Было это в середине 90-х годов уже прошлого столетия. Подзабылись анекдоты про перестройку и ускорение. Со сменой одного амбициозного лидера на другого, не менее себялюбивого, и распадом СССР перед новой страной стояли новые задачи, главной из которых была задача выжить. Выжить России, выжить её народу.
Экономика трещала по швам, Госплан приказал долго жить, ранее могущественные министерства оказались недееспособными, канули в лету партийные съезды и пленумы. Внезапное исчезновение «больших» денег из оборота породило бартерные отношения - нелепые и дикие для некогда мощной во всех отношениях страны, которые определялись примерно так: ты уголь - тебе стройматериалы, тебе металлопрокат - ты бытовую технику, ты водку - тебе тушёнку. Это я рассказываю для тех, кто не застал те «веселые» времена...
Вместе со страной выживало и малое предприятие, в котором в то время я работал одним из руководителей. И хоть оно и имело статус государственного, по сути, государству оно было по барабану. Как говорится, «спасение утопающих - дело рук самих утопающих!» Пожалуй, это был лозунг каждого предприятия, каждого колхоза, даже, как ни парадоксально, каждой воинской части. И наш тоже. В условиях общего хаоса нужно было организовать стабильное производство, сохранить коллектив и обеспечить реализацию своей продукции, желательно, за «живые» деньги. А для этого надлежало налаживать связи с «державшимися на плаву» её потребителями как в России, так и в бывших республиках СССР.
С этой целью и прибыл к нам «в гости» коммерческий директор таджикского кол-хоза-миллионера. Сам приехал, чтобы лично ознакомиться с возможным поставщиком и увидеть товар лицом. Дородный мужчина лет пятидесяти, ухоженный, одетый с иголочки, пользующийся элитным парфюмом, с золотой печаткой с бриллиантом на мизинце. Два полных рабочих дня он добросовестно посвятил осмотру нашего производства, согласованию сроков поставки и, конечно же, выбиванию лучшей стоимости. По завершению дел гость попросил сопроводить его на железнодорожный во-кзал, чтобы приобрести билет для своего дальнейшего следования. Я вызвался стать его провожатым, что, в общем-то, было логично: я курировал приезд уважаемого заказчика, принимал активное участие в подготовке контракта.
В хорошем расположении духа, ведя непринужденный разговор, мы прибыли на вокзал и направились к билетным кассам. Вдруг мой спутник остановился, переменился в лице и с криком: «Хлэб! Хлэб!» бросился под ноги спешащих граждан. Не понимая, что произошло, и почему он кричит, я первым делом поднял из грязной жижи (а дело было в конце марта) его светло-коричневый, под цвет дубленки, натуральной кожи кейс-дипломат, чтобы разношёрстная привокзальная публика часом не прибрала его к рукам. В это время наш гость подобрал что-то с мостовой, повернулся ко мне, и в его руках я уви-дел краюху хлеба, простого серого хлеба. Он держал её в ладонях на вытянутых руках как что-то очень-очень ценное. Солидный импозантный мужчина с ломтем грязного хлеба...
- Олэг! Да это же хлэб! Хлэб! Как же так?!.
Не знаю, кто и что мог подумать об этой сцене, но мне стало не по себе. И вот по каким причинам.
Я вдруг реально осознал, что преспокойно, с чистой совестью прошёл бы мимо этой краюхи, если бы был один. И это я – в прошлом занимавшийся «коммунистическим воспитанием молодежи», я – отец двоих детей!
Мало того, поймал себя на мысли, что моей первой реакцией на произошедшее было желание предложить гостю бросить «это дело» и двинуться дальше!
Меня охватил стыд. Жгучий, пробирающий до последней косточки. Мне
действительно стало стыдно, очень стыдно. За свой народ и прежде всего за себя...
И надо же было откуда-то взяться этой осьмушке! Будь не столь многолюдно, её давно бы склевали вечно голодные воробьишки или голуби, или схарчила
какая-нибудь собаченция. А тут на тебе - такая оказия!
Наш приезжий стоял с вытянутыми руками и смотрел мне в глаза, словно вопро-шая: «Что же вы творите, люди добрые?!»
А я должен был ответить ему за себя, за всю Россию-Матушку. Но ответить было не-че-го! И смотря куда-то под ноги, я, как ученик, не выучивший урок, невнятно пробор-мотал себе под нос: «Да, бывает ещё... Бывает...»
Гость же молча смотрел на меня: недоумение, возмущение, укор – всё смешалось в его глазах. Видимо, поняв, что более благоразумного ответа не услышит, он, бормоча что-то, направился к зданию вокзала, не опуская рук и держа хлеб в ладонях. Видели бы вы, как он нёс эту краюху! С уважением и трепетом, как пригоршню ледяной родниковой во-ды к пересохшему рту под раскаленным таджикским солнцем, дорожа каждой каплей спасительной влаги. Подойдя к парапету здания вокзала, он бережно положил хлеб, обдув его и обтерев белоснежным носовым платком...
Потом мы долго молчали, думая каждый о своём. Постепенно разговорились, но о случившемся не вспоминали.
Расстались добрыми друзьями, а впоследствии и контракт был выполнен качест-венно и в срок. Немало времени прошло с тех пор. Вспоминает ли тот случай мой таджикский знакомый? (Да был бы жив!) А я вспоминаю. И каждый раз при этом меня опять и опять разъедает всё тот же стыд. И страх. Страх перед тем, что случилось с нами, и что ещё может случиться. Почему, почему народ, не понаслышке познавший массовый голод в тридцатые годы с миллионами человеческих жертв, карточную систему на хлеб, осьмушки и полушки Великой Отечественной войны, переживший блокаду Ленинграда с его Дорогой жизни и Пискарёвским кладбищем, может топтать хлеб в грязном уличном месиве?!. А ведь голод не обошёл и мою семью: самой заветной мечтой моей прабабушки во время войны было в полный рот откусить простого чёрного хлеба и досыта накормить им детей!
Всем нам со школьной скамьи прививали уважение к тяжкому труду селянина-хлебороба:
Хлеб – всему голова!
Каждую крошку – в ладошку!
Хлеб – наше богатство!
Кто из людей моего поколения и старше не помнит эти лозунги, призывавшие со страниц газет, стен столовых и кафе, звучавшие из уст государственных деятелей? Или попривыкли мы к ним, «глаз замылился»? Знали, да забыли? Верно заметил кто-то: «За-помнить трудно, забыть легко!» А что же говорить о «поколении пепси и чипсов»?
Но почему не забыл тот успешный и далеко не бедствующий таджик-коммерсант, бросившийся в грязь за куском хлеба, чтобы спасти его от попирания? Помнит своё босоногое детство в многодетной семье в далеком горном кишлаке? Кстати, также, как и я, «сделанный» в СССР! Или это генетическая память инстинкта самосохранения и выживания, унаследованная от предыдущих поколений его народа, познавшего голод и лишения? А наша-то где?..
Честно говоря, позавидовал я тогда восточному гостю. Его нравственности и
верности памяти о том, о чём забывать нельзя. По-хорошему позавидовал. Искренней белой завистью и со скрытым восхищением. С таким же восхищением я наблюдал за уважительным отношением к старикам в южных республиках бывшего СССР, в Китае. За тем, как чтут свою культуру мигранты, заполняющие Россию и Европу.
Так почему это произошло с нами? Трудно мне ответить на этот вопрос в полной мере, да это и не цель моего рассказа. Сыты стали, одеты-обуты? Каждый укрылся в собственной толстостенной раковине? Горя давно не было – большого, на всех? (Да и не дай Бог!) Но чтобы его не было, нужно включить память, не терять свои корни и кровную ду-ховную связь со своей историей и друг с другом!
ххх
Много раз я рассказывал эту историю своим друзьям, родственникам, детям.
Придёт время, внукам поведаю. Честно, всё, как было. Как их дед опозорился (чего греха таить!) на той привокзальной площади. И каждый раз это будет исповедью и покаянием за мою непростительную забывчивость о святом. А ещё благодарностью тому заезжему таджику за урок – урок нравственности. И, наверное, до конца своих дней, как напоминание о чём-то очень важном, я буду слышать из далеких 90-х его крик: «Хлэб! Хлэб!»