Преуспевающий сорокалетний бизнесмен Менаше Бобров долгие годы мучился ужасной фобией: он до смерти боялся летать.
Уже на трапе самолёта его ноги начинали противно дрожать, во рту пересыхало как с похмелья, а на резко побледневшем лице появлялось выражение приговорённого к смерти, идущего на эшафот, изрядно пугавшее стюардесс. Одна такая бдительная барышня как-то пожаловалась секьюрити и его чуть не сняли с рейса на Бангкок.
Томительные минуты перед взлётом превращались в пытку — Бобров напряжённо сидел в кресле с зажмуренными глазами, истекал потом и молился. Сам момент отрыва от земли и вовсе вызывал у него предынфарктное состояние.
Не помогали ни успокоительные капли, ни стаканчик виски, выпитый залпом, как лекарство, в зале ожидания. Да и после взлёта не становилось легче. Все несколько часов пребывания в воздухе у Менаше так бешено колотилось сердце, что при посадке он почти терял сознание, полностью вымотанный неописуемым ужасом.
Летать, к сожалению, приходилось часто. Работа такая — партнёры по всему миру. Поэтому он почти всегда вылетал на день раньше, чтобы было время прийти в себя перед деловой встречей.
Менаше стеснялся своей фобии. Крепкий, хладнокровный и расчётливый мужчина, прошедший армию, и даже участвовавший в ливанской войне, не мог признаться в глупой слабости. Но как-то, намучившись в очередном перелете, он рассказал обо всём армейскому приятелю, клиническому психиатру Иакову Файнштейну.
Иаков выслушал друга, сочувственно поцокал языком и посоветовал обратиться к его коллеге Ализе Мендельсон.
— Она как раз по фобиям, — сказал Файнштейн, — работает по оригинальной методике. Регрессивная психиатрия. Слыхал? Что-то вроде гипноза, но не совсем. Ты можешь смеяться, но она отправляет пациента в прошлые жизни, находит там корень проблемы и избавляет от неё за пару сеансов. Сходи, попробуй.
Менаше скептично относился к идее реинкарнации. Он был прагматичным, в меру религиозным иудеем — привычно касался мезузы на косяке двери, знал пару молитв, праздновал Рош ха Шана и Песах. В Судный День не постился, но и не выезжал на пикник как другие светские евреи. И верил он не в рай и ад, а, скорее, в какую-то высшую силу, или закон природы, который рано или поздно воздаёт всем по заслугам, следуя логике абсолютной справедливости.
А реинкарнации? Бред, блажь, красивая фантазия. Конечно, было бы легче жить, зная, что земной путь не конечен, и мы ещё не раз сюда вернёмся — искупать грехи, или как они это называют? Исправлять кармические ошибки? Да, точно, так красивее.
Глупости это всё, думал Менаше, но перед поездкой в Штаты он едва не впал в депрессию, и потому решил — хуже точно не будет.
Офис Ализы Мендельсон находился на тенистой улочке южного Тель-Авива. Двухэтажный белокаменный дом с садом, заросшим огненно-красной бугенвиллеей он нашёл почти сразу. Не медля, чтобы не передумать, взбежал по ступеням и позвонил в массивную, обшитую буком дверь с отполированной латунной табличкой “Ализа Мендельсон. Регрессивная терапия”.
Ему открыла пожилая женщина в очках с изящной оправой на строгом круглом лице. Она лишь спросила — Менаше? И, дождавшись кивка, провела его внутрь помещения. Приятный, неброский интерьер с продуманно расставленными вехами дорогих безделушек, говорил о её хорошем вкусе и несомненном успехе.
В просторном кабинете с окном, выходящим в фантастический, словно объятый пожаром сад, она усадила его в удобное кресло с широкими подлокотниками, а сама уселась напротив. Менаше покосился на кушетку у стены, хотел было пошутить насчет психиатров и кушеток, но Ализа перехватила инициативу.
— Иаков вкратце описал вашу проблему. Вы боитесь летать на самолетах, верно?
— Верно. Но слово “бояться” не совсем точно описывает мое состояние. Все боятся, ну если не все, то многие. А то, что происходит со мной… — Менаше замялся, подбирая слова, но Ализа ему помогла:
— Да, я поняла. Панические атаки. Сердцебиения, потливость, озноб. Похоже на инфаркт. У вас довольно распространённая фобия. И, к счастью, одна из наиболее успешно поддающихся регрессивной терапии. Все, что нам нужно — это узнать, что её вызвало. Вы готовы?
— Ну, допустим, узнаем, а что потом?
— Потом я помогу вам решить проблему. Доверьтесь мне, Менаше. Как только человек находит источник страха, этот страх теряет свою власть над ним. Это всё равно, что узнать имя демона, вселившегося в одержимого. Обязательное условие экзорцизма. Смотрели “Изгоняющий дьявола”?
Ализа мягко улыбнулась, и стало понятно, что маска строгого психиатра для неё просто рабочий момент. Она надевает её так же привычно, как надевает халат и перчатки хирург перед операцией. Строгость сохраняет дистанцию и придает вес словам.
Всё правильно, но улыбка ей идёт гораздо больше, — решил Менаше.
— Кто же его не смотрел… Классика жанра. Странный пример, Ализа, но я понимаю, что вы имеете в виду. Да и терять мне, пожалуй, нечего, — Бобров на секунду прикрыл глаза. Он всегда так делал перед заключением важной сделки.
— Хорошо, я согласен. Вы меня загипнотизируете?
— Скорее, введу в легкий транс, но это абсолютно безопасно. Вы всё будете слышать и понимать, и выйдете из него в любой момент. Если что-то пойдет не так, я хлопну в ладоши и вы очнётесь. Приступим?
Бобров решительно выдохнул:
— Начинайте.
У Ализы в руках, словно из воздуха, появились круглые серебряные часы на цепочке. Эффектно, подумал Менаше, — даже чересчур эффектно, отдаёт цирком.
Вернув строгое лицо, она начала раскачивать часы в вытянутой руке.
— Расслабьтесь, дышите размеренно и следите за часами. — сказала Ализа.
Она вращала цепочку, и Менаше послушно не отводил глаз от серебряного маятника. Старался дышать размеренно, но чувствовал — нет, не сработает. Зря он сюда пришёл. Что за бред — прошлые жизни. Нет никаких прошлых жизней. Есть только вчера, сегодня, и, возможно, завтра. А потом ничего нет. Пустота. Забвение. Чего только не придумают шарлатаны, чтобы вытягивать из людей деньги. И немалые деньги, даже для него.
Ализа раскачивала часы, смотрела на пациента и думала — как же они все похожи. Ведь ни на секунду не верит, что сейчас произойдет чудо, и он отправится путешествовать в прошлое. Наверное, жалеет, что пришёл. Уж скольких таких сомневающихся она перевидала, а потом — ахи, охи, не может быть, теперь всё стало на свои места, спасибо!
Дыхание Менаше стало замедляться, лицо поплыло, уголки губ опустились вниз, придавая ему вид обиженного жизнью брюзги. Обычное выражение полностью расслабленного человека.
— Менаше, ты меня слышишь? — негромко, но чётко спросила Ализа.
Он пробормотал что-то непонятное. Потом, словно нехотя ответил:
— Слышу.
— Будь внимателен. Сейчас я попрошу тебя вернуться в детство. Тебе только что исполнилось пять лет, на дворе разгар августа. Ты дома с родителями. Что ты видишь?
На брюзгливом лице пациента медленно появилась ослепительная мальчишеская улыбка. Черты его смягчились, разгладились морщины на переносице и он звонко, хвастливо прокричал:
— Папа купил мне пожарную машину, точно такую, как у Авнера! Нет, не такую, лучше! Пусть не задаётся теперь! — пятилетний Менаше светился от счастья.
— Замечательно. А теперь отправимся чуть дальше. До того как ты родился. Отложи машинку. Повернись назад. Видишь дверь? Подойди к ней, открой. Сделай один шаг наружу. Один небольшой шаг. Не бойся, я рядом. Расскажи, что ты видишь?
Менаше перестал улыбаться и молчал.
— Ну же, не молчи, что ты видишь, Менаше?
Он дёрнулся, странно засучил ногами, вытянул перед собой руки и откинулся в кресле, словно пытаясь вжаться в него до предела. Губы его шевелились, но слов было не разобрать.
— Говори со мной. Где ты сейчас? Опиши всё что есть вокруг. Будь спокоен, я не дам ничему плохому случиться с тобой.
Он продолжал бормотать. Резкие, отрывистые фразы. И кажется, это даже не был иврит… Ализа не впервые встречалась с такими воплощениями. Люди в её кабинете начинали говорить на самых неожиданных языках. Один известный футболист, страдавший клаустрофобией, выдал ей целый монолог на суахили, о том как на него навёл порчу злой деревенский колдун.
Ничего страшного, диктофон всё запишет и потом можно будет перевести его слова. Главное, чтобы он не останавливался и продолжал погружаться в прошлое.
А он и не думал останавливаться. Тело Менаше напряглось и дрожало, лицо побагровело. Он всё громче выкрикивал незнакомые слова.
Ализа испугалась. Ей не нравились ни цвет лица пациента, ни крупная дрожь, начинавшая походить на приступ эпилепсии. Нужно скорее выводить его из транса, пока он не дай бог не получил удар.
— Менаше, очнись! — она резко хлопнула в ладоши. Обычно этот хлопок мгновенно прерывал сеанс. Но не в этот раз.
Тэкэо Икэда крепко держал штурвал. Он чувствовал солёный привкус крови во рту — наверное, прокусил губу. Биение сердца юноши сливалось с рёвом мотора страшной деревянной птицы.
Тэкэо вывел самолёт на цель и неумолимо сближался с ней. Ветка сакуры, принесённая божественным ветром, была готова вписать его имя в списки вечности.
Тэкэо не боялся. И губу он прикусил не от страха, а чтобы сосредоточиться и не промахнуться мимо цели. Тэкэо Икэда скоро станет гордостью страны и своей старенькой мамы.
Сейчас, когда включён ракетный ускоритель, его уже не остановить — эсминец врага стремительно вырастает из предрассветного тумана, словно сам летит навстречу к нему в небо.
Тэкэо не боялся. Он пикировал на цель и шептал слова дзисэй, написанные им перед вылетом.
Каждая вещь исчезнет: даже рисовое поле
с танцем белой цапли.
Только не исчезнет голос ветра —
он донесётся до моей любимой
и споёт ей последнюю песню тэйсинтай
Да, каждая вещь исчезнет, но после него останутся его подвиг и эти строки. И ещё те слова, что вчера говорили о нём друзья на церемонии прощания. Тэкэо стоял в окружении товарищей, юных и печально торжественных. Ослепительно белые траурные одежды, смертельно бледные лица, грустные глаза командира — в последние минуты он видел всё это как наяву. И знал, что его короткая жизнь прожита не зря. Он станет богом, и табличку с его именем повесят на почётном месте в храме Ясукуни.
Тэкэо не закричал “Хисацу!” перед тем как нос его самолёта поцеловал палубу эсминца. Он знал, что уже не промахнётся.
Но за миг до взрыва юноша закрыл глаза, чтобы не открыть их больше никогда.
Менаше Бобров тоже не открыл глаза. Напрасно Ализа делала ему массаж сердца, всем телом наваливаясь на неподвижную грудь, напрасно пыталась поделиться дыханием, прижимаясь дрожащими губами к его губам.
Менаше был мёртв. Он навсегда избавился от страха.