Лактионов. Письмо с фронта
Эта картина занимает в моём сердце место особенное. Да разве только в моём. Иначе и быть не может. Картина появилась как раз в год моего рождения. Такое ощущение, что от неё веет временем , которое я со всем основанием могу считать моим временем. Ну а если мы все родом из детства, то для меня эта картина знаменует и начало меня самого. Да так оно и есть, по сути. Для меня на ней все до последней детали настоящее.
Всё настоящее. То есть я вижу на ней людей таковыми, каким они и были тогда, какими я их видел и запомнил. Такими, какими их удержала в моём сознании моя цепкая детская память.
Я иной раз так к случаю вижу в телесериалах, снятых в наши дни про военные и послевоенные годы, вроде бы тех же людей, правда с куда более фотогеничными лицами, и даже одетыми так, как одевались в те далёкие времена. И не верю. И лица совсем не те, и отутюженные гимнастерки, кажется, пошитые лишь для того, чтобы подчеркнуть сексапильность главных героинь, и вся манера поведения и весь говор – всё не то, все не так, всё ненастоящее. Не верю. И перехожу на другой канал.
А вот на картине Лактионова всё настоящее. Это застывшая живописная правда. Она вся дышит тем временем. Она замечательно всем своим теплом, весенними ароматами и звуками передает настроение царившие в умах и настроениях людей, для которых страшная война отсчитывала уже последние свои дни, передаёт дух того времени. Вот поэтому и не отпускает от себя эта картина.
*****
Александр Лактионов творил свое произведение, можно сказать, по живому. Замысел зрел у него долго. Нет, он не был на фронте. Поэтому он и не мог описать какую то батальную сцену с риском где-то что-то наврать. Он был уже в возрасти. Его эвакуировали с семьей в Среднюю Азию. А потом он вернулся. Дали ему жилище. Более чем удивительное. Не поверите, в келье Троицко – Сергиевской лавры. То есть поначалу это даже была и не келья, а ниша для орудия. Вот из этой ниши и сделали коммуналку. И не одну. И не надо возмущаться. Людям в разрушенной стране нужно же было где-то жить. Вот Лактионов и жил в бывшей орудийной нише с женой и двумя детьми.
А замысел зрел. И даже не замысел, а сама идея. Идея передачи настроения своего времени. Времени страшного нашествия на нашу страну. И вот однажды в городе он встретил на улице фронтовика. Раненного. Тот искал адрес своего товарища. Нёс весточку от него семье, вполне сознавая всю её ценность.
Художник помог ему найти дом. А потом произошло то, что мы видим на картине. Вот после этого его и озарило. Вот, именно то, что он искал. Лучшего и придумать было нельзя.
А для того, чтобы это чудное видение дышало правдой и трогало со всею болью и радостью душу каждого, кто бы не посмотрел на картину, он изобразил на ней людей, которых он знал, как нельзя лучше. Вот бабуля справа – это его тётя, изображающая мать сына-фронтовика.
Дети? А это собственные дети художника. Мальчика он только так слегка состарил, если можно так сказать. Сыну его было только семь лет, а на картине мы видим уже пионера, которому доверили чтение драгоценной вести. А девочка – сестра, облокотившись о косяк двери, внимательно слушает, что пишет её отец. И поза её мне говорит о том, что она страшно завидует своему братцу. Почему не она? Почему не ей было доверено читать строки её родителя? Она же старше!
А девушка рыжеволосая – это соседка художника по коммуналке. У неё на рукаве красная повязка с буквами ПВО. То есть военнообязанная. Может быть и зенитчица.
А солдат – это друг художника и сам художник. Он мне сильно напоминает моего отца. Он тоже был ранен в руку. И он тоже был комиссован вчистую. И он тоже смолил вот такие же цигарки, что ему прибавляло в моих глазах притягательную мужественность и мужское начало, к которому принадлежал и я, совсем ещё мелкий малец. Он на картине так снисходительно – отечески смотрит на сына своего друга, ещё не вернувшегося с войны.
И двор тоже настоящий. Он мне сильно напоминает Московский дворик на Арбате. И сам я тоже вырос вот точно в таком дворике. Нет ни мостовой из мощеного камня, ни асфальта. А есть весенняя майская травка, пробившаяся к свету после долгой зимы. Эта травка майской зелени тоже знаменует радость новой жизни после долгий страданий военных лет и чудовищного напряга всей страны.
*****
Обидно то, что картина эта как-то подзабыта. И имя Лактионова уже и немногим что-то скажет. Обидно и жаль. Зато в послевоенные годы картина была известна всем. Её знали все.
Да, есть в ней, по-моему, некая нарочитость, постановочность и даже плакатность. Есть! Ну и пусть! Ну и что! Зато художник попал в самое дорогое для всех живших в те времена. Картина стала «души изменчивой приметой», перенесенной так удачно и своевременно художником на полотно. Она трогала до слёз. Она задевала самый чувствительный нерв людей того времени.
И легко понять по чему. Миллионы мужчин ушли на войну. И сколько из них не вернулось. Страдали безмерно долгие четыре года, конечно, и те, кто пребывал в тылу. Но те, кто вынужденно покинул свои семьи, своих жён, детей, престарелых родителей, были в непосредственном соприкосновении с жестоким и безжалостным врагом, с теми, кто вознамерился стереть наш род с земли. Они, прежде всего, подвергали свои жизни смертельной опасности. И отдавили свои жизни. Ради спасения не только всей страны, но и своих самых близких и дорогих людей.
И когда приходила весточка с фронта, это, прежде всего, означало, что дорогой тебе человек жив. А весть приходила с линии раздела между жизнью и смертью. И всё равно, чтобы ни сообщали строки письма. Главное – это было то, что начертала строки рука отца и мужа. Главное – это то, что написавший эти строки, был жив. И родственная связь навечно не прервалась. И есть надежда, что она и не прервётся.
*****
У картины интересная судьба. Да она стала известна, знаменита и всенародно любима. По праву. А этого могло бы и не произойти. Если бы не вмешательство, не удивляйтесь, самого Сталина. А дело было так.
После войны в Третьяковке была организована Всероссийская выставка художников. Отбор шёл самый суровый. «Письмо с фронта» было представлено тоже. И была представительная комиссия. И мнения по поводу этой картины, как говорится, разделились. Да, тема хорошая, патриотическая. Никто и не возражал. Если бы только … Ну сами судите. Сюжет как-то уж очень мелодраматический, если не сказать слезливый. Ну нет никакого героического пафоса. А посмотрите на эти прогнившие, провалившиеся доски пола. А ещё и осыпавшаяся штукатурка, обнажившая кирпичную кладку. А на выставку придут еще и иностранцы. И что же они подумают о нашей стране – победителе, увидев этакую нищету? Нет, не пойдёт.
А к этому прибавим ещё и ревность, и паучью свару, которая присутствовала и в этой художественной среде. Почему нет, если она присутствовала в литературной среде. Почему ей не быть в среде художников? Вы помните знаменитый ответ Сталина на жалобу одного чиновника на то, что Союз писателей – этот такая банка пауков. Ну, вождь ему и ответил. «А других писателей, товарищ, у меня для вас нет» Ну а чем Союз художников был хуже? Всё то же самое было и там. К слову сказать, у меня такое ощущение, что и на Прозе ру всё тоже самое. Те же пауки. И кто на себе не почувствовал их злобных укусов.
*****
Картину допустили всё же на это всероссийское мероприятие. Но поместили на какое-то проходное место под лестницей. Как бы стесняясь. С глаз долой, а то как бы чего не вышло. Вспомним незабвенного Беликова. А потом пришла ещё и правительственная делегация во главе с Ждановым. А он был в то время Председателем Верховного Совета РСФСР. Обходя выставку, он с трудом мог протиснуться в этом месте под лестницей. Потому как перед картиной стояла зачарованная толпа. Остановился и Жданов. А потом картина исчезла. И сам Лактионов не знал, куда она делась. А она одна была на просмотре у самого Сталина в Кремле.
Посмотрел Сталин и почувствовал, и увидел то, что не увидели и не почувствовали чиновники-устроители выставки. И он в отличие от чиновников от живописи был тоже очарован. Правдой, которая во всём её сиянии исходила от картины. Он почувствовал, как это изображение тронет душу всего народа. Да так, как, возможно ни одна другая картина на выставке.
И после этого «Письмо с фронта» оказалась на самом видном месте. И стала знаменита на всю страну. Её изображение вошло в наше сознание, оно появилось во всех календарях и букварях, и стало той самой картинкой, с которой начинается Родина. Попал художник. Дотронулся до самых чувствительных струн всего нашего многострадального народа.
*****
Ну а после Лактионов получил Сталинскую премию. Да не какую-то, а первой степени. Ну а дальше всё пошло-поехало. Имя художника оказалось раскручено, как нельзя лучше. Посыпались заказы. Прощай коммуналка в Загорске. Потому как дали квартиру на Тверской. А потом награды. Звание профессора и народного художника. Ну и как последняя точка – вечное упокоение на элитном Новодевичьем кладбище. Вот так.
В моих словах нет иронии. Всё перечисленное было вполне заслужено. Лактионов был хорошим художником. Чтобы убедиться в этом , посмотрите и другие его картины. И для меня тоже эта картина дорога. И не только потому, что она нам показывает настоящий облик того времени. В картине, как я уже писал, всё настоящее. И одежды, и лица, и душа тоже. Всё это прекрасно.
Вот и мои ближайшие родственники тоже были на фронте. Дед и отец. Но никаких весточек с фронта от них в нашем семейном архиве нет. Потому как моего отца призвали совсем молодым, до знакомства с моей матерью. Да и воевал он совсем немного. Ранили и едва только руку не ампутировали. А потом и комиссовали.
А дед Сергей Иванович ушел в ополчение, ничего о том не сказав семье. Они были в деревне. Думал, что эта война не надолго. Ушёл добровольцем. И больше никаких вестей. Кроме одной. Много месяцев спустя пришло извещение. Пропал без вести. И всё.
*****
Я долгое время думал, что на картине мы видим ещё один московский дворик. То есть дворик моего собственного детства. А таких двориков в те времена на окраине Москвы было множество. Но это оказался совсем не московский дворик. Это дворик города Загорска, или как его снова именую сегодня Сергиев Посад. Там и поныне на его окраинах и вокруг монастыря мы увидим похожие дворики. Знаю, потому что ездил в этот город в 70 км. от Москвы бесчисленное количество раз.
И мне кажется совершенно символичным, что этот дворик со всеми его обитателями находится в притягательном центре всей нашей духовности. Святое место, на которое покусился страшный враг. Да вот только зубы обломал, о чем свидетельствует письмо, которое бережно держит в руке мальчик.
На этот наш важнейший ныне монастырь совершались не раз набеги вражьей силы. И грабили, и разрушали, и жгли его не раз. Из этой точки исходила невидимая сила, укреплявшая православный и воинских дух всего нашего народа. Духовная сила, объединившая, в конце концов, земли нашего обширного отечества.
Здесь же стены монастыря с его защитниками выдержали непрерывную осаду в 16 месяцев в смутные времена и не сдались. Выдержали. А после пришёл и конец Смутному времени.
И французы тоже хотели вдарить в святое сердце Руси в известные годы. Да только Бог был с нами: не дошли до него иноземцы, уже хорошо пограбившие Кремль. Потерялись – заблудились. – и вернулись, откуда пошли.
А вот и ещё волнующий душу факт. Наташа Ростова. Мы помним эту добрую, искреннюю, сердобольную девочку. Не вынесло её жалостливое сердце и весь их семейный дворянский скарб - фарфор, ковры, бронзы - был снят с подвод для того, чтобы спасти раненых солдат – героев Бородино и вывести их из пустеющей Москвы.
Она и знать не знала, что среди раненых был князь Андрей. Обоз длинной вереницей отправился в их загородное имение и по пути сделал остановку. Где? А вот это самое удивительное. В Сергиевом Посаде! Вот там и открылась тайна. Сам рок судил им снова встретиться в этом городе, в доме близ стен монастыря. Потрясающая сцена. Слёзы подступают к глазам. И радость, и горе. А потом ... А потом во всём огромном романе именно здесь прозвучит одна из самых пронзительных и печальных нот. Нет нужды пересказывать.
А вот на картине «Письмо с фронта», написанной всё в том же месте, звучит радость. Это месяц май. А это значит идут последние дни войны. И ещё чуточку и покончили мы с ней счеты. И по всей видимости, письмо это последнее. И скоро дети увидят своего родителя, который принесёт им Победу. Ещё одно грозное нашествие было отражено. И жизнь продолжается.