Белая пена апреля

Елистратов Владимир
Несколько лет назад мы с супругой побывали на Кипре. Причем не просто так, а с определенной «фишкой». Извините за жаргон. Рассказываю.
Кипр, как известно – остров Афродиты. Греческой богини любви. Все это, конечно, очень трогательно и романтично. Но, если разобраться, страшновато. Судите сами.
Началось все, как мы помним, с того, что бог Кронос отрезал, пардон, причинное место богу Урану. Своему, замечу, родному папе. Причем, что характерно, по требованию мамы, Геи. Неслабо, да?..
Высокие отношения.
Отрезал сын папе это самое его хозяйство серпом.
Потом сын взял папино хозяйство в левую руку (правой побрезговал) и вместе с серпом, чтоб освободиться, надо думать, от улик, зашвырнул подальше в море.
Ну, все, что там, в папином хозяйстве содержалось, естественным путем слилось в море. Около острова Кифера. Море, разумеется, тут же бурно запенилось. Потому что папа был мужчина темпераментный и, так сказать, в виагре не нуждался. И не пропускал мимо себя ни одного женского хитона. Чем и достал жену. Гею.
Из этой хозяйственной пены и родилась Афродита.
И не она одна. Там все разбрызгалось не только в море, но и на землю. И на земле от Ураниных причиндалов родилась куча всяких нимф, титанов, эриний и прочей древнегреческой нечисти.
Афродита же спокойно села в раковину и с ветерком поплыла до Кипра.
Я вообще-то девушка впечатлительная. Когда я в юности читал «Мифы Древней Греции» Николая Куна, мне все древнегреческое представлялось величественным, торжественным, гармоничным и прекрасным. Всё-таки великая культура. Колыбель европейской цивилизации. Но когда я стал перечитывать древнегреческие мифы из других источников в зрелом возрасте, я ужаснулся.
Всё понимаю: миф, архаика, колыбель, культура, архетипы... Но зачем же своему родному папе серпом коки чикать?
Дальнейшая жизнь Афродиты – «Пенорожденной» – это, конечно, тоже еще та пьянка-гулянка. Нехорошая была женщина Афродита. Стервозная баба. Беспутная. Сплошное непотребство на уме.
Выдали ее замуж за Гефеста. На мой вкус, это был единственный приличный мужчина из всех греческих богов. Умница, трудяга, всё в дом. Целый день работает в своей кузнице. Ну, хромой, лицом не Юра Шатунов. Но мужчина как есть положительный. Никаких глупостей. «Тверёзый. Не какой-нибудь шелопутный». Домовитый, без вредных привычек. Казалось бы, цени.
Нет же. Закрутила такое! Чуть не каждый день новый любовник. В конце концов совсем извертихвостилась, бросила мужа, ушла к Аресу, богу войны. Тупому солдафону, садисту и психопату. И ему потом, как выяснилось, каждый день изменяла.
Не знаю, не знаю… У нас в классе была девчонка – Ленка Шибаева. Один к одному Афродита. Видная. Фигура – гитара. Блондинка. Глаза – фиалки. Гуляла напропалую. Вышла замуж за дальнобойщика Колю Бутко. Коля – вылитый Гефест, разве что не хромой. Он с нее пылинки сдувал. Подарками задаривал. Всю зарплату – ей. А она – только Коля в рейс – в свободный полет. Потом бросила Колю, вышла за солнцевского бандюгана Мишу Дымова по кличке Бешеный. Миша – на стрелку, Ленка – в похотелку. И кончилось все, конечно, банально. Застукал однажды Миша Лену с другим бандюганом, Ромкой Чалиным по кличке Хорек, и крепко избил. Обоих. А Ленке сломал ногу стулом, выбил им же зубы и прогнал.
Теперь Лена одинокая, хромая и без зубов. Флиртует с бомжами где-то в районе метро «Шоссе Энтузиастов».
Словом, не нравятся мне все эти роковухи Афродиты Шибаевы. Мне нравятся женщины добрые, верные и неперечливые, как Настенька из фильма «Морозко». Но возвращаюсь к Кипру.
Мы с супругой решили поехать на остров Афродиты в апреле. Потому что апрель, как известно, это месяц Афродиты. Родилась она именно в этом месяце. К тому же апрель на Средиземном море – еще не сезон. Все дешевле, чем в мае и летом. Но уже тепло, даже жарко. Море еще холодное, но это даже приятно.
Мы поселились в апартаментах в местечке Айя Напа.
Выбрали мы это место исключительно потому, что эта кипрская деревня Айя Напа похожа по названию на нашу Анапу, где мы познакомились и потом часто отдыхали вместе. И неважно, что «Айя Напа» значит по-гречески «священный лес», а «Анапа» - «высокий мыс». Главное – чтобы было побольше приятных символических совпадений и созвучий.
И представьте себе: на острове Афродиты в месяц Афродиты почти в нашей родной интимной Анапе мы познакомились в маленьком кафе с его хозяйкой, бабушкой-гречанкой, которую звали ни много ни мало Афродисия и которая прекрасно говорила по-русски и значительно хуже по-гречески, потому что родом была из Анапы… То есть она – анапская гречанка.
Мне везет на волшебных бабушек. У меня были прекрасные родные бабушки, баба Маша и баба Соня. А кроме того я всегда встречаю замечательных бабушек во время путешествий. В Литве, Словении, Франции… Десятки магических бабушек я встречаю ежедневно в метро, в магазине, на работе… Кипр подарил мне еще одну бабушку. Бабушку Афродисию Андрониковну из Айя Напы.
Самое лучшее существо на земле – это добрая бабушка. Дедушки тоже бывают ничего, но бабушки – это соль земли и, извините за пафос, стержень мироздания.
Чудесно мы провели время на Кипре.
Рано утром – на море. Песочный пляж. Босиком идешь по песку, рассыпчатому и мягкому, как сахарная пудра.
Визгливо-вопросительные клаксоны чаек цвета молочной пастилы. Подсвеченная восходящим бронзовым солнцем слюдяная морская даль. Морская пена шипит и щекочет ноги, как перекись.
Выброшенные на берег водоросли одновременно томительно пахнут  нашим подмосковным подгнившим сеном и подмороженными мочеными яблоками.
Море с ненавистью швыряет на берег скомканные брабантские кружева волн, и те, разглаживаясь, устало отползаю назад, оставляя за собой идеально ровный пробковый плац песка.
Мы забираемся на маленький изумрудно-мшистый утес. Сидим. Молчим. Слушаем море.
Волны бьются о скалы, они рычат, воют, стонут, аукают, гикают, хрипят.
Здесь, если прислушаться, все звуки мира, все человеческие языки.
Здесь брахман тянет утробное «ом», мулла своей наждачной гортанью зовет на намаз, тут и орга;н, и колокол, и грассирующее французское «р», и польское шипение, и переливчатое китайское разнотонье. Если долго вслушиваться в море, услышишь всё, что захочешь. Если, конечно, захочешь.
Солнце восходит и становится золотым. Серо-голубое небо – синим. Море – темно-зеленым, как старая ель.
Мы идем к Афродисии Андрониковне. Трудно сказать, что это: магазин, ресторан, кафе, таверна… Сама Афродисия Андрониковна говорит, что это «подкрепиловка».
В подкрепиловке никого. Наша Афродисия сидит у входа. Обычная русская бабушка: в белом платочке, серой легкой шерстяной кофте, длинной черной юбке и красных шлепанцах. Лицом она чем-то похожа на Татьяну Пельтцер. Манерой говорить и общим темпераментом – тоже.
- Ну, здравствуйте, здравствуйте, молодые люди! Надышались? – говорит она, разглаживая юбку на коленях.
- Доброе утро, Афродисия Андрониковна. Надышались. Как ваши дела?
- У! Какие у нас дела?.. Икнул, зевнул да почесался – вот и все наши дела. Дела – это у вас, молодых. Ну что, как всегда?
- Как всегда.
«Как всегда» - это значит нам по йогурту и по омлету.
Мы садимся за столик.
- Эй, Георгия! – кричит Афродисия. – Москвичам как всегда!
Георгия – это дочка Афродисии Андрониковны. Она готовит.
В ответ – бодрый звон тарелок и приятное грудное контральто:
- Сейчас, товарищи.
Афродисия подсаживается к нам:
- Эх, как там сейчас, в Анапе? – вздыхает она. – Хороший город. Здесь тоже хорошо, но в Анапе лучше.
- Не знаю, - говорю я. – Давно мы там не были. Лет десять, наверное.
Афродисия вздыхает.
- А как там вообще? В Анапе, Сочи?
- Мы там с детства не были, - говорит жена.
- Да, - подтверждаю я. – Помню, был я последний раз там, кажется, в Лоо, в пионерском лагере. Кажется, в 75-ом… или 76-ом…
- Оу! Я знаю хорошо Лоо. Хороший город... В 75-ом мне было… сорок пять. Молодая еще была. Горячая. Второй раз я тогда замуж вышла. Когда ж это было-то? Ну да, в 68-ом. Семь лет до того. В Туапсе играли мы свадьбу. Ух, как сыграли! Море кипело! Земля горела! Давно это было, давно… Значит, давно вы в тех краях не были?
- Давно. Некогда. Работа. Да и дорого, если на самолете лететь. Сюда, на Кипр, и то подручнее.
- Это неправильно.
- Что ж тут поделаешь?..
- Все неправильно на земле. Тут, на Кипре, тоже все неправильно. Здесь, к примеру, на юге, - греки. Там, на севере, - турки. Зачем там эти турки-вонючки, а? Кто их звал?!. Нет, все неправильно. Вот, положим, родилась я  в Анапе. В 30-ом году. Так? Так. Все было хорошо, все правильно было. Андроник Димитриевич, папа мой, был военный человек. Андроник – ведь это по-гречески «победитель мужей». Он смелый был человек, сильный. Офицер советской армии. Гераклес, не человек. И вот: война. Немцы идут. Румынцы какие-то на лошадях скочут. Стреляют в нас, паразиты. Кто их звал? А? Мы с мамой и сестрой Офелией – в эвакуцию в Казахстан. Папа наш – на фронт. И погиб там сразу, пух ему земля. После войны вернулись – нет нашего дома в Анапе. Разрушили фашисты. Кто их просил, а? Мы – в Сочи. А куда еще? К тете Олимпии. У нее дом сохранился. Хорошая была Олимпия-тетя. Приютила нас в своем доме. И вот мы жили-жили…
К столу подошла Георгия, красивая черноволосая женщина лет сорока пяти с подносом:
- Приятного аппетита, товарищи.
- Спасибо.
- Вы ешьте, ешьте, - сказала бабушка Афродисия, поправляя платок. - Ну вот, жили мы жили… Хорошо жили. Помню, Никитка-Хрущ, кукурузина эта лысая, к нам приезжал. То-о-олстый!.. Руками машет, вонючка, про вечную дружбу и коммунизм рассказывает. Вот жили мы, жили.  Вышла я замуж. В пятьдесят втором. Не поверите, мужа Аресом звали. Я – Афродисия, он – Арес. Миф, не жизнь. Красивый он был, паразит, сильный, богатый, всегда денег много. Влюбилась я в него. Прямо в голове жарко, как влюбилась. Увижу его – руки дрожат, ноги дрожат, губы сохнут. Вот, думаю, Аресушка мой, Гераклес ты – как мой папа-покойник. А через год узнаю;: вор он. Бандит. Грабит он людей, квартиры чистит, паразит. Кто его просил это делать? А? А врал мне, что он заслуженный работник культуры. А если коротко этого «заслуженного работника культуры» сказать, то что получается? А? Коротко – засрак. Засрак и есть. И бросила я его, и думаю себе: не пойду никогда в жизни замуж. Все вы, мужики - засраки, думаю себе, обманники, все – паразиты. И так пятнадцать лет я жила. Много всякого разного ко мне сваталось. И наших, греков, и русских. Один из Одессы, помню, сватался. Тарас. Сильный такой, веселый. Все при нем. А не лежит сердце. И даже ко мне еврей сватался, Лазарь. Маленький такой, щуплый. Бухгалтёр в очёчках. Если его всего в кучу собрать, он в одно свое очко, как в ваше московское метро, влезет. Была я один раз в вашей Москве. В метро вашем каталась. Лезешь, как бурундук в нору. Хотя – красиво там. Ничего не скажешь. Я Лазарю говорю: ты, кроха-Лазарь, очень, конечно, хороший человек, но что я с тобой делать буду? А? Я же тебя ночью случайно своими трудовыми грудями придавить могу до смерти. Он – плачет. Вытерла я ему нос его пиджачком-лапсердаком. Иди, говорю, дорогой мой Лазарь, считай свои деби;ты-креди;ты, найдешь ты, Лазарь, себе свою Фаю. Найдешь. И нашел он себе Фаю в виде Лили. Семеро детей у Лазаря с Лилей. И татарин, Гафар, помню, ко мне сватался. Хороший татарин. Но и за него не пошла. Поменяй, говорит, веру. И переименуйся в Джамилю. Нет, говорю. Хорошая у тебя вера, Гафар, но и моя не хуже. От добра добра не ищут. Веру с именем менять – это как из тети в дядю перепрыгнуть. Нет. С чем родился, того не поменяешь. Сейчас смотришь телевизор: кошмар. Где тети, где дяди – не поймешь. Сплошное гермофродитство. Уже дядьки на дядьках женятся. Ну куда это годится? А? Все перепуталось, все неправильно в мире. Вот я и жила-жила одна. Маму похоронила. Сестра Офелия замуж вышла. Уехала во Владивосток. А я одна. Крест судьбы, думаю, на тебе Афроська. Всё, доживай жизнь тихо, гордая дева. Ан-нет. Вот уж тридцать семь лет мне стукнуло, как твоему Пушкину, и на; тебе! Встретила я в Туапсе Сашу моего. Русского моряка. Вылитый папа мой. Андроник-Гераклес. Как молнией меня он прожог. И стала я из гордой девы горячим воском. Лепи, Саша, из меня свою любовь. Ой, не поверите, москвичи: познакомились мы у Городского сада, прогулялись до Аллеи героев – и в ЗАГС. Сорок минут гуляли. Молчим, идем, друг на друга смотрим. Как заколдовало нас. Вот и доколдовались. А через год в Лоо Георгия родилась. И жили мы счастливо с Сашей тридцать лет и три года. А потом не стало моего Саши. Ну, что мне с Георгией и ее мужем делать тут? Работы нет. Пенсия такая – собаку не прокормишь. Кем Георгии с ее мужем работать? А? Нет работы. И внучка растет. Ксения. А тут сосед наш Димитриос Кавафис и говорит: поехали на Кипр, соседка. Мы – греки. Наша родина – Греция и Кипр. Мы можем ехать на Кипр и жить там. Я знаю, как это сделать. Есть у меня на Кипре за;вязи. Думали мы, думали. И решили: едем. Попытаем счастья. Ну вот, и живем мы здесь уже почти пять лет…
- Нравится вам здесь?
- Не то слово говоришь, москвич. Что значит «нравится-не нравится». Ромашка это какая-то получается. Всё, москвич, едино. Там – жизнь не сахар. Тут – Европа-беда. Вот, например. Хотим мы вырастить помидор. Вырастили помидор. Дочь моя – Георгия. А что такое «Георгия»? Значит – «земледелица». Она такие помидоры выращивает! У-у-у!!Святые мои! Откусил – желудок с сердцем поцеловались, прости, Христос! И что? Кому нужен этот сахарный греческий помидор? Никому. Европа нам говорит: расти, грек, помидор так, как я, Европа, тебя учу. Есть у меня, говорит, Технология. Есть, говорит, Стандарт. А на кой мне такая Технология с таким Стандартом, а? Ну, вырастила Европа свой стандарт-помидор. И что? Откусила я его – унитаз с гробом поцеловались, Христос, прости… Нету вкуса. Помидор ты ел или анальгин жевал – не поймешь. И зачем мне все это? А? Вонючка ты, Европа, вот что. Эй, Георгия! Доели завтрак гости. Неси кофе москвичам!
- Спасибо. Очень вкусно у вас все, Афродисия Андрониковна!
- Э-э-э… Вкусно… В Лоо было вкусно… на здоровье, москвичи. Вот и живем мы здесь, на Кипре. Живем себе и живем. Не голодаем, конечно, но… В России душевнее было. Тогда, когда Саша жив был. А тут что? Учись, грек, помидоры портить. Э-э-э… Я вам вот что скажу, москвичи: всё будет хорошо… Вот что я вам скажу: хорошо всё будет!
- В каком смысле?
- Будут у нас, греков, расти правильные помидоры. Может быть, я до этого и не доживу. Но будут. Георгия доживет. Если не она – то Ксения. И в России нашей хорошо будет. Вот как я думаю. Может быть, еще внучка моя в Лоо вернется. Всё возвращается, москвич. Всё возвращается. Сын блудный к отцу возвращается. Правда к правде возвращается. Вот такие дела, москвичи… Поверьте бабке Афроське. Все будет, как надо. А кофе вы пейте, пейте. Хороший кофе. Варим, как папа мой, Андроник, варил.
- Пожалуйста, кофе, товарищи, - улыбнулась Георгия.
- Спасибо…
- Будете в Лоо или Туапсе и Сочи, передайте поклон моей тавриде от бабушки Афродисии с Кипра.
- Обязательно передадим.
Потом целый день мы с супругой гуляем. Обедаем. Спим. Опять гуляем. Ужинаем. Провожаем день на берегу моря.
Пена вечерних волн теперь – как кипящее червленое серебро. Серебро, корчась, плавится в лучах закатного солнца. Переливается, бурлит, шипит и в сумерках переплавляется в тяжкий мрамор.
А утром – снова белоснежная цветущая пена моря. И новые беседы с бабушкой Афродисией. Про то, как правильно приготовить настоящее греческое мезе. Как сестра Офелия лучше всех в Сочи умела танцевать сиртаки. Как варил кофе папа Андроник.
В Москве, в конце апреля, нас встретила буйная белая пена цветущей черемухи. Ее качал прохладный еще московский ветер, и в этом ветреном шорохе снова были все языки мира. И впереди были весна и лето. А за ними осень и зима. И снова – весна и месяц Афродиты. Потому что все возвращается.
А Сочам мы как-нибудь обязательно передадим привет от Афродиты. Думаю, скоро. Не от той, вертихвостки древнегреческой, а от нашей, правильной, анапско-сочинской.