и мать;   с утра до ночи  в квартире стали собираться шумные и   пьяные компании.  Дешевое вино лилось рекой, обеденный стол был постоянно занят,  и  Андреа  негде было делать уроки.   Понизилась ее успеваемость в школе,  на родительские собрания мать было не затащить, и в квартиру девочки  зачастили комиссии из отдела народного образования. Вскоре по решению суда незадачливая мамаша была лишена родительских прав, и Аннушку отправили в детский дом.
     Несколько лет  девочка  росла  под  присмотром чужих  глаз.   С горем пополам она  закончила  восемь классов,  и добрые люди устроили  ее, пятнадцатилетнего подростка,  на почту, — разносить письма, газеты и телеграммы.  Рабочий день у Аннушки был неполным,  и поэтому  ей такая   работа  была не в тягость.
     Однажды мать и дочь случайно встретились в магазине. Аннушка узнала маму сразу. Как ни странно, на сей раз Алевтина, так звали мать-кукушку, была трезва.  Алевтина  кинулась  к дочери с поцелуями и объятиями,  долго плакала,  уткнувшись в ее плечо,  а потом прилюдно попросила прощения. Из продуктовой лавки мать и дочь  вышли словно  подружки.  Мать ласково обнимала свое чадо за плечи.
     К тому времени маминого  сожителя в квартире  не было уже  и в помине. Он, грешник,  до того возлюбил «зеленого змия», что уже третий год как покоился на местном кладбище.  Находясь за рулем в невменяемом состоянии, мамин дружок не справился с управлением,    и его грузовик столкнулся с рейсовым автобусом.  Алкоголь, говорят, в таких случаях спасает пьяниц.  Но маминому сожителю не повезло,  он  головой влетел в лобовое стекло,  осколки которого задели какую-то важную  артерию. Медицинская помощь подоспела нескоро,  и  незадачливый водитель скончался по дороге в больницу. Слава богу, рейсовый автобус оказался почти пустым, его пассажиры отделались  переломами  да синяками. Алевтина   по-христиански проводила в последний путь своего дружка-сожителя,  заказала  заупокойную  у местного батюшки,     собрала в квартире поминки.
     Мирная жизнь, возродившаяся в доме Аннушки,  оказалась недолгой. Алевтина старательно лечилась  от  хронического алкоголизма,  но  ее  сил хватило ровно на три года.  На совершеннолетии дочери мамаша вновь сорвалась,  приняв вначале одну рюмочку, потом другую, третью…  И понеслось все   по очередному кругу…   Но  какими незабываемыми  были  те  три года, как спокойно было на душе  Аннушки!  Алевтина  в то время работала на двух работах.  Комната,  в которой жили мать и дочь, преобразилась:  в ней появились новая мебель и телевизор, стену украсил дефицитный в то время ковер, а на кухне заурчал холодильник «Саратов».  И было в то время  в их семье  все, как у людей — по выходным дням мать старалась удивить дочку своими кулинарными изысками: пекла пирожки с начинкой,  рыбные расстегаи,  творожные ватрушки.      По вечерам,  — долгим зимним сибирским вечерам, —  мать и дочь  частенько беседовали о жизни,  и  сентиментальная Алевтина который  раз вновь вымаливала у девушки прощение…
     — Прости меня, девонька,  прости глупую, — мать любовно гладила дочь по волосам, заглядывая ей в глаза…
    В конце весны под окнами их домика распускалась благоухающая сирень,  и  воздух был напоен удивительно нежным и сильным ароматом.  Несколько душистых веток белых и лиловых цветов, поставленных в   стеклянную банку с водой, делали их маленькую комнату намного уютнее. А пятилепестковый цветок, однажды найденный Аннушкой среди других цветков  в пышной грозди сирени, вызвал у нее настоящий восторг:
     — Мама, смотри, — пять лепестков! К чему бы это?
     — К счастью, доченька.  Примета есть такая… Загадывай поскорее желание, — улыбалась мать.  — Видимо,  быть тебе в жизни счастливой!   
     Но дьявол, он на то и дьявол, чтобы по своей сатанинской природе вновь вселяться  в неокрепшие души безвольных и  слабых духом людей.  Мать, сорвавшись,   села «на стакан»  и для Аннушки вновь наступили смутные   времена.  Девушке  шел уже двадцать первый год,  когда она поняла,  что  так дальше продолжаться  не может. А ее жизнь   и так начала давать трещину.  Живя с полупьяной мамашей, Аннушка рано успела познакомиться со вкусом вина и сигарет.   О первой половой связи ей  и вспоминать не хотелось. Ее грязно и цинично изнасиловали проезжие шоферы, номера машин которых были залеплены грязью. В тот вечер проезжающие  мимо дома водители  попросили Анну показать им дорогу,  а та по своей девичьей наивности согласилась,   —  села в кабину одной из машин.  Увезли девчонку  далеко в лес,  грубо поиздевались над ней  и бросили. Вернулась Аннушка домой  вся в кровоподтеках и ссадинах. В милицию идти  она побоялась,  насильники    в таком случае  грозились  ее  «в асфальт закатать».  Матери  девушка ничего не рассказала, да и чего говорить?  Алевтина вновь подружилась с бутылкой,  и до дочери ей опять  стало никакого дела…
     …Дождик усилился,   холодные  его  капли стали хлестать по спине и  распущенным волосам девушки. Андреа решила пройти еще несколько десятков метров,  — на углу улицы находился  кафетерий,  где  можно было   согреться и слегка обсохнуть, а заодно выпить  чашечку кофе. Девушка поймала себя на мысли, что  она с утра  ничего не ела.  Навязчиво заурчал желудок. Андреа вбежала в полуоткрытую дверь гостеприимно открытого кафетерия и,  обессиленная,  опустилась на стул. На кафельный пол  струйками  потекла  дождевая вода,  образуя под ногами небольшую лужицу.  За соседним столиком сидел молодой бородатый мужчина и с жадностью уплетал  бутерброд с колбасой, запивая  его кофе с молоком. Андреа  с улыбкой посмотрела на бородатого посетителя,  и ей еще больше   захотелось есть. Девушка попросила буфетчицу принести ей  яичницу-глазунью, стаканчик чая и пирожное.  Сидеть в   мокрых туфлях было неуютно.  Андреа нагнулась под стол и,  украдкой  разувшись,  перевернула  туфли, чтобы слить воду.   Маленький ручеек  воды потек уже  под стол бородача.
     Анну знобило. Отпив несколько глотков горячего чая и,  почувствовав, что тепло  наконец-то стало разливаться по ее телу, девчонка сняла мокрый плащ и повесила его на спинку стула.
     — В такую погоду чай не лучшее лекарство,   — голос бородача звучал так бархатно, что посетительница невольно обернулась в его сторону.
    —  Позвольте,  я присяду за ваш столик, — продолжал незнакомец.
     Андреа еще не успела открыть рот, как  высокий и стройный мужчина уже  переставил свой стакан с кофе и тарелочку с остатками бутерброда  на ее стол.
   — Меня зовут Геннадий,  —  протянул он руку. —  Я — художник. Вы когда-нибудь видели живого художника?   Нет? Тогда смотрите!  Вот он я — во всей своей красе…
     — А меня  зовут Андреа...  — девушка слегка запнулась, от неловкости у нее зарделись щечки. —  Впрочем,  Андреа  — это только по паспорту. Зовите меня просто Аннушкой, так для меня привычней.
     Пока девушка  с аппетитом рвала на тарелке куски яичницы, молодой человек продолжал «пудрить»  ей мозги.   Андреа, кажется,  и не слушала его.  Она поела,  допила чай,  тщательно смахнула бумажной салфеткой с губ остатки  крошек от пирожного.
     — Вот теперь на сытый желудок можно и поговорить,  —  весело сказала девушка.  —  Вы какие картины рисуете, пейзажи или людей?
    — Я рисую все, что мне нравится,  но больше  всего мне удаются портреты. Кстати, не хотите ли вы мне попозировать, Аннушка? У  вас, знаете ли,  типичное славянское лицо,  оно так и просится на холст.
     — Славянское? —  переспросила Андреа. —  Вот уж никогда не думала, что я похожа на славянку. Мои предки —  поволжские немцы. И я немка в нескольких поколениях. У меня и фамилия немецкая —  Кресс. Ну, как? Здорово я вас огорчила?
     — Ничуть, мадам! Немка, так немка. У меня еще не было знакомых девушек с арийской кровью.
      — За  эту  кровь мы в свое время  хорошо пострадали от Сталина,  хватит на  многие годы вперед, — заметила девушка.
     —  Аннушка, прошу прощения за бестактность.  Можно ли  мне пригласить вас к себе в мастерскую?  Там и согреемся,  —  голос парня  звучал мягко  и просительно,  он внимательно смотрел в глаза девушки и,  по-видимому,   пытался произвести на нее хорошее впечатление…
     — А потом ненароком и в кроватку заманите,  или будете байки живописные рассказывать?  Знаю я вас таких шустрых и говорливых!
     Волосы у Анны подсохли,  она достала расческу и  стала причесываться перед зеркалом.
     — Мадам,  вы меня плохо поняли. Я —  настоящий джентльмен и мужик тоже. Не скрою, вы мне нравитесь. И если мне придется разделить с вами постель,  сделаю это с величайшим удовольствием!  Конечно же, если вы сами этого захотите. Ведь чего хочет женщина, того  хочет бог…
     В ответе парня  Андреа не нашла  ни капельки цинизма, наоборот, мужчина ей явно импонировал.
    —  А далеко ли ваша мастерская? —  заинтересованно спросила девушка.
    — Нет, она совсем близко,  всего парочку кварталов  надо пройти…
   Искать случайных сексуальных приключений ей было не привыкать. Андреа всегда полагалась на свою интуицию. Даже разовая любовь, но с романтичным налетом, вносила разнообразие в ее непутевую жизнь.
     Геннадий и Андреа вышли из кафе. Продолжал накрапывать дождик,  но уже с меньшей силой.  Молодой человек взял девушку под руку, так они и прошли по пустынной улице до кривобокого трехэтажного особняка.
     — Вот там, на чердаке,  и находится моя студия, — показал рукой наверх Геннадий и гостеприимно открыл дверь парадной.
     По темной,    неосвещенной лестнице молодые люди поднялись на третий этаж и скрылись за обитой облезлым дерматином  дверью…

                Продолжение читайте в порядке очередности  глав.