В котором Соломон снова учит меня жизни на том свете...
- Запомни, Вова, - сказал Соломон, - самый страшный наш враг - беспросветная тоска. От неё невозможно избавиться окончательно. Тоска эта замешана на сожалении о том, что свои человеческие дни и ночи, самый драгоценный дар, ты слузгал точно жмень жареных семечек. Всё, что осталось, - шелуха и плевки. И теперь ты обречён целую вечность прозябать в оболочке, которая тебя не прикалывает.
- Наверное, это в наказание, - озвучил я свою догадку. - Мне нередко доводилось убивать мух, ты шпарил кипятком тараканов, вот мы и получили.
- Может, и так. Но знаешь, скольких прусаков я тут перевидал? Тысячи. А людей, которые их убивали - сотни. Но я оказался единственным, кто после смерти осуждён на этот ад. Кстати - до тебя ни одна из конторских мух не являлась прежде человеком.
- И что ты делаешь со своей тоской?
- Пытаюсь таки развлекаться. И таю надежду, что однажды отмотаю свой срок и стану, например, облаком - поплыву по небу в южные края, где плодоносят оливы. Напитаюсь влагой, окроплю дождём сухие камни. Но пока я вынужден бегать и ползать. Ты заметил, что в Москве почти не осталось тараканов?
- Я сам - здесь только второй год и тоже, как видишь, не прижился.
- Скажу тебе, Вова, горькую правду - тараканы вымирают, как вид. Плохая экология, электромагнитные излучения, пища, отравленная ГМО, вредные строительные материалы... Все эти гадости откровенно разрушают нашу психику и физиологию, угнетают репродуктивную функцию. А раньше здесь водилась туча самок, которые жаждали заполучить меня в любовники. Сегодня в это трудно поверить, но я был популярен, как Элвис Пресли.
После этого признания Соломон неожиданно запел - очень даже неплохо:
- «Only you Can make all this change in me For it's true You are my destiny...»
Исполнив пару куплетов, он продолжил свой рассказ:
- Но я брезговал, не хотелось участвовать в размножении тараканов. Одно время меня из-за этого считали гомиком. А я - нормальный мужик. Вот погоди - оценишь ситуацию, когда с улицы в офис начнут ломиться мухи.
- Как же ты развлекаешься?
- Пойдём - покажу.
Дело было вечером, все сотрудники уже разошлись по домам. Соломон позвал меня выпить кофейку. Пили мы его из чашки моей бывшей любимой. Он в неё заполз, я залетел. Сидели на донышке возле маленькой коричневой лужи и наслаждались общением. Кофе был крепким, и мне очень скоро сделалось не по себе. Сначала я сильно перевозбудился, начал метаться по комнате, потом со всей дури шмякнулся головой об оконное стекло и выпал в осадок. Когда Соломон до меня добрался, я уже мало-мало очухался.
- Это с непривычки, - пояснил он. - У тебя внутри ещё сидят человеческие стандарты, и ты не в состоянии соразмерять свои прошлые способности с теперешними возможностями. Так что на сегодня кофе с тебя хватит, но я знаю, где лежит сахар. Ты как? В нашей ситуации всех радостей - тупо пожрать...
Пожрать я был не против, и я тоже знал, где лежит сахар - ещё с тех пор как был мальчиком на побегушках, но предложил другое развлечение - активный отдых - охоту на паука, который не так давно замучил меня до смерти.
- Это сионист Вениамин, - сообщил Соломон.
- Тоже из бывших? - удивился я.
- Нет. Просто я дал ему такое прозвище - он очень похож на типа, что ошивался тут в семидесятых годах прошлого века, а потом свалил, сам понимаешь, куда. Как же я ему тогда завидовал! С какой радостью я бы переселился в кибуц - под палящее солнце на тяжёлую работу - выращивать редис и клубничку...
Соломон помолчал и вроде бы смахнул набежавшую слезу:
- Иногда я, как Робинзон Крузо, назначаю себе в приятели кого-нибудь из аборигенов, чтобы было с кем общаться и банально не сойти с ума.
Тут я вспомнил нравоучения, которые читала мне Нелли, и возразил, желая сменить тему, которая до слёз взволновала моего друга:
- Мне кажется, неправильно сравнивать Пятницу с пауком. Это не политкорректно. Всё-таки Пятница у Робинзона был человеком, а паук - скорее, животное, которое ты пытался приручить. Тем более нельзя обзывать его сионистом, сионисты - тоже люди.
Соломон спорить не стал, и мы отправились в угол над шкафом, чтобы портить Вениамину нервы. Это издевательство продолжалось пару часов. Я присаживался у края паутины, дёргал её, паук спешил за добычей, но в последнее мгновение Соломон помогал мне свинтить. А после мы оба потешались над дебилом. И похоже, что от унижений у Вениамина не выдержало сердце - он как-то вдруг замер на полпути, будто споткнулся, и скукожился. Думали хитрит, но нет - загнулся натуральным образом - здравствуй, дедушка Кондратий.
Остаток ночи мы с Соломоном сидели возле коченеющего трупа, и я слушал рассказы о прежних делах. Эти рассказы носили сугубо скорбный характер - соответственно обстановке. Мой друг припоминал всех, кто умер в этих стенах, и всякий раз сожалел, что ему повезло меньше прочих. Вот если бы причислили к троцкистско-зиновьевскому террористическому центру, репрессировали и расстреляли - оставался бы шанс на реабилитацию и прославление. А так - на какую реабилитацию может рассчитывать таракан, пытавшийся продать краденые червонцы? Или муха, подавившаяся сосиской...