Зарево 1-й мировой и гражданской войны гл. 25

Владимир Коркин Миронюк
                ЗАРЕВО
1-й  Мировой и Гражданской войны в Сибири и в Зырянском крае (ныне Республика Коми),
или
ПРИКЛЮЧЕНИЯ Александра Миланюка
 
*историческое повествование*

глава 25
        И был мятеж. И любовь была

- Сильные – не то слова. Я как раз инспектировал путейцев, как вели ремонтные работы. Ну и возле одного моста, спустя небольшое время, как беляков выбили из града, подобрал раненного. Гимнастёрка его – от армии красной, а галифе явно беляковские. Но на это особо не обращали внимания, с обмундированием туго. Он был в беспамятстве. С работным людом уложили его на дрезину, укрыли шинелкой. Привели его в чувство в нашем депо. Фельдшерица перевязала ему раны. Я сказал, будто бы, это красноармеец, мне знакомый. Да забрал к себе в дом. У меня же врачиха на примете знакомая. Наврал ей всякого с три короба, дескать, этот красный мой дальний родственник. Рыбки ей доброй подкинул, картохи котелок. Выходила моего офицерика. Ну, после он и грил мне про сражения за наш град.
- Серафим Иваныч, я ведь доподлинно про то и не знаю. Посвятите уж.
- Многое чего сказывал тот боец белых. Давай ещё по стопочке с морсом. Как я понял, вожаки белого движения надеялись на большую поддержку населения. Они полагали, что им на руку декрет Советов о принудительном наборе в Красную армию. А значит-это обеспечит безусловную поддержку восстания. Однако, время было выбрано не совсем удачно. Негодование народное ещё не привело к нарыву. Лишь на следующий год, с весны девятнадцатого, когда вступила в силу и развернулась мобилизация в РККА крестьян, ведь каждой волости надо было пополнить ряды бойцов до дюжины мужиков, проявилось  массовое недовольство простолюдин. Молодые крестьянские парни уходили в леса, их не прельщала возможность превратиться в пушечное мясо для красной армии. И тот белый офицер полагал, что усилия полковника Перхурова, в дальнейшем генерала, не принесут успеха.
Опрокинув рюмочку в рот, он довольно крякнул, его вилка закрутила в кружок капустки, следом подцепила грибок, а пока зубы сокрушали кусочек черняшки, вилка несла к некрупным губам хозяина сочный ломтик сёмги. Не отставал от Серафима Ивановича и Александр. Он налегал на картошку, рыбу, грибы, капусту, колбаску. Словом, пир удался, что называется, на весь мир. Между стопками – живой диалог.
- Значит, про того белого офицерика. Пришёл он в себя быстро, пуля прошла по касательной, задев слегка правую ногу. Слушай, мой молодой друг, перескажу тебе его сказку. Он не входил в число заговорщиков. После отречения императора от престола этот офицер, буду звать его Кирилл, с большим пренебрежением отзывался о царе, за которого теперь не стоит пролить и каплю русской крови. Однако Кирилл любил свою родину, и не хотел, чтобы огромная держава рухнула, как подгнивший стог сена. В бедах, обрушившихся на Россию, он винил не только зажравшуюся верхушку общества, но и большевизм. А ещё под градом я подобрал унтер-офицерика Алекса Себянского. Ну, это настоящий баламут. Трындычит, что в башку ему взбредёт. Комедиев от него с Кириллом нагляделись дозарезу. Как-то по махонькой пропустили за ворот и Кирилл, ради хохмы, грит ему, дескать, видим, ты шустрый на язык. Изволь нам под настроение сказку потешную сочинить. И унтерик, почесав в затылке, вот что изрёк:
-Сонце низенько, вечiр близенько
Ой незнав козак
Взяв би я бандуру
И далее сказывал нам унтер-офицер Алекс Себянский такое, что от  смеха в горле першило.
- И нас повеселите, хозяин, напросился  Миланюк.
- Ну, насочинял нам унтеришка – воз с кадушкой, - продолжил весёлое повествование  Серафим Иванович, - и как его, грамотея, беляки в армию призвали и за то, что в бою не сдрейфил, а принял на себя командование полуротой, когда всех офицеров пулей вышибло, повесили ему на погоны лычки. Так вот, ехал куда-то  унтер Себянский в теплушке с донесением, да вёл себя, видать по всему,  недостойно. В картишки пытался смошенничать, мужичкам хамил, они его проучили. Раздели до подштанников и выкинули из теплушки. Как раз в том месте, где поезд притормозил, чтобы путешествующий народец вылил из ведёрок все нечистоты. Ну, он решил рвануть на родину, поскольку опасался, что его глазастая  Марыйка могла поддаться уговорам ухажёра Миколы,  и будет стирать его сподни. Словом, унтер родился в рубашке: пока катился с желдорнасыпи, подкатили обозы с местными партизанами, наезжающими грабить поезда. Себянского в одних рубищах приняли за своего, дали ему портки, подозрительного цвета и запаха, сунули в руку горбуху черняги и солдатскую кружку с водкой. Тут и новый поездок. Ему всучили оглоблю и указали "его" теплушку.  Едва унтер ворвался туда, как его окружила стая вдовых бабёнок, едущих на промысел. Они содрали с него портки, окатили водой из ведёрка и кинули на пуховый матрац. Боже ж ты мой, да что они там с ним делали! – Серафим Иваныч катался по полу со смеху.
- Так при подходе к некой станции,- продолжил он, - бабы ему всучили  портки, калоши, рубаху, вышитую красными петухами. И он, счастливо пошатываясь с даренным ему бабами царским рубликом с мелочью, оказался у крыльца придорожной ресторации. А оттуда, пьяненький вдрызг, сел в товарняк,  и проспал аж до самого Ярославля. - Так и стал он моим гостем. Потом куда-то слинял, - захохотал хозяин.
После той вечеринки Александр занемог. Вероятно, сказалась и дальняя дорога из Обдорска в Котлас, и далее в Ярославль, и его ежедневные «походы» в одной гимнастёрке  в дровяник. Жар открылся поутру. Хорошо, что перед выходом на работу хозяин дома заглянул в комнатку Миланюка. Приходящая домработница – сготовить холостякам обед и ужин, прибрала в домике и по просьбе Серафима Ивановича  сбегала в фельдшерский пункт.  Бойкая медработница, чуть старше Александра, поставив диагноз, сама помчалась за лекарствами в аптечный киоск. Видно, молодой демобилизованный, как она решила, симпатичный мужчина чем-то привлёк её внимание. Этот украинец ей просто глянулся. Кто может заглянуть в девичье сердце, постичь его? Всю первую ночь, когда он метался на кровати в бреду, она была у его постели. И потом Вероника выкраивала любой час, чтобы побыть рядом с Сашей. Этот демобилизованный красноармеец неумолимо овладевал её мыслями. Ей было всё равно: женат ли он, или у него на родине есть девушка, она мечтала о близости с ним, о горячей любви. Девушка сумела найти тропку к сердцу молодого украинца: расспрашивала того о его родной Волыни, о родителях, о друзьях, о том, насколько отличалась программа обучения в Украине от российских школ, как и где он воевал на фронтах Первой мировой войны и в гражданскую. И тот  едва не проговорился, когда заикнулся было о Севере. Да взяла верх осмотрительность, выработанная им в частях белой гвардии. Та не сомневалась, она подружилась с комисованным по ранению бойцом Красной армии. Когда он окончательно окреп, Вероника осталась в его комнатке на ночь. Девичья грудь немела от  ласк, её губы распухли от поцелуев и покусываний любовника. Ей хотелось верить, что так будет теперь всегда, она не отдаст своего Сашеньку никакой сопернице, она мечтала войти в его жизнь накрепко. И просчиталась. В очередной раз, забавляясь в кровати, из комнаты хозяина к ним просочилась мелодия, и полилась такая знакомая Александру и несбыточно далёкая любимая украинцами песня «Сонце низенько, вечiр близенько». Это пел под гитару бывший унтер Себянский. Он, обворованный, и в чём мать родила, осознав, что пропадёт ни за грош, почёл за благо вернуться с дороги в Ярославль к железнодорожнику, добрейшей души человеку.  И надо же было так случиться, что в тот вечер в комнате Саши задержалась Вероника. Выскользнув из его объятий, оделась и хотела прошмыгнуть в коридор к входной двери. Не тут-то было. Пьяненький Себянский тоже мечтал попасть на улицу, подымить и посмотреть на звёзды. У дверей они столкнулись лоб в лоб.
- О, какие люди!- возопил Себянский, обнимая Веронику.- Любовь моя без края и конца! Спасительница плоти моей! Лечунья моя легкокрылая! Бедная - бедная, никак, выхаживаешь очередного болезного солдатика? О, сладкая моя ягода вишенка, вернись в мои чертоги! Как я могу забыть родинку под твоим  пупком!
- Очумелый! Очумелый! Мелешь тут всякую чушь. Пусти, дурной, уйди от меня.
Эта, сцена, увы, оказалась в поле зрения Миланюка. Увидев его на пороге открытой комнатной двери, Вероника вырвалась из цепких объятий унтера и была такова. Так бесславно рухнула пламенная мечта Вероники оказаться в теплой Украине рядом с Сашей. А тот уже на следующий день подготовил всё необходимое для дороги. Билет ему до Москвы приобрел добрейший Серафим Иванович
                (продолжение  следует)