Из воспоминаний о жизни моей мамы мне более всего запомнились воспоминания о 2-ой Мировой войне, их я услышала много лет назад, но они не дают мне покоя, как и всё, что я читаю и слышу о тех тяжелейших событиях. Я осознаю, что эта тема неисчерпаема и уже написаны тысячи повестей, казалось бы, похожих друг на друга, и всё же разных.
ЭВАКУАЦИЯ
Из воспоминаний моей мамы
К началу войны в Харькове жили моя бабушка Бася, её дочь Люба Блох-Гофман с 17-летним сыном Рафаилом Львовичем Гофманом (в семье его называли Рафиком), её дочь Анна (моя мама), жена Ася её сына Бориса – племянница-невестка бабушки Баси, шестилетняя дочь Аси и Бориса, Светлана, и теща Бориса, родная сестра Баси, мамина тетя Саня.
Моя мама с 1924 года работала на швейной фабрике им. Тинякова (ранее фабрика называлась Тиняковка, это название так и сохранилось в народе), была стахановкой. Было такое движение по почину передовика производства Стаханова, и всем, перевыполняющим производственные нормы присваивали звание стахановца.
С первых дней войны было решено эвакуировать фабрику. Некоторое время, ещё до оккупации немцами Харькова, она еще функционировала, полностью перейдя на пошив военной одежды. Мама была мастером по пошиву верхней одежды, в мирное время шила мужские пальто, а с начала войны её цех перешел на пошив шинелей. Она нужна была фабрике, как опытный работник, и, конечно же, ей предложили эвакуироваться вместе с фабрикой, она согласилась. На семейном совете решили, что все поедут вместе с мамой, и ей удалось получить на фабрике пропуск на всю семью. В это время на несколько дней приехал мамин брат Борис из линии фронта, он начиная с 1939-го года был военным, а с 1940-го служил во Львове, часто приезжал в Харьков по делам службы и очень хотел перевезти во Львов жену и дочь, но как-то не получалось. И вот - уже война, и он снова прибыл очень ненадолго к семье. Настроен он был оптимистически, полагая, что за короткий срок враг будет повержен. Он просил Асю не эвакуироваться со всеми, а сказал, что он сам приедет и вывезет её в безопасное место, если возникнет малейшая угроза. Вскоре он отбыл на фронт, и, в результате, Ася отказалась эвакуироваться с фабрикой.
Прошло несколько недель, мама уже начала готовиться в дорогу. Но её сестра, Люба, уговаривала маму не уезжать. Она говорила, что, немцы - цивилизованная нация, они вреда не причинят, а если нависнет угроза их жизни, то у неё много хороших русских и украинских подруг, у которых всегда можно будет спрятаться.
Вскоре на Тиняковке прекратили работу, начали готовить оборудование к эвакуации. Мама была на распутье. Конечно же, она хотела быть вместе с родными и близкими, но её неотступно преследовала и мысль о том, смогут ли они все спрятаться. На короткий срок? Возможно. У них был опыт со времён Гражданской войны, когда во время погромов в Херсоне их прятала в погребе добрая русская женщина, хозяйка дома, где они жили. Тогда же погромщики убили их отца, Моисея Блоха. А если потребуется ждать долго? Кто будет их прятать, поить и кормить? С каждым днем становилось ясней, что никто из родных не собирается ехать с ней. Бабушка всех уговаривала, но, увы, безуспешно. В один из дней маму что-то подтолкнуло пойти на фабрику, она сама толком не могла это объяснить, неоднократно рассказывая мне о событиях той поры. Встретили её на фабрике, как родную. В это время заканчивалась подготовка к передислокации в глубокий тыл, все станки и швейные машины были уже упакованы и через 5 часов они должны были быть погружены в товарный поезд, отбывавший с сотрудниками фабрики в эвакуацию. Маму уговорили ехать, она тут же побежала к родным, часть из них жила на улице Клочковской, 17, часть в Слесарном переулке, 4, мама жила на Плехановской, 17, а фабрика находилась в районе Благовещенского базара. Она оббежала всех, но не всех застала, а остальные ехать отказались, согласилась эвакуироваться только моя бабушка.
Прибежав домой, мама взяла самые необходимые вещи и свою ручную швейную машинку прославленной фирмы "Зингер", которая послужила ей верой и правдой не только в эвакуации, но ещё долгие, долгие годы. Мы шили на ней до 1991-го года, до нашей репатриации в Израиль. Выйдя на улицу с вещами, она пыталась остановить какую-нибудь машину, но, увы, это ей не удалось. На её счастье попался извозчик, и он согласился отвезти маму, посадив ее в телегу. Они заехали сначала за бабушкой, а затем двинулись на вокзал. Лошадь их не подвела, мчалась во всю «лошадиную силу», и, наконец, они добрались до вокзала, до их поезда и вагона. А паровоз этого товарного состава уже набирал пары, поезд вот-вот должен был тронуться в дальний путь. Мужчины успели затащить в вагон бабушку и вещи, а мама вскочила в него на ходу. Так моей маме и бабушке повезло остаться в живых. Дорога была тяжелая, эшелон несколько раз бомбили. Во время бомбежек гибли люди, человеческое горе неотступно преследовало эвакуирующихся. Во время одной из бомбежек мама была оглушена, и ее очень слабый слух навсегда полностью пропал.
Всех оставшихся в Харькове родных постигла общая с 6-ю миллионами евреев участь. Сестра мамы, Люба Блох-Гофман, в честь которой я получила это имя, ее сын, мой двоюродный брат Рафаил Гофман, названный в честь его и моего дяди Рафаила,красноармейца, повешенного белыми в 1919 г. в Тамбовской губернии, мамина тетя Саня, ее дочь Ася и моя двоюродная сестра, Светлана Блох, были уничтожены фашистами и их приспешниками.
(Продолжение следует)
На фотографии моя мама, Анна Блох, Харьков, 1924 г.
Из опубликовнного (с небольшими сокращениями) в альмаманахе "Еврейская старина"
http://berkovich-zametki.com/2016/Starina/Nomer1/Gil1.php
Читать дальше здесь:
http://www.proza.ru/2016/06/01/1174