Ни один из мыслителей по сегодняшний день не вывел формулы счастья. Хотя рассуждать на эту тему любили весьма многие. В Советском Союзе тема счастья была столь затаскана пропагандой, что утратила всякий смысл.
На мой взгляд, чтоб определить счастье в смысле цели, за которую необходимо бороться, надо соотнести людское его понимание и потребности в нем с теми возможностями, которые имеет общество. То, что счастье никак не связано с материальным достатком, подмечено уже давно, лучше всех этот вопрос изучил испанский философ Ортега-и-Гассет. Очевидно, что основа коллективного счастья это — возможности самореализации для каждого человека. Чем их больше — тем больше счастья. Таким образом, счастье — это категория ни прошлого и ни настоящего, но — будущего.
Разумеется, возможностями, открываемые будущем, используются не всеми людьми. Но от этого они не перестают существовать, они остаются для потомков. А счастье детей и внуков, как известно, с годами становится сначала важнейшим, а потом — единственным составляющим счастья конкретного человека. Потому нет смысла искать счастья здесь и сейчас, оно всегда будет в том времени, которое еще не наступило. Но, вместе с тем, корни его лежат в настоящем, и созерцание их даже при недоступности плодов уже есть тот отблеск счастья, которым и живет человек.
Лучше всего можно понять суть коллективного счастья, если посмотреть на его тень — общее несчастье. Нет, речь не идет о войнах и катастрофах, ибо эти явления суть спорадические, их последствия когда-то устраняются, и жизнь переходит в состояние «после», в котором опять вырастает образ счастья. Нет, истинное несчастье это — унылое, беспросветное и безнадежное состояние, когда будущее становится вечным продолжением текущего дня. И степень несчастья определяется беспрерывностью этого унылого времени, отсутствием надежд на его обрыв.
Несчастье в России имеет свою географию. Ибо в одних ее краях будущее содержит в себе больше возможностей, в других — меньше, ну а в третьих вообще — никаких. Именно поэтому надо рассмотреть это «третье пространство», земли уныния и печали. На мой взгляд к таким землям можно отнести угольные бассейны, рожденные индустриализацией 30-х годов и по сути навсегда оставшиеся в том времени.
Прокопченные серпы и молоты, буквы старых лозунгов, вроде «Даешь пятилетку в четыре года!» Попадание в тот край было бы сродни путешествию на машине времени, если бы в нем остался еще веселый ударно-стахановский дух той эпохи. Но он давным-давно выдохся. Вместе с тем ушла молодость из шах и карьеров, коксовых батарей и домен. Ныне все это хозяйство обваливается и взрывается, чадит и разрушается, грозя похоронить людей под своими обломками.
Шахтер — не профессия, шахтер — судьба. Ибо нет ни одного человека на Земле, который жаждал бы отправиться в ее пыльные и темные недра и провести в них большую часть и без того не слишком длинной жизни. Не много лучше и другим обитателям угольного края — металлургам и коксохимикам, отдающим свою жизнь тяжелой, грязной и зверски вредной работе.
Народ шахтерских краев — самые оседлый из всех оседлых. Ибо все, в ком была хотя бы капелька кочевой крови, эти края давно покинули. Уезжать — некуда, никто нигде этих людей не ждет, а их навыки и умения нигде не нужны, кроме родного края. Но угольный производственный цикл пребывает в кризисе с середины 20 века, мировые цены на уголь — падают, потому и в родном месте труд молчаливых горных людей ценится все меньше и меньше. Но другой работы — нет, потому от завтрашнего дня не исходит ничего, кроме слизи безнадеги.
Дети не хотят идти по стопам несчастных родителей. Но выбирать нечего, кроме криминала. Тут все просто — либо рисковать каждый день жизнью за издевательскую зарплату, подобно отцам, либо рисковать ею же за большие деньги. Потому эти края — самые криминальные в стране. Но и криминал имеет пределы роста, ибо грабить в шахтерских краях по большому счету некому, а чтоб отправляться на опасные гастроли в другие места страны, требуется определенная лихость и решительность, которой у жителей несчастных краев почти не осталось.
Даже названия проклятых земель унаследованы от 30-х годов 20 века, будто не было у них никакой истории, и родила их исключительно советская индустриализация. Кузбасс, Донбасс, Воркута... Да, у жителей Донбасса появилась обманчивая идея об изменении своей участи переменой политического статуса своей земли. Но, очевидно, угольному будущему, то есть — отсутствию всякого будущего, наплевать, в составе какого государства нести свою безнадежность. К примеру, в вопросе решения судьбы Донбасса, едва ли умственные способности «мыслителей» Москвы в чем-то превосходят способности коллег из Киева. В чем можно быть вполне уверенным, скажем, на примере аналогичного региона в России — Кузбасса. Все это очевидно, но... Глупо кричать утопающим о тщетности спасения с помощью соломы.
Современной экономической политике в некоторых кругах любят противопоставлять позднесоветскую. Но, увы, если мы обратимся к опыту тех времен, то в отношении угольных регионов не найдем в нем сколько-нибудь оригинальных решений. В 70-80-е годы старые технологии этих краев были законсервированы при помощи значительных денежных дотаций. Так было достигнуто одновременно и сохранение угольных земель от кризиса и краха и, одновременно — отсутствие их развития. Брежневский лозунг «На наш век хватит!» работал и в этом вопросе.
Современная же экономика — существо бездушное, внечеловеческое. Ее цели определяются абстрактными количественными показателями, понятными лишь экономистам и не имеющими ничего общего с жизнью народа, и, тем более — отдельных людей. Если мы посмотрим на состояние угольных краев с позиций современной экономической мысли, то увидим очевидный парадокс. С одной стороны, нормы прибыли, то есть доход на каждую вложенную денежную единицу, в угольной и металлургической отраслях — катастрофически низкие. Что полностью исключает капиталовложения в них. Ведь в условиях свободного финансового рынка капитал, как живущий по своим собственным законам организм, ищет те сферы деятельности, где прибыли будут максимальными, не оставляя шансов для отраслей с низкими нормами прибыли. Но, с другой стороны, черная металлургия сегодня, как и в прошлом, остается фундаментом промышленности, и несмотря на появление новых конструкционных материалов, не может быть ничем заменена.
Решается этот вопрос просто — оборудование в горной и металлургической промышленности работает на износ, представляя опасность для самих работников. «Пусть все работает, пока не развалится, а там что-нибудь придумаем». Увы, в либеральной экономике логичными бывают лишь труды ее теоретиков, практика же зачастую становится — паралогичной. Все бы это, конечно, было бы весело, если бы за гибнущими, лишенными капиталов производствами не стояли живые люди, причем — много людей. К тому времени, когда конъюнктура мирового рынка изменится в пользу угля и железа деградация народа в угольных краях может стать необратимой, и восстанавливать промышленный фундамент будет некому.
Таким образом, и советский, и либеральный подходы в решении вопроса угольных регионов оказываются равно бесполезны. Ибо они, принимая в качестве ресурсов уголь, железную руду, производственные мощности, абсолютно игнорируют самый главный ресурс цивилизации — народ. Ни тот ни другой подходы в экономике не дают людям будущего, в котором будет возможна их самореализация.
Между тем сложно говорить о завершении эпохи угля и эпохи железа. Ведь разведанных запасов угля человечеству хватит примерно на 1000 лет, в то время как нефти — примерно на полвека. Железо, несмотря на развитие металлургии титана и алюминия, химии полимеров и керамики, все равно остается важнейшим конструкционным материалом. И сегодня создаются новые сорта стали, незаменимые в машиностроении. Потому нет смысла говорить об умирании этих отраслей, есть смысл говорить о кончине старых технологий. Но новые технологии создаются на накопленном опыте прошлого, и народ, сохранивший такой опыт, определенно будет иметь преимущества перед народами, этот опыт растерявшими. Создавать новые угольные и металлургические центры на основе имеющихся будет в любом случае проще, чем творить их с нуля. Вместе с тем, новые технологии, как известно, сами по себе являются более значимым товаром, чем их продукция. Покупатели же угольных и металлургических технологий в современном мире хорошо известны — это, прежде всего — Индия и Китай, в перспективе к ним могут присоединиться многие страны Африки.
Таким образом, будущее угольно-металлургических регионов, дарующее их людям новые возможности, это, безусловно, реорганизация их в научные центры. В области металлургии в России созданы уже некоторые прорывные технологии, к примеру — металлургия прямого восстановления железа, позволяющая получать высокосортные стали напрямую из железной руды, минуя чугун. Экспериментальный завод был построен в Старом Осколе, после чего проект в связи с крахом СССР заглох. Внедрение этой технологии с ее доработкой, созданием нового оборудования и экспортом разработанных в ходе этого процесса технологий могло бы оживить угольные регионы, вернуть волю к жизни их обитателям. Такой проект потребовал бы большого количества образованных людей, что вернуло бы интерес к образованию и, в конечном счете, изменило бы судьбу обитателей краев, которые в настоящее время можно назвать — угольными ямами. Разработка технологий выплавки стали с заданными потребительскими свойствами позволит сделать черную металлургию - «умной», имеющей мало общего с привычным нам тяжелым крупнотоннажным производством. Сюда можно присоединить и разработку технологий продления долговечности металлических изделий, в частности — борьбу с коррозией, что позволяет уменьшить потребность в металле за счет повышения его качества. И все эти технологии могут произрасти из тех краев, которые в настоящее время признаны «безнадежными», «конченными».
Исчерпание запасов нефти и возвращение к углю как источнику углеводородного сырья и моторного топлива потребует создания новых технологий, и в выигрыше здесь так же окажется та страна и тот народ, которые создадут новые технологии — первыми. А создать их можно лишь на основе имеющихся угольных центров, которые в России хоть и в жалком виде, но все же еще живы. В США, к примеру, они давно превратились в города-призраки, покинутые и забытые людьми. Точно так же, как и в области металлургии, на основе имеющихся угольных производств необходимо создавать научные центры. Вспомним, что именно Россия была первой страной, создавшей технологию подземной газификации угля, в чем была заслуга Д.И. Менделеева. В дальнейшем в этом направлении велись разработки, была разработана, к примеру, технология подземной гидрогенизации угля, которая, увы, так и не была опробована. Так что мы имеем солидный научно-технический потенциал в этой области, который ждет своего применения. Уже сегодня в мире имеется покупатель для подобных технологий, практически лишенный нефти, но имеющий большие запасы каменного угля — Китай. К примеру, можно было бы организовать успешное сотрудничество Кузбасса с Китаем, в котором Кузбасс бы создавал технологии, а Китай их приобретал и использовал.
Наконец, районы горнодобывающего производства имеют большой опыт подземных работ, который может быть применен, например, в подземном строительстве, спрос на которое в настоящее время растет во всем мире. Это — еще одно возможное направление технологического развития старых угольных областей, обещающее рождение еще целого ряда новых технологий. Учитывая потенциал, который в настоящее время имеет Россия в этой отрасли, вполне возможно сделаться в ней мировым монополистом. Но это невозможно без создания соответствующих научно-технических центров, которые наиболее эффективно размещать в тех областях, где опыт подобных работ — наибольший. В итоге мы получаем еще одно направление для будущего старых угольно-металлургических краев.
С ростом науки изменится и облик угольно-металлургических областей. Вместо мрачных шахтеров и сталеваров главными их обитателями станут целеустремленные, охваченные идеями и мечтами экспериментаторы, творящие своими руками будущее, а не роющие могилы себе и своим потомкам. Вместе с очисткой человеческих душ очистится и природа, воздух и вода вновь сделаются такими, какими были до индустриализации. Эти края вновь станут привлекательны для жизни, для продолжения рода, для создания завтрашнего дня. Вероятно, эти края должны будут сменить и свои имена, перестать быть Донбассами и Кузбассами, ибо сами эти слова уже наполнены мраком и скорбью. Разумеется, смена имен должна произойти в соответствии с исторической традиции, в связи с памятью о тех краях еще в доиндустриальную эпоху. Но это, разумеется, дело весьма отдаленного будущего.
Эту статью я посвятил, вроде бы, весьма узкому вопросу. Но в каждом таком вопросе отражается сама концепция подхода нашей идеи к организации жизни народов России. Вместо поддержания вечного настоящего, как это было в позднем СССР и медленной мучительной смерти, как происходит сейчас, мы предлагаем живое будущее, наполненное возможностями. В центре нашего внимания должны лежать не абстрактные соображения, выраженных хоть идеями коммунизма, хоть идеями биржевых котировок, но живой народ со своим живым прошлым и живым будущим. В этом и есть смысл нашей борьбы. Победа в которой будет триумфом над всеми нашими бедами, в том числе — и над несчастными «угольными ямами».
Андрей Емельянов-Хальген
2016 год