Любимая дочь Отца Богов

      

      Многие – даже на Олимпе – верили, что любимая синеокая дочь Зевса родилась из его мысли, тяжкой думы и раскалывающей головной боли.

      Именно «раскалывающей».

      По словам, опять же, многих, гигант Прометей, увидев мучения Отца Богов, по-родственному раскроил последнему череп – за что и получил особую благодарность.

      Кто такой этот загадочный Прометей и почему вместо взбучки он получил благодарность и прекрасную жену – Этоноя не знала. Насколько помнила молодая богиня, папу головные боли никогда не мучили, да и никаких дочерей из его головы на свет не появлялось. Правда, синеокая была – она – Этоноя. А вот любимая или не любимая – кто же знает? Геба, Персефона и Артемида тоже любовью обделены не были, хотя только Этоноя отваживалась проползать в Лефкос, во время совещаний старших Богов – и прятаться за спинкой отцовского троноса. Не боялась, потому что знала – папа пожурит и сдаст на руки мачехе. Не мужское это дело, с дочерьми возиться. Однажды Этоноя великодушно позволила и Фебе присоединиться к опасной вылазке в Лефкос – хотя, считай, уговорила – а чего сидеть в четырех стенах? Тем более папа ругать не будет, поворчит и отпустит.

      Полы гиматия, заменявшего маленьким богиням пеплосы – откровенную и будоражащую одежду взрослых – выдал шпионок в первую же минуту, предательски выглянув из-за троноса.

      Папа запустил могучую руку за спинку кресла и одним махом словил обеих шутниц.

      Забавляясь видом кустистых Зевесовых бровей, Этоноя наклонила голову и похлопала густыми ресницами. К подобному она привыкла, и бури не ожидала. Ее губки растянулись в озорной детской улыбке, а на щеках появился виноватый наигранно-стыдливый румянец. Феба неуверенно скосилась на сестру. Значит, так нужно? Будущая охотница чуть заметно улыбнулась, постепенно перенимая уверенность в том, что шпионкам ничего не грозит. Ухмылка получилась наглой, бесстыдной и хулиганской.

      - Не плачь, - раздраженно говорила в тот же вечер Этоноя сестре. Феба размазывала грязные слезы по опухшему лицу. На левой щеке красовался красный след от ладони Геры.

      «Папино дело приказать. Папа никогда не тронет женщину. А женщина женщину тронуть может. Феба, конечно, пока не женщина, но ведь это почти то же самое», - зло убеждала себя Этоноя.

      Папин авторитет незаметно покачнулся, но устоял. Юная богиня потрогала свое лицо. Гладкое, не опухшее, без расползающихся багровых пятен.

      «Стоило и меня наказать, - почти обиженно подумала Этоноя. - Все-таки это несправедливо».

      - Несправедливо! - эхом заревела Феба, дергая сестру за бледно-голубой гиматий.

      Но, даже увеличив число вылазок к троносу вчетверо раз, Этоноя ничего не добилась.

      Значит, любимая.

      Любимая дочь Зевса.

      - Папа!

      - Что тебе, беспокойная душа моя?

      - Папа, я твоя любимая дочь? - одним глазом прищурилась Этоноя, подергивая отца за черную бороду. - Самая-самая любимая?

      Отец Богов покосился на мигом вздыбившуюся супругу.

      - Конечно, дитя мое. Самая, - осторожно произнес Громовержец.

      - А почему? - озадаченная Этоноя не обращала внимания на стрелы-взгляды мачехи. - Ты, наверное, маму очень сильно любил, да?

      - Любил, - подумав, ответил Зевс.

      - И убил, - поддакнула Гера. - Очень любил, малышка. Очень.

      В лице беспокойного дитя ничто не дрогнуло.

      - За что? - рассудительно спросила Этоноя. Причина показалась ей важнее самого факта умерщвления. В конце концов, если папа что-то сделал, значит, сделал не просто так.

      Она выжидательно уставилась в бирюзовые огоньки под густыми бровями.

      - Негоже, когда женщина рождает вне брака, - услужливо ответила Гера, поглаживая мужа по дрогнувшему плечу. - Твоя мать получила по заслугам.

      Если слова отца Этоноя принимала на веру беспрекословно, то Гере не верила ни на йоту. Не обратив внимания на мачеху, дочь снова затеребила край отцовского хитона.

      - Так за что, папа?

      Застывшее лицо Зевса не выразило ничего. Только кадык дернулся, а грудь под одеждой поднялась, словно Громовержец набирал воздуха в легкие перед тем, как погрузиться под воду.

      - Неверная была? - вдруг Этоною осенило. - Изменила?

      Что такое «изменить» и что такое «брак», молодая богиня еще не до конца понимала, но ничего другого ей в голову не приходило. Зачем папе убивать маму? Она же маленькая, беззащитная – такая же, как сама Этоноя. Что она может сделать великому и могучему Отцу Богов?

      Гера звонко рассмеялась.

      - Забавное дитя, - она наклонилась к падчерице и на удивление ласково потрепала ее по голове. - Верно говоришь, малышка, за такие вещи и убить не грех. Жена должна быть верна мужу. - Гера покосилась на Зевса. - Но и муж должен уважать жену и делить ложе только с ней.

      - Почему ты убил маму? - настойчиво произнесла Этоноя, отстраняясь от надоедающих ласк мачехи. Теперь выяснить причину, становилось делом принципа. В общем и целом, богине неплохо жилось и без матери. Как Деметра сюсюкает с Персефоной, она вообще предпочитала не смотреть. Тошнило.

      - Чтобы... - Зевс помедлил, - ...чтобы она всегда была здесь.

      Он похлопал себя по косматой голове.

      - Этоноя – ты разум*. Ты – чистота. Ты – моя душа, - Зевс поднялся с ложа так, будто это был тронос на вершине Хелепполис. - Твоя мать была наимудрейшей женщиной и самое ей место в моей голове, поверь мне. Я – Отец богов, нуждался в советнике, - он пронзительно взглянул на дочь. - И сделав ее частью себя, я обрел вечную мудрость. Как, по-твоему – это достаточная причина?

      - Он ее проглотил, - из-за спины мужа хихикнула Гера. - Понимаешь, малышка? Он сделал ее частью себя...

      Этоноя никогда не верила словам мачехи, но что-то подсказывало: сейчас Гера говорит правду. Отец угрюмо обернулся на жену, и та замолчала, нервно дернув уголками губ.

      «Проглотил, - глупо подумала Этоноя. - Конечно, ведь Отцу Богов нужна мудрость».

      - А меня тоже проглотишь? - без страха спросила маленькая богиня. Синие глаза подернулись туманной дымкой. Когда Этоноя подрастет - станет могучей Палладой, содравшей кожу со своего обидчика – то, может быть, также спросит у отца или у кого-нибудь другого:

      «А меня тоже убьешь?».

      Бесстрашно глядя синеоким взором.

      Этоное показалось, что она будет даже не против, если сейчас ее постигнет та же участь, что и ее мать. В конце концов, разве отец не мудр? Если разум велит ему проглотить – значит надо проглатывать. Значит, это мудро. Чего тут бояться? Нельзя! Нельзя бояться!

      - Нет, - отозвался Зевс. - Твой разум принадлежит только тебе, и даже если я его проглочу, он не принесет мне пользы. - Этоноя против воли облегченно вздохнула. - Ты - разум. Но не мудрость. Ты можешь поступать так, как тебе велит твой рассудок, но кто знает – будут ли твои поступки мудрыми? Мудрость учит нас прислушиваться ко всему - к сердцу в том числе, - Зевс многозначительно оглядел дочь. - Разум же велит обрубить все связи с этим никчемным органом. Ты понимаешь?

      - Понимаю, - фыркнула Этоноя. Она действительно понимала: отец не хочет ее глотать, потому что она на самом деле глупая. Не такая, как мама - мудрая и всезнающая. Она - Этоноя - глупая и бессердечная. Такую глотнуть, сплюнуть и растереть.

      Ее глаза увлажнились.

      - А та, которая родилась из твоей головы? - обиженно спросила Этоноя, украдкой смаргивая набегающие слезы. - Ее проглотишь?

      - Ее? - переспросил Зевс и, не удержавшись от хохота на ногах, присел на ложе. Даже Гера невольно улыбнулась, возвращая чертам лицам легкость, нежность и первозданную красоту. Жена Громовержца могла быть сварлива, лжива и мстительна, но никто и никогда не забывал, что за какие-то заслуги она все-таки стала спутницей Отца Богов. И, надо сказать, красота была не последним ее достоинством.

      Этоноя надулась.

      - Чего смеетесь? Скажи, папа. Ту, свою синеокую, проглотишь?

      - Будешь так себя несносно вести - проглочу! - Громовержец продолжал посмеиваться. - Ты что же, моя беспокойная душа, не знаешь, что ты и есть та, кто родился из моей головы?

      - Я?! - изумилась Этоноя. - Враки! И Прометея я никакого не знаю! И голову тебе, папа, никто не рубил! Я же всегда за троносом сижу, я бы знала...

      Зевс вновь неудержимо захохотал.

      - Положим так, но за троносом ты ведь не всегда? Могла и пропустить! - в ответ на подозрительный взгляд дочери, Отец Богов только снова рассмеялся. - Родила тебя Метида, твоя мать...

      - Сыночка только родить не успела, - еле слышно прошептала Гера и, наконец, широко улыбнулась. Ничто не могло поднять ей настроение больше, чем страдания любовниц Зевса. Тот факт, что Метида была еще до того, как появилась сама Гера, ее не смущал.

      Этоноя, полностью поглощенная собственным изумлением и смехом отца, пропустила слова мачехи мимо ушей.

      Зато их расслышал Зевс.

      - Прочь, - зловеще бросил он, не успела Гера и договорить. - Уйди, несносная фурия.

      - Как ночь - так прекраснее и желаннее Киприды, как днем лишнее слово - так сразу хуже Мегеры! - Мать Богов тяжко вздохнула и с видом попранной гордости удалилась.

      - Метида была моей первой супругой, - произнес Зевс, когда дверь за Герой закрылась. - Она была очень хороша.

      - Супругой? - Этоноя скептически приподняла бровь.

      - Кхм... - Громовержец огладил бороду, пытаясь скрыть смущение. - Я был с ней как с супругой, так что да.

      - Папа-папа... - с укором покачала головой дочь и, приблизившись, уселась рядом с Зевсом. - Не нравится мне все это. Ты ее проглотил, как только я родилась?

      Зевс утвердительно кивнул.

      - Мог бы чуточку подождать, - шепотом сказала Этоноя. - Хороша, говоришь, была? Сам-то видел, а я? - она снова надулась. - Я тоже хочу.

      - В зеркало взгляни, - отозвался отец. - Вылитая.

      - Ладно, - отмахнулась маленькая богиня. - Поверю на слово. Спасибо, что хоть есть в кого красавицей быть...

      - А я как же? - удивился Зевс. - Я тоже ничего себе.

      - Это точно, - фыркнула Этоноя. - Одним словом: ничего себе! Ничего хорошего, папа. У тебя только борода красивая.

      - Я сильный.

      - Сильными не рождаются, - возразила дочь. - Сильными становятся.

      Отец Богов погладил Этоною по голове.

      - С Прометеем все-таки познакомься, - посоветовал он. - Пригодится.

      - Познакомлюсь, - кивнула маленькая богиня. - Я пойду, папа.

      - Иди, моя беспокойная душа.

      Этоноя - она же будущая Афина Паллада, любимая дочь Зевса, родившаяся из его головы, Алалкомена-Защитница, подруга игр Нике-Победы - зашлепала босыми пятками по мраморному полу.

      Отец Богов накрыл обожженными ладонями лицо. Угрызениями совести Зевс мучился недолго. Разве он совершил грех? Проглотил жену, чтобы на свет не появился его собственный убийца. Нет, с тоской возразил сам себе Громовержец, не убийца - мятежник! То, что он будет убит сыном Метиды, ему не пророчествовали. Лишь свергнут.

      Но ведь позволил родиться дочери.

      «Я был милосерден, - твердо сказал себе Отец Богов. - Я и сейчас милосерден. Воспитывая, отдавая Этоное свою любовь, охраняя ее - я дарую ей благо, которое мог бы и не давать. Разве я не милосерден? Разве я виновен?».

      Зевс вздохнул и отнял руки от лица.

      У него есть проблемы поважнее. Гиганты бунтуют, пререкаются, всё пытаются перекроить по своей воле. Скоро будет невозможно отваживать их одними словами. Битвы не избежать... Когда ему, Зевсу, было бы разбираться еще и с сыном Метиды?

      Детям надо подрастать как можно быстрее, не без опаски подумал Зевс. В битве с титанами каждый боец будет на счету. И тогда-то Этоноя и отработает его милосердие. Ну, а после...

      «А после - пусть катится хоть в Тартар, хоть к Одину на рога».

      Последний вариант показался Громовержцу особенно привлекательным.

      Очень уж далеко был Один.

***


      «Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!» - вопило сознание Афины.

      Одной рукой богиня поддерживала нить веретена, а другой убирала назад выбившиеся из пучка волос непослушные пряди.

      - Ненавижу...

      Пальцы невыносимо жгло, отчасти от ран, полученных острым концом веретена, отчасти от мелких царапин, оставленных нитью. Но если боль худо-бедно можно было стерпеть, то со скукой и раздражением справляться стало совсем невмоготу.

      Тому, кто распустил слухи о том, что Афина-Этоноя лучшая ткачиха на Олимпе, она уже была готова оторвать поганый язык и скормить бесполезный отросток Церберу. Но, вовремя сдержалась. Признаться, что ей - дочери Зевса - что-то не по силам? Ну, уж нет!

      Теперь, расплачиваясь за гордыню (в этом бы Этоноя никогда не призналась), богиня кряхтела над полотном, оттачивая свое мастерство. Скоро она ответит на вызов, и тогда... Тогда, непокорная смертная, вызвавшая ее - лучшую богиню-ткачиху - на поединок, тысячу раз пожалеет о своем самонадеянном поступке.

      «Арахна, - с брезгливостью припомнила Афина имя неразумной гордячки. - Обещаю, ты будешь ткать столько, сколько пожелаешь. Всю свою жизнь».

      Этоноя не намерена была спускать с рук такую дерзость. В конце концов, она даже приходила к этой Арахне - в облике старухи - и пыталась вразумить, но видит Зевс, все впустую!

      Сама напросилась.

      Афина остервенело закрутила веретено. Исход поединка был ей безразличен. Наказание она уже придумала.

      За окном что-то зашуршало, отвлекая богиню от тяжкого занятия.

      - Кто здесь? - Этоноя подняла голову, щурясь от солнца, затопившего террасу. - Нике?

      «Нет, - сама себя одернула Афина, - это не может быть Нике. Нике, Ананке и Тюхо резвятся за стенами крепости». И ее тут же передернуло. Ананке-судьба, Ананке-ткачиха босыми ногами мнет траву белоголового Олимпа, а она - дочь Зевса - вынуждена марать руки девчачьим занятием, да к тому же жертвовать свою кровь на это неблагодарное дело.

      «Ненавижу!».

      - Ты с ума сошла, Алалкомена? - поинтересовался знакомый голос. - Или копье уже стало слишком тяжелым для твоей нежной руки? Признаюсь, я думал, это время настанет много позже...

      - Умолкни, Прометей, - грозно улыбнулась Афина.

      Перед глазами богини стояло два солнца: одно золотое и горячее, другое - бронзовое и могучее, с длинными руками и косматой гривой. Титан оглаживал свое безбородое лицо, выжидая, когда собеседница привыкнет к слепящему свету и перестанет прятать взгляд.

      - Бросай глупое занятие, и идем со мной, - настойчиво произнес Прометей и вырвал веретено из исколотых рук. Почти брезгливо он оглядел орудие труда, а потом небрежно отбросил его в сторону.

      Решительность и бесцеремонность Прометея Афине очень нравились. Отчасти потому, что себе она такого не позволяла - негоже богине мудрости быть подобной неистовой слепой буре - а именно таким был ее учитель - Прометей. Этоноя с победным хмыком проводила полет веретена - наконец, она была свободна. Она непременно продолжит. Завтра. Хотя, впрочем, на кой ей вообще тренироваться? Богиня она или кто? Захочет - выиграет, захочет - накажет непокорную. Один Цербер.

      - Гефест выковал новый меч? - заинтересованно предположила Афина, отряхивая пеплос от частичек шерсти. Пеплос. Да, теперь она могла позволить себе его надеть, открывая постороннему глазу чуть обнаженный правый бок. Поначалу, стыдясь, богиня набрасывала сверху хламиду, перехватывая ее застежкой на левом плече. Потом перестала. Уроки Прометея требовали прыткости и ловкости, а учитель не прощал заминок. После двух трепок, последовавших из-за неловкости Этонои, путавшейся в полах плаща, то руками, то ногами, богиня махнула на стыд рукой.

      Прометей оценил.

      Чуть что - стал бить мечом плашмя по спине и ниже.
      Углядел, проходимец.

      - Нет, - лучезарно улыбнулся титан. - Идем, познакомлю.

      - Познакомишь?

      Вместо ответа Прометей потянул богиню за руку и широким шагом направился к воротам Астериды.

      Пройти пришлось около пяти стадий, как на взгляд Афины. Кусты изрядно истрепали одеяние богини, и настроение чуть подпортилось. Женскими замашками Этоноя не страдала, но мысль о том, что необходимо будет предстать перед новым знакомцем в таком виде, душу отнюдь не грела.

      - Погоди, Прометей, - прошипела Афина, вырывая руку из крепких пальцев. - Я сейчас потеряю пеплос. Взгляни, уже одни лоскуты висят!

      Титан действительно обернулся к богине и приподнял брови.

      - Как по мне - идеально. Можно даже еще чуть-чуть... - он потянулся к узлу, над тем самым правым плечом. Окажись он развязанным - и все, тут уж стыдись, не стыдись...

      - Руки, - предупредила богиня и шутливо поймала потянувшуюся длань. - А то надаю, мало не покажется.

      - Не надаешь, - титан пожал плечами. - Я тебя как облупленную знаю. Каждое движение, каждый выпад. Кто учил? Прометей и учил.

      Спорить Афина не собиралась, только оттолкнула руку и нахмурилась. Уже были вылеплены люди Ойкумены из благословенной глины, уже наделила Алалкомена их дыханием. Уже стояли Афины - непоколебимые, а Афина Промахос уже охраняла их неприкосновенность. Она отвела взгляд.

      «Познакомься с Прометеем, пригодится».

      Слова Зевса вдруг приобрели особенное значение.

      Не пригодится, зло подумала Афина. К Церберу! Не пригодится!

      С Прометеем она действительно познакомилась. Много позже, когда, наконец, собралась с духом и пролезла в Олимпийскую конюшню - уж очень неприятные были эти сатиры, охраняющие лучших коней Зевса. Очень уж неприятные и шерстистые. Таким же неприятным показался ей сейчас Прометей. Обычно, она восхищалась его сложением - крепкий, бронзовый, словно отполированный пифос, он как гора возвышался над ней - внушал уважение. Теперь же Афина почувствовала отнюдь не восхищение.

      Титан как будто прочитал девичьи мысли и сделал шаг вперед. Его лицо, широкое, доброе, некогда казавшееся Этоное даже благородным, вспыхнуло странным отвратительным пожаром. Бирюзовое небо качнулось. Все перевернулось с ног на голову.
Афина сглотнула.

      - Я отцу скажу, - только и нашлась она. - Не подходи.

      - Ябеда, - по-доброму поддразнил ее Прометей. И сделал шаг.

      Косматая рыжая голова его напомнила Афине первого конягу, которого она увидала в конюшнях - Ксанфа, бывшего некогда одним из титанов. Почему титан вдруг стал жеребцом, Этоноя не потрудилась узнать. Запомнила только глаза - огромные, черные, блестящие. У Прометея сейчас были похожие. Только блестели как-то по-другому.

      Тело предательски задрожало. Афина зло сжала кулаки. Разум разумом, но тело не заставишь стоять спокойно. Вот это богиня и ненавидела в себе. Арей - трус, каких поискать, но ни разу она не видела, чтобы он дрогнул. Феб – мальчишка, любитель юношей, флейтист - здоровался с Гелиосом за руку, даже не вскрикнул. Геба омыла руку амброзией, и зажило, как на собаке.

      «Радуйся!» - сказал Феб владыке Солнца. И пожал руку. Артемида умылась слезами - уже простилась с братом.

      Гелиос улыбнулся. Отнял руку и сел в колесницу. Аполлон стоял до тех самых пор, пока топот коней перестал быть слышен. Тогда и упал на руки сестры.

      Афина была бы очень рада, если бы сейчас ее тоже поддержали чьи-нибудь руки. Но никого не было рядом, кроме ее любимого учителя Прометея. Только его руки могли ее поддержать. Если не сделают кое-чего другого.

      - Я тебя пугаю? - мягко спросил титан и положил ладонь на ее плечо. На почти развязавшийся узел. - Ты боишься?

      - Я никогда ничего не боюсь, - отчеканила богиня, собравшись с силами. - Идем, разве ты не желал меня с кем-то познакомить?

      Прометей вздохнул.

      - Ты совсем дура или как? - обычная прямолинейность учителя, раньше так восхищавшая Афину, отозвалась нервной волной по спине. - А ведь вроде богиня мудрости. Подумай, Алалкомена, с чем я хочу тебя познакомить, - он хохотнул. - Чего хочет Арей от Афродиты? Чего желает Зевс от смертных женщин, и чего уже давно не хочет от своей жены? Даже Артемида уже поняла, но никому не признается... Не пытайся казаться глупее, чем ты есть. Я учил тебя слишком долго и слишком хорошо, чтобы не научиться читать на твоем лице. Скоро я должен буду сделать кое-что поистине дерзкое, - Прометей печально улыбнулся. – Так, может, наградишь безумного храбреца?

      - Что ты собираешься сделать? - недоверчиво спросила Афина, отстраняясь от хватки титана. - Отец уже теряет терпение. Ему надоело твое вольнодумство.

      - Вольнодумство... - протянул Прометей. - Ты тоже считаешь, что во мне слишком много спеси?

      - Я считаю, тебе надо быть немного скромнее. Отец Богов - Зевс, а не ты.

      - Вот так значит? - Титан цокнул языком. - Не думал, что и ты на его стороне. Между прочим, - он поднял брови. - Он обещал мне тебя еще, когда ты была малышкой Этоноей.

      Афина охнула, не в силах поверить в вероломство отца.

      - Ты лжешь, - выдохнула она. - Не может быть.

      - Еще как может, - терпеливо ответил Прометей. - Ты была очаровательной девочкой. Потом стала превращаться в красивую девушку. Но я не спешил и ждал. Охранял тебя во время твоих прогулок с Артемидой и Персефоной. Зачем, спросишь ты? Я боялся, что хитрый Гадес захочет отомстить брату и похитит тебя. Похитил Персефону. И, видит Небо, я радовался этому как дитя. Деметра обращалась ко мне с мольбой, с расспросами - я лишь смеялся. Может, ты помнишь?

      - Помню, - одними губами прошептала Афина. Она и вправду помнила низкий раскатистый смех, ласково шевелящий волосы на ее голове.

      - Кроме того, - титан посерьезнел. - Зевс не открыл тебе? Я вижу – нет! Так я открою, мне терять уже нечего. Знаешь ли ты, что Отец Богов проглотил Метиду, твою мать?

      - Знаю, - равнодушно ответила Этоноя. Она сложила руки на груди, немного успокоенная длинной речью учителя. Она чувствовала, что он не станет принуждать ее силой. Нет, уж очень простой была его улыбка, уж очень заботливым голос. Нет...

      - А, знаешь ли, - продолжил Прометей, ничуть не опешивший от ее неожиданного ответа, - знаешь ли, что твоя мать была беременна близнецами?

      По мраморному постаменту Отца Богов пошли трещины.

      Афина удивленно раскрыла глаза.

      Близнецы.

      - Как близнецы? - хрипло переспросила Алалкомена.

      - Очень просто, - сочувственно произнес Прометей. - Мойры открыли Зевсу, что сын, рожденный от Метиды, свергнет его с троноса Олимпа. По его логике, он больше ничего не мог сделать, кроме как предупредить разлад. Я думаю, он и вовсе считает тебя обязанной ему. Зевс позволил тебе родиться, хотя мог проглотить всех вас. Милосердный Отец Богов...
      Послышался треск. Слышала его только богиня. Треск свергнутого божества.

      Авторитет Отца покачнулся и рухнул.

      - Ты все еще считаешь, что я вольнодумствую? Все еще намереваешься защищать Зевса? Не веришь мне? - Прометей сжал могучий кулак и со всей силы треснул по стоящему рядом дереву. Не то, что ствол - земля задрожала. - Грядет битва, Алалкомена. На чьей стороне ты будешь? Гиганты устали ждать. Я не жалую их, но кто-то должен поставить Кронида на место! После того, как Гигантомахия закончится, мы, титаны - стоящие на голову выше - подомнем под себя гигантов! Подумай, Афина, я предлагаю тебе...

      - А твоя жена?

      - Гесиона что ли? – казалось, Прометей даже не понял, про кого Промахос спрашивает. - Она с Зевсом, я не могу доверить ей свои мысли...

      - И поэтому выбрал меня?

      - Я же сказал, - раздражение начало обуревать титана. - Кронид сам пообещал мне тебя. Веришь или нет, но ему плевать, что будет с тобой после гигантомахии. Он хочет, чтобы ты отблагодарила его своим яростным пылом битвы и помогла сокрушить гигантов. Таков и был уговор - после отпора сыновьям Геи, ты переходишь ко мне.

      - Перехожу? - севшим голосом переспросила Афина.

      Прометей кивнул.

      - Был еще вариант отослать тебя к Одину. Слыхала о нем? Одноглазый северный тиран, тот же Зевс, только запросы больше... Так вот, шла речь о том, чтобы сделать тебя одной из валькирий. Это девы-воительницы, что ублажают бравых воинов в далеких северных чертогах.

      - Зачем меня вообще куда-то отсылать?

      - За тем, что дочь дочерью, но Зевс боится. Как бы ты не узнала, что любимый отец убил твоего неродившегося брата, боясь быть свергнутым. Как? Чувствуешь ненависть? Чувствуешь злобу? Ярость? Хочешь отомстить?

      Этоноя устало потерла виски. Разум подсказывал ей не верить словам Прометея. Но сердце отчаянно билось - и Афина прислушалась. Это ли мудрость?

      "Мудрость учит нас прислушиваться ко всему - к сердцу в том числе".

      - На сторону гигантов я не стану, - наконец, сказала Промахос. - Все же Зевс мой отец, а Олимпийцы - мои братья и сестры, - она неуверенно поджала губы. - То, что ты хочешь сделать... тебе нужна помощь?

      Прометей прищурился. Сейчас он был похож на большую рыжую гончую, напавшую на след. Большую и лохматую. Афине захотелось погладить его по косматой голове, но она вовремя себя одернула. Взгляд титана наводил на мысль, что ее слова были восприняты неоднозначно.

      - Я имею в виду не стать твоей возлюбленной, - решительно произнесла Этоноя. - Нужна ли тебе помощь в твоем деле? Я могу как-то помочь?

      - Дай мне свою колесницу, - вздохнул Прометей. - И покончим с этим.

      Афина кивнула и, не сдержавшись, сочувственно похлопала учителя по могучему плечу.

      Титан ласково отстранил белую руку, благодаря нему научившуюся держать копье так легко, словно это было веретено.

      На рассвете Гелиос застал людей счастливыми и согретыми. Огонь полыхал яростно и свободно, вопреки воле Отца Богов, вопреки тиранству, вопреки жадности и властолюбию.

      Афина оплакивала страдания Прометея, отчаянно виновато ощупывая свое нетронутое тело.

      Любимая дочь Зевса.
 
      Самая любимая.


___________________________________


*Этоноя - «нравственный разум», имя Афины. В данной работе использовано как раннее имя богини, данное ей после рождения. Афина - приобретенное в зрелом возрасте (как и прозвище "Паллада"). Алалкомена-Защитница, Промахос и т.д. - также другие имена и эпитеты Афины.