Был недавно в гостях. Маргарита, сослуживица моя, день рожденья отмечала. Напекла-нажарила всего, пузырек на столе, само собой. А народу за столом раз-два и обчелся, так сказать – узкий круг: муж Маргаритин, я да еще пара семейная – приятели общие, вот и весь коллектив.
Мы с Маргаритой тыщу лет знакомы, работали вместе. Была она тогда Петрова, происходила из колхоза «Путь Ильича», а замуж вышла уже в городе, за сварщика-арматурщика со стройки. Фамилия у него - Бухмиллер, но человек он хороший. И взяла она мужнину фамилию, теперь все они Бухмиллеры, и дети тоже. Судьба, значит, такая.
Сидим хорошо, раз налили и еще раз. Маргарита первое принесла-унесла, второе слопали. Тащит чай-кофе и, между прочим, блюдо большое под рушником.
- Отведай, говорит, Семен Семеныч, хачиков моих. Давно не делала, не потеряла ли, мол, сноровку.
А, надо тебе сказать, третий гость – как раз армянин, Альберт Сепаносович. Даром, что не в Армении родился, а кровь сказывается. Он за меньшее глаза столовой ложкой повыковыривает. Я попритих, сижу аккуратно, жду, чем дело кончится.
И что ты думаешь? Полный хеппи-энд вышел, извини, конечно, за выражение. Оказывается, это не Маргарита шовинисткой на старости лет стала, это я необразованность свою показал. Есть такое блюдо, типа пирожка в форме креста. Так и называется – хачик, от армянского слова «хач» - крест.
Темное дело, разбираться с непонятными словами. Взять того же мужа Маргаритиного. Ведь как доставалось мужику – он же не пил после армии вообще. Года полтора не пил, пока не сломался: коллектив настоящий кого хочешь сломает. И то сказать: как с такой фамилией не забухать, то есть не выпить? Проблематично.
Или древних греков возьми. Статуи у них, олимпийские игры, Аристотель и все такое. А разницы, между прочим, между мною и древним греком очень мало. Не понимали древние греки соседей, на других языках говорящих. Слышалось им какое-то «вар-вар-вар», и потому называли греки всех прочих людей варварами. А, между прочим, при таком подходе сами и были варварами. Как я, примерно. Слов чужих не знаю, своих-то плохо помню – натуральный варвар, чтоб не сказать хуже.
Альберт Сепаносович раздухарился в конце концов, то ли хачики ему эти в голову ударили, то ли еще чего, только встал он и говорит:
- Хочу вам стихи прочесть знаменитого поэта Григора Нарекаци.
И давай читать. Хорошо, хоть по-русски. Я сперва-то в точку смотрел, стесняюсь таких мероприятий. Но совсем скоро дошел Альберт до слов:
И сонмы сил, недобрых и благих -
Любовь и гнев, проклятья и молитвы,-
Блистают острием мечей своих
И дух мой превращают в поле битвы!
И почувствовал я, не Альберта мне стесняться, и не стихов неведомого поэта, не знаю даже, жив он или нет. Себя самого, глупости своей. Ну, что мне и еще десяткам дуболомов со стройки, где Бухмиллер работал, в фамилии его смешным казалось? Или Маргариту чИтой бритой сколько лет звал – зачем?! Смешно казалось. А что смешного? Сепаносовича Степановичем пытался обозвать. Хоть не называл ни в глаза ни за глаза восточных людей хачиками да чучмеками, а ни одного слова ни из одного языка их за всю жизнь не выучил. По рынку иду, поздороваться и то не могу, а доброе слово и кошке приятно. Я же не за скидку с цены здоровался бы, просто так. Не могу. И дух мой – не поле битвы: старая забытая помойка, ни молитвы там, ни любви. Какие уж острия?!
И пошел я в тоске, не дослушавши Альберта. Махнул рукой Маргарите и пошел. Варвар, натуральный варвар, и времени уже нет исправляться.