Обожаю общество людей интеллигентных, млею прям. Благо, Санкт-Петербург кишмя кишит умами всех мастей. Давеча угораздило посетить мероприятие по случаю окончания то ли литературного конкурса, то ли кинофестиваля. Впечатлений уйма.
Пригласили, значит, как начинающего писателя, на банкете матерой интеллигенции напитки подавать. Помещение небольшое, локтей пятьдесят на сторону, да и то согнутых. Всюду очки, бородки, свитера с оленями и смокинги. Толчея – в глазах рябит. И налегке не всякая птица до середины зала дотянет, а я с подносом туда-сюда порхаю. Но жаловаться такое на общество – грех: столько разумностей на ус на мотается, что бриться неохота. А как говорят! Заслушаешься! Вот стоят кучкой, и вдруг один выдает:
– Я, господа, давеча Шпенглера перечитал. И очень, знаете ли, со стариком Шпенглером в контрах, потому как прогресс мысли идет вперед, а у старика Шпенглера с мая тридцать шестого в ту сторону только ноги выпрямлены.
– Ничуть с вами не согласен, – почесывает бородку другой. – Говорят, к его могиле не зарастает народная тропа.
И такая, знаете, оказия из сущей безделицы вырастает, что скоро весь банкет галдит спором о том, что лучше унавоживает почву: перегной или люди.
Одни твердят:
– Негуманно сравнивать несравнимое!
– Несравнимо сравнивать негуманное! – парируют другие.
Всё бы ничего, да у людей разумных привычка есть: в споре размахивать конечностями. Оно и понятно: аргументов столько, что словами все не передать. Только мне ведь оттого не легче с подносом-то юлить.
Вдруг один влезает на стол:
– Други дорогие, – говорит. – Что же это делается прям-таки под луной. Глотки, понимаешь, рвем понапрасну, а вот в центре столицы, аккурат на площади, преспокойно покоится убийца народа русского, гонитель православия. Вот уж кто землицу удобрил кровушкой отечественной, вот уж кем церквушки порушены, в том числе и пятнадцатого века! Где такое видано?! Негоже душегубу после смерти присутствовать средь носителей души русской, наравне со святыми – Александром Невским и Николаем Вторым по счету!
Не успевает договорить, по банкету ропот ползет.
– Правду глаголет! – вырывается из толпы.
– И то верно! – подхватывает другой.
Третий, залезая на стол, в голос подводит итог:
– Верно вещает товарищ! Мы, как совесть народа, просто не можем позволить твориться вакханалии бездуховности. Не знаю, как у вас, а мое гуманистическое нутро прям-таки лопается от возмущения! У всякого безобразия есть предел, и наш долг, как цвета нации, – положить его границы! Сегодня же! Кто со мной?!
Что тут начинается! Одни бегут в подсобку за лопатами, другие заказывают билеты до Москвы, третьи смачивают гуманизм коньяком! Такая суматоха, что работать невозможно: не то что затолкают – затопчут. От гомона дребезжат стекла, стаканы лопаются. Стараюсь выбраться на простор, да интеллигенция отарой кружит, даже вздохнуть невозможно. С другого конца кто-то вопит об украденном бумажнике. Его поднимают на руки – и в окно. Еще легко отделался – первый этаж. Это же надо было ляпнуть, что совесть народа не дура по чужим карманам шариться. Провокатор, не иначе.
Наконец лопаты приготовлены, билеты заказаны. Крестовый поход колонной уже выстраивается к выходу, как внимание привлекается постукиванием вилки по стакану. Цвет нации навостряет уши.
Осторожно, дабы не расплескать коньяк, на стол вскарабкивается молодой человек.
– Граждане отчизны! Всё это, конечно, хорошо, но не очень! Покончить с кровопийцей – замечательно! Только, если посчитать, сколько он годков глаза мозолит?! И сотни не наберется! А я вот на прошлой неделе в библиотеке вычитал, что лет этак с тысячу назад существовал супостат. Он, граждане отчизны, по науськиванию какого-то хана окроплял землю русскую такой же кровью. Что это был за хан, был ли он однофамильцем, кумом, братом или другим родственником еврокомиссара Хана – черт знает. Главное другое – кровопивец изничтожал соотечественников в угоду заморской гадине. Так вот, дорогие граждане отчизны, к чему веду: он тоже не присыпан! Уже тысячу лет убивец нечестивый марает кровавыми лапами историю отечества, – стакан прижимается к сердцу. – Наша святая обязанность – смыть позор, а точнее, закопать!
Колонна рассыпается, банкет гудит, как улей. Лопат мало, из подсобки достаются грабли. Лица блестят испариной, волосы, у кого есть, взъерошены. Некоторые второпях успевают перекусить коньяком. Женам по телефонам сообщается, что на ночь ждать не стоит: предстоит исполнение миссии высокой, гуманизм требует отмщения.
Подготовка оканчивается, совесть народа выстраивается в ряды. На сей раз колоны две – по числу вурдалаков.
Только звучит команда: «Левой!..» – как со стороны стола раздается кряхтение. Интеллигенция оборачивается.
– Господа, благородство порывов делает вам честь, – слизывает с бутерброда икру лохмач в мокасинах. – Приятно видеть, как искусство ведет борьбу за общечеловеческие ценности. По-моему, каждый культурный человек обязан занять место в ваших рядах борцов за всё хорошее, против всего плохого. Но не зря ли силы тратите? Не спешите хаять, я объяснюсь. Те двое, конечно, кровопийцы редкостные, тошнит от мысли о них. Но самые ли они вурдалаки? Вот буквально вчера в курилке издательства довелось подслушать беседу. Там как раз расписывали про мерзавца-душегуба. Его даже при жизни якобы называли кровавым. Признаться, в истории не дока, но в курилке говорили, что он войну учудил, на которой полегло множество соотечественников. Страна до того расшаталась, что разваливаться стала. Начались терроры всех цветов радуги, сожравшие то ли три, то ли восемнадцать миллионов. Разумеется, не уверен, что именно так всё и было, но в курилке вряд ли будут врать. И теперь ответствуйте мне, господа, разве это не кровавый тиран, не губитель народов?
– Тиран! – залпом громыхает одна колонна.
– Губитель! – отзывается другая.
Лохмач откладывает остатки бутерброда:
– Так в том-то и дело, что он тоже не похоронен! В курилке говорили, что догнивает где-то на Заячьем острове. Разве можно приличному человек такое терпеть?!
Колоны теряют стройность, из подсобки извлекаются швабры и метлы. В предвкушении грандиозных свершений допивается коньяк, по карманам распихиваются остатки угощений. Начинается дискуссия: одни говорят, что всех надо закопать по отдельности, другие – в общей яме ради экономии.
И вновь выстраиваются колоны, на сей раз три. Звучит команда: «Левой, шагом!..». Приказ обрывается покашливанием. Цвет нации смотрит в сторону стола – никого.
– Я, конечно, дико извиняюсь, – кряхтит из угла сморчок лет шестидесяти, – но таки вынужден позаимствовать ваше внимание. Вы, разумеется, люди образованные, в очках и при плешах, но позвольте замолвить словечко. Дело в том, что я тоже шит не совсем лыком, поэтому чуть-чуть разбираюсь. Вот, говорите, один тиран жил тысячу лет назад, другой – сто. Об этом даже спорить некрасиво, соглашаюсь с радостью. Но поверьте-таки мне: между ними тоже почти не было белых, а пушистыми даже не пахло. Так что к черту лопаты, заказывайте экскаватор!
Совесть народа в замешательстве. Где достать колбасу за полцены, каждый знает издавна, а вот со спецтехникой сложнее. Неловкость момента гнетет.
Отворяется дверь, спасительницей появляется уборщица:
– Гости уважаемые, – полоща тряпку в ведре, улыбается сквозь морщины. – время уже не детское. Вы свое отгремели, теперь моя очередь. Начальством дадено указание очистить зал от мусора, так что шай отседа!
Грабли, швабры и лопаты осыпаются на пол, цвет нации в глубоком удовлетворении разбредается по домам.
Сегодня заходил в банкетный зал за расчетом. Уборщица жалуется на пропажу нескольких веников, но иначе как за поклеп сие принять невозможно. Не может же, в самом деле, совесть народа быть настолько бессовестной.