Так они называли друг друга: "Катюша" и "Шура", - наши бабушка и дедушка, - с детства и до старости.
Наша двоюродная тётя, - племянница деда, - вспоминая о них перед кем-нибудь не знакомым с нашей семьёй, говорит: "О, это были ... Ромео и Джульетта!" Тётя имеет ввиду их такую же любовь друг к другу - юношески нежную и возвышенную - всю жизнь...
Всю жизнь, - а знали они друг друга с одна тысяча девятьсот двенадцатого года, в котором Катюше было семь лет, а Шуре - соответственно, - двенадцать. ..
Шура ездил с отцом на Дальний Восток, и они привезли оттуда эту "китаяночку"-дикарочку - Катюшу.
Девочка была десятым - младшим - ребёнком в семье трагически погибшего в годы Первой русской революции уссурийского казака.* Мать не справлялась с обеспечением оравы детишек всем необходимым. Жили крайне скудно, почти в нищете...
Иван Дмитриевич, отец Шуры, каким-то образом связанный с этой семьёй, - вероятно, - ещё через декабристов, - ибо они были из семьи декабристов, - узнал о бедственном положении семьи и протянул ей руку помощи. Катю они взяли к себе, в Москву, в свою - так же многодетную, - семью.
Одну из подросших девочек удалось пристроить в знакомую семью в Петербурге - гувернанткой. Остальным помогли деньгами и вещами. Шура на всю жизнь запомнил эту - представившуюся ему очень романтической - поездку с отцом на Дальний Восток. Потом его настольной книгой стала книга В.К. Арсеньева "В дебрях Уссурийского края"; последней книгой, которую Шура перечитывал перед смертью, была именно она...
Катя переместилась из скудной обстановки бедного родного жилища в какой-то - как ей показалось - дворец. Всё в нём было чисто и красиво, богато и разнообразно. Нарядные, весёлые дети окружали её. Строгая величавая дама смотрела на неё с тёплым сочувствием.
Нет, она никогда не станет здесь "своей"! Здесь её все знали "бедной Катей", "дикарочкой Катей", - эти дети, - у которых были наряды и книжки, няньки и гувернантки; дед-профессор, прабабка - графиня... Но она постаралась усвоить их манеры, постаралась воспринять их тон и вкус, прочесть их любимые книги, повторить на пианино те мелодии, что они играли...
Чижик-пыжик, где ты был?
На Фонтанке водку пил! -
наигрывала, подпевая себе, Катюша, когда инструмент был свободен, и никто не слышал её.
Потом она пробовала повторить мазурку и вальс, - и у неё получилось. (Абсолютный слух, - который никому из нас не передался!)
Она выросла среди них, - потомков аристократов, декабристов, литераторов, профессоров медицины, - и стала одной из них. Но тут грянула третья Революция, - и аристократы, декабристы, профессора медицины и литераторы стали персонами нон грата, и потребовалось вдруг крестьянско-пролетарское происхождение, которого ни у кого из них, - даже у Катюши, - несмотря на всю её изначальную бедность, - не было.
Семье пришлось уехать из Москвы в деревню; "ждать светлых дней"**; Катюша же поехала на родной Дальний Восток - к матери, сёстрам и братьям. Приехав, узнала, что расстрелян их старший брат - красавец Ваня..
На Дальнем Востоке парни, увидевшие повзрослевшую прехорошенькую Катюшу, в московских нарядах, с хорошо усвоенными аристократическими манерами, потеряли голову. Предложения посыпались на неё одно за другим... Но она была ещё слишком юной, и всем обещала подумать, - может быть, - через год - другой - третий... Ей ещё не было пятнадцати лет!
В глубине души она хотела видеть своим мужем только одного - голубоглазого романтика Шуру Калошина, - но боялась даже самой себе признаться в этом: какая она ему пара?! Между тем, горячие казачки обезумливали и доходили до поножовщины. Катюша была в отчаянии.
И тогда приехал вдруг Шура.
С 1918 года он служил в Красной Армии, - под опекой старшего родственника, и при первой возможности попросился на Дальний Восток - поближе к Катюше. Возможность предоставилась не сразу. Шура успел повоевать, получить орден Красного Знамени и наградной револьвер, проваляться в тифу - на грани между жизнью и смертью, - и, - наконец, предстать перед начальством, спросившим: "Ну, куда вас послать, товарищ Калошин?" - "Пошлите меня, пожалуйста, подальше!" - взмолился странный парень. - Просьбу его тем не менее уважили, и весной 1925 года он оказался на знакомых с детства берегах Уссури, в доме катюшиной старшей сестры, уже вышедшей замуж и отделившейся.
-Катя! Катя! Смотри, кто к нам приехал! - позвала Катюшу сестра Евдокия.
Катюша оставила огород и - как была, - в затрапезе, - подбежала к калитке и остановилась, как вкопанная. - На неё с любовью и восхищением смотрели добрые голубые глаза Шуры Калошина.
Они расписались спустя две недели. И прожили вместе пятьдесят пять лет, четыре месяца и два дня.
У нас не осталось этого дедушкиного письма. Когда-то, поражённая такими отношениями мужчины к женщине, его взяла переписать моя подружка. "Какое удивительное чувство у меня к тебе, Катюша! - писал Шура.- Ты знаешь: у меня есть мать, отец, сёстры, братья, я всех их очень люблю. Но то, что я чувствую к тебе - это совсем другое!.."
Это чувство не угасло с годами. Как потом с нами, уже взрослыми, вспоминала наша мама, они даже и физически были близки почти до самой смерти. "Мы уже на Щёлковскую переехали, а они всё ещё не оставили этих отношений...", - говорила мама. На "Щёлковскую" с Земляного Вала мы переехали в конце сентября 1969. Шуре было 69, а Катюше - около 64.
Бабушка за всю жизнь почти не работала. Только в Баку, где дед служил в 1930-е, немного поработала швеёй в каком-то Бакинском театре. "Ох, Леночка, как трудно шить цыганские юбки!" - рассказывала мне она. Других работ бабушка не знала, только во время войны (1943-44)была медсестрой в московском госпитале. "Деньги в семье должен зарабатывать мужчина", - была убеждена бабушка. Дедушка вышел в отставку после смерти Сталина, в чине подполковника КГБ. Что он делал в этом жутком месте? Надеемся, что в основном он был занят бумажной работой, интеллектуальной, так сказать. Он готовил какие-то статьи на основе работ Маркса-Сталина-Ленина. В годы Великой Отечественной он был командиром какой-то из частей ПВО(ПРОТИВО-ВОЗДУШНОЙ ОБОРОНЫ)Москвы.
Дома дедушка бабушке так же не позволял делать ничего тяжёлого. Мы с сестрой в детстве были убеждены, что картошку в магазине должны покупать только мужчины, - поскольку это тяжело и грязно. У нас её покупали только дедушка и папа. Так же и выбивание нашего огромного ковра, и натирка полов, - это мужские дела. Женщина, - как наша бабушка, - может только порхать среди висящих на стенах картин, кое-где подправляя бронзовую краску на рамах... Нет, ну ещё готовить. Но бабушка готовила тоже как-то играючи, так, что на неё весело было смотреть. И не слишком заморачивалась с разнообразием блюд.
В молодости бабушка каждый год где-то отдыхала: в Евпатории, Кисловодске, Пятигорске. Её маленькая стройная фигурка осталась на этих довоенных карточках, среди толпы женщин в белых беретиках и носочках и мужчин в белых рубашках с закатанными рукавами.
Отдыхала в основном не одна, а с сыном - нашим дядей Лёней, родившемся в 1926 году (на фото в Хабаровске бабушка уже беременна им). Дядя Лёня был замечательно красивым мальчиком, и о бабушке тогда так и говорили:"та женщина, у которой мальчик красивый".
Наша мама была их поздним ребёнком. Она родилась в 1944, когда Катюше было 38, а Шуре - 44 года. И снова в этом была радость - девочка, младшенькая, хорошенькая! А через год и Война кончилась. До маминого рождения бабушка окончила курсы медсестёр и поработала немного в каком-то московском госпитале. Но почему-то никаких документов об этом периоде её жизни не осталось. Возможно, она работала под чужими документами? Пенсия у бабушки была - иждивенческая - 12 рублей. Но зато у дедушки пенсия составляла (при нас, в 1970-е) сначала - 180, потом (с 1975) - 200 рублей, - и её хватало на двоих, да ещё и на нас с родителями.
В тот год, в который Катюше суждено было умереть, Шуре исполнилось восемьдесят. Готовясь к юбилею, он покряхтывал: "Эх, мало жить осталось: лет десять, не больше!" Он готовился прожить не меньше, чем родители: оба - и мать, и отец, - перешагнули через девяностолетний рубеж. И - вероятно, - Шура тоже достиг бы его, - если б была жива его Катюша! Но её не стало в конце лета того - 1980-го - года. Без неё он жить не мог. Его хватило только на год с небольшим, - и это была уже не жизнь, а - подготовка встречи с ней, Катюшей... Он перечитывал Арсеньева. Он снова собирался ... на Дальний Восток.
*Наш прадед - Гордей Захарович Седякин, уссурийский казак. Погиб в мае 1906 года.
**На одной из фотографий - 1923 года - одной дедушкиной кузины - Елены Макеевой, - тогда -студентки одного петроградского института, - мы увидели - тщательно затёртые, но всё равно проступавшие, - эти слова: "Тем, кто ждёт светлых дней в деревне".
Фотографии: 1)Рождество 1913 года. Москва. Детский бал. Шура;Катя; 2)г. Хабаровск. Октябрь 1925;3)Село Григорьевское Луховиц. р-на МО (та самая деревня, где дожидалась светлых дней семья дедушки). Здесь, в этой деревне, закончила свои дни наша прабабушка - московская барыня, дочь профессора-гинеколога А.М. Макеева, Марфа Александровна Калошина. Здесь же умерла потом и дедушкина кузина Елена Макеева (не знаем, почему). В основном дедушкины братья и сёстры перебрались со временем в Москву. В деревне осталась только семья среднего брата - Сергея Ивановича Калошина. К ним и приезжали бабушка, дедушка и школьница-мама. Лето 1957.