Два капитана, или день рождения фюрера Гл. 8

Борис Бем
 
                Окончание

                8.
    
        22 апреля 1942 года, штаб 12-ой мотострелковой дивизии, с. Пановка.
Особист – майор Кононов уже третий час вел допрос доставленного разведчиками неизвестного и откровенно зевал. Все, что рассказывал ему этот бродяга, выглядело абсолютно неправдоподобным.
— Хорошо брешешь, — раздраженно бросал он. — Бегство из мифического плена, разбомбленный «опель». Да кто же тебе поверит? И кому понадобилось перевозить с охраной эту дребедень? — Кононов кивнул на распотрошенный баул. — Вся макулатура, что ты приволок, и «яйца выеденного» не стоит, т.е. не относится к разряду секретной.
Из баула и, правда, торчали никому не нужные письма, свежие немецкие газеты, бумаги финансовых проводок…
— Кому ты «пургу» гонишь? Кому несешь небылицы? — орал на уставшего, изможденного человека майор. — Мне, старому волку? Да я тебя насквозь вижу!
Взгляд особиста буквально прожигал Василия насквозь. Топорков сидел на стуле и откровенно ерзал. Больше к сказанному добавить ему было нечего. Офицер вызывал у бывшего артиллериста неприкрытое отвращение. Вчерашние бойцы приволокли его в расположении полка: накормили, как могли, кружку чая налили. Даже выспаться разрешили. Хоть и под присмотром, но, все же, по-человечески. А этот, гусь лапчатый, даже стакана воды не предложил, не то, что сигарету. Сидит садист, пытает и испытывает при этом дикое удовольствие.
— Ты вот что, Топорков... Или как там тебя... — В голосе офицера появились особые нотки, — расскажи все, как на духу. Этим ты облегчишь душу. По крайней мере, вместо дырки во лбу получишь автомат, и уже в штрафной роте будешь доказывать свою преданность Родине.
— Я уже все сказал, и добавить мне нечего, — перебил майора Василий. А штрафбатом ты меня не пугай! То, что я пережил, хватит и на три мои жизни, поэтому мне терять нечего.
— Правильно, иуда, ты уже все потерял. Вешаешь мне тут лапшу на уши, христопродавец, и думаешь, что я поверю хоть одному твоему слову. Давай, колись начистоту, кто тебя, немецкого холуя, заслал на нашу сторону?
Словно острой бритвой резанули слух Василия обидные слова.
— Ах, ты, б…...! — Топорков взметнулся со стула, схватил со стола мраморную чернильницу и со всего размаху опустил ее на голову ненавистного майора.
— Лебеденко, срочно ко мне!!! — завопил особист.
Это было последнее, что услышал Топорков. Двое солдат-бугаев вытолкали Василия в смежную комнату, повалили на пол, и стали пинать его тело коваными сапогами. Вначале из комнаты доносились глухие стоны, потом отрывистое хриплое дыхание… И, наконец, наступила полная тишина.
Особист тем временем пришел в себя и, нащупав на макушке кровоточащую рану, пытался обмотать голову бинтом. Он был так увлечен этим занятием, что не заметил, как в кабинет влетел запыхавшийся старшина Лебеденко:
— Товарищ майор! Мы, кажется, перестарались. Не дышит, сволочь! Быть может, на всякий случай врача вызовем?
Солдат что-то мямлил, пытаясь отыскать оправдательные слова. Но они будто застревали в его горле. Потом, справившись с волнением, он положил на стол картонку с немецким готическим шрифтом.
— Под подкладкой пиджака нащупали. Видит Бог, есть у Вас чутье на врага, Иван Спиридонович.
Кононов брезгливо взял в руки немецкий аусвайс, и задумчиво заключил:
— Собаке — собачья смерть. Такой день испортил, паскуда... — майор обернулся и посмотрел на прибитый над головой отрывной календарь. — Сегодня, Лебеденко, у нас большой праздник! Коммунистическая партия Советского Союза празднует день рождения Ленина. Понял, чубастый?
Похлопав себя по карманам и, не обнаружив в них сигарет, особист заметил в руках солдата самокрутку.
— Самосадом ядреным не угостишь?
Свернув козью ножку, майор обнаружил, что табак оказался влажным.
— Ты что, Лебеденко, кисет в трусах носишь? Эту мокрую дрянь невозможно курить! Сбегай к интендантам и принеси мне пачку "Казбека»!
Угрюмый майор еще раз окинул старшину недовольным взглядом. Затем, ослабив напускную строгость, смягчился:
— Врача вызывать не надо. Похоронить предателя, как неопознанного, и точка! Понял все или повторить? Война, она сметливых и удачливых любит. Вот так-то, браток!
 
Вместо эпилога:
 
  Поздней осенью одна тысяча девятьсот сорок второго года, когда на берегах Волги решалась судьба Сталинграда, в далеком Зауралье мать офицера получила казенное письмо с дежурным текстом:
«Ваш сын, гвардии капитан Топорков Василий Степанович, в боях за Белоруссию из окружения не вышел. Числится в списках пропавших без вести…».
…Что же касается майора Кононова, то фортуна повернулась к нему лицом. После весенних событий майор был переброшен на центральный фронт, где вскоре получил звание подполковника…
 
г. Кельн. 2005 год.