...Издавна наш хутор называют хутором чертей или хутором сорока ведьм, - рассказывал Борис. - Моя бабка была одной из них. Умирала она долго и страшно - выла и материлась так, что люди обходили наш курень десятой дорогой или пробегали, заткнув уши пальцами. Она всё пыталась ухватить Ленку, свою внучку, чтобы передать своё ведьмовство. Но та её страшно боялась и не подходила, отчего бабка выла ещё больше. И, воючи, просила: «Илья, пущай твоя Дора прийдеть. Я с нею погутарить жалаю».
Дядька Илья, один из сыновей бабки, со своей женой жили по-соседству от нас. Тётка Дора - высокая, жёсткие чёрные волосы головы закручены «дулькой» на затылке, лицо с маленькими тёмными родинками, узкий нос, чёрные глаза, чёрные брови, из-под штопанного-перештопанного халата торчат её цапельные ноги в чуньках, - всё в ней сухое, с выступающими под тонкой смуглой кожей костями. За её рост, худобу, злость и сварливость имела прозвище «Оса».
Она никого и ничего не боялась. Пришла. Бабка перестала выть, взяла её за руку, что-то бормотала. Тётка Дора согласно кивала головой. А потом бабка попросила: «Выпущайти мине, - и костлявой рукой указала на потолок».
- Тётка Дора сказала, что надо прорубить в потолке и крыше дыру, что и сделали Илья с братом Петром. Бабка глубоко вздохнула и выдохнула. И мы увидели, как ведьмина душа, ухнув, вылетела в ту дыру.
С тех пор Дору в хуторе все боятся похлеще, чем мою бабку и, если кто проходит мимо её двора, в карманах крутят дули, чтобы ведьма не могла сделать зла. Та это чувствует, будто чехонь из невода выпрыгивает, и орёт благим матом, как и моя бабка до вылета в трубу. Если кто не верит, может убедиться хоть сейчас. Вон она в своём огороде раком стоит, помидоры в грязь лунок втыкает. Жаднючая стерва. Всё ей мало. Оса настоящая. Говорят, что она в мать уродилась, которая с чертями водилась, и тётка Дора - «от чертей остаток». Дядьку Илью, по молодости, присушила и жалом своим из ревности шпиговала, а как ведьмой стала, закусала так, что он пикнуть не может. Он на прудах бригадир у рыбаков. Мужик как мужик, а при Доре - раб.
Рыбакам при удачном лове пайку дают. Так вот, на делёж этой пайки жёны с мешками бегут со всех сторон хутора, обгоняя друг друга и, как собаки, скаля зубы. Дора всегда первая добегает до каюка с рыбой, и выхватывает самую крупную. А тут налетает вся стая и бабы все ведьмами становятся! Глаза завидющие, руки загребущие, языки, как жала гадючьи, сычат друг на дружку. А вчера настоящее кино Оса с Куршихою устроили. Оса, жердяка худющая, и Куршиха, по пупок ей ростом, вцепились в одну сулу и тянут каждая в свой мешок. Глаза бешенные, рты ядом плюются:
- Отдай, падло костлявое, - кричит Куршиха.
- А хуху не хохо, сучка куршивая?
Оса вырвала сулу, и со всего маху ею вмазала Ленку Куршиху по морде, и давай почём попало колошматить так, что из сулы икра полезла. Мы думали, что Куршихе писец пришёл, да не тут то было. Она подпрыгнула, худюсенькими ножками обхватила Осу, вцепилась пальцами рук в её патлы и давай их рвать, так что пучки волос полетели.
- Ах, ты, мандавошка, - кричит диким голосом Оса, - утоплю паразитку!
- А я тебя, ****ь кусачая, загрызу!
- О! Куршиха даёт, - хохочут мужики. - Давай, Ленка, давай! Повырывай ей все патлы! Карнай её под чистую! - кричали одни.
- В глаз ей, Ленка, в глаз замандячь! - кричали другие, - Дора красивше будет.
- Они так склещились, что еле-еле их растянули мужья, а мужики смотрят на эту свору и хохочут, а дядька Илья возьми да скажи Доре:
- Ну куда ты полный мешок напёрла!? Ты ж его не поднимешь! - Так она и ему этой сулой по морде и кричит:
- Снюхался!? Ты с этой сучкой снюхался!? Ну, кобелина, я тебе сделаю! Сучек подзаборных ему жалко! А своя говном ему воняет, падло!
Пока дрались Оса с Куршихою, Тоська Ржа и Валька Пырдычиха у них с мешков самую крупную рыбу потырили и первыми покинули стан, пока в суматохе хапанья не обнаружилась кража.
За ними вслед, согнувшись под мешками, еле волокли ноги разъярённые женщины, а рыбаки, доставая припрятанные бутылки с самогонкой и подходя к котлу с пахучей ухой из разнорыбицы, хохотали, передавая каждый на свой лад подробности драчки.
А у самого старого русла реки, заросшего зелёной ряской, камышом, огромными
вербами, лопухами и всяким разнотравьем, живёт другая «от чертей остаток», такая же жердь худющая с ногами и носом цапли, с запавшей безгубой щелью вместо рта, злая и жадная Горошиха. Она ненавидела любовь и «шпионерила» за влюблёнными. Горошиха выпугивала их в лунные вечера из-под плакучих ив по-над рекою, из камыша, из свежескошенного дурманящего лугового сена в копёнках, из заросших буйным разнотравьем балок и канав, отовсюду, где настигала парочку любовная страсть. Подкравшись к любящимся, она бросалась с жутким воплем и визгом на них, и перепуганная парочка без штанов и трусов бежала в разные стороны аж до самого дома. А на следующий день от Горошихи узнавали о любовных проделках хуторских девок, или замужних женщин. Говорят, что она наводит порчь на самых молоденьких влюблённых, и те вдруг оказываются беременными. И на Ирку Ржу, пятнадцатилетнюю дылду, тучную, вечно грязную, от которой все мужики шарахались, беременность навела и та родила двух «марсианей», от одного вида которых волос дыбом на голове становится. Вместо глаз - дыры с донышко блюдца, вместо носа - поросячий пятачок, вместо губ - щель от уха до уха, оба беззубые и голомозые, а уши, как у Чебурашки.
Однажды, когда Лёха Валет в ведьму каменюкой запустил и по коленке попал, чтоб не шпионерила за ним, когда он с девками любовью занимается в куширях, Горошиха охромела. Теперь ходит, покачиваясь с одной ноги на другую. Стали звать её «Качалка».
Шкандыляет она по хутору, высматривая, у кого какая рыба вялится во дворе, а по тёмному прокрадывается к рыбке и пару-две, чтоб не бросалось в глаза, своровывает. Там пару, там две, все рыбные дворы обшарит, а на базар кошёлкой возит то смачных рыбцов, шамаечку, селёдочку, то лещей с таранью. У неё-то рыба на выбор «ловится»! Кто ж не позавидует!? Ведьмы хоть и ведьмы, но каждая на своей метле летает, как все, другим завидует и делает пакости. У Качалки с Осой вражда особая - вонючая. Дело в том, что их хатёнки разделял лишь старый забор. И что эта Качалка придумала!? Стала крадучись, подносить к забору ведро с ночными ссаками, приглядывалась в щель - не видать ли Осы, отодвигала в сторону доску и выливала на её сторону. Ставила на место доску и скрывалась. А днём она подходила посмелее к забору, не заглядывая в щель, задирала юбку, присаживалась на корточки, расстопырив тощие ноги, журчала так, чтоб лилось к соседке.
Оса унюхала. И, когда Качалка уселась под забором, пыронула держаком вил ей под юбку. Та со страху и боли кувыркнулась вверх ногами через голову и чуть не потеряла дар речи. Но быстро сообразив, чьих рук это дело, решила покончить с Осой. Прихватив лопату, с криком: «Порешу! Закопаю!» - она выскочила на улицу. Тут же распахнулась калитка, и Оса с вилами в руках, вылетела навстречу, крича: - Давай, давай, вонючка!
Качалку тормознуло больное колено, что и спасло обеих от смертоубийства.
- Ну, сучара, забздела? - кричит Оса, и направив скрученную дулю на Качалку, продолжила крик, - На, паскуда, застрелись! Застрелись! Застрелись!
А в то время по улице бежал Никитка, пятилетний внук Ольги Шубы. Пацан, конечно, испугался и рванул с криком:
- Баба! Баба Оля, там Оса с Качалкой щас стреляться будут! Беги скорей!
Побросав работу в огородах, сбежались на «стрельбу» двух ведьм стар и мал.
Истерика раздирала рты двух ведьм.
- Ты мне дули суёшь! А вот это ты себе засунь, - и Качалка, ударив рукой чуть выше локтя, согнула другую с сжатым кулаком.
- Вот тебе хер!
- Мне хер?! Это мне хер?! А вот это тебе! - и Оса, задрав замызганный халат до шеи, согнулась, раскорячив тонкие ноги и тощие бёдра, нацелив свою срамоту на Качалку. - Видела!? Видела!? Видела!? - кричала её голова, выглядывая меж раскоряченных ног.
Качалка в долгу не осталась и тут же, задрав подол и нацелив свой тощий зад на Осу, выпалила:
- Срать я на тебя хотела, манда без дна! Чтоб ты сдохла, чума болотная!
- Чтоб ты сдохла, транда костлявая! Я тебе сделаю! Я тебе сделаю! - кричала Оса.
Обе, стоя раком, скребли когтями, как собаки, землю и швыряли в зад друг другу.
- Баба, баба, а чё они жопы показывают, а не стреляют? - спрашивает Никитка.
- У них пистоны поржавели, вот и не стреляют, - отвечает со смехом баба Оля.
Хохот, крик с улицы перепалки далеко был слышен. Долетел он и до остановки автобуса. Приехавшие туристы думали, что там свадьба, а как же не посмотреть на жениха и невесту и на свадебные обряды?! Интересно же увидеть что да как. Они и засняли на камеру всё «кино».
- Чем бы закончилась драчка Осы с Качалкою, - продолжал Борис, - не знаю, но тут выскочил с горбатым дрыном дядька Илья Дзендзель, их сосед, да как заорёт:
- Склещились, сучары! Щас я вас расцеплю! - и хватанул одну и другую по их срамоте.
Ведьмы сквозанули в дворы, бахнув калитками, матерясь и проклиная, попрятались.
Толпа поняла, что бесплатное «кино» закончилось и, хохоча, разошлась.
Кассеты того «кино» под названием «Дуэль» теперь продают на базаре. Нарасхват идут!
Да тут «кино» каждый день!..
Только жить здесь тошно. Спалить бы хутор давно надо… - заключил Борис.