Терпеть не могу лечебные заведения. Скука одолевает уже с регистратуры, где независимо от длины очереди, дают понять, где «твоё» место. Интересно, откуда столько примитивных и недобрых людей удаётся отыскать для подобных функций? Уверена, что есть приятные исключения, но мне они, к сожалению, не встречались. Ни в Москве, ни в Ярославле — больше я нигде и не удосужилась «осчастливить» своим присутствием муравейники, наполненные «белыми халатами», всегда очень спешащими (почему-то именно от пациентов, а не наоборот).
Регистратура меня в тот день тоже не потрясла новизной впечатлений. Суровенькие девушки и тётушки, относящиеся к категории среднего медицинского персонала, всем своим видом демонстрировали суету по поводу того, что их ожидает, когда я от них «отстану». Почему-то приходит на ум не моя фраза: «Лентяям всегда некогда».
Он потряс меня с первой минуты. «Здравствуйте», «Пожалуйста», «Проходите» - все эти простецкие слова Врач произносил ПО-НАСТОЯЩЕМУ. Не было в них ни «профессиональной» сухости, ни заискивания, характерного для тех, кого больше интересует кошелёк, нежели диагноз пришедшего.
Внутренний протест, всегда наполняющий меня при вынужденной «состыковке» с представителями некогда гуманной профессии, тут же распрощался с вместилищем наших мыслей. Я отдыхала, просто глядя на Человека, любящего то дело, которому он СЛУЖИЛ. И (что ещё важнее!) людей, ищущих у него помощи, Он тоже любил. «Просто так», как в известном нашему поколению мультике. Если серьёзно — как в Библии, которая как раз от моих ровесников и была изолирована «пожизненно».
Приход его коллеги, нарушившей приём, лишь подтвердил мои предположения об исключительности встретившейся мне личности. У неё что-то где-то выросло. Насколько помню — какой-то «мерзавчик» типа лишней бородавки. Её это так волновало, что такие «мелочи», как собственные функциональные обязанности или — нарушение врачебной этики по отношению к моей персоне, остались незамеченными. Он смотрел на неё с сочувствием и усталостью. Сколько ему? Тогда я просто определила: от сорока до пятидесяти. То есть человек не «моего» поколения, а из тех, кто уже хватил «демократии» с лихвой. Но остался Человеком, а не ловкачом, который проявления всех дурных сторон своей натуры оправдывает нелепым - «время такое». Во все времена (потяжелее наших!) были те, кто не отступил от правды, как бы ни было тяжело с ней жить. Он относился именно к этой категории!
Как тепло, по-домашнему разговаривал Врач с дамой, относящейся к категории безумцев, которые всё и всех пытаются заполнить своей проблемой. Осмотрев место, где притаился коварный прыщ, констатировал мягким голосом:
Хочешь, подойди ко мне после приёма, перевяжу ниткой, через три дня не будет. Хочешь помучиться, сходи к..... (он назвал фамилию, которая и мне была знакома). Тоже когда-нибудь пройдёт.
Не очень довольная таким прозаическим предложением по поводу столь серьёзных осложнений в её одинокой (сама разведёнка, я хорошо вижу недолюбленных женщин) жизни
та удалилась.
Я, слегка замёрзшая без верхней части своей одежды, от его быстрого перехода к моей личности не сразу поняла обращённое ко мне - «Поднимите железу». Он повторил. Я поняла и внутренне расхохоталась (внешне не могла не улыбнуться). Представить, что те два едва приметных бугорка, которые у меня были в юности, бывшие предметом вожделений многих «слюнотёков» (так пренебрежительно в семнадцать называла я зрелых мужчин), величаются столь официально, да их ещё и «поднимать» надо! Нет, честно, ни разу в жизни у меня не было такого приятного и весёлого посещения врачебного кабинета.
Как-то незаметно прошли все манипуляции, которых я опасалась, и он предложил подождать результатов в «предбанничке» его кабинета. Я уютно расположилась с книжкой, предусмотрительно прихваченной из дома. Его это не смутило. Но «средний персонал», снующий мимо, так разволновался, что нарушается привычная обстановка трепета перед диагнозом, что не успокоился, пока не испортил моего лирического настроя. Моя скромная персона, оказывается, «мешала работать». Читать расхотелось. Он, извинившись за чужой «терроризм», внёс ясность в мою проблему. И мы простились. Он в надежде на официальную встречу согласно существующему регламенту. Я — с ощущением приятно проведённого времени в неприятном заведении.
Так бы всё и забылось. Но через какое-то время раздался звонок, и личность, помешавшая моему чтению, тоном робота продекламировала какую-то, с моей точки зрения, несуразицу. Всё сводилось к тому, что я должна появиться по прежнему для больницы адресу и захватить с собой кучу каких-то медицинских мелочей. Поскольку я никуда не собиралась, слушала не очень внимательно. Но слух выбрал неприятное словосочетание — кровоостанавливающий бинт. «Остапа понесло»:
- Послушайте, зачем мне такие ужасы, когда у меня, слава Богу, нет кровотечения. И не будет ! Доктор потерял ко мне интерес, чему я очень рада...
Мы разговаривали на разных языках. Её возражениям не было места в моей речи. Что-то буркнув (явно не запланированное — она привыкла к страху и подчинению вымаливающих здоровья), медсестра, вероятно, отлучилась, и я, наконец, услышала Человеческий голос. Но слишком взволнованный:
- Елена Ивановна! Я не потерял к Вам интерес! Вы не так поняли!
Какая жалость, что этот Человек не был в обойме моих друзей. Какая неиспорченность!
Какое серьёзное отношение к жизни и к человеку как главному компоненту этого процесса!
Мне ужасно хотелось успокоить его: «Дорогой мой, я имела в виду не Ваше равнодушие, а ту степень моего заболевания, которая позволяет и мне и Вам излишне не волноваться.»
Получилось. Он говорил уже ровнее, оправдывая излишнее рвение (а на мой взгляд — незаконную инициативу) «среднего персонала». Создавалось ощущение, что мой оптимизм не давал спокойно кому-то почивать.
Мы всё-таки встретились через какое-то время (год-два?), когда без медиков «никак нельзя». Всё то же «среднее звено» стало намекать мне, что, поскольку мною нарушен временной период обращения за помощью, теперь за что-то надо платить. Внутренне я ощетинилась. (Не от жадности — не моё хобби. Как написала моя милая классная в характеристике за десятый класс: «Лена — девочка с обострённым чувством справедливости».) Внешне — начала действовать прицельно, зомбируя глаза оппонента той убеждённостью, которая рождается в человеке ощущением его безоговорочной правоты. Сработало (а по-другому и не было ни разу): в итоге моих похождений между двумя регистратурами формалистка с замашками профессионального жулика что-то даже типа оправданий пробормотала (извиняться она явно не умела) - «ну так да, тогда конечно...»
Но, если «победа» над чужой чёрствостью никакой радости мне не принесла (уверена, никаких изменений в поведении той дамы не произошло, а раздражение она сорвёт на ком-нибудь послабее), то встреча с Ним обрадовала чрезвычайно. И не только потому, что Он снова отсрочил приговор. Его заинтересованность и сердечность завораживали. А последняя фраза музыкой звучала в ушах ещё долго после того, как я покинула никем не любимое здание: «Голубушка, умоляю Вас — придите через шесть месяцев...» Я обещала. И была вполне искренна с ним. Глядя в те глаза, нельзя было солгать.
Не получилось. Вспомнила анекдот про скачки. Мужичок на последние деньги делал ставку. Лихорадочно рассматривал лошадок. Вдруг достаточно изношенная победами кляча говорит ему: «Штавь на меня. Первой приду.» Мужик, ошарашенный услышанным, всё же засомневался: «Куда тебе!» Она настаивала: «Штавь, говорю, не шомневайся». Всё-таки - говорящая лошадь. Поставил... Когда «гарант» его обогащения приплелась к финишу последней, бедняга набросился на неё: «Ты что же!? Обещала ведь!» Посмотрев на него честными глазами (кстати, у животных других не замечено), невольная обманщица выдохнула: «Ну, не шмогла я, не шмогла...»
Не смогла и я. Пятеро проживающих со мной детей и внуков заполняю всё моё время своими проблемами (вернее — просто жизнями, течение которых для меня ежесекундно важно), что всегда (!) отодвигает на второй план моё собственное существование. Так прошёл год (или два?). Я счастливее всех счастливых: они «часов не наблюдают», для меня невидимы любые временные сдвиги.
Но его просьба об элементарной вежливости пациента по отношению к собственному здоровью не давала временами заснуть. Я презираю ложь. И хотя практически никого не обидела, то, что не выполнила обещания именно по отношению к этому Человеку, мучило настолько, что, собираясь к Нему (а я это делала раз сто!), намеревалась подарить банку хорошего кофе в качестве «извините», чего, точно, никогда в жизни не делала.
Дособиралась. Когда дочь (а она является представителем того самого «среднего персонала» только другого медицинского учреждения, и уверена — не пугает пациентов вечной занятостью ) сообщила о его смерти, я, как в тягуче-тяжёлом сне, не приняла произнесённое за реальность. Лишь сосредоточившись (через головокружение и какую-то гнетущую пустоту в голове) на отторгнутой моим естеством информации, в третий раз прослушав подробности Его ухода, стала привыкать к тому, что Его здесь больше нет. Сердце остановилось. Не удивительно. Странно, как он с такой душой столько и так достойно продержался в окружении полных своих антиподов — многочисленных коллег, давно забывших главную врачебную заповедь - «Не навреди».
Я застыла с каким-то необъяснимым чувством вины по отношению к Нему. Почему-то часто лезет в голову мысль о некупленной банке кофе. Не от жадности. От боли. Не сомневаюсь, кофе Ему хватало. А вот слов, о том, какой он исключительно хороший , нет. Мы традиционно скупы на добрые слова для тех, кто рядом. Зато на поминках! Я, конечно, не была на них. Но представляю, сколько тех, кому он в разных ситуациях помог, говорили справедливые вещи о «моём» Враче. Но нашёлся ли тот, кто смог хотя бы подумать, что хорошего сделал или сказал Ему при жизни? И я не могу причислить себя к числу лиц, воздавших Достойному достойное. Грустно. Зато Не сомневаюсь, что Небеса исправят наши ошибки. Там любовь и справедливость. Тем и живу.
12.55. 31.05.2016.