Пятнадцатый – последний – вагон поезда "Владивосток- Благовещенск", несмотря на то, что был обычным плацкартным, был еще и международным: ехали китайцы, цыгане, армяне… Да, кто их знает кто – лица восточных национальностей и масса… тараканов.
Красивые дородные цыганки с пронзительными криками загружали в вагон в Хабаровске гору необъятных сумок, загромоздили ими все проходы, плюс все третьи полки, а на возмущения пассажиров отвечала одна: "Нам надо - я мать Героиня."
Потом она же, оглядев наши места с пятого по восьмое, ткнула пальцем в моё место и сказала: - "я здесь буду спать ". Услышав возражение ,очень удивилась и четко произнесла; "Чтоб ты легла и не встала". Я мгновенно вспомнила наставления моей тёти Вали – на все проклятия отвечать : "твои речи на твои плечи",- громко озвучила и цыганка молча исчезла. Действует!
Было 1 ноября 1997 года.
Сервис был на уровне момента; в одном туалете не закрывалась дверь, в другом – вода стекала через край раковины. Отопление не работало и тараканы , спасаясь от холода , прыгали с верхних полок и заползали нам за воротники. Разруха (наверное) как в гражданскую войну, но это называлось перестройкой. От хорошего к плохому. А что мешало отремонтировать замок в туалете – не такой уж там сложный механизм; и прочистить раковину?
Постельное бельё продавали в вагоне проводницы. Оно было серым и сырым. Проводницы тоже, видимо, не получали никакой зарплаты. И чтобы выжить - один и то же комплект белья продавали несколько раз, предварительно расправив его и сбрызнув водой . Однажды мне попалась простыня с чётким чёрным отпечатком сапога. Я возмутилась и мне мигом молча заменили простыню. Тогда -то я и узнала от соседки по купе, что так проводницы делают свой маленький бизнес.
В тамбуре нашего последнего вагона дрались бывшие заключенные. Их только что выпустили из лагерей под Комсомольском. Эту информацию сообщила проводница. Дверь в вагон трещала, слышалось рычание и отборная ругань. Все, кто мог, ушли вглубь вагона.
Минут через тридцать, пойдя за чаем, я увидела, что моя цыганка понуро сидела на первом месте. Значит, поменялась всё-таки. А дверь в вагон уже еле-еле держалась. "Ну, что - говорю – страшно?" Она молча кивнула. "Вот не будешь меняться. Сидела бы на своём месте в центре вагона…"
Проводницы вызвали дорожную милицию, но она что-то не торопилась. Мои соседи тоже ушли дальше в вагон и я сидела одна.
Слышу, что дверь из тамбура, не выдержав очередного толчка, распахнулась и дерущиеся вывалились в коридор. Потом, поднявшись, подошли к моему месту и даже вежливо спросили - могут ли они тут присесть и "пообщаться". Наверное, устали драться. (Почему-то около цыганки они не пристроились).
И сели. Один маленький светленький , щуплый с небольшой головкой сел напротив, а другой – высокий крепкий брюнет с большой круглой головой сел на мою лавку. Был он моложе блондина. По щекам струйки запекшейся крови – из ушей, на шее полоса от шнура- удавки. Наверное, поэтому он говорил хриплым голосом и всё пытался выяснить , за что маленький напал на него и чуть не удавил. Тут появилась дорожная полиция (или тогда ещё была милиция?), посмотрела на них и забрала брюнета.
Маленький скромно сидел у окна. Некоторое беспокойство я испытывала, но страха не было.
Когда детину увели, оставшийся мне и говорит: - "Вот, он сейчас вернётся и мы тут маленько постреляем". Думаю – врёт, пистолетов, факт, у них нет. А то бы давно уже постреляли. Устрашает? Говорю ему :-"Ты с ума сошел? Тут люди кругом!"
- Ну, мы тогда тихонечко… ножичками…
- Успокойся. Его не выпустят. В лучшем случае с поезда снимут.
- Давно освободился? – вижу, что недавно, но молчать хуже.
- Да, вот только что, досрочно, за хорошее поведение (?!!) Домой еду. Явлюсь к мамке - нежданчик.
- Чего не поделили?
- Да, девушку он у меня увёл . Я на вокзале в Хабаровске – там пересадка с Комсомольского поезда – девушку в ресторан пригласил, так хорошо сидели, а тут он подвалил, и она с ним пошла, а я что терпеть такое буду?
Всё это говорилось на определённом жаргоне, повторить не могу, но поняла, и перевожу смысл.
- Так неужели из-за какой-то вокзальной « девушки» надо было опять рисковать свободой!?
- Нет, девушка хорошая…
Я в тюрьму ещё по малолетке попал, за драку и вот так уже шестнадцать лет, выйду-сяду, выйду-сяду. Как с друзьями встретимся, так и начинается пьянка-гулянка, обалдеваю от свободы, иногда через день-два опять забирают. И не всегда я виноват, но раз сидел – значит Я.
- А где-то работать пытался устроиться?
- Работать негде вообще, да и не успевал я…
И он мне долго ещё рассказывал про свои ходки, про то, что он крепкий, вёрткий и цепкий и что он всегда за справедливость и честность… и, видимо, проникшись доверием, называл меня "мать". Ох, чур меня от такого сыночка!
Сказал, что едет в Среднебелую; потом до утра ушёл в купе проводниц.
Знаю, что Среднебелая – посёлок городского типа: там была птицефабрика, завод ЖБИ, кинотеатры, детские сады. Рядом с посёлком был военный городок и исправительная колония строгого режима. Сейчас всё разрушено, ни птицефабрика, ни ЖБИ не работают. От военного городка остались руины. Работать здесь, конечно, негде. Это – перестройка!
В Среднебелую прибыли рано утром. Я посмотрела в окно – он бежал, перепрыгивая через лужи – нежданчик.
Хорошо, если радость матери продлится больше суток.