Гл. 62
Было поздно. Дом давно затих. Ни звука – за окном, за стеной. Но Дима и не думал уходить. И Саша его не торопила, в тайне надеясь, что он останется. И он остался. Они долго целовались на ее жестком диване, но потом Дима сказал:
- Я не могу делать это… с беременной. Не обижайся.
Она не обиделась. Даже когда он попросил ее повернуться к нему спиной, объяснив:
- Боюсь живот твой во сне задеть, - она покорно перевалилась на другой бок.
Ей достаточно было чувствовать спиной его тепло и слышать размеренное дыхание – он спал спокойно и безмятежно. Чего нельзя было сказать о Саше. Полночи она думала о том, как будет жить в разлуке с Димой, как сложатся их отношения, когда он вернется, и – что делать, если Завадский решит отомстить Аскеру. Первые вопросы переросли в глухую тоску, последний – в навязчивую тревогу.
Она проснулась (или не засыпала? Но в памяти остались обрывки рваных бессвязных снов) еще до рассвета. Решила как образцовая (жена? любовница?) хозяйка приготовить завтрак. Поджарила яичницу, сварила манную кашу на сгущенном молоке. Помешивая вязкую массу, думала, стоит ли предлагать это Диме. Может, он привык к другому? А яичницу? Он ест яичницу? Может, надо было блинов напечь? Но Дима, появившись на кухне, положил конец ее переживаниям, с удовольствием съев оба нехитрых блюда и запив их чаем. Саша краснела от удовольствия, наблюдая, как он уминает завтрак из продуктов, которые на днях принес Аскер. Мысли о муже опять некстати кольнули совесть. Саша осторожно начала разговор.
- Дим, а ты можешь отцу объяснить, что Аскер твою машину не трогал?
Он посмотрел на нее насмешливо, с легким прищуром. Саша продолжала, решив не терять времени на расшифровку его мимических ужимок.
- Просто я точно знаю, что Аскер не причем.
- Если знаешь, чего беспокоишься?
- Ну мало ли, вдруг… не разобравшись…
- Ты сериалов насмотрелась? Что сделают с твоим Аскером? В бетон закатают? – он улыбнулся.
- Не смешно,- буркнула Саша, чувствуя подступающую к горлу дурноту.
Дима заметил, что она побледнела. Бросил небрежно:
- Никто твоего Аскера трогать не будет. А Алекс… ведь он далеко? И хорошо спрятался?
Саша посмотрела вопросительно и тревожно. Дима откинулся на спинку стула с видом победителя. Снисходительно объяснил:
- Виталик уверен, что это Алекс, после того, как твой брат так таинственно слинял, сомнений у него не осталось. Теперь и я не сомневаюсь. И ты, думаю, знаешь, что покрышку пробил твой брат..
Саша вздрогнула, как от удара.
- Но ты ведь говорил про Аскера… - наконец смогла она произнести. Голос звучал жалко и беспомощно. Дима вопрос проигнорировал.
- Только я никак в толк не возьму, где я перешел ему дорогу? Ну объясни хоть ты мне? Говорил он тяжело и с болью:
- Почему, Саша? Это все из-за дурацкого выпускного?
Саша вздрогнула от его тона. Ей казалось, что Дима принял свое увечье относится к нему с юмором.
- Думаешь, моя нога стоит этого?
- Стоит чего? Моей испорченной жизни? – она блеснула слезами.
- Б*я. Ворошиловский стрелок - два. Значит, ты натравливала его на меня, а сама деньги у меня брала, по телефону со мной трепалась каждый день? Подбадривала, утешала. Так, Саш?
Она не защищалась. Обида и болезненное чувство несправедливости выплеснулись горькими словами:
- Уходи, слышишь, уходи. И больше не возвращайся. И…
Она вскочила, не замечая отяжелевшей фигуры, бросилась к кухонному шкафу, где в обычной стеклянной банке хранились остатки денег, присланные братом, и, отсчитав семьсот рублей, бросила Диме.
- На, подавись!
- Да пошла ты.
Он смахнул на пол приземлившиеся на столешницу купюры.
Саша сползла по стенке и, закрыв лицо руками, беззвучно заплакала, покачиваясь из стороны в сторону всем своим неудобным телом.
- Саш, ну… - он быстро перегорел. От злости не осталось и следа. Держась за навесной шкаф, а потом за раковину попробовал опуститься рядом с ней.
- Все, не плачь, слышишь. Ну и Бог с ней, с ногой. Новая отрастет, - он неуклюже рассмеялся. – Вы ж не знали, что так получится? Хотели просто машину испортить? Да? Саш?
От его тона - успокаивающего, виноватого, стало только больней. Это "мы" - терзало, признавая в ней соучастницу. Боже, неужели он думает, что она хоть когда-то, хоть одной заплутавшей мыслью могла пожелать ему такого?
- Ничего я не хотела! – Саша размазывала слезы по лицу. – Я потом догадалась. Я вообще тут не причем. Это не из-за меня, - по-детски оправдывалась она.
- Вот как? Веселая у вас семейка. И где же собака порылась? – его голос опять стал глухим, напряженным. Саша сомневалась, стоит ли рассказывать. Может, пусть лучше думает, что брат мстил за нее? Но тогда получится, что и она косвенно виновата в том, что произошло с Димкой. Это уже слишком! Она повернулась к нему, глаз наткнулся на культю, неуклюже расположившуюся на старом линолеуме. Острое желание во что бы то ни стало очиститься от чудовищного обвинения взяло верх над осторожностью.
Очень сложно было подбирать правильные слова и объяснять, почему Алекс затаил злобу на Олега Васильевича. И, похоже, рассказ ее прозвучал совершенно неубедительно.
- Бред какой-то, - фыркнул Дима. – Ты хочешь сказать, братан твой считает, что отец пришил Василенко, а потом еще подпилил доски на лесах, чтобы твои родители погибли? А Кеннеди он, случаем, не убил?
- Думай, что хочешь, - устало проговорила Саша. – Возможно, Алекс слишком мнительный. И конечно он ужасно поступил. И… что теперь с ним будет, - она сорвалась на шепот, чувствуя, как к горлу подкатывает страх. Она предала брата. Одно дело – подозрения. И другое – ее непосредственное признание.
- Что будет, что будет. Око за око. Ногу отпилим – и все.
Она дернулась, резко повернувшись к Диме.
Он засмеялся.
- Ну что ты в самом деле. Блин… совсем шуток не понимаешь.
- Ты ненормальный, - покачала головой Саша.
- Угу. Нам с твоим братцем надо сойтись поближе. У него сдвиг почище моего…
Дима мотнул головой, словно пытаясь уместить в мозгу новую информацию. Безуспешно.
- Ладненько, - проговорил он, - я пойду, пожалуй. Ты сильно не страдай, Саш. Не истери. Ребенку вредно.
- Я не истерю, - она отвернулась.
- Угу… деньгами, вон, соришь!
Он, похоже, совершенно забыл об обидных словах, которые бросал ей в лицо несколько минут назад. Решив, что Саше сложно будет нагибаться, он, держась за стол, собрал купюры, сунул ей в руку. Потом вытряс на столешницу содержимое бумажника, удовлетворенно кивнул:
- На первое время хватит.
- Я не возьму, - в Саше проснулась гордость.
- Это не тебе. Это ребенку.
- А если не твой? – она не упустила возможности поддеть его.
- А если не мой, Аскер будет должен, - он подмигнул. – Если что-то надо будет, звони, пиши.
- Куда? На деревню дедушке?
- Я как доеду, сообщу тебе свои координаты.
- Точно сообщишь?
- Точно.
Он потянул ее к себе свободной рукой, не занятой костылем, и Саша послушно сделала шаг, прижалась к его груди, потянулась к губам.
Когда Дима ушел, она вымыла посуду. Надо было кормить мать, но в таком виде – глаза на мокром месте, нельзя было идти к больной. А она то и дело принималась плакать: то потому, что Димка уехал, то от обиды на его несправедливые резкие обвинения, то из страха за Алекса. В таком состоянии ее и застал Аскер.