Пару лет назад отмечали Новый год. Семьями. Всего три семьи: Солдатиковы, Разделины и моя.
Солдатиков Витя и Раздолин Коля – мои одноклассники. Три одноклассника – три совершенно разные судьбы.
Есть, как известно, три поколения: «шестидесятники», «семидесяхнутые» и, пардон, «восьмидерасты». Насчет поколения 90-ых и нулевых не знаю никаких определений. Может быть, со временем появятся.
«Шестидесятники» - это «тури-тура», Евтушенко-Вознесенский-Окуджава, «прорабы перестройки».
«Семидесяхнутые» - утонченные эстеты, работающие истопниками в котельных или лохматые хиппи в грязных клешах.
А вот мы с Колей и Витей – «восьмидерасты». А что это такое? Бог его знает. Пестрая слишком картина. Сразу не разберешься.
Коля Раздолин ушел в восьмом классе в ПТУ, потом работал слесарем на заводе. В начале 90-ых завод перестал существовать, и Коля стал мясником.
Коля – мужчина крупный и здоровый, как носорог (носороги, кстати, лет до семидесяти живут, как люди). Лицо у Коли доброе и улыбчивое. Чем-то похож на Федора Емельяненко.
Страшный Коля был в юности, так сказать, женолюб. Бабником я его никак назвать не могу: язык не поворачивается . Слово какое-то плоское. Коля просто очень искренне любил всех симпатичных девушек.
Помню, стоит он как-то у черного входа мясного магазина на Ленинском. В белом халате и окровавленном резиновом зеленом фартуке. Точит топор на ножном точиле. Топор – типа бердыша. Халат у Коли на бицепсе треснул. На голове – рыжеватый бобрик и фолетовый шрам сантиметров на десять (в драке сзади осадили арматурой). В общем, сильное зрелище.
Мимо проходят две девушки. Опасливо поглядывая на Колю и обходя его легкой дугой.
Коля останавливает точило, распрямляет плечи, закидывает бердыш за плечо и, очаровательно улыбаясь (был бы я девушкой – не устоял бы), нежно напевает, как бы зазывно мурлыкая:
- Моя вишневая девятка…
Через три дня на Колиной вишневой девятке, помню, мы едем втроем: Коля, я и одна из тех девушек – Тося. Красивая синеглазая брюнетка. Коля вообще любит симпатичные контрасты. Одно время, например, у него была голубоглазая мулатка Сусанна из Лумубария.
Коля и Тося едут к Тосе домой, а меня Коля просто подбрасывает до МГУ.
После мясничества Коля стал братком. По кличке Мясник (как, кстати, у маршала Жукова).
Ездил на стрелки, возил крупные суммы валюты в кейсах через границу, носил на шее полукилограммовую золотую цепь, пел, обливаясь пьяными слезами, «Владимирский централ», периодически получал ножевые и пулевые ранения. Трижды женился и, разводясь, оставлял женам – всё.
До «Централа» и до «Тишины» дело, слава Богу, не дошло, но в середине нулевых вся эта дурнина кончилась, и Коля стал мирным охранником. Женился в четвертый и последний раз на Маргарите (Маргоше, натуральной кареглазой блондинке), которую обожает.
Родил дочку Сашу, бросил пить, стал примерным семьянином и ударился в религию. Любит говорить про «божеское», дарит всем «духотворительные» брошюры. В речи то и дело проскакивают разные братковские словечки. Но это не считается.
Теперь про Витю Солдатикова.
Что можно сказать про Солдатикова? Я бы сказал так: это не Толстовский Платон Каратаев воплощение всего русского и круглого, а Витя.
Витя – абсолютно положительная личность. Среднего роста, атлетического сложения, неизменно приветливый, отзывчивый, улыбчивый. Врагов у Вити нет. Вредных привычек тоже. Он мастер спорта по фехтованию. Закончил школу и институт. И то и другое – с отличием. С середины 80-ых работал в НИИ: Научно-исследовательском Институте Бетона и Стали. В начале девяностых, одновременно с Колиным заводом, институт перестал существовать.
И здесь Витя совершил единственный неблаговидный поступок в своей жизни, который, впрочем, никому никакого вреда не принес. Когда институт закрыли и всех уволили, Витя ночью стырил вывеску своего родного НИИ. На вывеске так и было написано: «Научно-исследовательский Институт Бетона и Стали (НИИБиС)».
Я бы вывеску с такой аббревиатурой тоже стырил. Просто из принципа. Сейчас она висит у Вити над кроватью.
Витя женился на девушке Вале, когда ему было двадцать пять, а Вале – двадцать.
Валя Солдатикова – это тоже «воплощение всего». Добрая, улыбчивая, дальше – по списку. Они чем-то даже внешне похожи. Валя – кандидат в мастера спорта по легкой атлетике (спринтер). Она и сейчас, в своим сорок с лишним, бегает, как страус. Отличница. Старший бухгалтер.
Ровно через девять месяцев после свадьбы у Солдатиковых родилась дочь Даша, которая в двадцать лет, как и ее мама, вышла замуж и тут же через девять месяцев родила сына Мишу. Собственно: этот рассказ преимущественно как раз про Дашу. Но – еще несколько абзацев терпения.
После ухода из НИИ с карнавальным названием Витя стал торговать матрешками в Измайлово. А что тогда было делать?.. «Пошла писать коммерция».
Через год он открыл какое-то свое дело в «Измывайлово». Еще через год стал каким-то директором чего-то. Еще через год – генеральным. Дальше Витина судьба уподобляется памятнику космонавтике и ВДНХ.
Сейчас Витя – очень богатый человек. Причем абсолютно законно разбогатевший. Такое все-таки бывает.
Витя нисколько не изменился. Он совершенно такой же образцово-показательный «восьмидераст», у него по-прежнему нет дурных привычек и врагов. Зато у него с Валей и Дашей есть что-то вроде мегаусадьбы на Волге. Там – несколько домов, бань, гаражей и т.д. Кони, индюки, козы, куры, девять алабаев, пруд с зеркальными карпами, сад-огород-оранжерея – это само собой. И всегда там куча друзей и родственников.
Как раз в этой солдатиковской усадьбе отмечали Новый год пару лет назад.
О себе долго говорить не буду. Закончил МГУ и в нем и остался. В начале девяностых МГУ все-таки не перестал существовать. Так что никаких стимулов стать мясником или торговать матрешками в «Измывайлово» у меня не было. Может быть, и зря.
Судьба не заставила меня петь, обливаясь пьяными слезами, «Владимирский централ». Я не получил никаких ножевых и пулевых ранений. Я не читаю никаких «духотворительных» брошюр.
Опять же: наверное – зря…
Жизнь моя не стала памятником космонавтике. У меня нет индюков и пруда с зеркальными карпами. Зато у меня есть хорошие, добротные очки, сколиоз и семь с лишним сотен научных печатных работ, абсолютное большинство из которых никто не читал, не читает и никогда не будет читать.
Но главное – у меня есть жена и дети. Теперь-то я уже, наконец, понимаю, став уважаемым пожилым восьмидерастом, что как раз семья – это и есть главное в жизни.
Банально, но верно.
К Солдатиковым мы приехали мы с женой и без детей. Младший, совсем маленький, остался у бабушки с дедушкой. А старший тогда учился в Париже.
Два слова о старшем, поскольку он тоже некое действующее лицо в этом сильно затянувшемся рассказе.
Мой старший сын Даня на год младше Даши. Три года назад он окончил бакалавриат в Вышке и поехал продолжать образование в Париж.
Во Франции – социализм. Или почти социализм. Мой сын (в смысле – я) платил за обучение двести евро за семестр. То есть по тогдашнему курсу где-то восемь тысяч рублей. По-моему, недорого. Когда он поступил, в его группе было шестнадцать человек. Мой сын был единственный белый (там были алжирцы, вьетнамцы, малийцы, китайцы, кенийцы, тоголезцы, марокканцы, сирийцы) и – единственный не гражданин Франции.
Это так, информация к размышлению. В свете последних геополитических раскладов.
И вот мы собрались на Новый год у Солдатиковых.
Коля Раздолин с Маргошей и десятилетней Сашей.
Витя Солдатиков, Валя, Даша с мужем Темой и двухлетним Мишей.
И я с женой.
Провожаем старый год, сидим, беседуем. Кругом томно развалились сопящие алабаи, Саша с Мишей спят в детской, а мы – сидим. Шашлык в серебряном блюде дымится. Пахнет хвоей, мясом, мандаринами, шампанским и оливье. Классика жанра.
- А помните, как мы Новый год справляли у Вовки Елистратова в начале девяностых? – спросил Витя Солдатиков.
- Как такое забыть – сказала Валя Солдатикова.
- А я чего-то это подзабыл, - улыбнулся Коля.
- Потому что ты пьяный был в дым, и башка у тебя была перебинтована, - пояснил я.
Коля, почесывая левой рукой бицепс и правой крестясь:
- Это какой год-то был?
Я, неуверенно:
- То ли девяносто третий, то ли…
Валя уверенно:
- Четвертый. Дашке было почти три, а Даньке почти два.
Витя, нежно:
- Ох ты, старшая бухгалтерша моя. Все помнит.
Коля, оживляясь:
- А! Это когда Богомол такую поганку безбожную завернул! Прости, Господи, мою душу грешную! Стал Богомол на Штыря сопеть… Я-то мяса безмятежно рублю, аки Авель. А Штырь, Царствие ему Небесное, на Богомола – с шилом. Ну, я – на Штыря. Спасать же надо товарища. А мне сзади Сика, прости его Господи, по кумполу мне арматурой – чик!.. Ну, я – с копыт. Лежу в полугробе, уже Архангелов жду… Ну, а тут эти трое видят, что мокруха на подлете, прости, Господи, мою душу грешную. Помирились прегрешенцы, побросали свои безбожные орудия убиения и меня в реанимуху. Там-то я и отпыхтелся кое-как… Это бесовское дело в месяце октябре преисподобилось, а вот в Новый год, да, у тебя, Вовка, и разговелись.
Я:
- А в декабре, когда ты со шрамом на кумполе мясо рубил, помнишь, Коль, как ты с Таськой… «Моя вишневая девятка» и все такое…
Маргоша, сурово:
- С какой такой Тоськой?!
Коля, крестясь:
- Грешен был я до тебя, грешен, Маргошенька. Грешен по самое не искушай. Прости, Господи, мою душу грешную!
- А я не помню, как мы у дяди Вовы справляли Новый год, - сказала Даша.
Валя:
- Ты совсем маленькая была. Но нас ты тогда страшно-страшно напугала. До сих пор вспоминаю и вздрагиваю.
Даша:
- А как?
Витя:
- В общем, рассказываю для всех. Сидим мы у Вовки, провожаем старый год. На полу – Дашка с Данькой мотыляются. Колька пьяный и перебинтованный спит на диване. А мы, значит, разговариваем. Обсуждаем актуальные проблемы времени. Политические моменты. Это ж был девяносто третий год, мама моя! Расстрел Белого дома! «Забелдомы», «****досы» и все такое…
Даша с мужем Темой почти хором:
- А что такое «забелдом»?
Витя:
- Вот темнота… «Забелдомы» - «за белый дом». А «****дос» - «Ельцин. Белый дом. Свобода». Ну и поколение. Ничего не помнят!.. Ладно, проехали… Сидим, значит, обсуждаем… Увлеклись. Время летит. Вдруг глядим: а Даши с Данькой нету. Туда-сюда: нету! Пропали. У нас общесемейная паника. Валька уже чуть не в слезах. Всю квартиру обшарили. Нету. Тут встает с дивана Коля, полупроспавшийся и говорит: «Курить хочу». Вовка ему: иди, Колян, на лестничную площадку. Коля и пошел. Через минуту возвращается: «А это не наши чиграши у мусорного ящика чего-то жрут?» Мы – к мусорке бегом. А там – картина маслом. Сидят Даша с Даней в новогодних нарядах на голом грязном кафеле у самой мусорки и жрут … кассеты. Аудио. Сидят, хомяки, и деловито жуют. Спокойно. Пачки у обоих – непробиваемые. Зажевывают как халву. Рядом с ними уже зажеванные куски разложены. Мы – давай у них изо рта пластмассу выковыривать, а те еще и сопротивляются. За щеку норовят ее языком запихнуть. Ну, вытащили мы из детей кассеты. Стали дрожащими руками паззлы из этих обжёвок собирать. Собрали. Вроде все на месте! Ничего не проглочено! Глядим: Данька с трудом одолел, но все-таки одолел одну кассету: «Французские народные песни».
- Вот он теперь во Франции и учится, - вставила Валя.
- А ведь точно, - удивился я. – Как же я до сих пор и не догадался. Надо же! Знак судьбы…
- Они, оказывается, - продолжил Витя. – Пока мы «забелдомов» обсуждали, взяли тихо кассеты – они на полу были разложены – и уползли к входной двери. А та-то была не заперта. И ручка-то у тебя, Вовка, была низкая. Дашка и дотянулась. Вышли наши детишки тихо, прикрыли ее – и к мусорке. И сидят, гурманят.
Я:
- Главное, как они своими молочными зубами умудрились пластмассу разжевать? Это ведь тебе не современный китайский пластик. Это – добротные советские кассеты…
Витя:
- Зубы у нас, у Солдатиковых, тьфу-тьфу-тьфу! – хорошие. Я вон полста прошел – ни одной пломбы. И у Дашки вроде бы зубы – в меня.
Я:
- У меня тоже пломб нет… И у Даньки пока…
Моя жена с Валей почти хором:
- Тьфу-тьфу-тьфу!
Даша, с интересом:
- А я какую кассету сожрала? В смысле обжевала?..
Я:
- Ты, Даш, «обжевала» целых три кассеты.
Тема:
- Ого!
Я:
- Да. Были у меня, Даш, три любимые кассеты. Вот ты их как раз и оприходовала. До сих пор простить тебе этого не могу. Шучу. В общем – три кассеты со сборниками советских песен. Назывались они как сейчас помню: «Команда молодости нашей», «Как прекрасен этот мир» и «Тигры у ног моих сели…» Замечательные были сборники.
Даша и Тема удивленно переглянулись.
- Чего это вы переглядываетесь-то? – спросила Валя.
Даша и Тема еще раз переглянулись, помолчали и дружным хором пропели:
- Прико-о-ольно!
Коротко передаю содержание Дашиного рассказа.
Когда Даша и Тема поженились, Даша сразу же пошла в психологическую «Школу Счастливой Женщины». Там ей популярно объяснили, как надо строить семейную жизнь. И Даша с солдатиковским здоровым оптимизмом (хотя она теперь была и не Солдатикова, а Железнякова) сразу же стала ее строить, эту семейную жизнь. В частности, как выяснилось, Счастливая Женщина должна очень сильно любить мужа (оригинальная мысль, просто наипрогрессивнейшая инновационная нанотехнология). А для этого есть целая система расстановок, аутотренингов и прочих искрометных тайных приемов Счастливой Женщины. И, опять же, в частности, Счастливая Женщина должна периодически сочинять Позитивные Песни Про Мужа. В которых муж – очень хороший и в которых Счастливая Женщина его всячески хвалит, уважает, воспевает и ублажает. Дальше там происходит какая-то таинственная Позитивная Трансформация Самооценки мужа, которая в свою очередь, посредством Психофизиологического Перекодирования повышает оценку теперь уже мужем жены… Фу, устал… Просто говоря, если мужа накормить и назвать каким-нибудь Моим-Мусенькой-Беляшиком, то муж будет еще больше любить жену. (То же очень оригинально). Но «Школа Счастливой Женщины» утверждает, что лучше мужа не просто называть Славным Беляшиком, или Сладким Тюфячком, или еще каким-нибудь Тотошей-Лобанчиком, а петь ему песни собственного сочинения с соответствующим содержанием. Потому что в таком случае происходит эффект нейро-лингвистического программирования Тотоши. И тогда Даша сразу же сочинила три песни. Вернее, сочинила она не песни, а придумала свои слова на уже существующие популярные мелодии. Так вот. Хотите верьте, хотите – нет, но Даша придумала слова на музыку именно из тех кассет, которые она с аппетитом сожрала у мусорки в наступавшем 1994-ом. А именно: на мотив «Команда молодости нашей» она каждый день теперь пела Теме:
Мой муж на свете лучше всех,
Ему сопутствует успех…
Дальше не помню. На мотив «Как прекрасен этот мир», как не трудно догадаться:
Как прекрасен Дашин муж,
Посмотри…
Дальше не помню… Очень удобно. Вместо «Дашин» можно подставить «Машин» или «Надин» . Можно, если попроще, «этот муж». Если хотите понаучнее – «данный муж».
А на мотив «тигров»:
Ап! Я мужу пожарю котлету!
Ап! Опасен его аппетит!
Ап! Конфликтов в семье больше нету!
Ап! Любимый наелся и спит!
Дальше что-то про то, что Даша Теме сварит щи и такого мужа еще поищи. Не помню. Но на музыку про щи с котлетой у Даши легло ловко.
Мы внимательно прослушали Дашин рассказ. Помолчали. Тишина. Слышен был только мирный сап алабаев.
- Да! Удивительное совпадение, - прервал молчание Витя.
Коля, вздохнув:
- Всё в руце Божией…
Маргоша, поправляя волосы:
- Хорошие у Дашки получились стихи… Особенно про котлету.
Тема, нежно глядя на Дашу:
- А главное – помогает… Действительно – никаких конфликтов.
Я, ворчливо:
- И какие все-таки прекрасные были мелодии в наше время. Не то что сейчас…
Даша, похлопав Тему по плечу:
- Прикольно, да?!.
Моя мудрая жена, таинственно улыбаясь:
- Вот что значит новогодняя ночь…
Мы вдруг посмотрели на часы. Было без одной минуты двенадцать…