У неё было два недостатка: она была честна, легко говорила такое, отчего мне становилось невыносимо больно – про мужчин своих говорила, про любовное трепетание. И ещё она была замужем – в этом был второй её минус.
Я встретил её в Красногорской качалке, пропахшей железом и потом. Было странно её там увидеть, маленькую красавицу с каштановыми волосами. Она сидела верхом на скамье тренажёра и тянула на себя перекладину, широким взмахом, руки – как крылья. Сосредоточена, поясницу выгнула и ни на что кругом не обращает внимания – старается.
Я с каким-то своим железом вдруг оказался рядом, может, спросил что-то, – она вопросительно повела головой в мою сторону, мы встретились глазами – этого оказалось достаточно, чтобы я сразу захмелел от её взгляда. Он был очень тёплым, туманным и обволакивающим, этот взгляд.
Самым главным в её взгляде было то, что он был неравнодушным. В нём была половая доброта, он обещал небывалую сексуальную щедрость. Тогда я не умел сформулировать всё, что увидел в её глазах, поэтому я просто пошёл на поводу у своего сердца. А сердце забилось в угол и дрожало, как настигнутый погоней заяц.
В этот момент я обнаружил во рту привкус сладкого лекарства, как в далёком прошлом, когда однажды лежал в больнице под капельницей, беспомощный подросток, который едва не умер от запущенного аппендицита.
В животе образовалась душная пустота, словно склеились внутренности. Меня потянуло на продолжение. Всё, что меня окружало в повседневной жизни, ни в какое сравнение не шло с тем, что пообещали мне её флюиды. «Сейчас или никогда», – решил я, и, провожаемый непонимающим взглядом друга, на ватных ногах подошёл к незнакомке.
– Вот что хотел сказать… – с хрипотцой начал я, смущённо улыбаясь и глядя в пол, – Ты показалась мне очень… – тут я посмотрел на неё. Её глаза расширились и жадно ловили каждое слово, – …Интересной. Дашь свой телефон?
– Спасибо, приятно такое слышать! – в медлительном изумлении проговорила она, – Телефон? Не знаю… – она с сомнением покачала головой.
– Мне идти надо, меня ждут, – объяснил я, кивнув в сторону Влада, дожидавшегося в стороне, – Но ты такая… Я не могу уйти без твоего номера!
Она поколебалась секунду. Лёгкая тревога на мгновение промелькнула в её взоре.
– Хорошо, записывай, – быстро сказала она, словно решившись на что-то, – Только вечером мне звонить нельзя. Будешь звонить – звони днём. Днём и в будни, – чётко проинструктировала девушка.
– Кто это? – удивлённо спросил Влад, заводя свою «Волгу». Я плюхнулся рядом на пассажирское сиденье.
– Не знаю, – ответил я, глядя прямо перед собой, – Её зовут Лиза.
– Но скоро узнаешь, как я понял, – он степенно закурил в открытую дверцу, заслонив огонёк ладонью от ветра. Казалось, он вполне удовлетворён ответом. Мой друг не высказывал категоричных суждений и не лез в душу, поэтому мы и дружили. Я любил Влада за всё, включая и его классную характерную тачку, пахнущую мужским одеколоном и табаком и всегда отменно чистую: был у Влада такой пунктик – чтоб машина была непременно опрятной. Я шутил, что когда он будет дедом, то будет заставлять своих внуков мыть «Волжаночку» – кто лучше помоет, тому она и достанется. Молодёжь уже будет передвигаться на летающих машинах, но из уважения к деду внуки будут стараться, ухаживать за раритетом. Я над Владом подтрунивал, но он только крякал и отшучивался.
Машина грелась. Была зима, январь. Новогодние праздники были уже позади. Мы хорошо нагулялись в эти праздники, прошерстили весь кабацкий Красногорск вдоль и поперёк. Мы любили местные кафешки с их незатейливыми новогодними приманками: мигающими гирляндами на козырьках, зелёно-красными, уютными, с эстрадной музыкой про выдуманную жизнь, про всякие кабриолеты, море и любовь, и про русскую правдивую жизнь, про лебедя на пруду, про плачущую мать и про невозможность ничего вернуть… Там, в этих кафешках, сидели скучающие девушки, коротавшие вечера за бутылкой "Советского" шампанского… Мечта!
Влад вынес из этих праздников сначала многообещающий, но затем какой-то вялый роман с худой великовозрастной блондинкой по имени Майя. Он уже ездил провожать её на самолёт в Тайланд (а это означало, что известная степень близости уже была достигнута). Я из праздников не вынес никого и ничего, кроме потяжелевшего тела и припухших от пьянства глаз.
Теперь же работы было невпроворот. Мы работали в одном отделе. Я начальником, Влад аналитиком. По вечерам мы ходили в качалку, и временно не пили. Выгоняли «Оливье» из организма, – шутили мы.
Я тогда ещё жил с родителями. Со своей девушкой я был в размолвке, хотя дело в общем-то шло к свадьбе. Мысль о ней я отгонял всеми силами, закрывал глаза и затыкал уши – только б не видеть и не слышать о будущем, которого для меня, казалось, уже не существовало.
Незнакомка из качалки, Лиза эта, растопила лёд, окружавший меня доныне.
Влад докурил и захлопнул дверь. После чего наконец нарушил молчание:
– Нее, я так не умею! Я или по пьяни знакомлюсь, или в интернете (что чаще). А так чтоб на трезвую голову подойти – это нет! – он покачал косматой головой.
– Давай, вези уже! – весело скомандовал я, – К метро подкинешь?
Мы встретились с Лизой в один из будних дней в красногорском кафе – единственные место и время, подходящие для неё. До этого я звонил два или три раза, но всякий раз она не соглашалась. По телефону Лиза разговаривала быстро и удивлённо, словно никак не могла уяснить, отчего я до сих пор не бросил свою сомнительную затею.
Раз, два отказала, так чего ради продолжать звонки? Надо сказать, я не люблю добиваться женщин и никого подолгу не добивался. Пытался удержать, да. Но я не завоеватель. Мне интересно, только если само в руки плывёт, как в этом случае. Я чувствовал, что Лиза сама в руки плывёт.
Её удивление от моих звонков было кротким, податливым, с тихой радостью и неким грустным знанием. Должно быть, она имела уже подобный опыт и как бы наперёд знала, чем продолжится и как обычно заканчивается то, что началось. Каждый мой звонок делал её тон всё более снисходительным, и в конце концов она согласилась.
Ради встречи мне пришлось отпроситься с работы. Уходить из офиса вот так, посреди дня, было неудобно и непривычно. Я занимал важный пост и испытывал постоянный страх упустить что-то важное, что может привести мой отдел к роковой ошибке. Однако ради встречи с Лизой я не задумываясь пренебрёг опасностью и здравым смыслом.
Кафе было старым злачным местом. Наверное, следовало предложить ей встречу в каком-нибудь более приличном заведении, но почему-то мы оба сошлись на «Золотой подкове», так оно называлось.
Я заказал чай с лимоном и стал осматриваться в ожидании Лизы. Днём в кафе всё было не так, как в вечерние и ночные часы, когда случайные черты стираются и приходит тайна, смысл. Днём всё казалось до обидного прозаичным: стены, обшитые дешёвыми панелями, высоченные старые окна вдоль наружной стены, от пола до потолка, наполовину закрашенные серой краской, высокие крутящиеся стулья из драного кожзама вдоль барной стойки, и каменный пол из вытертых временем квадратных плит. Пол мне нравился. Он был капитальный. Я улыбнулся, вспомнив, до чего он скользкий, когда танцуешь.
– Чего улыбаешься? – Лиза тронула меня за плечо. Мало того что она проникла в кафе, не замеченная мной, так она ещё и умудрилась подкрасться сзади.
– Привет, непривычно это место видеть днём, – ответил я, улыбаясь.
– Часто сюда ходишь?
– Бывает. С другом заходим.
– С тем? Из спортзала?
– С ним, – кивнул я.
Она была удивительно похожа на кого-то: то ли на известную актрису, то ли на кошку из какого-нибудь мультфильма. Я попытался, но так и не вспомнил, откуда она… У неё были вьющиеся каштановые волосы, ласковые и немного удивлённые кошачьи глаза и невозможно милый, чуть раздвоённый нос. Почему она, такая красотка, оказалась со мной здесь, в этом захудалом кафе? У неё, должно быть, отбоя нет от мужчин. Наверное, какой-то изъян отталкивает её от «гламурной тусовки», подумал я, я тут же нашёл его: над верхней губой, рядом с ямкой, у неё было небольшое тёмное пятно, которого я раньше не замечал.
– Что смотришь? – спросила она, заметив, как я пожираю её глазами.
– На тебя хочется долго-долго смотреть, ты очень красивая, – ответил я, зачарованный.
– Спасибо, но не надо сейчас меня смущать, – довольно розовея, промолвила она. Что будем заказывать? – она деловито взяла в руки меню, – Я ещё не обедала сегодня.
– Смотри, выбирай, что хочешь, – опомнился я.
– Что пить будем? – негромко пропела Лиза.
– Тебе надо куда-то? на работу там…
– Неа, – беззвучно, лишь с помощью мимики ответила она, закусив губку, и вдруг взглянула как-то странно, с откровенной прямотой и из-под длинных своих ресниц: – Отовсюду я отпросилась.
– Тогда выпьем?
– Ага, – энергично кивнула она, – Так хочется холодного пива! Можно?
– Конечно.
Мы заказали пива и две порции «мяса по-французски». Пиво принесли быстро. Мы с удовольствием выпили, пивная пена набежала на её губы, обведя их соблазнительные контуры. Изучив лицо, я перекинулся на руки. Они были аккуратными, округлыми, ухоженными. Ногти короткие, закруглённые.
– Зачем ты мне звонил?
– Чтобы повидать.
– А повидать зачем?
– Глупый вопрос.
– Да, глупый, – согласилась она, – Но ты разве не понял, что я несвободна?
– Я тоже далеко не всегда свободен, – заверил её я, откинувшись и закурив.
– Вот как? – удивилась Лиза.
Я кивнул.
– Да, хорошо ты меня остудил сразу! – уважительно произнесла она, покачав милой каштановой головкой.
– Почему ты не свободен?
– У меня девушка.
– В таком случае что ты тут делаешь?
Я пожал плечами и отвернулся к окну.
– …А? – переспросила Лиза, – Я не расслышала.
Ничего не отвечая, я вновь повернулся к ней и взял её руку в свою. Когда я почувствовал её упругую ладонь, я готов был издать стон удовольствия. Из руки в руку потекла зудящая – словно десну раскровенили зубочисткой – страсть.
Она не убрала руки – и стала поглаживать мою ладонь пальцами, отчего по ней пробегал щекотный ветерок.
На губах было солоно и сухо, мы смачивали их большими глотками пива. Принесли заказ. По-видимому, мы оба были голодны, и с радостью занялись горячим мясом в обильном убранстве из сыра и лука.
Она избегала моих прямых вопросов о себе, меня же расспрашивала с интересом, продиктованным скорее вежливостью: о друзьях, о работе, об увлечениях. Я рассказывал, она слушала, но это было лишь то, что лежит на поверхности. У нашего общения было «двойное дно», параллельно существующие смыслы, которые передавались через наши сцепленные ладони. Мои скулы чесались от желания начать целовать её прямо здесь, в этом сонном кафе, где белый свет с улицы, просачиваясь сквозь окна, смешивался с жёлтым светом зажжённых в зале ламп, образовывая неуютную серо-жёлтую смесь.
Мы хотели заказать повтор пива, но передумали и попросили армянский коньяк. Сначала он резанул грубо, встав поперёк горла, но через несколько минут уже казался приятным и пился легко.
– Значит, ты клюнул на мои глаза, – размышляла Лиза вслух, – И что же ты там увидел?
Я задумался и постарался объяснить:
– Я увидел в них определённое обещание.
– И что же они пообещали? – насмешливо спросила моя визави.
– Любвеобилие.
– Ну, нормально, вообще! – слабо возмутилась Лиза, хихикнув, – Приводит молодой человек на свидание и говорит такие вещи! Обещание в глазах! Теперь попробуй не исполни… Забавно!
– Ты говоришь, как будто ты невольница какая-то.
Лиза с интересом посмотрела на меня, но промолчала.
– Дашь мне покурить? – попросила она, – А то смотрю на тебя, и так хочется!
Я прикурил и протянул ей сигарету.
– Ну вот, теперь от меня будет пахнуть, как от узбечки: пивом, луком и сигаретами! – деланно расстроилась Лиза.
Я засмеялся:
– Узбечки не курят и не пьют пива. Скорее, как от эскимоски – олениной, луком и табаком!
– А-ха-ха, ну ты сказал! Ещё шкурами и кислым потом, – продолжала выселиться она.
– А я хотел бы поцеловать тебя и узнать, как от тебя пахнет всем этим.
Повисло секундное молчание. Мы обдумывали сказанное.
– Ты можешь пересесть на мою сторону. Если хочешь… – тихо произнесла девушка.
В неровном жёлтом свете кафе, в запахе кухни и дыма, уголок, где сидела Лиза, казался вигвамом, где в шкурах ждёт меня горячая скво. И вот уже я сижу рядом и целую её, и руками глажу её затылок.
– Положи свою ногу на мою… вот так…
Её нога в колючих колготках, я чувствую, как в ней дрожат сухожилия, несмотря на то, что нога не худая, а, напротив, мягкая и очень женственная. Я обнимаю её стан и залезаю в подмышки; по её спине и рёбрам пробегают лёгкие судороги. Когда наши губы отрываются друг от друга, раздаются всхлипы. Стой, нехорошо, неприлично! Мы в общественном месте! Всё, пересаживайся обратно, слышишь?
– Что-то ещё, молодые люди? – к нам насмешливо и с некоторым вызовом обращается официантка.
– А? Что? Да, девушка, знаете, что… Ты что будешь? Не решила? И я не знаю. Извините, мы сейчас посмотрим и решим. Через пять минут буквально…
…
– Ой, как хорошо на улице!
– Смотри, сколько снега нападало!
Мы идём вдоль шоссе против ветра, и на нас крупными хлопьями валится снег. Стемнело. Снег залепляет глаза, попадает в рот и даже в тёплый уголок под шарфом умудряется угодить, чтобы там гадко и щекотно растаять.
Снег сырой, пахучий. Машины шелестят по чёрному асфальту со звуком отклеиваемой от картона ленты скотча.
Лиза повернулась спиной к ветру и идёт задом наперёд. Я зацепляю её рукой и притягиваю к себе, она едва не падает, оступившись. Целуемся.
– Ну и чем я пахну?
– Постой, дай подумать.
– Ну же!
Я закрыл глаза, пытаясь воплотить её запах в фантазии.
– Мокрым купальным костюмом, в котором весь день плавала и грелась на солнце такая девушка, как ты, – наконец выпалил я.
– Ух ты! Романтично!
– Чёрт, снег в глаза! – я вытираю лицо мокрой ладонью.
– И куда теперь? – интересуется Лиза, как ребёнок, которого родители привели в парк аттракционов.
– Поедем ко мне.
На самом деле я зову её на квартиру к Владу.
У Влада однушка недалеко, пустая, дожидается ремонта. Предвидя продолжение, накануне я попросил у друга ключи. Влад исполнил мою просьбу сразу и без лишних вопросов. Мы часто выручаем друг друга.
– У меня времени не много.
– А это недалеко.
– Идти? Ехать?
– Сейчас, машину поймаю.
Мы садимся в горячо натопленную «девятку», на заднее сиденье, ехать нам пять минут. Мы обнимаемся так плотно, что чувствуем все изгибы наших тел под одеждами, но хочется ещё плотнее. Неужели просто обниматься можно с такой страстью? Она смотрит на меня снизу вверх обмеревшим взглядом, словно спрашивает: сколько мне ещё жить осталось? Мы не целуемся при водителе, но иногда я касаюсь её носа своим, трусь нежно, как в индейском поцелуе.
…
– Я замужем. И, хоть с мужем у меня отношения непростые, но тем не менее… Это так, чтоб ты знал.
Мы с Лизой лежали, глядя в потолок, на полуразобранном диване в квартирке моего друга. Я обнимал её, просунув руку под её головой и чувствуя тёплую сырость волос там, где затылок превращается в шею. Только что она убегала в ванную и там резво плескалась, смывая последствия наших игр.
Я не знал, что ответить. Тому, что она замужем, я был даже рад. Замужний статус моей новой знакомой означал, что на мне не лежит ровным счётом никакой ответственности за наше будущее. К чему нам будущее, если есть такое настоящее!? Отчего-то мне казалось в тот миг, что это настоящее не может прекратиться вдруг, разом.
…
Мы опять лежали на том же диване две недели спустя (как будто и не вставали), когда Лиза сказала:
– Ты очень верно тогда подметил, в день нашей первой встречи… Ты сказал, что я так говорю, будто я невольница какая-то.
– Да? Не помню. К чему я это сказал?
– Понятно, – захихикала она, – Ничего ты не помнишь. Ты сказал, что клюнул на меня, потому что в глазах моих увидел некое обещание.
– Да-а, женскую щедрость, и не ошибся!
– Вот-вот, именно, женскую щедрость! – грустно согласилась Лиза.
– И что?
– Как тебе сказать… меня мучит это моё свойство… – она оборвала фразу, стушевавшись.
– Какое?
– Ну… безотказность моя, что ли… Я всегда оказываюсь заложницей того обещания, которое все видят в моих глазах.
– Постой, – я привстал на локте, этот разговор начал вызывать во мне какую-то неясную тревогу. Что-то заболело, заныло в глубине, – Что значит, заложницей?
– Да ладно, ничего, – отмахнулась Лиза.
Я почувствовал нездоровый интерес к поднятой теме и хотел непременно «раскрутить» её на откровенность. Но её нельзя было спугнуть. Для этого надо вести себя так, как будто всё это чертовски забавно.
– Прикольно! – заулыбался я, – Расскажи, мне очень интересно!
– Да ну, отстань, – помотала головой моя любовница, заложив руки за голову и глядя в потолок. Украдкой всё же посматривала на меня, изучая реакцию.
– Рассказывай давай, тебе есть, что сказать, я же вижу! – я рукой нащупал между ног у неё узкую полоску белья и начал несильно водить пальцем вокруг да около.
Лиза закрыла глаза и ритм её дыхания изменился. Поясница выгнулась и затвердела.
– Ах, как приятно, – пролепетала она, не раскрывая глаз.
– Что значит, ты чувствуешь себе заложницей?
– Ничего… Ты знаешь сам… – шептали её губки.
– То, что ты не можешь отказать? – спрашивал я, не отпуская её.
– Да. Примерно так! – выдыхала она, – Почти никогда.
– И когда это было в последний раз? – продолжал я допрос.
Вдруг Лиза резко вырвалась и скинула мою руку.
– Андрей, хватит!
– Хорошо. Хватит – так хватит.
Как будто мешок досады порвался над нами, засыпав наши лица каким-то едким порошком.
– Что ты хочешь узнать? – с вызовом спросила она.
– Ты спишь ещё с кем-то? – спросил я.
– Да.
– С кем?
– С мужем.
– И всё?
– Да!
– Чего ты злишься?
Вместо ответа раздосадованная нимфа встала и начала одеваться.
– Так, мне пора, проводишь меня немножко?
– Может, чаю попьём?
– Нет, некогда, – отрезала она.
Я лежал и смотрел, как она одевается. У неё была белая и удивительно гладкая кожа, я любовался на неё всякий раз, когда она вертелась в прикроватных сумерках. Мне нравилось слышать плеск воды и шлепки её ног по кафелю, когда она убегала в ванную. Тех нескольких раз, что я был с ней, хватило, чтобы я к ней болезненно привязался. Моё чувство к Лизе – как разбитая в драке губа, как опухоль после осиного укуса: саднит и страшно чешется. И сладко, и трогать нельзя – не заживёт.
Лизе было двадцать шесть, она была на три года меня старше. На том коротком отрезке, что нам довелось встречаться, она обмолвилась лишь парой-тройкой фраз о муже. Он был военным, служил в какой-то большой тыловой системе, кажется, в системе лекарственных закупок. Жили они в Красногорске. Они были давно женаты. Лиза призналась, что они очень хотят детей, но у неё не получается забеременеть вот уже несколько лет.
– И угораздило же меня родиться такой! – в сердцах вырвалось как-то у неё после изрядной порции водки за ужином в облюбованной нами «Подкове».
– Какой – такой?
– Со сдвоенным женским началом.
– Как это?
– А вот так! – горько усмехнулась она, – Не представляешь? Ну, не важно. От этого и голод этот… который с тобой утоляю.
Удивительным образом сказанное сочеталось с её внешностью: на некую раздвоенность намекал её нос с красивой ложбинкой посередине, делившей его надвое.
В тот же вечер она рассказала мне, как однажды, когда все сильно перепились, её муж разделил её, как трапезу, со своим другом. После этого, протрезвев, он хотел волосы на себе рвать, да поздно было. Лиза, конечно, тоже сожалела, но относилась к произошедшему как-то чересчур философски. Произошедшее тяжёлым грузом лежало на их семейных отношениях. С этого дня она уже не могла оставаться прежней. «Посвящённая» начала новую, тайную и увлекательную жизнь вне семьи. Она призналась мне, что теперь уже не мыслит себя без этой разноцветной жизни.
Как-то я позвонил Лизе в условленное время, чтобы договориться о свидании.
– Привет, а мы тут на Красной площади! – радостно кричала она в трубку. По голосу я понял, что девочка навеселе. Вокруг неё был слышен отчаянный шум, – Мы с подружками тут… Приезжай, погуляем! Масленица! Ура!
Был сырой февральский вечер. Народные гуляния проходили на Васильевском спуске. Я не сразу отыскал Лизу и её подруг в толпе, пришлось изрядно потолкаться среди гуляющих москвичей и гостей столицы.
– О, как хорошо, что ты приехал! – Лиза горячо расцеловала меня, обдав таким желанным ароматом своего рта, который сегодня перемешивался ещё и со свежим запахом алкоголя.
Несмотря на радость, она смотрела как-то необычно… Как будто её застали врасплох. Всё поправляла волосы и красную шапочку деда мороза. Она вела себя, как нашкодившая собачка.
Её обе подружки были «дурнушками», но при этом были настоящими «оторвами»!
– О! Андрей твой очень неплох! – восхищённо кивали они на меня, завистливо похлопывая Лизу по заднице. Все были уже пьяными.
– Знакомься, это ребята! Мы только что познакомились! – мне представили троих пацанов, совсем молодых, вернувшихся с полными руками горячего глинтвейна. Один хвастал спрятанной под курткой бутылкой «беленькой».
Познакомились, выпили. Пока пили, закрывали друг друга от милиции. Один пацан всё губы покусывал. Смотрел то на меня, то на Лизу, и снова на меня – словно волчонок, намеревающийся напасть.
«Да ты, оказывается, успела с пацаном замутить! Как же так? А я?» – догадался я. Острая досада пронзила моё сердце. Лиза глядела под ноги, старательно высматривая что-то на скользкой брусчатке и кусая красные губы.
Целовались, точно! Вот сука! Такая красивая и нежная, но такая сука!
Вокруг кружилась Масленица, рвались фейерверки, люди поедали блины, тёк горячий глинтвейн. Пахло корицей, пирогами и кислятиной чьей-то блевоты. Водка была холодной снаружи и горячей внутри – была такой, как надо.
Пацаны заговорили о гостях. У кого-то из их поджарой стаи хата свободна. Куда ехать-то? В Братеево?
– Ну, не знаем, – ломались девицы.
– Поехали, чего вы? – радела одна.
– Ну, если ненадолго… – качала головкой вторая.
– Ура, ура, – ликовала та, что хотела ехать, – Лиз, Андрей, вы как?
– Поедем?.. – спросила меня Лиза, глядя так, как бросающий курильщик смотрит на вожделенную сигарету, которую вертит в пальцах.
– Нет, я пас, – отрезал я.
– Точно? Недолго ведь…
– Нет.
– Мы не едем, – вздохнула моя пьяненькая любовь, отрывая вцепившихся подруг от рукавов.
– Ты хочешь ехать? – спросил я.
– Чего мне там без тебя-то делать? – огрызнулась Лиза.
– Ну пока, мы пошли тогда! – храбрились подружки.
– Давайте! Вверх ногами стоять будете – шею не сломайте! – тепло напутствовала их Лиза.
Обделённый пацан расстёгивал и опять застёгивал молнию на куртейке, пока прощались.
И вот мы остались с Лизой вдвоём посреди праздника.
– Пойдём? – я дал ей руку, и мы начали выбираться из толпы. Как-то так получилось, что мы очень быстро поссорились. Вернее, чуть не поссорились. Начали резко, но вовремя остановились. Внутри, в душе, как в последнем кабаке, швыряло стульями буйное раздражение. Впрочем, снаружи мы смотрелись спокойными, разве только были немного холодны – но и только.
Лиза собралась домой.
– Не провожай меня, – сказала, подставив щёку для поцелуя.
Я не стал целовать, на этом и разошлись.
…
Если не считать первую школьную любовь, жгучую и, естественно, неразделённую, Лиза оказалась единственной девушкой, в кого я влюбился несчастливо. Начиная с третьей или четвёртой встречи я понял, насколько сильно мне недостаёт полноты её любви, искренности её поцелуев и… моей избранности.
В то время как Лизино тело буквально трепетало от близости, горячей благодарностью отзываясь на мои ласки, душа её оставалась холодной и пребывала в полной недосягаемости. Моя сексуальная подруга не проявляла ко мне никакого особенного интереса, который бы выходил за рамки обычной вежливости, да и той зачастую не хватало.
Нехватку душевной близости мы компенсировали предельной откровенностью в постельных разговорах. Нам обоим это доставляло удовольствие: ей – сладкое, как спелая черешня, мне – ненормальное, точно укусы беззубой змеи в области паха.
После гуляния на Масленице Лиза с горящими глазами, то и дело облизывая сухие губы, поведала мне, как её подружки провели время в гостях у братеевской пацанвы. Вернее, как провела одна, самая активная.
– Представляешь, Ирку буквально сервировали… прямо на столе… А тот мальчик, что был самый неказистый, забитый самый среди них… Ну, помнишь ведь! Так вот, он таким нежным оказался и такое ей доставил! Ирка теперь всё время о нём думает! А эти звонят каждый день, приезжай ещё, говорят! – Лиза засмеялась тихо и музыкально, а я представлял на месте Ирки её, Лизу. Кто знает, может, это она про себя говорила? Взяла и поехала в Братеево, отвязавшись от меня.
От её намёков, а порой и рассказов без утайки о своих похождениях моя душа словно лишалась защитного слоя, а тело превращалось в сплошную эрогенную зону. Моё мужское начало было бито палками прежде чем быть обласканным. Обласканным быстро, страстно и деловито. Безупречно, процедурно. Как на приёме у хорошего врача, если это сравнение уместно.
Как-то раз в субботу мы условились встретиться в кафе с бильярдом. Я пообещал научить её игре, после того как Лиза увидела, как я выиграл партию на деньги у парня в «Подкове». Это был один из редких моментов, когда мои способности вызвали не то что восхищение, но всё же явный интерес, приятно щекочущий моё самолюбие.
Каким же наивным я был в тот день, когда в ожидании Лизы представлял себе, как преподам ей урок бильярда! Я был красиво одет: этакий «плохой парень», завсегдатай баров. На руке моей – как влитые –сидели хорошие часы: как же, чёрт возьми, красиво будет натереть мелом между большим и указательным пальцами и положить руку на зелёное сукно, примеряясь к удару!
Я пил пиво и посматривал на свои часы, надетые по особенному случаю. Сначала посматривал, любуясь, потом в нетерпении следил за стрелками, потому что Лиза задерживалась. Вот уж полчаса… вот уж час, как она обещала быть…
Но она так и не пришла. Сначала её мобильный был недоступен, потом она сняла трубку и сказала, что задерживается на работе (она вышла работать в субботу, у них был какой-то аврал).
– Ты совсем нескоро? Или мне тебя подождать? – всё же спросил я.
– Не жди, я не знаю, когда это всё закончится, – ответил её голос на том конце. В этом голосе мне послышалось что-то знакомое – томное и взбудораженное, что я уже знал.
…
А потом была наша последняя встреча.
Март. Холодно и ветрено. Мы неторопливо прогуливаемся вдоль берега Москва-реки на южной окраине Красногорска. Мы спустились сюда по бетонным плитам между рядами старых прохудившихся гаражей. Река подёрнута крупной чёрной рябью; по левую руку, в отдалении, из воды вздымается массивная песочная насыпь, напоминающая египетские пирамиды. По правую руку над рекой – поджарым телом гигантского динозавра нависает мост Новорижского шоссе. С протяжным гулом несутся по нему грузовики, но этот шум слишком далеко, у нас тут почти тихо. Негромко плещется вода, а на кромке берега, освободившись из-под стаявшего снега и льда реки, кувыркается туда-сюда унылый прошлогодний мусор – бутылки, пакеты, трава.
Лиза держит меня под руку и смотрит на воду. Я наконец понял, на кого она похожа – на Скарлетт Йохансон, актрису, ну конечно! Эта многообещающая теплота в каждой линии лица, эти глаза в греховной поволоке. Только Лиза не звезда Голливуда, в ней всё земное и от этого ещё более прекрасное. Этакая бытовая красавица.
И всё же она похожа на инопланетянку. Или на какое-то мифическое существо. Кажется, под её кожей спрятаны разные фантастические внутренности, которыми голливудские художники пичкают бутафорных монстров.
Сегодня она вежливо дружелюбна и чужевата.
Минуту назад она призналась в связи с коллегой по работе.
– Он такой… полнейший хам! И у него явно не всё в порядке, – Лиза покрутила пальцем у виска, искоса глянув на меня.
Я молчал.
– Он, представляешь, просто подошёл, когда никого не было в офисе, и погладил меня по голове. Ни с того, ни с сего.
Я покачал головой, по-прежнему не комментируя.
– …А потом…
– Хватит! Зачем мне это? – не выдержав, возмутился я.
Лиза осеклась и задумалась, покусывая губы.
– Это было в тот вечер, когда мы собрались играть в бильярд? – спросил я, припомнив, как ждал её, надев крутые часы.
– Да… Нет… Вернее… В тот день это было уже во второй раз, – призналась она и уронила голову на грудь, – Извини…
– Да ладно, чего уж! – процедил я и отвернулся. Слёзы обиды наворачивались на глаза. Я плотно зажмурился, чтобы не заплакать.
– Андрей… Андрей! – досадливо повысила голос Лиза, пытаясь меня к себе развернуть. Наконец у неё это получилось. Я посмотрел на неё сквозь расплывающиеся круги, – Андрюш… – она смягчилась, и голос её дрогнул, – Я полюбила его, понимаешь?
«Вот и всё объяснение!» – думаю я, удивляясь, как всё просто.
– Да ладно тебе, чего ты? – Лиза заглядывает в мои глаза, – Будут и у тебя ещё любови всякие!
Я не слушаю. С тяжёлой грустью и болезненной нежностью я перебираю наши нечастые встречи, судорожно перебираю, пока она не успела уйти. В этом ворохе я безнадёжно пытаюсь отыскать что-то, что упустил, отыскать ошибку, ключ… что-то, что позволит удержать её. Хотя бы на сегодняшний день. Хотя бы на одну ночь.
Проглотив обиду, я чувствую, что хочу её, хочу зверски сильно. Тогда я начинаю обнимать Лизино тело в надежде здесь, на этом холодном ветру, вызвать в ней сиюминутный сексуальный отклик. Почему-то я уверен, что если я его найду, то не всё потеряно. Но отклика нет. Лиза болтается в моих руках, как кукла.
Она уже далека, я потерял её. Она заболела другой болезнью – не той, что доселе связывала нас. Её укусил «чужой» из одноимённого ужастика восьмидесятых.
Мимо течёт Москва-река, холодная, исходящая чёрной весенней зыбью. Здесь она ещё сравнительно чистая. Она ещё не протекла сквозь наш большой город – и потому чистая.