23. Дружеская услуга. Быль

 
Свой служзебный путь я начал старшим пионервожатым одной из  школ нашего города.  Там преподавал физкультуру парень несколько старше меня,  успевший побывать на фронте,  – назовём  его, как положено в школе, по имени и отчеству, – ну, пусть Виктором Ивановичем, а  по фамилии, допустим, Марьенко. Хлопец был ладный, спортивный, ко мне отнёсся приветливо и дружелюбно, а однажды попросил:

-Слушай, помоги мне сдать экзамен по  истории. Я – студент заочного отделения физкультурного  училища, и у меня есть «хвосты»…

Я тоже учился: на вечернем отделении педагогического института, по филологическому отделению, школьный курс истории был у меня за спиной, я решил, что "физрук" меня просит ответить на неясные вопросы, погонять по разным темам, хронологии,  поспрашивать, что-то непонятное ему объяснить…  Отчего ж не помочь?

Вышло, однако, так, что через девять-десять месяцев мне пришлось с этой работы уйти, и спустя несколько месяцев   я и думать забыл о своём обещании: у нас в семье случилось большое несчастье, голова моя была занята совсем другими заботами, как вдруг однажды неожиданно в дверь квартиры постучали, я открыл – и на пороге увидал фигуру этого Виктора. Мне о нём только и было известно, что раньше он работал учителем физкультуры в соседней школе и там… женился на вчерашней своей ученице, 9-класснице, которая для этого вынуждена была  прекратить учёбу, а вскоре родила ребёнка. У него в связи с этим возникли осложнения, но времена были послевоенные, фронтовику легко простили «грех», тем более, что ученица была уже, что называется, на выданье: при оккупации оба года  не училась, а теперь уже из школьного возраста почти что вышла… Марьенко перешёл на работу в соседнюю школу, и возникшее ненадолго осложнение было исчерпано.

- Слушай, я еле тебя нашёл, - сказал мне гость. – Помнишь, ты обещал мне помочь с экзаменами? Мне надо срочно ликвидировать задолженность, иначе меня из училища попрут!

- Тебе историю надо сдать, что ли? – вспомнил я.

- Да нет, русский язык и литературу…

Это был мой профиль: ведь я – студент филфака, русского отделения. Я было уже приготовился к тому, что придётся натаскать моего знакомого на ответы по разным темам и произведениям, подтянуть по грамматике, но он меня тут же уболтал отправиться с ним немедленно  в училище. Мы сели в трамвай и через 15 минут были там. Оказалось, ему можно и нужно  сдать сразу два письменных и три устных экзамена за различные курсы обучения. И он принялся мне всучивать зачётку с его же фотографией и на имя Марьенко Виктора Ивановича. А я – Коган Марк Абрамович. И это очень хорошо видно на моей чисто семитской физиономии. При  этом на фото он  – блондин, да притом и явно светлоглазый,   типа Есенина, а я – жгучий брюнет  с печальным восточным взором…

Стал было я отнекиваться, но так он ко мне пристал, что я сдался: была-не была, рискну! Взял у него зачётку и вошёл в экзаменационный класс, где уже сидели другие учащиеся.

Прошло несколько минут, и вошли экзаменатор с ассистентом. Я взглянул на учительницу, которая приготовилась читать диктант (то ли зачитывать текст для изложения, - вид письменного  экзамена  за давностью уже не вспомню), – посмотрел я на лицо этой женщины –  и у меня в глазах потемнело: еврейка несомненная, патентованная, пробы негде ставить! Уж такая «своего»  вмиг вычислит!

Однако делать нечего – надо продолжать, раз начал. В тексте, который писал, нарочно сделал несколько грубых ошибок: прежде всего - на безударные гласные, затем поставил парочку лишних запятых, не поставил там, где очевидно нужна запятая или тире… Но, конечно, постарался  палку не перегнуть и всё-таки заслужить положительную оценку. Уже не помню, как, при всё-таки  значительном количестве явившихся, работы были быстро проверены. Зачитали результат: товарищ Марьенко написал на тройку и четвёрку, допущен к устным экзаменам. Тут же состоялись и они. Для меня, по языку и литературе одного из самых успешных в недавнем школьном классе, ни малейшей трудности не составило ответить на элементарные вопросы – я лишь старался говорить языком как можно более дубовым, и вот это, действительно, оказалось сложной задачей… Несмотря на все мои усилия, экзаменатор, та самая еврейка, смотрела на меня восторженным, едва ли не влюблённым взглядом.

 – Вы  знаете, товарищ Марьенко, у вас явные способности к языку и литературе. Где вы работаете?

Я ответил, где и кем работает Виктор Марьенко: учителем физкультуры в такой-то школе. Ситуация для меня казалась  ещё более фантастичной, чем была, потому что  я на уроках физкультуры в школе, где учился, был одним из самых вялых, неспортивных в своём классе  и не умел сделать ни одного упражнения на спортивных снарядах, не играл ни в футбол, ни в волейбол… Правда, почему-то не горбился, неспортивность не отразилась ни на осанке, ни на походке. И слава Богу, что экзамен-то я сдавал не по физкультуре!

Учительница между тем продолжала меня нахваливать.

 – Вы   знаете, Виктор Иваныч, - сказала она, заглянув в зачётку, но и не подумав сравнить славянскую физиономию на фотокарточке с моей откровенно еврейской рожей. -  Я даже посоветовала бы вам поступить на филологический факультет   нашего пединститута. Там, я знаю совершенно точно, есть и заочное, и вечернее отделения. Так что вам не нужно будет увольняться с работы.

 – Вы считаете, меня примут? – нахально произнёс   робким, нерешительным голосом студент вечернего отделения филфака Марик Коган, притворившийся в этот день учителем физкультуры Виктором Марьенко….
 – Не  сомневаюсь! – бодро ответила мне ненаблюдательная наивнячка. – У вас есть все шансы!
 – Спасибо,  – сказал  я зардевшись. И скорей устремился за дверь. Мой доверитель встретил меня с восторгом и тут же стал приглашать к себе домой, на Петровку ( один из одноэтажных районов города), обещая вкусный обед. Я не стал отказываться, но даже не потому, что проголодался (хотя и это имело место), но, главным образом, мне хотелось взглянуть на его жену – бывшую школьницу, из девятого класса сразу угодившую в роддом…

В большом, просторном «справном» каменном доме под железной крышей пухлая, разбитная молодайка, в которой глаз уже не угадывал стеснительную девчушку, налила нам по полной тарелке отличного украинского мясного борща, Виктор выставил  на стол бутылку «Столичной», мы выпили раз-другой-третий за всё, за что полагается в подобных случаях, и я ушёл, уехал  домой. Вскоре сестра вышла замуж, и мне пришлось перебраться из нашей маленькой комнатки к родне, которая меня охотно приняла. Хозяин дома, тёткин муж и старый большевик дядя Шура в тогда ещё не очень давнем прошлом был ректором нашего  известного всей стране университета, ко  мне относился по-отцовски тепло, но и достаточно строго, я признавал его авторитет и любил с ним в свободное время покалякать. Прошло какое-то время, и, уж не помню, к чему и почему, я вдруг рассказал ему ту историю, которую вы только что прочли. Мне трудно передать, как возмутился старый преподаватель и видный вузовский деятель.

 – Ты  понимаешь или нет, что ты наделал? – закричал он. – Ведь это был подлог, преступление, ты выдал себя за другое лицо, обманул преподавателей, государство, тебя могли и должны были судить!

Он так разорялся и кричал, что я было испугался: а ну как сейчас у него случится инфаркт? Но нет, не случилось, и он постепенно успокоился,  взяв с меня честное комсомольское слово, что такое больше не повторится.

Я и сам уже имел дополнительный случай испугаться: у нас на доске объявлений был вывешен приказ по институту, в котором одного студента исключили из списков за сдачу экзамена вместо студента другого вуза. Там принимающие экзамен оказались более бдительными, чем  моя доброжелательница…

Но если вы, читатель, ждёте, что я на этом поставлю точку, то глубоко ошиблись. Через какое-то время (год или два?) мне понадобилось отправиться в ту школу за какой-то справкой, там я зашёл в учительскую, встретил старых знакомых, а с одной из них, учительницей английского, разговорился и между прочим спросил её о
Викторе Ивановиче: где он? Почему я его не вижу?

– А  вы что, ничего не знаете? – спросила она. И рассказала мне вот что:

– Этого  Марьенко случайный прохожий опознал как служившего при немцах в полиции. Да, он при оккупации поступил в полицию и пребывал там несколько месяцев. Когда город был освобождён советскими войсками, его призвали в армию и отправили на фронт.  Вернувшись, он стал работать учителем физкультуры, поступил учиться. Но когда его разоблачили, он так испугался, что … повесился.

Лишь теперь понял я, каким безмозглым был, согласившись оказать услугу малознакомому человеку, да притом и  решившись на    действительно преступный обман.  Через целую жизнь каюсь и признаю свою мальчишечью глупость и вину.