Рассказ 23.05.16.
Самолёт низко спикировал и сбросил наверно полутонную бомбу, она легла прямо в жидкую цепь последних оборонявшихся бойцов, вскоре раздался оглушительный взрыв и как следствие град железно – каменных осколков. Понурые в копоти и грязи, почти все раненые, лишённые командиров бойцы дрались с упорством обречённых. Завершалась ещё одна Оборона Севастополя. За спиной, под крутым обрывом раскинулось самое синее море, сверкавшее и переливающееся всеми цветами аквамарина. Но бойцам было не до красот, все постепенно отходили к морю, говорят по ночам туда приходят катера, подбирают выживших и вымотанных до предела людей. В этих нестройных рядах и находился наш герой Николай Боков. Перед глазами в мареве жаркого июльского дня виднелся горящий Севастополь или то, что от него осталось в результате трёх штурмов, и чему там пылать-подумал Боков, развалины одни остались. Бомбёжка вроде поутихла, видно ужин у Гансов, решили бойцы. А чего немчуре торопиться, дело то сделано, вот расстреляем оставшиеся патроны и возьмут нас голыми руками как щенков, интересно, здесь прикончат или погонят куда подальше, немцы злые, полегло их много. А ещё хуже румыны, те вообще сволочи с детства русских почему-то не любят, чего-то мы им поперёк всего, рассуждали бойцы.
Призванный с Урала Николай Боков воевал уже четвёртый месяц и прибыл в Севастополь из Одессы, куда его привезли с маршевым батальоном. Белокурый улыбчивый паренёк, воспитанный в советском духе, двадцать семь лет отроду. Из маленького уральского городка Серова-Надеждинска. Насмотрелся всего, тут оборона Одессы стойкая, и переход морем на старой посудине для ловли скумбрии. Ну и наконец, геройский Севастополь, где всё сразу пошло как-то не так. Вроде и войска много, а организация слабая, снабжение тоже, сколь раз пайки урезали, а главное снаряды, да патроны, всегда в обрез. А врукопашную немец не любит, да и трудно с ним драться, все бугаи здоровые, да и приёмы знают, не то, что мы деревня - думал Николай. Воевать он насобачился ещё в Одессе-маме. Стрелял хорошо, особо любил трёхлинейку метров с трёхсот бах и нет фашиста, впрочем, немцы тоже почти все с винтовками, Маузер называется, с автоматами одни тыловики. Николай служил перед войной на границе с Японией. И опыт кой-какой имел, но это только помогало выжить, а судьба солдата зависит от исхода крупных битв, а битвы то мы проиграли эту.
Боков оглядел их позицию, рваная линия окопов в каменистом грунте, протянулась в километре от обрыва, по фронту наверное, на пару километров, бойцов осталось мало, командиры кто не удрал, почти все выбиты. Ими командует капитан по фамилии Шадрин, вояка умелый и отчаянный, специально оставленный начальством наверно за несговорчивость и прямоту характера. При оставлении позиций в Самом городе бойцы набрали много сухарей и консервов, этим и питаются, но с водой полный крах - нет её родимой, а жажда хуже всего. Это сборное войско прикрывает эвакуацию уже три дня, от тысячи человек осталось половина, покойники зверски воняют, и не дают всем нормально дышать, немцы убитые тоже валяться на поле, наши не дают их выносить не за что. Катера приходят только ночью. А войска для эвакуации много, когда наших выдавили из Севастополя, было почти сто тысяч, вся эта группировка отстреливается до последнего патрона. Дерётся до последней гранаты. Раненые умирают сотнями, многих пришлось оставить в городе на произвол немцев, которые еще боле мене, а румыны и раненых режут за милу душу. Вот так и воюет Боков со своими орлами, немцы больше налегают артиллерией, да авиацией, видно решили солдаты ещё пригодятся рейху, это у русских народу много.
Бойцы говорят, что под обрывом скопилось много народа, большинство раненых, полная катастрофа, Черноморский флот Кочегаров-Октябрьского не идёт на большую эвакуацию, или мешает приказ самого главного, или просто бздят потерять корабли. Хотя как они могут пригодиться на Кавказе? Вывозят ночью малыми судами типа охотник в основном начальство, ну и раненых тоже понемногу. Всё зависит от того сколь продержится группировка прикрытия. Которая совсем разношёрстная, то есть без единого командования. Все на энтузиазме младших командиров типа капитана Шадрина. Ну, а как тут воевать в бардаке, думает наш герой. А ведь большинство бойцов и мл. командиров в плен не хотят, на наслышаны уже про него. Да и румыны опять ждут, чтоб по зверствовать, любят продуманные фашисты, жар чужими руками загребать.
Ночь – положения, безвыходное. Ник с одним бойцом по фамилии Горбоченко сделали вылазку за водой, обмотались, как могли. Чтоб дышать легче, чтоб не душили противные покойнички дух и поползли. Часа два проползали, притащили три фляги воды, четвёртая с вином, разделили на всех. Каждому по глотку. Вино Боков и Горбоченко вытянули вдвоём, похоже, наша Массандра. С этим хохлом Ник познакомился три дня назад, когда напирали немцы с румынами: надёжный парень и бугай здоровый, плотный такой, румын заскочил к ним в окоп, а Стасик хлоп ему в торец лопаткой тот понятно сразу готов.
-Ты как хохол думаешь, вывезут нас, с этого курорта?,
-Не, даже ни думай, никому мы не нужны.
-Самим надо кумекать, как выбраться Никола.
Только рассвело, опять налетели Юнкерсы-87, бомбят не торопясь с каким-то садистским удовольствием, опять много убитых и раненых. Наших ястребков давно не видно, а ведь полоса взлётная на Херсонесе есть, ещё вчера ночью транспортные самолёты взлетали и садились, только истребители зачем-то в море покидали, наверно нет горючки, решил про-стой народ. Шадрин капитан приказал Бокову и Горбоченко нести на берег под прикрытие скал молодого лейтенанта с оторванной ногой, култышка кое-как замотана, сочиться кровь, парень в глубоком шоке. Ребята примотали его к носилкам и вперёд, где бегом, где ползком, через час выбрались на берег-мыс Херсонес. Куда девать, кому сдавать раненого, не понять совсем, кругом валяются раненые и вновь представившиеся новые мученики. Бегают какие-то молодые медсёстры совсем обезумевшие от навалившегося на них кровавого месива. Пока наши герои всё узнавали, их лейтенант взял и тихо умер, не приходя в сознание, ни от кого ничего не добившись, они заложили парня камушками и сели в стороне покурить, не выпуская винтовок из рук.
- Ну, что будем делать - спросил Горбоченко
- Назад не пойдём, твёрдо заявил Боков.
- Говорят, ночью придёт подлодка за начальством
- Откуда сведения? – спросил Горбоченко
- Так весь Херсонес болтает
- Не забывай про Херсонес, с какого слога начинается.
Так и прокантавалсь, до чернильной южной темноты, кругом шум гам, стоны и вопли умирающих, которые лишены всякой медпомощи. Да ещё враги отечества родного пустили сверху горящий мазут, дым копоть, короче война в Крыму всё в дыму и ничего не видно. Ночью пришли две большие подлодки. Бойцы стали следить за ними (Горбоченко служил до войны на флоте минёром и порядки военно-морские знал) На лодки кого-то грузили, что-то сгружали в ящиках, наверно патроны или гранаты.
- Николай давай сдуем у мореманов гичку и вперёд в Новороссийск или Туапсе вдоль бережку.
- А они не обидятся - спросил Боков
- Им сейчас не до обид - уверенно заявил С. Горбоченко
Сказано – сделано, пока экипаж лодки Щ- 443 по уши был занят погрузочно-разгрузочным авралом, наши друзья под шумок (да простит их бог) увели разборную лодку принайдованую прямо за рубкой, да так тихо, что экипаж ничего и не заметил в пылу погрузки выгрузки. Теперь у бойцов был свой корабль, который они при топили в нужном месте, оставалось добыть харчу. Не мудря и сделав «морду» попроще Стас Горбоченко подошёл к морякам ограбленной подлодки, спотыкаясь и волоча свою винтовку, просил поесть Христа ради.
Матросики показали на берег, где стоял штабель только сгруженных ящиков, возле них двое часовых. Горбоченко порывшись в своём сидоре нашёл там какие - бумаги, тщательно разгладил одну, пошёл к часовым и благополучно поменял бумагу на ящик каких-то консервов. Так закончилась подготовка к походу, оставалось прокатываться день.
День пролетел, быстро и не заметно - как фанера: два раза прятались в скалах от немецких авианалётов, поспали в какой-то трещине часа три, экономя силы для морского похода, ничто больше не удерживало их здесь, не долг, не совесть, каждый сам по себе, сам за себя.
3.07.42. Наши мореходы вышли в море только наступили сумерки, в лодке нашли НЗ. Сухари и канистру с водой, а так же запасные вёсла. Гребли по очереди, подальше от хаоса смерти, в который превратился Херсонес. Курс общий держали в сторону Тамани, а там как получиться. С моря вид был довольно жуткий, во многих местах берега раздавалась стрельба, темноту озаряли вспышки миномётных разрывов. Что-то горело и временами взрывалось, бойцы молча гребли от этого рукотворного ада. Ещё накануне они решили плыть только ночью, а днём прятаться в укромном месте, из оружия у них была русская винтовка и трофейный автомат МП.
4.07.42. Скрылся в дали гордый Севастополь, уже сутки наши друзья двигаются в сторону большой земли, благополучно проскочили Ялту уже занятую оккупантами, сейчас уже и до Алушты недалеко, на море движения почти никакого, так изредка пролетит самолёт или по маячит в дали какая-нибудь морская посудина, к берегу никто не жмётся. Боков и Горбоченко стараются плыть только в темноте, иначе до своих не добраться, днём отдыхают в укромных местах, видели двух местных татар в районе Кореиза, те обещали рассказать про них немцам, Стас пальнул поверх голов, тюбетейки быстро исчезли среди скал.
5.07.42. Ребята встретили катер морской охотник, который шёл из Севастополя, вероятно, его отогнала авиация немцев, туда он не дошёл, краснофлотцы быстро втащили шлюпку на борт, командир допросил их.
Так они оказались в Новороссийске и здесь их пути разошлись навсегда: Стаса Горбоченко отправили в морскую пехоту, где он быстро дослужился до старшины роты и благополучно провоевал до конца войны, заслужив несколько медалей. Свой жизненный путь он окончил в домашней ссоре из-за дома своего деда и был застрелен своим зятем в 1971 году в Чернигове.
Судьба Николая Бокова сложилась гораздо хуже: после Севастопольской трагедии, воинское счастье навсегда покинул его, он попал в тяжелейшие бои под Ростовом, вскоре в августе был сильно искалечен близким разрывом снаряда. Долго мотался по госпиталям, ему ампутировали обе ноги по колени и кисти рук, он стал почти слепым, наконец, его выписали из госпиталя.
В таком виде домой он не поехал, а долго ездил, попрошайничая по всей необъятной стране. После осел на Урале в Свердловске, постоянно сидел под перекидным мостом у нас на вокзале, тельняшка дыра на дыре. Бушлат тоже рвань. Однако гражданские гриппы его обходили, он не болел. Свои три медали он давно пропил, да и давали за них тогда совсем мало. На обрубках ног нелепые кожаные бахилы, на земле рваная бескозырка с мелочью. Голос грубый, скрипучий: Подайте герою Севастополя! подайте зашить Нику родины Люди!