Работал я в ту пору близ Алма-Аты в поисковой геологии. Конкретно - в геохимии. Конец тогдашней моей экспедиции просматривался в начале августа, а в середине августа я планировал отпуск - поход с горными туристами через перевалы Заилийского и Кунгей Алатау с заходом на Чилик-Кеминскую перемычку, соединяющую упомянутые хребты. Судьба улыбалась мне: не надо колесить домой и обратно, отпуск я проведу в точности по месту моей тогдашней работы - так сказать, не отходя от кассы. Послал документы в республиканский турклуб, проверил личное снаряжение, с которым не расставался - ледоруб, кошки, сбрую (страховочную систему), горные башмаки фирмы Вибрам, шлем, очки. И самый главный инструмент горного туриста - ложку. Все было в полном порядке. Я крутил в воздухе рогами и бил копытами, горя нетерпением поскорее закончить экспедиционную обязаловку и рвануть в горы.
Но идет время, а меня почему-то не отпускают. И вот аж в конце октября, распрощавшись с перспективой похода, возвращаюсь я из Казахстана в Питер.
А в начале ноября подзывает меня пальчиком мой научный руководитель Петр Филиппыч Свистов и говорит такие слова:
"Вот, Лёня (он всегда обращался ко мне так фамильярно), - не смогли мы отпустить тебя в августе. Но мы люди слова - вот сейчас выписывай себе командировку в Алма-Ату на целый месяц, выполнишь там за денек формальное задание, а потом делай что хочешь. Дорога туда-сюда тебе бесплатная".
"Делай что хочешь". Я хочу, точнее - хотел - побывать в горах. Ноябрь — это для самоубийц. Короткий день, холодрыга, неустойчивая погода, туман, дожди и снегопады, лавины. Нормальные люди в это время в горы не ходят.
А мне куда деваться? Дают - бери. И пусть нормальные люди, с которыми я держал контакт, в начале сентября уже завершили свой поход. Пятерка с превышением, восемь перевалов под и за четыре тысячи, из них три первопрохождения. Я не гонюсь за рекордами. Мне бы только соприкоснуться с тамошним высокогорьем, пусть даже в осложненных условиях.
Снова проверил шмотки, добавив к сняряжению примус "Шмель" и кастрюлю, и полетел.
В Алма-Ате скорострельно выполнил формальное задание - собрал сводку по почвам бассейна реки Или. Накупил продукта, в частности, консервированной конины - о подобной экзотике в Питере никто слыхом не слыхивал. Осложняло подготовку к выходу то обстоятельство, что у меня со страшной силой заболел нижний левый зуб.
И вот я в районе исторического катка Медео. В рюкзаке - три литра бензина, ватный геологический спальник весом пять кг и прорва продукта, основную часть которого составляют сухари и консервированная конина. Далее - пеший путь. Задача - добраться до северного берега озера Иссык-Куль. Зуб терзает меня с нарастающей силой.
В первый день я доплелся до метеостанции Мынжилкы, что километрах в пятнадцати от Медео и парой километров выше. Метеорологи любезно пустили меня на ночевку.
Далее - ледник Туюк-Су, разорванный трещинами, которые предательски присыпаны свежим снежком. Тащу рюкзак волоком на сорокаметровой веревке - авось задержит, или по крайней мере затормозит, когда провалюсь и начну падать в трещину. Зуб болит со страшной силой. Тащу рюкзак и оглашаю туманные окрестности воплем: "А-а-а-а-а-а!!!" А ледяные склоны вторят мне эхом: "А-а-а-а-а-а-а-а!!!"
Как переполз через перевал, не помню. Спускаюсь в долину Чон-Кемина. Это уже Кыргызия. Зуб, похоже, загорелся желанием меня убить.
Плохо помню, как после переправы через заледенелый Чон-Кемин поднимался по ущелью на безымянный перевал - последнее препятствие на пути к озеру Иссык-куль. Ущелье имело странную форму - профилем в виде перевернутой буквы М. Или в виде нормальной буквы дубль-вэ (W). Посередке ущелья - тянущаяся ему параллельно морена с крутыми скосами.
БУХ - это "прыгающая" лавина, рухнувшая в сотне метров впереди меня. Едва успел освободиться от рюкзака. Слава Богу, не присыпало. Но ударом воздуха меня бросило направо, рюкзак - непонятно куда. Пять часов ползал по снегу, пока не нашел. Рюкзак, как оказалось, унесло влево, по другую сторону морены. Цел оказался, ничего не вывалилось. Даже зуб слегка утихомирился после этого приключения.
Заночевал я зарывшись в снег, трясясь от холода, а наутро двинулся обратно - в Алма-Ату.
За день до Мынжилков дойти не удалось. Проклятая зубная боль лишала всякой способности к передвижению. Заночевал я в снежной траншее, которую на исходе сил вырыл. Технология такая: рою "могилу" глубиной в метр - бросаю спальник - накрываю его брезентом и закапываю снегом, оставляя пространство для головы - снимаю ботинки и вбуриваюсь в спальник. Ботинки кладу под голову в качестве подушки. К утру ботинки основательно промерзают и становятся "железными", но это не страшно: когда утром, не вылезая из спального мешка, варишь кашу или чай, достаточно определить башмаки поверх кастрюльки (вместо крышки) - они моментально оттаивают.
И вот я слышу снежный шорох и вижу, высунувшись из мешка: подъезжает на горных лыжах мужик.
Глядит на меня с выражением ужаса на лице и спрашивет: "Парень, ты как, не голодный? Может, тебе покушать надо?"
Хорошо помню свой ответ, произнесенный страшно скрипучим, неестественным голосом: "Спасибо, я уже съел". (Не "поел", а именно "съел").
Мужик панически посмотрел на ботинок, громоздящийся поперек кастрюли, и уехал. Мужик оказался начспасом того района, фамилия Колегов, имени-отчества не имею чести помнить. После этого случая по ущелью Туюк-Су пронесся слух, что в горах обнаружен снежный человек, питающийся горными ботинками, собственными или чужими - история умалчивает.
Мне посчастливилось вернуться домой живым в начале декабря, несмотря на зуб.