************************************
Отрывок из романа "Ефросиния"
************************************
«Война... Зачем она? Почему люди должны умирать?... Разве такое возможно, чтобы она кому-то нужна была? Неужели кто-то хочет этого? Значит, хочет, если война идёт» - Фрося стояла во дворе и наблюдала, как соседи готовятся к мобилизации. Пришёл и Захар попрощаться, обнял Нюсю, на Валю лишь посмотрел, но не подошёл к люльке, не взял на руки.
- Ну, я пошёл… Не поминайте лихом… Жив буду, вернусь за Нюсей, - сказал он, уходя. И у Нюси с Фросей появилась надежда. Фрося осенила его крестом, а потом, войдя в хату, и став перед иконами с зажжённой лампадкой, долго молилась.
Когда началась война, старшая дочь Паша со своими сыновьями и мужем жила в Ленинграде. Фрося не знала, как они там живут, но была уверена в том, что Степан уже на фронте, так как был военным. А в сентябре пришло письмо из Вологодской области. Паша писала, что Степан на фронте, а её с детьми эвакуировали, и они живут в деревне Поповской, Пятовского сельсовета, Вологодской области, недалеко от города Тотьма, и как только будет возможность, она будет добираться до Большой Крепки. Пока такой возможности нет, так как там совсем близко идут бои и может так случится, что и в слободу немцы зайдут.
Так вскоре и случилось. В октябре 41-го немцы заняли Большую Крепкую и для слободян наступили трудные времена. Была осень, только что убрали урожай и у всех погреба были заполнены овощами, сбитым подсолнечным маслом и кадками полными квашенной капустой. Заполненный погреб был и у Ефросинии, а в кладовке и сарае хранилась мука, зерно и комбикорм корове. «Перезимуем» - думала Ефросиния. Думала, что продуктов для неё, Нюси, Нюры и маленькой Вали хватит. Но всё получилось по-другому. Уже на второй день после захвата слободы, немцы прошлись по домам и изъяли все запасы. Особенно они свирепствовали на Долгаливке, у многих забирали все продукты, ничего не оставляя, а при малейшем сопротивлении расстреливали. Забрали кабана, кур заставили порезать и общипать. У некоторых и коров увели, а Ефросинии хоть в этом повезло. Не тронули Зорьку.
В ноябре наши войска освободили слободу, но она стала неузнаваемой за месяц оккупации. И люди тоже были неузнаваемы. Уходя из слободы, немцы специальными факелами поджигали хаты, соломенные крыши и крыши из камыша вспыхивали моментально, люди выскакивали и убегали, а вдогонку летели пули.
Ефросининой хатке-землянке повезло. Не подожгли её немцы, наверное, потому, что в переулке была, а они время не захотели терять. Хорошо, что хоть кров есть, а уж с продуктами перебьются. Много кукурузы осталось, перемалывали её на специальной крупомолке, называемой драчкой, варили кашу из неё и надеялись, что весной посадят, и вырастит новый урожай. Но пришла весна, а садить было нечего, ни у кого никаких семян не осталось. Колхозные амбары также были пустыми. А что и посадили, то убрать для себя не удалось. Немцы второй раз заняли слободу. И на этот раз их зверства были ещё более жестокими. Было много полицаев из предателей и уголовников. Эти шавки тоже свирепствовали, показывая своё старание новым хозяевам.
На улицах появились виселицы, жители карались за малейшее неповиновение.
Однажды Ефросиния видела, как немцы по мосту вели в сторону МТФ группу пленных наших солдат, а через некоторое время увидела, как оттуда валил дым. После услышала, что эти безжалостные варвары сожгли живьём около сорока пленных. Вспомнила, как в первую оккупацию один из полицаев проводил пропаганду и говорил, что немцев не надо бояться, они культурные люди и верят в Бога, и нам не надо сопротивляться, а надо учиться у них культуре. Ефросиния не могла понять, как можно быть такими зверьми. И почему Бог допускает это?
Немцы заселились во все хаты и семьи переселились в сараи и подвалы. Не минуло это и Ефросинию. В её хату поселили трёх немцев, двух пожилых и одного молодого. Но ей повезло, хотя ей с девочками и пришлось жить в погребе, немцы их не обижали. Но молоко любили и требовали его каждый день.
- Матка, матка! Молока, молока! - требовали и подставляли свои большие кружки.
Ефросинии с трудом удавалось оставить немного молока для маленькой Вали. Но что поделать?
- На! Чтоб ты сдох! – в сердцах как-то сказала Ефросиния, но на лице свою неприязнь показать побоялась.
Немец выпил молоко и произнёс:
- Матка! Матка! И не сдох я!
Ефросиния поняла, что один из них немного знает русский язык и в дальнейшем была более осторожна. Кроме молока немцы просили приготовить им яичницу. Именно просили, а не требовали, как это делали другие, жившие в хатах у соседей.
Несколько раз Ефросинии приходилось наблюдать, как её три немца сидели и рассматривали фотографии, и каждый раз при этом плакали. Они и Ефросинии показывали, и она запомнила лица их матерей, жён и сестёр.
- Что же вы так плачете? – спросила.
- Мы знаем, что не вернёмся домой, - ответил один из них, тот, что как-то раньше произнёс, когда никого больше не было рядом, - Гитлер - дурак и Сталин - дурак.
Благодаря этому немцу и корова у Ефросинии осталась. Предупредил он о том, что всех коров будут угонять, и посоветовал запрятать в овраге, что и сделали.
Второе освобождение слободы в феврале 43-го было окончательным. Но на этот раз немцы сожгли две трети всех домов, и Ефросиньина хатка-землянка тоже не уцелела. На Дорошивке был один единственный уцелевший дом, куда и собрались все жители переулка после того, как несколько дней прятались по лесополосам. Бомбили Большую Крепку с немецких самолётов долго и безжалостно. Ефросиния с дочками и внучкой под бомбёжкой добрались до бывшей своей усадьбы в Салантарях, там в подвалах, вырытых когда-то Макаром Кушнарёвым и его сыновьями, пряталось от бомбёжки много слободян. Нашла и она себе с девочками местечко. Добротный подвал, сухой, большой. Вспомнила Ефросиния, что где у них тут находилось, и сердце заболело. Что сделал плохого её муж, и за что ему выпало такое наказание? И от кого? Ведь, тот ирод, что раскулачивал, сейчас полицаем у немцев прислуживал, и порядки в слободе наводил.
Пересидев около суток и когда всё стихло, и немцев погнали дальше, все начали возвращаться на свои сгоревшие подворья. Ефросиния оставила Нюру с маленькой Валей в Салантарях, а вместе с Нюсей пошли домой в надежде подправить там всё и приготовить для дальнейшего житья. Ещё с горы видна была страшная картина того, что осталось от их улицы. Многие дома продолжали тлеть и дымились. Спускались от Салантарей по оврагу, по дороге забрали и свою Зорьку, к счастью, целую и невредимую. Пряча её тут, Ефросиния положила охапку соломы и надеялась на рядом протекающий ручеёк. Но ударил морозец и ручеёк замёрз. Бедная Зорька. Замёрзла. Но тем, другим, которых немцы угнали было хуже, уж их точно не для молока угоняли. А Зорька жива! Какое же это счастье!
Дома Ефросиния обнаружила, что огонь не коснулся заготовленной кукурузы, а значит, можно и кашу варить и корову кормить. Соломенные крыши хаты и сарая сгорели полностью, в доме сгорели занавески, а перин и подушек огонь лишь слегка коснулся, можно привести в порядок. Правда запах горелого сильный, но что делать, пока придётся терпеть. Пощадил огонь и большую деревянную кровать, лишь слегка коснулся её, а две другие металлические, им огонь не страшен.
Надоив немного молока, Нюся понесла его девочкам в Салантари, а Ефросиния принялась наводить порядок. Нюся вернулась быстро и тоже подключилась.
Как они не старались, а для наведения порядка потребуется много времени. Да и крышу надо перекрыть соломой, а её ещё и найти где-то надо, так как той, что есть у них и Зорьке для еды будет мало. А соседи начали собираться в единственном уцелевшем на переулке доме бабы Ладожки. Вредная баба, до всего у неё дело есть, и молодые девчата её побаивались. Но вредная, а всех приютила, да и дом у неё побольше, чем у других и крыт железом, а не соломой. И Ефросиния с Нюсей привели из Салантарей Нюру с Валей и тоже поселились у бабы Ладожки. Да собственно соседи находились здесь только ночью, а днём все обустраивали свои хаты. Если бы было лето, то жили бы дома, пусть и в пепелище, но на своём подворье. А на дворе зима. Холодно.
А баба Ладожка кажется даже радовалась. Когда бы она так покомандовала? Как-то сказала:
- А ну несите все, что у кого есть, вареников наварим. Мука нашлась. Правда, не белая, да и не серая, а почти тёмная, с отрубями. Ефросиния творог сделала и принесла для начинки. На Дорошивки только у неё корова осталась. Кто-то капусту принёс, а кто-то картошку.
Замесили тесто, раскатали варяницы и посадили молодых девчат вареники лепить.
- А давайте бабе Ладожке вареник с сюрпризом сделаем, - предложила одна девчонка.
Её, смеясь, поддержали все. Начали искать, что бы положить в вареник вместо творога? Нашлись две вишнёвые косточки, с ними и сделали вареник.
Ох и вкусные получились вареники! Давно уже никто ничего подобного не ел. Человек двадцать сидело за столом. Все ели, кухарок похваливая.
- Ой! Это же надо! - вдруг вскрикнула баба Ладожка, откусив вареник и показывая всем косточку, которую там обнаружила, - Девчата кому-то готовили этот вареник, а мне достался.
Девчата прыснули со смеха. Столько людей, а её вареник ей и достался.
Постепенно дворы слободян более менее были приведены в порядок. Начиналась весна, надо думать об огороде. Плохая земля на участке у Ефросинии, картошка вырастала размером с орех, не более, но садить надо. Огород перекопала ещё осенью. Поменяла она молоко на картошку для посадки и стала ждать, когда земля прогреется. Много картошки надо будет. Это же и Паша с мальчиками приедет. Писала же она об этом. Но когда же? Ефросиния каждый день выглядывала почтальона в надежде на весточку от дочери, но писем не было. Изболелась её душа. Как там они в этой Вологодской области. Нюся узнавала у кого-то, далеко на Севере это.
А Паша в это время была уже далеко и от Вологодской области.