За кинотеатром «Шарк Юлдузи» раскинулась улица Воровского. Проходила она параллельно Ленинской и укладывалась в небольшой отрезок от горкома партии до автобусной остановки. Каменные дома двадцатых годов мирно уживались здесь с дворами, построенными в советское время.
Два фонаря в начале и конце улицы зажигались поочередно: сегодня мерцал один, завтра – другой. Тяжело шумел огромный каштан, ветви которого накрывали крышу углового дома, граничащего с книжным магазином. Дно зацементированного арыка зеленело мхом.
Пустынная улочка оживала, когда двери красного зрительного зала «Шарика» распахивались. Вместе с духотой и табачным дымом оттуда выходили зрители, очарованные сагой о неразделенной индийской любви.
Вспоминается прочерченный на земле круг, рядом детвора, шум. Бабушка на лавочке осуждающе качает головой. Поправляя платок, тростью пытается отогнать кошку. У меня в руках нож. Ручка из наборного оргстекла: белого, красного, зеленого. Лежит в ладони, словно влитая. Лезвие напоминает форму турецкого палаша.
Потемневшая сталь, канавка для стока крови, арабская вязь. Машу им, метаю в землю, в деревья. Он вонзается, дрожит, отлетает. Во взглядах товарищей зависть. Бросаю в круг с разных положений: с руки, локтя, плеча. Игра называется – «ножички». Вонзившимся ножом отрезаю от окружности кусочек. Законченная фигура кажется куцей. Истерзанная заточками земля напоминает вспаханное поле.
Обнаружил ножи случайно. Наше жилище, словно вигвам на сваях, располагалось в метре над землей. В дом мы поднимались по небольшой лестнице. Крепкие перила, шесть широких ступеней: не много усилий и ты на кухне. Всю нишу под домом занимал подвал. Захламленное ржавыми трубами помещение делили два хозяина: слесарь хлебного магазина и мой отец. В центре стоял верстак с тисками и ящик с инструментом. Дверь в подвал не запиралась.
Однажды после просмотренного фильма о путешественниках и раскопках я прозрел. Перед моими глазами в подвале открылись не грязь и мусор, а сказочные богатства, спрятанные пиратами. Верстак казался лодкой, напильник – саблей, влажные, заплесневелые стены – черными волнами, на которых пузырились белые барашки. Пучина, поглотив моих собратьев по оружию, лизала мне ноги. Отбиваясь от невидимого соперника, случайно задел «саблей» потолочные бревна.
И вдруг с потолка мне под ноги упал клинок. Переливаясь всеми цветами радуги, он казался подарком богов, преподнесенный мне для господства в мире. Если выразиться проще, тесаки подарили отцу зэки, когда он руководил работягами на «химии». Гордился финкой пару часов, пока не попался на глаза взрослым парням.
Чем привлекала нас эта улица — не знаю, никто из пацанов на ней не проживал, монет в арыке не наблюдалось, метрах в пятидесяти — горком партии с постоянной охраной: на входе сидел мент с автоматом.
Эта улица к концу восьмого класса изменила две юношеские судьбы.
В жизнь школы Петя Р. не вошел, ворвался. Худой, высокий, с понятиями — его невозмутимое лицо гордо возвышалось над головами остальных.
Свобода, сквозившая в его взгляде, калечила души многих не уверенных в себе парней. Сложно описать реакцию девчонок на его поведение, но то, что он им нравился, знал точно. Со слов географички преподаватели называли его временным человеком в школе, и в жизни тоже.
Петя стал единственным парнем в классе, который не нуждался ни в чьей поддержке. Его сутулая фигура с сигаретой в руке не давала покоя директрисе.
Все школьные разборки, футбольные и баскетбольные матчи проходили с его подачи. Он лидировал во всем, кроме учебы. Она не вызывала в нем ни каких чувств, он платил ей тем же. Проживал Петя на стадионе «Динамо». Его двор находился за турникетом левого входа. Однажды мы воспользовались удачным местоположением дома и прошли на автородео без билета.
На улице Воровского (по незнанию в детстве, ставили ударение на другой слог, получалась даже очень неприлично приличная для нас улица) первый раз Пете показали наши «зубы». Нариман, Сервер, Монах и я провожали Петра до остановки.
Это был не поединок. Он меня толкнул, я его, ударов не было. Я даже, споткнувшись о желобок для воды, упал. Но в тот момент Петя понял, все изменилось.
Потом мы сидели на летней эстраде, напротив теннисных столов в парке, и много курили. Молча смотрели на огромных гипсовых теток в трусах и майках с обрубленными руками. Скульптуры стояли на постаментах по обе стороны лестницы, ведущей к скамейкам эстрады. Арматурный каркас, торчавший у них вместо рук, не наводил тогда на мысль о «Терминаторах» и «Крюгерах».
Глядя на них, подумал о Венере Милосской. Может, она тоже когда-то с веслом стояла, а у появившихся внезапно варваров как раз «черпало» утонуло, вот они и позаимствовали. Знал скульптор, позарятся на самое ценное, и приклеил намертво. Вот так привезли наши прадеды домой весло с чужими руками, а местные умельцы своих баб к ним долепили. Очень они похожи друг на дружку: все белые, а титьки вечно залапанные грязными руками поклонников.
Думая о завтрашних последствиях, хотели выпить с горя. Сервер принес стакан, не лень было до аппаратов с газводой сбегать. Не лезло. На следующий день Петя в школу не пришел и вообще перестал ходить.
Встретил его года через два, вечером у себя во дворе, на Икрамова. Играли возле подъезда в «двадцать одно». Он шел с братом, тоже Петром. Все, кто хулиганил, ну там «дрянь», «мастырки» всякие, рано или поздно появлялись в нашем районе. И он появился. Вырос, похудел.
Подходя к играющим, меня не заметили, и я краем уха ухватил их разговор: «Если будет дергаться, драться не лезь, потом его отх*ячим»,— меня увидели, осеклись. Понял, о ком речь шла. Подошли, поздоровались, типа познакомились снова. Я «банковал» и карты раздал старшему Пете.
В «банке» на скамейке горкой лежали мятые рубли. Сосед со второго этажа курил и следил за шухером. Четыре раза подряд я сдал себе «двадцать одно». Они подозрительно посмотрели на карты, но деньги отдали. Так появился снова Петро в моей жизни. Видел его редко, поэтому, есть он, или нет, меня не волновало.