63
9 октября
Я проснулся необычно рано. Вернее, меня разбудил сон. И сквозь еще не развеявшуюся дрёму с поразительной отчетливостью я видел всю конструкцию сновидения. Прямо скажем, мегаломаническую и какую-то дантевскую. Главной темой приснившегося ночью образа было сопоставление всего мира с одним человеком. Я сразу начал интерпретировать сон переводом его образности в суждения. И первым суждением было то, что весь мир – это один человек, что казалось, правда, воспроизведением навязшего в зубах трюизма о тождестве макроскосма и микрокосма. Но небанальным в данном случае было то, что этим человеком был я.
Моё тело было ориентировано по вертикали. Причём головой вниз, между прочим! Находящаяся внизу верхняя половина туловища, включая голову, шею, плечи, грудь, руки и верхнюю часть живота, ровно до пупка, охватывала собой восточную или, точнее, юго-восточную половину мира, геополитический Восток. К тому же эта половина тела представлялась, как сугубо мужская. Именно на чакры верхней и левитирующей части тела приходился весь небесно-духовный верх человека – мысли разума, устремленность в небо человеческой головы и шеи, лицевая наличность личности, исполняющие дар речи уста, переживания находящихся в груди духа и души, всегда тянущиеся вверх руки. К этому относилась также бесперебойная пульсация пламени сердца, этого «неподвижного перводвигателя» человеческого тела, и объемный резервуар легких, само название которых уже указывало на их небесное содержание в виде легкого и прозрачного воздуха, а с ним и самого мистического духа. К этому имело отношение и место солнечного сплетенья, приходящегося строго на середину неба груди. Физиологическое содержание верхней, и как бы небесной части тела, как духовное, определяло цивилизацию Востока в его небесном же содержании со специфическими характеристиками благодатной связи человека с Богом-Отцом, духовности, религиозной тотальности, авторитарности, идеократичности, патриархальности, коллективизма, государственнического социализма и всей аксиологии благодатного Дара. Словом, верхняя половина человеческого туловища образовывала весь Восток, проецируя на земную карту мира само Небо. Так связывалась серия: мужской Верх-Восток-Небо.
Напротив, вытянутая вверх нижняя половина туловища, представляясь как женская половина того же тела, включая нижнюю от пупка часть живота, бедра, пах, ноги, охватывала всю западную, точнее северо-западную, половину мира, геополитический Запад. На чакры нижней части тела доводился земной, материально-телесный низ человека – гравитация наличного существования человека, его ходящие по земле ноги, вся перистальтическая механика желудочно-кишечного тракта, его чрева-червя, клоака, и уж, конечно, вся физиология полового воспроизведения человеческого рода. И опять же физиология нижней и земной половины тела определяла цивилизацию Запада в сугубо земном содержании в виде культа телесной эстетики, закономерной связи человека с Природой-Матерью, политеизма, матриархальности, индивидуализма, конвенциальной государственности, демократии, рыночной экономики и аксеологии законнического Обмена. Короче, нижняя часть тела образовал геополитический Запад, проецируя на карту мира саму Землю. Так связывалась серия: женский Низ-Запад-Земля.
Но было еще кое-что. На этой физиологической карте мира особым образом определялось исключительное местоположение США. Оно строго приходилось на мой пребывающий в характерном для мужской физиологии пробуждения состоянии эрегированный член, с суровой сентиментальностью называемом настоящими мужиками «утренним стояком». И, как представлялось, именно этот монополюс, будучи неким смещенным «пупом»-центром всей Земли, разделял единое тело мира на верхнюю, восточную и нижнюю, западную половины. Вертикаль члена одиноко торчала в центре всей телесной пустыни, не предполагая никакой пары и заботясь лишь об исключительности своего абсолютно пустого наличия. Не так ли и США заботится о своей исключительности и глобальном доминировании за счет натравливания друг на друга небесной и земной сторон мира – Востока и Запада? Причём окончательным воплощением этого исключительного и исключительно же одинокого центра разделения и раздробления всего и вся, очевидно, становится фигура Президента США, что исполнена генеральным свойством Конца, оконечивающего центра человеческого существа, отменяющего доброту и полноту Начала телесной периферии как всего остального мира и Мира.
Всё волнение, которое составило воспоминание об этом сновидении, сводилось к мысли о возможности равновесия этого тела-мира. Чем уравновешивалось это мировое тело? Причём уравновешивалось бы во всём многообразии своих проявлений. Была ли у этого тела пара, которая выводила бы его из явно смертоносного дисбаланса? Сразу можно было предположить, что такой парой мог стать только Бог, явившись нам в своём Втором Пришествии. Но где оно? А значит, эту пару оставалось искать по сю сторону мира. Очевидно, что вся эта телесная и одновременно геополитическая конструкция, воплощая принцип Войны, обналичивала идею Смерти. Парой Смерти может и должна быть только Жизнь. Полюс Смерти уравновешивается полюсом Жизни. Край смертоносного и милитаристского Субъекта приходит в баланс вкупе с краем жизнетворного и пацифистского Объекта. Центр мужской субъектности преодолевает дисбаланс своей доминирующей исключительности, только входя в симметричный паритет с периферией женской объектности. И это однозначно означает, что физиологическим выражением искомого равновесия является ограничение мужского и смертоносного Спроса женским и жизнетворным Предложением ребенка. В этом ограничении исполняется равновесие Смерти и Жизни в отношении к тому событию, по итогам которой из горизонтали Существования была извлечена вертикаль Сущности, и единый Круг благодатного бессмертия распался на Вертикаль субъектной смертоносности и Горизонталь объектной смертности, что составили в совокупности Крест закона. В таком крестообразном пересечении и случился центральный и исключительный полюс человеческого и конечного Я, вечность которому сообщает только потенциальная, задающая ход времени бесконечность человеческого рода. Но тот круг, который центрирует Я, никуда никогда не исчезает. Закономерное Я всегда пребывает в круге благодатной и актуально бесконечной Души. Я, расщепленному на смертоносное центростремление в Прошлое и смертный центробег в Будущее, всегда дано растворять себя в вечном круге Настоящего души, с невинной наивностью ребенка не ведающей такой воображаемой полярности. А значит, Крест вертикали смертоносности субъектного желания и горизонтали смертности объектного закона с Я в самом центре уравновешивается периферией Круга бессмертной и по-детски бесполой Души. Крест – это Единица. Круг – это Ноль. 1 = 0. Вот она формула мира. Но круг Бытия, очевидно, не ноль. Не может этот великий горизонт Бытия, объединяющий и скрепляющий Небо и Землю, быть Ничто. Круг Бытия – это само Единство, от которого отсчитывается и всякая качественная и субъектная Единица в её всеобщности, отрицательности, синхронности и необходимости, и любая количественная и объектная Единичность в её сингулярности, положительности, диахроничности и возможности. А вот всякий центр – это точно полюс разъединения, не интегрирующий, но дифференцирующий. Делом всякого центра является дробить свою собственную периферию, стравливать раздробленные края, чтобы настаивать на своей исключительности. Центр – это центр дифференциации и обнуления, а периферия – это и есть периферия интеграции и объединения. И значит, образованный крестом Центр – это ничтожащий Ноль, а круговая Периферия – это бытийная Единица. И Я – это ноль, а Душа – единица. Поскольку Душа стремится Всё объединить и примирить, то, напротив, Я стремится всё разъединить, привести к вражде и тем обнулить, редуцировав единое Всё к себе, и замкнув его на себя. Я – это дьявол-разъединитель. Душа – бог-миротворец. Первым делом-разделением этого дьявола стал раскол благодатного Неба и Земли-законодательницы. Вторым – раскол Имени и Лица. Третьим – Востока и Запада.
Дело Закона – несение Центра. И это несение – эмиссия смерти. Гарантией исключения злоупотребления несения центра является его пребывание в коллективной собственности, вменяющей коллективную же ответственность как демократический основопринцип справедливости. Полюс смертоносного Центра-Закона по причине возможности злоупотребления пребывает в коллективной собственности-ответственности. Полюс жизнетворной Периферии-Благодати по причине неопасности пребывает в частной собственности-ответственности. Так, в компетенции коллективной ответственности оказываются центры смертоносной силы, например – внешняя безопасность, силовое гарантирование государством соблюдения юридических договоров, практика ценообразования, идеологическое ограничение произвола Я. А в компетенции частной свободы индивидуальной ответственности оказываются элементы жизнетворной периферии – пребывающая в частной собственности сфера предложения (средства производства), свободная инициатива участников гражданского общества-церкви и самая свободная сфера – сфера души. Подобное соотношение компетенций нацелено на достижение крайне непростого баланса закономерно-необходимого, государственного, смертоносного Центра и благодатно-свободной, жизнетворной, церковной Периферии. Экзистенциальной мерой этого соотношения выступает контраст находящейся в коллективной собственности Смерти и периферийной Жизни, пребывающей в частной собственности. Формальным условием соотношения этих контрастирующих полюсов является отрицательность рационального ограничения Смерти и положительность мистического, творческого культивирования Жизни. То есть, институты смертоносности отрицательно ограничиваются рамками коллективно-разумного законодательства, а институты жизнетворности положительно попускаются в благодатность индивидуально-свободного развития. Подобная полярность уточняет экзистенциальные координаты человеческих Разума и Сердца. Ключевой целью земного Разума является отрицательность в отношении природной стихийности человеческого Зла. А ключевой целью небесного Сердца является положительность в отношении мистической свободности человеческого Добра. Дело земного разума в том, чтобы ограничивать и сужать злую смертность смертного тела. Дело небесного сердца в том, чтобы попускать добрую жизнетворность бессмертной души, расширяя округу Бессмертия.
В подобном согласовании контрастных полюсов Смерти и Жизни мы напрямую выходим к обнаружению границы между отрицательностью принудительного Закона и положительностью свободной Благодати. Эта проходящая внутри каждого человека граница должна оказаться чем-то вроде центра тяжести весов, на которых эти столь контрастные бремена способны уравновеситься. В итоге на этих экзистенциальных весах разом уравновешиваются ответственность перед рациональной универсальностью Закона и ответственность перед мистической универсальностью Благодати. Единственная гарантия-мера соблюдения этого трудного равновесия положена императивом Христа о том, чтобы «исполнить, не нарушив». Благодать не нарушает Закон, не вредит ему. Она мягко примыкает к нему, что называется, «создает атмосферу», многократно усиливая его действенность. Без Благодати Закон пуст. Тогда как Благодать полна сама по себе. Это простое превосходство небесной Благодати над земным Законом решает вопрос о балансе между ними: баланс между Благодатью и Законом пребывает на стороне Благодати. В смысле этого соотношения Закона и Благодати уточняются онтологические координаты экзистенциалов Я и Души. Итак, Я это итог исключения креста Закона из круга Благодати. Душа – это итог включения креста Закона в круг Благодати. Я интенсифицируется центростремительным вознесением по спиральной траектории над кругом Бытия. И такая интенсификация бесконечна. У неё нет достижимой меры. Душа экстенсифицируется возвращением в круг Бытия. И эта экстенсификация имеет меру, предвечно данную Богом. Этой мерой является само Бытие как вечное и неизменное единство нераздельных, неслияных Неба и Земли. Тем самым обнаруживается, что исключающая интенсификация Я и включающая экстенсификация Души пребывают в одном ключе и на одной оси, образующей своего рода конус. Основанием этого конуса является круг реального Бессмертия. Центральная вершина этого конуса усечена и представляет сферу воображаемой Смертоносности. Периферия конуса представляет округу символической Смертности. В отличие от неизменного реального основания воображаемый центр и символическая периферия, всё время стремясь в модусе воли к власти превзойти друг друга, пребывают в когерентной волатильности.
Исключение креста Закона из круга Благодати осуществляется по способу сворачивания Круга в Крест, разделяющего и поляризующего субъектную смертоносность Своёго и объектную смертность Чужого. Включение Креста в Круг реализуется по способу разворачивания Креста в Круг, что растворяет воображаемую и отрицательную границу между своей смертоносной субъектностью и чужой смертной объектностью. Такая граница разграничивает одно и тоже Существование, единое Есть, одновременно поляризуя два способа существования как ощущаемое изнутри субъекта, так и наличествующее во внешней видимости объекта. Внутреннее существование обретается по способу именования, высказывания и говора. Это существование сущностно определяется как «имение». Внешнее существование полагается по способу наличия, показа и взгляда. Это же существование сущностно определяется как само «бытие». Начальное Есть помещается в дизъюнктивный разрыв «иметь или быть». Но изначальное Есть не исчезает в разрыве между высказываемым изнутри Именем и показываемым снаружи Лицом. Оно оказывается строго в центре их фундаментальной связи «Имя есть Лицо». Отныне такое Есть вменяется в границу разрыва между двумя видами существования. То есть, Бытие обращается в ничтожащую границу Разрыва, превращается в Ничто. Теперь и отсюда как граница разрыва Есть – это Закон запрета, который совершает двойное отрицание в отношении двух разделяемых половин. В своей двойной отрицательности такое «Есть» есть чистое «Несть». Всякая закономерная запретительность осуществляет «нет», достигая максимума в смертоносности. Но на всякую смертоносность должна приходиться жизнетворность. Чтобы была Смерть, должна быть Жизнь. Закономерное Нет уравновешено благодатным Да. Да несет Благодать, буквально содержа его в себе. Благодать разрешает и всему говорит «Да». В Благодати отсутствует Нет. В своем благодатном разрешении Благо осуществляет даяние. В своём запрещении Закон осуществляет взятие. Благодать предлагает, дает и говорит Да. Благодать – это положительность Да и Есть. Закон требовательно спрашивает, берет и говорит Нет. Закон – это отрицательность Нет и Несть. Да, спираль Закона может расширяться в бесконечность. Но его потенциальная бесконечность – это только производное от актуальной бесконечности круга Благодати.
И еще. Между двумя любыми людьми при всём многообразии видов различия – гендерного, этнического, конфессионального, цивилизационного и т.п. – нет ровно никакой онтологической контрарности. Онтологически всякий человек – один и тот же. Мужчина и женщина сначала – человек и душа Божья, а потом и только во вторую очередь уже – мужчина и женщина. То есть, вначале человек – суверенный предикат Неба, и только наконец – субъект Земли, чья формальная автономность практически совпадает с биполярной гендерной идентичностью, опосредующей его связь с родовой всеобщностью. При этом самым естественным образом, в силу онтологической первичности, первородства, первозданности инициатива Благодати достается мужчине, а женщине остается Закон. Потому что сначала Благодать, потом Закон. И здесь нисколько не роняется мужское достоинство. Более того, оно только здесь и входит в полноту своей высшей меры, достигая высоты Неба, полностью ответственного за благосостояние и процветание любимой Земли…
…Сегодня я решил опубликовать статью на одном независимом сетевом ресурсе. Этим текстом я давал жесткую отповедь своей проститутской работёнке, своим боссам, да, пожалуй, и всей политической системе. В сущности, я выносил приговор. Прежде всего, себе, своей карьере. Но одновременно я ставил крест на всём, что меня окружало. Для меня это было равнозначно самоубийственному жесту Эдварда Сноудена. Зато я испытывал в душе необычайное воодушевление. Еще во времени написания статьи я уже упивался восторгом освобождения от тяжелого бремени, столь долго утягивавшего душу на дно скучной суеты. И теперь в груди еще звучала музыка победного гимна. И вот я нажал клавишу «Пуск» и статья размахнулась во весь чрезвычайный масштаб Интернета…
64
10 октября
Я проснулась и сразу почувствовала смутную тревогу. Возможно, это отыгрывалось впечатление от какого-то нехорошего, но быстро забывшегося сна. Стараясь одолеть эту тревожность, я напилась кофе и подсела к компьютеру. Шапка браузера темнела лентой новостей. Я быстро побежала глазами по её строчкам. «Итоги промежуточных выборов по штатам… », «Внеочередное слушание в Конгрессе…», «Забастовка нефтяников в Канаде…», «Авиакатастрофа в Австралии…», «Отставка японского премьера…», «Боевые действия на юге Украины…». Где-то в третьем ряду чернела строчка «Уход эксперта из штаба демократов». Я возбуждено кликнула по позеленевшей под курсором новости. В кратком сообщении говорилось о том, что из разногласий с руководством штаба свой пост покинул политконсультант, доктор в сфере политических коммуникаций Мэтью Джонс. Неизвестное мне информационное агентство в самом низу вертикального меню давало ссылку на какой-то текст. Я моментально её кликнула. Ссылка долго не отзывалась, нагнетая и без того немалое напряжение крутящимся колесиком загрузки. Наконец высветился текст за подписью Джонса. Причём с каким-то безумным заголовком: «Бессмертная Душа против смертного Я». Я стала читать:
«Я, Мэтью Джонс, политический консультант предвыборного штаба кандидата в Президенты США от Демократической партии Барбары Стоун, делаю заявление об уходе со своей работы. И нижеследующим я хотел бы раскрыть мотив своего решения…
Занимаясь своими профессиональными обязанностями на поприще политического консалтинга, мне вольно и невольно пришлось углубиться в механизм функционирования политической системы нашей страны, а с ней и всего политического сознания, а далее и человеческого сознания вообще. И постепенно для меня стала проясняться вся на первый взгляд замысловатая картина его деятельности, в центре которой обнаружился самый незамысловатый принцип конфликтности. И принцип этот, как постепенно выяснилось, разделяет не только сторонников, например, Демократической и Республиканской партий, но он вводит в конфронтацию всех людей. Главным итогом осуществления этого принципа становится тотальная война всех против всех. Именно в отношении этого принципа я выражаю свой решительный протест, каким бы наивным этот протест не казался.
Итак, максимальным масштабом человеческого мира является кон обмена. Этот горизонтальный кон как сам Закон вертикально центрирован общим знаменателем критерия-единицы оценки. Во всём масштабе человеческой жизнедеятельности такой знаменатель выступает в трёх ипостасях – как знаменатель сексуального обмена в виде «средства любви», как экономический знаменатель практик труда-потребления в виде денег, и как политический знаменатель силового гарантирования законной справедливости обменов в лице правителя, в первом лице государства. Занимая привилегированное место центра, во всяком случае центральный знаменатель обмена безусловно доминирует над периферией обменного пространства. Исключительным смыслом каждого обмена с подачи аристотелевского авторитета является вымогание принципиального выгодного преимущества одного перед другим. В тотальных обстоятельствах смертности человека, очевидно, таким преимуществом оказывается статус некой воображаемой бессмертности субъекта в отношении символической смертности другого как объекта. На деле статус воображаемой бессмертности субъекта оказывается активистской позицией самой настоящей смертоносности, что разделяет мистическое единство двух любых людей пограничной чертой оппозиции Смерти и Жизни. Собственно, сама субъектность эту границу и воплощает, наполняя себя смертоносностью. Смертоносность субъекта сбывается в доминантности. Именно такая доминантность реализует себя в трёх ипостасях господско-рабской полярности – преимущества мужского тела по отношению к недостаточности тела женского, превосходства богатого, имущего средства производства капитала в отношении бедного, неимущего их труда, и избытка субъектного центра государственной власти в отношении недостаточной периферии управляемого социального объекта.
В отношении фундаментальной оппозиции Смерть/Жизнь одна сторона активно вбирает смысл одного полюса этой оппозиции, а другой стороне надлежит рабски исполниться смыслом полюса противоположного. Тем самым несение смерти достается полюсу господской и формальной субъектности, а несение жизни – полюсу рабской и содержательной объектности. Быть субъектом значит закономерно нести смерть. Быть объектом значит благодатно нести жизнь. В антропологическом плане эта полярность распределяется в паре конечного в своей автономности Я и Души, бессмертной в своей причастности вечному и безмерному миру. Конечно, бессмертной душе без организационного центра в качестве Я не обойтись, коль скоро оно является ключевым полюсом человеческой телесности. Но, увы, имеется другая крайность, когда человек, полностью воплощая собой одно только Я, безжалостно выдавливает из себя мистическую реальность своей бессмертной души, превращаясь в живого мертвеца, в «блуждающего биоробота».
Можно долго рассуждать о предпочтительности той или иной разновидности баланса Я и Души в отношении его опять же той или иной степени эффективности с разных точек зрения типа или частной успешности, или коллективного блага. Но в отношении пока весьма неопределенного политического мотива абсолютными крайностями аксеологии этой балансировки являются два лимита: Война и Мир. Каждый человек онтологически обретается в промежутке между двумя этими полюсами: пацифистским и милитаристским. И каждый человек должен однажды сделать выбор. Поскольку это вопрос его веры и свободы. И я делаю этот выбор. Беспредпосылочный, безусловный, верящий выбор в пользу Мира. В этом смысле чисто человеческая раздвоенность Души и Я однозначно соответствует полярности Мира и Войны. Входя под эгиду Я, два всяких человеческих существа, оборачиваясь субъектами, обязательно и закономерно вступают в конфронтацию соперничества, которая, какой бы конкуренцией она высокопарно не называлась, является только и только Войной. Наперекор этой закономерности два любых человека, вступая в круг бессмертной Души, благодатно соединяют Небо и Землю ради единого Мира.
Ну, а теперь самое главное! В сложившейся системе международных отношений, развернувшейся за последнее время во весь планетарный масштаб, пост Президента США по совокупности все своих преимуществ наделён исключительным свойством тотального центра по отношению ко всей периферии человеческого мира. Во всём пространстве мирового объекта этот пост обособляется в свойстве абсолютнейшего субъекта. Место Президента США определяется как абсолютное местоимение Я. И, казалось бы, по Канту, говорящем о необходимости организационного воплощения центра всего человечества как «идеи высшего морального существа», в этом бесподобном качестве пост Президента США должен равняться месту бога, замещающему Бога безвременно опустевших небес. Но честно взглянем на бескрайнюю равнину человеческого мира! Взглянем, чтобы увидеть, что никакого мира нет! Повсеместно идет война! И, увы, как это не прискорбно признавать, большая часть международных конфликтов развязана по инициативе «дяди Сэма». По сути, США воюет со всем миром: Ближний Восток, Северная Африка, Средняя Азия, Дальний Восток, Восточная Европа, Центральная Америка. Присутствие американской военщины под самым благонамеренным предлогом во всех уголках мира, глобальная сеть военных баз превратило Америку в главную угрозу человеческого мира!
Словом, в нынешней ситуации место Президента США (безотносительно к тому, кто конкретно наполняет эту форму своей человеческой личностью, поскольку здесь не человек красит место, а наоборот, место – человека, и, скорее, уродует, а не украшает) – это абсолютный полюс смертоносной войны. И всякий занимающий такое место воплощает саму Смерть, воочию являя присутствие Князя мира сего! А мне как правоверному христианину не положено работать на дьявола, а следует во спасение своей бессмертной души служить Богу. Поэтому я покидаю своё поприще…»
Как можно было судить по интонации, Джонс выражал какое-то неясное разочарование. Мг! Первой моей эмоцией, несомненно, было торжество. Я даже успела хохотнуть. Вот же как! Ну, что, кажется, я победила! Кто бы сомневался! Но в продолжение чтения статьи Джонса торжество как-то быстро улетучилось, натолкнувшись на странное смущение, которое быстро осаждалось в душе непонятным тяжелым чувством. Что-то тут было не так. Скоро стало понятно, что Мэтью ставил крест. Причём на себе. А не, как он думал и писал, на политической системе страны. И вдруг неожиданно меня пронзило чувство жалости. Твою мать! Бог мой! Откуда это еще?! Из правого глаза выкатилась и одиноко побежала, обжигая щеку, крупная слеза. Я протерла глаза и продолжила чтение. В голове ворочалась мысль или цитата. И вдруг со всей отчетливостью вслух я произнесла:
- Какого обаянья ум погиб, соединенье знаний, красноречья…
Чёрт побери! Этого еще не хватало! Я внезапно разозлилась. Конечно, на себя. Только не это! Но потом случилось нечто абсолютно непредвиденное. Меня охватила истерика, заставившая ощутить свою бабскую природу в полной мере. Я упала со стула, и моё совершенно утратившее контроль тело стали сотрясать колебания, с беспощадной ритмичностью сводившие и разводившие колени и голову. Грудь сжимал невыносимый спазм. Из гортани раздавались вопли и стоны. Из глаз градом сыпались слёзы. Как я не пыталась это остановить, у меня ничего не получалось. Это было сильнее меня. Я несколько раз пыталась встать, но меня с новой силой швыряло на пол, и я продолжала сотрясаться в истеричных конвульсиях. Наконец, мне удалось подняться. Краем футболки я оттерла лицо, и, опираясь на стенку, побрела на кухню. Здесь я практически одним глотком выпила друг за другом два полных стакана воды. Выпив воды, я успокоилась. Потому что во мне созрело решение. И звучало оно во мне одним тезисом «Я должна ему помочь». А дальше я начала действовать. Я набрала номер Клариссы, дождалась отзыва и сообщила, что срочно нужно увидеться. Потом снова уселась за компьютер и быстро нашла адрес электронной почты Джонса. Затем забронировала место на ближайший рейс до Портленда. И напоследок отправила сообщение Мэтью. В нём я написала: «Вылетаю. Встречай. Рейс такой-то». Я не сильно, впрочём, рассчитывала на обратную связь. Но меня почему-то это мало волновало. В конце концов, вернусь обратно. Просто мне было важно сделать что-то такое. Безумное. Да! Во мне родилось что-то новое. И меня, безусловно, это новое радовало. Какая-то новая свобода! Забавно. Я собрала все полученные от штаба материалы и отправилась к Клариссе. Заявившись к ней в офис, я поставила на стол своей недавней шефини портфель и стала методично выкладывать перед изумленным взором Митчелл его содержимое – папки с бумагами, тетради, диски, флэшки, еще что-то.
- Что случилось? – Растерянно вымолвила Кларисса.
- Ухожу.
- Почему?
- По личным обстоятельствам… А еще… Еще по причине разочарования… в своей профессии… Да если нужно что-то подписать – я подпишу. И… аванс, который вы мне выплатили… Я думаю, я давно отработала…
Всё это время Кларисса переводила взгляд с меня на выложенные из портфеля материалы, и с них опять на меня, оставаясь в полном недоумении. Не находя нужным объяснять что-нибудь еще, я покинула офис, села в машину и поехала в аэропорт. Самолет вылетел и приземлился по расписанию. Что там говорить, мне было тревожно. Во-первых, я толком не знала, как Мэтью выглядит. Хотя мне казалось, что я его обязательно узнаю. Когда я вышла в зал прибытия, первым делом я, конечно, совершенно проигнорировала Джонса. Потом я поняла, почему. Скромно присутствуя где-то на периферии людского собрания, Мэтью, словно, попадал в зону невидимости. То есть, он вёл себя так, чтобы максимально не обращать на себя внимания, оставаясь малоподвижным, и почти не глядя в глаза. Только, когда толпа рассеялась в одинокой, стоящей у самой стенки фигуре, растеряно вглядывающейся вперед, я распознала его. Я робко направилась к Мэтью. Скоро и он заметил меня. Он медленно водил взгляд из стороны в сторону, пока тот не отвлекся на периферийное движение. Мэтью резко повернулся, растеряно улыбнулся и спросил:
- Мэри?!
- Мэтью?!