УОТСОН.
Встреча с Оруэллом и его не вполне понятное предостережение настолько взвинтили меня, что эффект от выпитой бутылки сошёл на нет - я дрожал от холода промозглого вечера, и голова была неприятно-ясной, как стёклышко.
Смеркалось, и, пока я добрался до ворот, сделалось почти совсем темно. В нескольких шагах светился фонарь над вывеской трактира. Грязное и бедное заведение, из тех, которыми изобилуют рабочие районы Лондона, с названием «Вечная Память» и крестом на этой самой обшарпанной вывеске. Я невольно хмыкнул в умеренном восхищении чувством юмора того, кто придумал такое название для трактира в двух шагах от кладбищенских ворот. Ещё, должно быть, по воскресениям там подают традиционные поминальные пироги и служат заупокойную мессу. Но, бедный или богатый, с названием или без, он обещал мне немного света и тепла - того, чего мне сейчас очень не хватало.
Я зашарил в карманах в поисках мелочи, и как раз в это время к трактиру подъехал крытый фургон, вроде цыганской кибитки. Правил им широкоплечий приземистый возница, а едва он остановился, из фургона, колыхнув укрывавший его брезент, выбрался другой человек, более стройный, с копной кудлатых волос, явно давно не видевших парикмахерских ножниц.
- Где этот слепой филин? Опаздывает, как всегда? - хрипло спросил у него широкоплечий. Эта фраза насторожила меня. Если, конечно, район не изобиловал слепцами, речь вполне могла идти об Оруэлле. А учитывая то, что Оруэлл сам только что загадал мне не слишком приятную загадку, мне было естественно и понятно насторожить уши. Поэтому я отступил в тень створки ворот и затаился. С этого места мне хорошо был виден задок фургона - брезент и щель, в которую виднелось что-то вроде металлического каркаса, но возница мог бы увидеть меня только повернувшись назад и вглядевшись.
- А может, он уже внутри? - вслух предположил кудлатый со странным непривычным выговором, и звук его голоса тоже показался мне смутно знакомым. Правда, вглядеться в его лицо в темноте у меня не было возможности - тем более, не обнаруживая себя, но я почувствовал убеждение в том, что мог видеть его где-то когда-то прежде.
- Какого чёрта ему быть внутри, коли мы уславливались о встрече снаружи? - проворчал широкоплечий.
- Всё же я проверю, - с готовностью предложил обладатель полузнакомого голоса.
- Ну, конечно, заскочить в кабачок ты не упустишь, - всю брюзжал его товарищ.
Кудлатый не стал слушать его ворчания, а махнул рукой, отворил тяжёлую забухшую дверь, из которой сразу пахнуло теплом, дымом и упал ему на ноги светлый конус, и скрылся в заведении.
Я всё ещё оставался в тени, как вдруг заметил, что брезент на фургоне снова заколыхался, как будто там ворочается какое-то животное или человек - во всяком случае, там, определённо, было что-то живое. А потом я увидел руку. Это была человеческая рука, но бледнее, чем рука мертвеца - она была совершенно белой, белой, как тесто или как рука гипсовой статуи, но отнюдь не такая гладкая и красивая - кожа на ней висела, сморщенная, как тряпка. А ногти… Я никогда не видел у человека ногтей такой длины - они загибались, как у хищной птицы, и были грязными, жёлтыми, с серыми какими-то разводами. Меня взяла оторопь при виде этой руки. А потом я испугался ещё больше, когда понял, что рука эта, покачиваясь, манит меня. Обладатель руки манил молча, но настойчиво - мне почудилась мольба в его отчаянных жестах.
Я снова посмотрел на возницу. Он сидел неподвижно, не поворачивая головы. Я понял, что если подойду к фургону вплотную, я буду полностью скрыт тенью от его глаз, и решился. Несколько быстрых крадущихся шагов - и я оказался перед щелью в брезенте. Теперь я видел, что внутренность фургона представляет из себя большую металлическую клетку- похожую на клетку для перевозки животных, да и воняющую, в общем, так же. Только вместо животного в ней сидит голый невообразимо грязный и заросший истощённый до последней крайности старик. Его горящие глаза впились в моё лицо. Возможно, он был нем или опасался быть услышанным, но, ничего не говоря, настойчиво, жестами, показал мне, что хотел бы что-то написать.
Моя привычка носить с собой блокнот осталась далеко в прошлом, поэтому я несколько растерялся, но вспомнил, что, собираясь в госпиталь, принарядился сегодня, и мои манжеты вполне себе ещё чистые. Я торопливо отстегнул один из них и сунул в страшную руку старика. Пока я соображал, что он может использовать вместо стила, старик сам нашёл выход, да ещё какой! Он вдруг впился зубами в собственную руку, а разгрызя её до крови - причём, сделал он это в мгновение ока - макнул в выступившую каплю свой ужасный длинный ноготь и принялся что-то царапать на моём манжете.
В следующий миг я услышал резкий злобный окрик, и старик поспешно сунул мне свою писанину прямо в руки, прохрипев диким, сиплым и скрипучим голосом:
- Бегите, что есть сил, не то вас убьют!
Нужно было быть последним дураком, чтобы не последовать его совету. Я, как заяц метнулся в сторону, снова в тень, и услышал за спиной отчётливый щелчок взводимого курка. Сердце у меня стрекануло в пятки, что, очевидно, придало им сил, потому что в следующий миг я перемахнул кладбищенскую ограду, оказавшись опять на кладбище, и бросился вдоль неё, скрываясь в тени кустов.
Выстрел сухо хлопнул, я услышал шелест и треск - пуля попала куда-то в глубину веток. Я не имел понятия, что произошло, и во что я оказался втянутым, но инстинктивно чувствовал, что дело серьёзное и противозаконное, а раз так, возможно, мне следует поскорее обратиться в полицию. Но делать это вслепую я, в любом случае, не хотел. У меня так и стояла перед глазами картина, как грязный и вонючий старик в клетке грызёт себе руку и пишет кровью. Возможно, он - сумасшедший, но даже с сумасшедшим нельзя обращаться таким образом.
Манжет я на ходу сунул в карман. Сзади кто-то, пыхтя, тоже ломился сквозь кусты, постепенно приближаясь - мой преследователь, явно, был лучший бегун, чем я. Как вдруг в неотвратимо надвигающейся темноте я смутно увидел комья земли - вырытая могила ожидала своего постояльца. Смекнув, что за собственным шумом и дыханием мой грузный преследователь едва ли слышит шум, производимый мною, я решился и, пригнувшись спрыгнул в могилу. Дно её было покрыто мокрой глиняной крошкой, в которой я постарался как следует перепачкаться, чтобы стать незаметным, и неподвижно залёг, тяжело дыша широко открытым ртом, чтобы производить, как можно меньше шума - этому в своё время научил меня Холмс.
Как я и ожидал, сапоги преследователя протопали мимо. Я, затаившись, выжидал. Но всё было тихо. Прошло, наверное, с полчаса - я успел до костей прозябнуть и дрожал. В конце концов, я убедил себя в том, что опасность миновала, и если я не хочу заполучить воспаление лёгких, мне лучше убираться отсюда. Но теперь передо мной стояла довольно сложная задача: выбраться из ямы, узкой и глубокой. Пришлось упираться ногами в одну её стенку, а спиной в другую. Так, обессиленный и перемазанный, я, наконец, оказался на кладбищенской дорожке неподалёку от забора. Об экипаже нечего было и думать - в таком виде меня никто бы не посадил - больше всего я напоминал, наверное, выкопавшегося из могилы покойника. Я побрёл домой пешком, держась в тени деревьев и заборов, и чуть не рухнул, как подкошенный от страха, когда почти у самых моих дверей мне навстречу шагнула, отделившись от стены, тёмная фигура.
- Господи, на кого вы похожи! - сказал Мэртон. - Где-то валялись?
- В могиле, - сказал я, не кривя душой. - Зачем я вам сдался среди ночи?
- Ну, когда я сюда только пришёл, до ночи ещё было далеко. Я думал поговорить с вами.
- Ладно, заходите, - я отпер ключом дверь. - Я страшно озяб, мне нужно согреться, не то я заболею. Не пугайтесь моего уюта и не вздумайте, чего доброго, стыдить меня за него - помните, что, в конце концов, я вас не приглашал.
- Что мне ваш уют? - пожал плечами Вобла. - Да живите вы хоть в хлеву - ваше дело. У меня к вам поручение… предложение.
Я зажёг свет, и стала видна вся неприглядность и убогость моего жилища: грязь, пустые бутылки на полу, неубранная кровать с землисто-серым давно не стиранным бельём.
- Вы ещё не начали распродавать книги? - Мэртон скользнул взглядом по книжным полкам.
- Хотите всё-таки упрекнуть меня или собираетесь прицениться? - я принялся растапливать камин - тяга была плохая, и дым заставлял кашлять и смаргивать слёзы.
- У вас в трубе дохлая ворона, может быть, - сказал Мэртон.
- Всё может быть, но я не полезу прямо сейчас на крышу… А вот и занялось, кажется.
Я принялся искать недопитую бутылку чего-нибудь покрепче - просто чтобы согреться - у меня зуб на зуб не попадал.
- У вас есть котёл? - спросил Мэртон. - Убили бы сразу двух зайцев - и согрелись, и отмылись.
Он не спешил переходить к сути своего визита - видимо, не знал, как начать, и я из этого сделал вывод, что поручение-предложение, скорее всего, исходит не от него, и он сам ещё толком не знает, что за ним стоит. Днём мы виделись, и ни о каких поручениях речи не шло. Судя по фраку, прибыл он сюда прямо с благотворительной вечеринки, о которой говорил мне днём - стало быть, и поручение-предложение возникло где-то там. Уж не хочет ли, чего доброго, Уоррон завербовать меня в ряды тайной службы Её Величества? Кого могла заинтересовать моя непрезентабельная особа? В Лондоне не так много людей, кому есть или , хотя бы, может быть до меня дело. Я мысленно перебрал в душе завсегдатаев «Гринвич-хауса». Шероле? Обожает устраивать судьбы бездомных котят, но действовать через Мэртона она бы не стала - прислала бы таинственную записку, назначила встречу - она обожает такие глупости. Кто-то из коллег? Любому из них проще было самому подойти ко мне, а не поручать этого досужему и пронырливому Мэртону. Издатель вспомнил обо мне? Это вряд ли. Я ещё два года назад категорически потребовал, чтобы от меня отстали, и от меня отстали. Остаётся один человек: достаточно ленивый, чтобы искать посредника, и достаточно разумный, чтобы оценить посреднический талант Мэртона.
- Итак, что мистер Холмс велел передать мне? - спросил я.
- Браво! - Мэртон восхищённо похлопал узкими сухими ладонями. - Я вижу, ваша проницательность ещё не растворилась в виски.
- Ближе к делу, Мэртон. Я озяб и устал, и я, действительно, не прочь принять ванну и отправиться в постель - у меня был слишком насыщенный впечатлениями вечер, чтобы провести на ногах ещё и ночь.
- Но для начала, согласитесь, что следует делать разницу между тем, что мистер Холмс сказал мне и тем, что он велел передать вам. Так вот, вам он велел передать, что неподалёку от Эдинбурга в частном пансионе для вас найдётся вакансия получше, чем санитар морга, и если вы попробуете переменить себя и вести более целомудренный образ жизни, это - блестящая перспектива для того, чтобы подняться и захватить подобающее вам место под солнцем. Ради памяти покойного брата он готов вам, как его другу, составить протекцию. Это всё, что мне велел вам передать мистер Майкрофт Холмс. Теперь не угодно ли узнать, что он велел мне уже не передать, а сделать?
- Чёрт возьми! У вас такой таинственный вид, словно вы случайно узнали тайну, о которой вам не терпится проболтаться. Хотите виски?
Мэртон засмеялся:
- Хотите развязать мне язык? Не трудитесь, я не собираюсь с вами скрытничать. Так вот, мне велено вас любой ценой, хоть связанного, увезти из Лондона и доставить в местечко Брокхилл близ Эдинбурга, где передать под опеку человека, который назовётся Теодором Вернером и скажет секретное слово - своеобразный пароль. На этом моя миссия будет выполнена, а ваша, видимо, только начнётся.
Я машинально выпил то, что так же машинально за мгновение до этого налил в стакан, и хотел было налить ещё, но Мэртон встал и отобрал у меня бутылку.
- Я хотел бы закончить разговор с вами всё-таки до того, как вы свалитесь от выпитого под стол, - пояснил он свои действия и снова сел, закинув ногу на ногу и пожирая меня пронзительным взглядом своих светлых выпуклых глаз.
- Я так понимаю, - проговорил я, - что теперь вы от меня каких-то объяснений ждёте? Напрасный труд. Я понятия не имею, с чего вдруг мистер Холмс решил проявить ко мне интерес, почему ему нужно удалить меня из Лондона, что меня может ждать в Эдинбурге, а главное, почему исполнителем этой благородной миссии он избрал именно вас.
- Возможно, потому, что я сейчас чуть ли ни единственный человек в Лондоне, которому на вас не наплевать. Но не единственный всё-таки, потому что мистер Майкрофт Холмс, сдаётся мне, действует из соображений вашего блага.
- Какого блага? - живо спросил я, памятуя о том, что Мэртон не из тех, кто легко бросается догадками и предположениями.
- Вы ведь служили в пятом Нортумберлендском полку? - неожиданно спросил Мэртон с той наигранной небрежностью, которая у него, как и у Холмса, являлась показателем сильной заинтересованности и живого участия.
- Да, верно. Но какое…
- Были ранены, не так ли? В битве при Майванде. Пуля из афганского ружья повредила вам сухожилие, вы отстали от своего полка и примкнули к другой воинской части?
- Допустим, но…
- И эта деталь вашей военной биографии настолько стёрлась из вашей памяти, что вы рассказываете, будто были ранены в битве при Майванде и долго пролежали в госпитале - с ранением ключицы и брюшным тифом, после чего были комиссованы. Вы почему-то умалчиваете о своём пребывании в лагере «потерянного полка» и об истинных обстоятельствах, при которых вы получили ранение в ключицу.
- Почему? - переспросил я, лихорадочно придумывая ответ. - Ну, возможно, потому что ничего героического со мной в это время не происходило.
- Или, вернее, потому, что с вами в это время произошло нечто, о чём вы предпочитаете не болтать?
- Ну а если это так, Мэртон, то с чего вы взяли, будто я сейчас, ночью, непременно расскажу об этом вам?
- Можете и не рассказывать - дело ваше. Но раз уж мистер Холмс решил вас удалить из Лондона, значит, здесь скоро запахнет жареным и, может быть, вам, в самом деле, лучше удалиться? Не хочется, понимаете ли, вас связывать и всё такое, а миссия сама по себе интересна и, возможно, необходима.
- Неужели он обещал вам заплатить? - недоверчиво спросил я.
- Фи! Мистер Холмс для этого слишком умён - он знал, на какую наживку я клюну скорее, чем на деньги. Любопытство. Если вы и впрямь не понимаете, что происходит, вы будете разбираться вместе со мной, потому что вы тоже любопытны. Если понимаете, вы будете скрытничать, а я выведывать - по-моему, прекрасная игра.
- Гм… а если призом в игре будет свинцовая пуля? - предложил я свой вариант. - И не подумайте, бога ради, будто я понимаю, о чём идёт речь - это чисто гипотетически.
- Вы обо мне беспокоитесь или о себе? Вам-то, я так понимаю, - он сделал широкий жест, охватывая им всю мою неприбранную комнату с грязью и пустыми бутылками,- терять особо нечего. Ну а мне… я, видите ли, бессемейный, пресыщенный, но авантюрного склада тип. Не то, чтобы пуля в животе казалась мне заманчивой перспективой, но её потенциальная опасность придаёт бульону жизни остроту перца.
- И поэтому я должен покинуть Лондон, спасаясь от этой самой хвалёной остроты? - насмешливо переспросил я.
- Ну… перец в бульоне тоже хорош, но есть его в чистом виде полной ложкой будет, пожалуй, небезопасно для желудка.
- Хорошо, - подумав, кивнул я. - Я вас понял. Вы предлагаете поступить так, как хочет мистер Холмс, но при этом самим, исподтишка, попытаться выяснить, что стоит за всей этой комбинацией?