Инга привыкла экономить время, поэтому приходит за 5 минут до отправки поезда. Евгений Михайлович ждет ее на перроне.
- Привет! Уже подумал, что не придешь. Ух, я уже замерз, вас ожидая.
- Извините, я всегда точно прихожу. Я бы позвонила, если бы раздумала ехать.
Проводник проводит их в пустое купе.
- Зачем вы взяли билеты в купейный вагон? Это же дорого, - говорит Инга.
- Не дороже денег. Здесь нам никто мешать не будет, можно будет отдохнуть и даже выспаться за 5 часов пути.
- Это верно, - говорит Инга.
Она стелет на подушку платок, укладывается, накрывается штормовкой и тут же засыпает.
- Какая соня, - думает Евгений, - спит себе, как дитя, во сне у нее лицо становится совсем детским. Она выглядит такой трогательной, слабой, беззащитной. Обманчивое впечатление.
Он лежит на своей полке с открытыми глазами. Мимо пролетает черная пустота.
- Все, как в моей жизни. Мимо пролетает черная пустота, в которой ничего и никого нет. Остаешься только ты сам, женщина, сотворенная из твоего ребра и ваши взрослые, самостоятельные дети. Вот мы остались вдвоем, только я и Инга, но мы не вместе. Она спит, и ей безразлично, что я здесь, рядом с ней, стоит только протянуть руку. Хотя бы поговорила со мной. Такое впечатление, что между нами глухая стена, через которую не проникает ни свет, ни звук.
Хотя, если бы ей это было совсем безразлично, она не поехала бы со мной. Тогда в машине, когда она сказала, что хотела убить меня – практически призналась в любви.
От люблю до убью - один шаг, и от убью до люблю то же. Когда я вижу ее в том доме, доме академика, где она радушная хозяйка, мне действительно хочется задушить ее.
Неужели она не понимает, что мучает меня… простить меня не может…или что-то еще... Я же простил ее…А она меня нет… Совсем меня измучила. Она же все понимает. Мучительница первая моя.
Но я готов даже на такое общение, потому что рядом с ней я чувствую, что живу своей жизнью. Мне с ней тепло , от нее все равно идет любовь, как бы она это не скрывала.Это похоже на то, как если окна закрыть ставнями, но через щели бьет свет и ты понимаешь, что там вне твоей комнаты светит солнце...
Они выходят на станции холодным солнечным утром. Солнце отражается в осенних лужах, покрытых тонким ледком. Сырой ветер продувает штормовку. Холодно, намного холоднее, чем в Москве. По пути в Завидово их подхватывает попутка.
Инга выходит у дома бабушки Лёли.
Немного помедлив, Евгений Михайлович тоже выходит из машины. Инга старается открыть заржавевший замок. У нее ничего не получается.
- Что, помочь? – небрежно спрашивает Евгений Михайлович.
- Нравится смотреть, как женщина мучается с замком? – спрашивает Инга Леонидовна.
- Очень нравится! Люблю смотреть, как ты мучаешься. Ладно, давай помогу.
У него в руках замок легко открывается.
Инга стоит в нерешительности на крыльце. Дом выглядит каким-то заброшенным, подозрительным, смотрит на мир тусклыми окнами.
- Летом здесь было веселее. А сейчас у меня такое впечатление, что здесь поселились призраки.
- Боишься в дом заходить? Ладно, давай зайдем вместе, - великодушно предлагает Евгений Михайлович.
Они заходят в дом, вдыхают сырой воздух. В доме холодно, сыро, пустынно.
- У тебя здесь дрова есть?
- Были, когда я в последний раз приезжала.
Инга идет в сени, там лежат 3 полена.
- Я сейчас электрическую печку включу.
Выясняется, что дом отключили от электричества.
- Ну, что за люди! Зачем надо было отрубать электричество? И главное сегодня суббота, все закрыто. Ничего, Евгений Михайлович, идите по своим делам. Нам надо успеть вернуться в Москву сегодня вечером. Я здесь разберусь сама. Сначала на могилу бабушки Лёли схожу, а потом разберусь. У соседей дров попрошу, натоплю. У бабы Лёли такой запас свечей был, что до сих пор хватает. Так что свет у меня будет.
- Инга, может, я с тобой на кладбище схожу?
- Ну, что вы, Евгений Михайлович, не надо, спасибо. У вас своих дел хватает. Я к вам зайду на обратной дороге.
- Договорились. Заходите.
У Евгения Михайловича действительно дел по горло. Выясняется, что крыша требует срочного ремонта. Кое-где с нее сдуло шифер. Крышу надо срочно латать. Евгений заходит в дом. Там всюду лежит пыль, углы затканы паутиной. Ужас. Здесь не убирали сто лет! Он затапливает печку и уходит
вербовать мужиков на починку крыши.
По дороге на кладбище Инга проходит знакомый дом. Он как будто стал меньше ростом, выглядит заброшенным, как дом бабушки, но из трубы вьется веселый синенький дымок. Наверное, там тепло, думает замерзшая Инга.
Она приходит к бабушкиной могилке и достает из рюкзака венок из искусственных цветов, который она привезла из Москвы. Достает 2 рюмки, одну себе, вторую ставит на могилку. Наливает водки себе и бабушке. Бабушкину рюмку накрывает куском черного хлеба, а свою выпивает. Садится на потемневшую от времени скамейку и думает о бабе Лёле, о том, что бабуля сказала бы ей, как она пожалела бы ее.
Инга улыбается, вспоминая, как бабушка Лёля восхищалась Женькой, как уговаривала ее расписаться с ним в сельсовете и стать его законной женой.
- Ох, бабуля, какая разница, законная, незаконная. Печать в паспорте никого удержать не может. Чтобы быть вместе, надо любить друг друга. Все остальное ерунда. Вот видишь, как у нас с ним все нескладно получилось? Не надо мне было в тот вечер никуда иди. Что ж ты меня отпустила? Ладно, я все это давно пережила. Только он опять ходит около меня. Но как ему можно поверить? Что скажешь, моя родная?
Последние красные листы осины лепечут что-то на ветру. Инга слушает этот лепет, старается угадать ответ. Ей кажется, что она слышит слово «верь».
- Верить, после всего, что было? Все равно верить? Ты к нему слишком хорошо относилась, Лёля. Ты всегда хотела, чтобы мы с ним были вместе. Помнишь, как мы вместе приезжали и Левушку к тебе привозили? Как Левик бегал по тропинке, и над травами были видны только его белые вихры. Как будто бабочки порхают… Травы такие высокие стояли. Хорошо здесь у тебя. Всегда было хорошо. Родная, я здесь на белом свете еще немного погуляю и приду к тебе, жди меня Лёлечка, - думает Инга.
На обратном пути она заходит в дом Евгения Михайловича и ужасается царящему там хаосу.
- Инга, помоги мне с уборкой дома! Пригласи соседок, - кричит ей с крыши Евгений Михайлович.
- Хорошо, помогу!- соглашается Инга.
Она приглашает соседских бабушек. Бабули приходят и возмущаются:
- Да здесь, милка, лет 10 не убирались. Ишь, грязищу какую развели! Пылища, паутина и та черная!
Пока они греют воду, обметают стены, пока моют окна, пол, день кончается.Короток осенний денек, даже солнечный.
Хорошо еще, что в этом доме есть электричество. Михаил Яковлевич в селе считался более важной персоной, чем баба Лёля, поэтому ему электричество не вырубили.
Инга очень замерзла на кладбище, поэтому затопила все печки в доме. Пока она помогала убираться, было еще не очень холодно, но, когда они с бабулями сели отдохнуть опять замерзла.
Евгений Михайлович возвращается в дом, работать на улице уже нельзя, потому что стемнело. Первое, что он спрашивает бабок:
- Вы печки протопили?
- Топится, милок. Да разве такую махину быстро натопишь? Тут всю ночь надо топить, чтобы не замерзнуть. Хотите, идите ко мне ночевать, у меня тепло, - предлагает баба Поля, соседка справа.
- Мы не собираемся ночевать! Мы сегодня в Москву вернемся, - говорит Инга.
- Эва, вернетесь! До утра уже поездов не будет, - возражает баба Поля, - у нас теперь отсюда вечером никуда не доберешься. Невыгодно, говорят, поезда зря гонять.
- Сейчас еще дров принесу, - говорит Евгений Михайлович, - через час у нас самих тепло будет. Спасибо, баба Поля. Как вы хорошо все прибрали. Просто красота. Совсем другое дело. Можно жить и не тужить.
- Инга, мы сегодня крышу не закончили, надо будет завтра еще поработать. Нельзя крышу так оставлять, иначе дом пропадет. Сегодня уехать, никак не получится. Придется здесь переночевать.
Инга бросает укоризненный взгляд на Евгения Михайловича, вздыхает и качается головой.
- Не огорчайся. Одну ночь переживем как-нибудь. Завтра уедем. Ну, куда нам торопиться? Дети по лавкам не плачут, - примирительно замечает Евгений Михайлович.
Соседки принесли им на ужин хлеба, молока, домашний творог, сметану, картошку в чугунке, соленых огурчиков и грибов. Принесли все самое лучшее, что было у них. Щедрые русские женщины.
Инга дает бабулям деньги.
- Да, что ты, деточка, - отказываются бабки, - это ж какие большие деньги ты нам даешь! Тысчи! Не жалко тебе?
- Берите, берите, пока я не передумала, - говорит Инга с улыбкой, - приглашаем вас, поужинайте вместе с нами.
- Спасибо, доченька, мы пойдем. Ужинайте, ваше дело молодое, вам всю ночь не спать, а нам отдыхать пора.
- На что это намекают бабки? – думает Евгений и улыбается, - ай, да бабки! Зрят в корень!
Он видит, что Инга отвернулась и тоже смеется, у нее от смеха чуть подрагивают плечи. Ну, вот, что тут смешного?
Они вместе ужинают. Все такое вкусное, свежее, вкуснее, чем в самом дорогом ресторане. Наверное, это от свежего воздуха, от физической работы и от того, что все это естественное, выросшее в задумчивой тишине русской глубинки, без модных затей ГМО и прочей генной инженерии...
- Я пойду домой, - говорит Инга, вздохнув.
- Куда ты пойдешь, на ночь глядя? В нетопленный, неприбранный дом с приведениями? Здесь через час будет тепло, и комнат здесь предостаточно. Оставайся, Инга.
В 10 вечера отключают свет. Остается только свет и тепло из печки.
Я собираю все одеяла, которые обнаружил в доме и стелю их у печки. В доме пока холодно, а у печки теплее. Сегодня у меня был длинный день, и я очень устал. Я вижу, что Инга тоже устала. Она сидит сонная. Я заворачиваюсь в одеяло и ложусь так, чтобы мне был виден огонь. Быстро засыпаю, но просыпаюсь от холода.
- Инга, где ты? Тебе холодно? Ты замерзла? – спрашиваю темноту, освещенную тусклым красным огнем тлеющих углей.
- Очень холодно. Наверное, завтра заболею, - отвечает голос Инги.
- Давай накроемся двумя одеялами, твоим и моим, - предлагаю я.
- Иди сюда, ну не съем же я тебя. Заболеешь, а у тебя лекции.
Видимо это весомый аргумент, потому что Инга накрывает меня сверху своим одеялом и ныряет под мое одеяло. Я обнимаю ее, и сразу становится тепло. Нам так тепло, уютно, так спокойно лежать, обнявшись, что мы задремываем. Инга такая уютная, такая теплая. Она мне под подбородок. Когда я обнимаю ее, она вся умещается в моих объятиях, от кончиков пальцев на ногах до макушки. Хорошо-то как!
Я просыпаюсь от того, что мне на руки капает что-то горячее.
- Инга, ты что, плачешь? – спрашиваю я.
- Нет,- отвечает Инга, - я не знаю, почему из моих глаз льются слезы.
- Это твое сердце оттаивает, - высказываю догадку я.
Она так близко, у меня в объятиях. Я целую ее глаза, и на моих губах остается соленый вкус ее слез. Я хочу осушить поцелуями все ее слезы и уже не могу остановиться. Мои пальцы расстегивают пуговицы на ее ста одежках.
- Женя, не надо. Мы же договаривались.
- Ну, почему не надо? Надо, очень надо, - шепчу я.
Это все, что я могу сказать в свое оправдание. Достаю ее из всех одежек, Целую в губы.
- Господи, как же это сладко! Как я истомился по ней, по ее губам, по ее объятиям.
Ее губы отвечают на мои поцелуи. Инга помогает мне снять свитер и как всегда запутывает меня в рукавах. Смеется, прижимается ко мне.
- Господи, какое это счастье быть со своей женщиной! Как я люблю ее!
Я сжимаю Ингу в объятиях все крепче, не могу оторвать губ от ее тела, лечу вместе с ней к облакам. Я слышу, как в экстазе она шепчет мое имя:
Женя! Женечка! Люблю тебя! Женяааа!!!
Мы отдыхаем после любви. Ее голова лежит у меня на груди, она прижимается всем телом к моему боку. Одной рукой она перебирает мои волосы, а другой обнимает за плечо. Ее нога перекинута через мою ногу. Мне так хорошо от этого прикосновения, как не было никогда в жизни.
-Я больше никогда и никуда не отпущу тебя, моя родная. Мы с тобой никогда не расстанемся. До самой смерти!
Инга поднимает голову и спрашивает:
- А после смерти?
Я прижимаю ее голову к своей груди и говорю:
- Никогда не расстанемся! Никуда тебя не отпущу.
- И мы умрем в один день? – спрашивает Инга.
- Да, и умрем в один день. Только зачем об этом думать сейчас? У нас еще есть время, чтобы любить друг друга.
- Хорошо, что еще есть время.
- Жить будем у меня на Ленинском проспекте. Я тебя в тот дом больше не пущу. Отсюда сразу поедем ко мне.
- Можно жить в Маргаритином доме, – замечает Инга.
- Чтобы я каждый день смотрел на свой палаццо, и думал, о том, какой же я был дурак? Я не настолько мазохист.
- Можешь так не думать. Можешь мысленно сделать палаццо невидимым. Будешь новый дом строить?
- Буду строить. Построю прекрасную виллу. Назову твоим именем. Будет называться вилла Мария.
- Почему Мария?
- Потому что твое имя – Мария, а в миру тебя зовут Ингой.
- И вилла Мария уплывет в теплое море, - говорит Инга, закрывая глаза.
Мы лежим очень уютно. Тепло как на лугу в летний день. Мне очень хочется любить ее снова, но я боюсь побеспокоить мою любимую. Она лежит с закрытыми глазами, дремлет. Я так долго сдерживал себя. Сейчас сжатая пружина распрямляется.
- Инга, дай мне руку. Я опять хочу тебя.
Я опускаю ее руку вниз.
Инга смеется и говорит:
- Женька, ты что, виагры нажрался?
- Как я мог нажраться виагры? А если бы ты мне отказала, чтобы я тогда делал, - смеюсь я.
- Не знаю. Ты, наверное, знал, что все так будет.
- Я не знал, но я надеялся. Я боялся, что ты вообще не оттаешь. Но ты оттаяла.Ты была как мамонтенок в вечной мерзлоте. Но ты ожила, вернулась ко мне, любимая моя. Инга, я так люблю тебя. Мне без тебя ничего не нужно. А ты любишь меня?
Инга молчит, а потом тихо шепчет:
- Я не знаю.
- Не знаешь или не хочешь знать?
- Не хочу знать. Ты говорил, что между нами только секс. Вот и пусть между нами будет только секс.
- Будешь вспоминать все глупости, которые я сказал?
Между нами любовь, счастье мое. Люди не могут иначе выразить любовь, кроме как через секс. Я очень люблю тебя. Не хочу жить без тебя. Без тебя мне пусто и одиноко. Без тебя я даже успешным архитектором не могу быть. И ты меня любишь, ангел мой.
- Женя, может быть, ты подождешь, когда я сама тебе об этом скажу?
- Говори! Скажи, я же не железный, мне больно, что ты медлишь и колеблешься. Ты любишь меня?
- Женька, это только слова.
Инга отодвигается, приподнимается на локте, гладит мое лицо и говорит:
- Разве слова что-то значат?
- Значат, слово это нить между мирами. Тем и этим.
- Тогда тем более...не надо завязывать этот бантик.
Я тоже приподнимаюсь на локте и смотрю на нее.
- Почему не хочешь сказать мне эти слова? Ты не веришь в мою любовь? Не веришь? Это потому, что ты еще не совсем оттаяла. Я отогрею тебя и ты поверишь. У нас все будет хорошо. Обещаю тебе, родная моя, любимая моя.
Я привлекаю ее к себе, целую ее милые родные глаза.
- Ой, что это колется? - говорит Инга, и отодвигается от меня.
- Это твоя сережка, - говорю я, единственное украшение, которое осталось в нашем доме, после как Лева устроил погром по твоему распоряжению. Лежала в твоей шкатулке.Та самая сережка. Хранил ее и вот уже четыре года ношу на цепочке. Давай я ее тебе надену.
На самом деле, еще я храню наши кольца. Знаю, что однажды Инга опять оденет и будет носить свое кольцо, моя жена Инга.
- Ты носишь мою сережку на цепочке вместо крестика?
- Нет, ты не угадала.
- Зачем ты хочешь надеть мне эту сережку?
- Так надо, не сопротивляйся!
Я держу Ингу за мочку уха, долго вдеваю сережку, никак не могу протиснуть дужку в отверстие в мочке, сережка не слушается и ускользает из моих рук, как живая.
- Женя, какой ты красивый - шепчет Инга, обнимая меня, - что же это со мною происходит? Это колдовство?
Я догадался, что эта сережка - волшебная, и осталась она в шкатулке не случайно. От этого знания меня пробирает дрожь. Я дрожу, и мои пальцы тоже дрожат. Никак не справлюсь с такой простой задачей, но, наконец, сережка на месте. А это значит, что Инга опять будет моей, и только моей, и будет любить меня всегда.
- А теперь поцелуй меня. Я заслужил твой поцелуй!
Инга прикасается губами к моим губам, я перехватываю инициативу и сладко целую ее долгим поцелуем. Через нас проходит неумолимая сверкающая молния, и накатывается такая волна страсти и нежности, как в первый раз, как в юности, только еще желаннее и дороже. Мы улетаем вместе в небо и парим там. И не разомкнуть объятия, и не оторвать губ.
Инга открывает глаза и видит, что уже утро. Женя возится у печки. Он веселый, бодрый, выглядит помолодевшим лет на двадцать.
- Ну, что проснулась, девочка моя? Выспалась? – с улыбкой спрашивает он, - Посмотри, какой день замечательный. Мороз и солнце. Только снега нет.
День действительно замечательный, через окна в комнату льются снопы света, по стенам бегают солнечные зайчики от сосулек, в которые превратились ветки деревьев под ледяным дождем.
- Я выспалась замечательно. Сейчас завтрак приготовлю. Только вылезать из-под одеяла страшно. Здесь же холодрыга жуткая.
- Вылезай! Не бойся, я с тобой. Через час будет тепло.
- Женя, отвернись, пожалуйста, я оденусь.
Женька качает головой, мол, как будто я тебя не видел, но все-таки отворачивается. Инга быстро влезает в свои джинсы и свитер и идет готовить завтрак, а Женя отправляется разговаривать с мужиками, которые пришли помогать ему с крышей. Потом они с Ингой завтракают, разговаривают о мелочах, но с их уст не сходят улыбка, как будто прерванная жизнь опять побежала по правильному руслу. Она была как вывихнутый сустав, а сейчас этот сустав встал на свое естественное место, и стало удобно и спокойно.
После завтрака Инга моет посуду, Женя подходит сзади и обнимает ее.
- Женя, не мешай мне. Иди, чини крышу, там тебя заждались.
- А может к черту эту крышу? Пусть они идут по домам, а мы тут обниматься будем.
- Нет, крыша в данный момент важнее. Мы в четыре часа должны будем уехать. В поезде будем обниматься.
- Ты хочешь в поезде? – смеется Женька, - ты продвинулась в своих сексуальных фантазиях.
- Продвинулась, не сомневайся. Иди уже. А то опять здесь ночевать останемся, - смеется Инга.
- А тебе не понравилось?
- Понравилось. Женя, мы потом это обсудим…Иди.
В поезде их проводят в купе, где уже едут два парня.
- А свободного купе нет? - спрашивает проводника Женя.
- Нет, все заполнено. В воскресенье все в Москву возвращаются.
Они берут белье, и Инга стелет сначала для Жени, потом для себя.
- Отдыхай, ты же устал.
Женя ложится на полку, а Инга садится рядом, прижимаясь к нему боком.
- Только сейчас, когда лег, понял, как я устал, - говорит Женя.
- В Москве ко мне поедем?
- Женя, не хочу к вам на Ленинский ехать. Там Маргарита, опять начнет меня третировать. Знаешь, что она мне сказала на похоронах твоего отца?
- Что она тебе сказала?
- Сказала мне: Милочка, что же вы совсем не следите за своим мужем? Он таких девок домой приводит, что смотреть страшно.
Женька смеется:
- Вот старая карга! Это она специально так сказала, чтобы тебя расстроить. У нее склероз, она не помнит, что мы развелись. Продолжает считать, что мы с тобой женаты. Я же тебе говорил, что недавно она решила тебя прописать к нам в квартиру. Оцени, она к тебе смягчилась.
- Оценила. Но все-таки поеду домой.
- Мы так не договаривались. Ты же понимаешь, что я не могу поехать с тобой в тот дом. Я там не смею посмотреть на тебя, не то, что прикоснуться.
Что же мы будем делать?
- Будем жить раздельно, и ты будешь за мной ухаживать. Приходить на свиданья с цветами. Будем ходить в рестораны, на выставки.
- А встречаться где?
- Будем тайно встречаться в Маргаритином домике.
- Как-то ты сейчас очень легко сказала про Маргаритин домик. Ты там со своим любовником встречаешься?
- Ты мой любовник, - шепчет Инга.
- Вот так, а я в свое время так легко согласился отдать тебе этот домик. Думал, ты хочешь жить рядом, и мы как-нибудь помиримся, а ты замуж вышла. Знал бы я, как ты его будешь использовать, никогда бы не согласился.
- Женя, я его сдавала. Но вот уже три месяца он стоит пустой. Жильцы свой дом построили и переехали. А вообще, ты, конечно, святой, поэтому имеешь право требовать такой же непорочности от меня.
- Ну, не святой. Ничего я не требую. Только, хочу тебе сказать, что я уже четыре года живу один. Когда на похоронах отца я увидел тебя, то понял, что мне никого на свете, кроме тебя, не нужно. Хочу, чтобы ты вернулась ко мне.
- Женя, не торопи меня, пожалуйста. Давай сейчас поспим. До Москвы еще 4 часа ехать.
- Я не тороплю тебя. Только не рассчитывай, что я буду твоим любовником.
- Почему? Слово любовник от слова любовь. Что тебе не нравится?
- Мне больше нравится слово жена, оно от слова жизнь.
- Женя, это филологическое открытие! Поздравляю тебя.
- Спасибо. Сама не даешь мне заснуть. Болтаешь.
Вот они стоят на привокзальной площади. Надо прощаться. Женя еще раз просит:
- Инга, дорогая моя, поедем ко мне. Неужели сейчас ты оставишь меня одного?
- Женя, я не могу к тебе поехать. У меня завтра с утра лекции. Посмотри, как я одета? Я так на лекции пойду? Завтра ученый совет. Мне надо домой ехать.
Женька качает головой, думает:
- Какая же она стала беспощадная. Думает о завтрашних лекциях, о каком-то ученом совете. Любовника завела, наверное. Деловая.
А вслух говорит:
- Ну, давай я тебя хотя бы до дома довезу. Пошли на стоянку.
- Разве ты не устал?
- Я уже отдохнул, - улыбается Евгений, - мы с вами вместе спали, вы не помните? Только это было не то, что вы мне обещали.
- Ладно, довези, если хочешь. Только перестань наезжать на меня. Ничего я тебе не обещала.
- Очень даже обещала.
Когда они доезжают до академического поселка, Женя останавливает машину и говорит:
- Я тебя не отпущу. Я не могу сейчас остаться один. Инга, ты сейчас уйдешь, и станет так пусто, что дышать станет нечем. Я задохнусь. Я не отпущу тебя, я не могу этого сделать.
Он поворачивается, зарывается лицом в ее волосы, и говорит:
- Неужели ты не видишь, что я твой, я весь твой, до последней жилки, до последней капли крови. Не прогоняй меня. Не будь жестокой.
Он ищет ее губы и накрывает их поцелуем.
- Не надо, Женя. Пожалуйста, не надо. Целоваться в машине мы точно не будем.
- А где же нам еще целоваться? У нас нет общего дома.
- Женя, ну давай завтра ты встретишь меня после работы.
- Завтра ты пойдешь в свой институт, пообщаешься там с коллегами, посидишь на ученом совете и к вечеру опять станешь деревянной. Улетишь на Луну и будешь с недоумением смотреть на меня оттуда. И что мне тогда делать?
- Ну, давай встретимся в четверг в доме Маргариты. В шесть часов. Тебя устраивает?
- Нет, не устраивает!
- Почему не устраивает? Я тебе свиданье назначаю! Любовное.
- Я не доживу до этого свиданья. Если ты сейчас уйдешь, у меня сердце остановится. Я умру, и ты будешь в этом виновата.
- Хорошо, не надо умирать. Я сейчас переоденусь, и мы поедем к тебе, только сначала здесь поужинаем.
- Я не пойду в этот дом.
- Женя, мы просто поужинаем и поедем к тебе на Ленинский проспект. Будет так, как ты хочешь. Анна ужин приготовила. Мне с утра даже удобней будет добираться до работы от тебя. Только я не знаю, что сказать Анне Ильиничне.
- Вот это как раз просто. Скажешь, что уезжаешь в командировку. Срочно.
- Ну да, врать ты умеешь, - со вздохом произносит Инга.
- А ты хотела, чтобы я к моему возрасту не научился врать? – смеется Женя. – Ладно, я тоже проголодался. Пойдем, поужинаем, раз уж она приготовила ужин.
- Только Женька, надень, пожалуйста, темные очки.
- Зачем? Будет впечатление, что у меня фингал под глазом.
- У тебя глаза так блестят, что она сразу обо всем догадается.
- А по твоим глазам она не догадается?
- Я свои очки тоже надену. Я же их специально ношу, чтобы было не видно, что я думаю и что я чувствую.
- Я давно догадался, зачем ты их носишь, - говорит Женя с улыбкой.
- Ну, пошли, веди себя прилично.
- Я веду себя приличней некуда уже почти полгода. Толку никакого.
Они заходят в дом. Анна уже накрыла все для ужина.
Уже за чаем заходит разговор об архитектуре Нью-Йорка.
Когда Евгений Михайлович говорит об архитектурных шедеврах этого города, выражение лица у него становится просветленным, почти молитвенным.
- Когда я первый раз приехал в Нью-Йорк, я бродил по городу, как заколдованный. Конечно, я все это знал по книгам, видел по интернету, но увидеть эти здания в реальности было для меня большим потрясением. Вся моя московская спесь разом слетела. Ты же была в Нью-Йорке. Что тебе там больше всего понравилось?
- Мне, вообще, Нью-Йорк нравится. Богатый город. В воздухе стоит запах больших денег, кажется, что вокруг этих небоскребов летают доллары.
Стеклянное чудо - зеленый, переливающийся в солнечном свете небоскреб Херста, Импаэр билдинг, Банк Америки на шестой авеню, Линкольн-центр, что еще…Крайслер билдинг – совершенно потрясающее здание. А еще небоскребы с волной, бегущей по ним.
- Это просто впечатление такое, это застывшая волна. Архитектор Френк Гери, - улыбается Женя, - я его тоже люблю.
- А еще модерновое здание университета Купера.
- Там архитекторов готовят. Моих конкурентов. Между прочим, это один из пяти бесплатных университетом США. Туда берут самых талантливых и даже платят им стипендию за то, что они учатся. Это исключение из правил, во всех остальных университетах образование платное.
- А что скажете о Колумбийском университете? – спрашивает Инга.
- Колумбийский университет – классика. Библиотека Лоу – великолепное здание, а напротив библиотека Батлера,– мечтательно говорит Евгений.
- А мне больше всего запомнился один новый храм украинской православной церкви в пригороде. Николая Николаевича пригласили прочитать курс лекций в Колумбийском Университете. Мы жили в кампусе на Манхеттене, и я через весь город ездила к Лизе. Они снимали дом в пригороде, вы помните этот дом, Евгений Михайлович?
- Я помню, - вздыхает Евгений. Ему не нравится, что Инга так легко упоминает о Никольском.
- Ну, так вот, я добиралась до Лизиного дома сначала на подземке, а потом ехала на автобусе. Каждый раз, когда я проезжала мимо этого православного храма, я не могла оторвать от него глаз, потому что там была удивительная чистота линий.
Этот храм - пятиглавый собор, в стиле модерн, ослепительно белый, очень стройный, летящий. Удивительная, совершенная линия апсиды. Мысленно я всегда проводила по ней пальцем.
Очень чистая линия православного купола, но эта линия, как бы освобождена от тяжести. Она как бы условная. Я не знаю, как это достигается. Это удивительно. Почему-то, когда я смотрела на собор, мне всегда вспоминалась березовая роща в Поленове, помнишь, мы с детьми туда ездили?
Женя улыбаясь, кивает головой, и Инга продолжает:
- Купола собора серебряные и под ярким нью-йоркским небом они выглядят нежно голубыми, как небеса.
Однажды я ехала, когда с побережья пришел туман. Эти купола растворялись в тумане и переходили прямо в небо. Выглядело так, что в вышине, возникая ниоткуда, прямо в небе светились золотые кресты.
Мне очень хотелось посетить этот храм, посмотреть, какой он внутри. Однажды я попросила, чтобы остановили автобус, и пошла туда.
Внутри собор оказался еще лучше, чем снаружи. Он был весь залит солнечным светом, который шел через окна в барабанах куполов. В этой церкви было непривычно много света. Светло, как в раю.
В этом свете золотились иконы, мигали огоньки свечей, пахло ладаном. Я испытала такую радость, такое благоговение, как будто действительно увидела уголок рая. Мне очень не хотелось оттуда уходить. Мне было так хорошо, и было такое чувство, что я дома, на родине, а не в шумном Нью-Йорке, что кто-то гладит меня по голове легкою рукою.
Я поняла, что хотя церковь украинская, строил ее какой-то очень светлый русский человек. Я в эту церковь влюбилась.
- Как романтично. А в архитектора вы случайно не влюбились, Инга Леонидовна? - спрашивает Женя с улыбкой.
- Некоторые женщины действительно влюбляются в талант, в интеллект. Эту церковь строил гений, поэтому я, конечно, влюбилась в него, правда, заочно, - улыбаясь в ответ, произносит Инга.
- Это правда? А если встретишься с ним очно, признаешься в любви? – спрашивает Женя, снимая черные очки, и серьезно глядя на Ингу.
- Что? - выдыхает Инга. Она медленно снимает свои дымчатые очки и смотрит на него округлившимися от удивления лазоревыми глазами.
Их взгляды пересекаются, и, преодолевая черное пространство, разделяющее их, летят навстречу друг другу.
- Это ваш проект?- спрашивает Инга, опуская глаза.
- Ты всегда и везде выбираешь меня, - думает Женя, а вслух произносит, улыбаясь:
- Мой проект, наша мастерская разрабатывала...
Инга закрывает лицо руками, потом опять надевает свои ужасные очки.
- Евгений Михайлович, я не знала, что это вы автор этого шедевра.
Я сказала лишнее.
- Ничего, мне было приятно. Вы очень тонко чувствуете архитектуру, - говорит Женя, закусывая губу, чтобы не рассмеяться, - возможно, это потому, что вы были замужем за архитектором.
- Не вижу связи. У меня врожденное чувство гармонии, - говорит Инга, тоже сдерживая улыбку.
- У кого вы работали, чья это мастерская? – спрашивает она.
- Моих сводных братьев и отчасти моя. Фирма досталась братьям по наследству от их отца, а моя мать отдала мне свои 30 %.
- Вроде, у них нет традиции, дарить детям что-либо из собственности еще при жизни родителей.
- У них нет, а у нас есть. Моя мать живет в художественной общине. Говорит, что ей ничего не нужно.
- А где располагается фирма территориально?- спрашивает Инга, чтобы не молчать, чтобы в их разговоре не образовалась многозначительная пауза.
- В Трентоне, - улыбаясь отвечает Женя, - есть городок такой, не очень далеко от Нью-Йорка.
- Инга Леонидовна, так вы опоздаете на поезд. Вам надо поторопиться. Вы забыли, что едете в командировку? - весело напоминает Евгений.
- Спасибо, я помню. Я быстро соберусь. Подождите меня, пожалуйста.
- В какую командировку? Вроде она никуда не собиралась, – недовольно спрашивает Анна Ильинична.
- В срочную. Инга Леонидовна попросила меня отвезти ее на вокзал. Она очень торопится. Я любезно согласился проводить ее.
- Любезный какой, - ворчит Анна Ильинична, - ирод...
Они едут по темному шоссе. Небо очистилось, и светят далекие звезды.
В машине играет тихая музыка, или это только кажется, что играет музыка, а на самом деле это тихо поет дорога и пролетающие столбы...а может быть, это мелодия жизни, что не затихая звучит в сердце..
-Значит, я, по-твоему, гений? - спрашивает Женя.
-Значит, ты, по-моему, гений, – отзывается Инга, поворачивается к нему и гладит по щеке, - только ты очень колючий, небритый гений.
- Как ты относишься к небритым гениям? - спрашивает Женя.
- Предпочитаю бритых…
- Ах, вот как! Ну, берегитесь, Инга Леонидовна!
- Женечка…
Бургас 08.08.2015-В. Новгород 31.10.2015
Copyright © Ия Белая (Amor) 2016 Все права защищены