«Здравствуй моя милая крошечка!
Крепко заочно целую и желаю быть здоровой. Ещё привет мой милой дочке и поцелуй её за меня несколько раз. Она, наверное, стала ещё больше и говорит что-либо новое. Я очень часто смотрю ваши карточки и такое впечатление, что нахожусь рядом с вами. Сейчас только что вернулся с занятий. Сижу в палатке, которую вчера только сделали. Письменным столом служит моя коленка. Решил написать несколько строк. Возможно от меня долго не будет писем, не беспокойся, т.к. от станции мы далеко и не знаю куда опустить. Ящика у нас нет.
Вот скоро мы разобьём эту нечисть и с победой вернёмся домой и тогда заживём все вместе своей дружной семейной жизнь, а пока прошу, крошечка тебя, успокой себя сама. Береги дочку, не жалея для этого ничего.
Крепко целую твой муж Ванюшка.
Мой адрес: Почтовая полевая станция №1755 4 О.С.Б. Пульрота. 4 VI 1942 г.»
«Добрый день моя дорогая жинка Маруся!
Шлю тебе свой командирский привет и крепко-крепко тебя целую! Ещё привет моей милой козочке Алечке, поцелуй её покрепче за меня. Милая крошка Маруся, сегодня получил письмо от тебя. Большое спасибо, пиши почаще. Сегодня мы прибыли на своё место расположения. Сейчас находимся в Тульской области от передовой пять километров. Так что не сегодня завтра получим приказ выступать. Ты, моя крошка, знаешь, что война без жертв не бывает. Так что возможно придётся и мне поплатиться жизнью. У меня будет одна просьба. Воспитывай и люби дочку, ведь она не будет знать своего папу. Я конечно буду тебе писать, пока жив. Ведь мы уже собирались один раз выступить, но нас всё время перебрасывали на разные участки, возможно и сейчас куда переедем. Настроение бодрое и у меня и моих бойцов. Эти дни всё время были в походе. Мои бойцы всё время спрашивают, как Москва? Не бомбят ли? Дочка, наверное, стала большой, наверное, уже ножками переступает и скоро будет бегать. Я с удовольствием сейчас хоть на одну минуточку заглянул в комнату и посмотрел на вас. Я вас часто вижу во сне и ещё больше любуюсь на фотокарточки. Кормят нас хорошо, табак дают, но нет курительной бумаги. Привет от Ивана Алексеевича. Он стоит и смотрит, как я пишу, а сам уже наполовину спит.
12 VI 1942 г»
«Здравствуй дорогая моя Маруся!
Живу по-старому. В настоящий момент строим дзоты, окопы, занимаем линию обороны. Сейчас отошёл в палатку. Она из сосен и ёлок. Очень приятный запах и пишу письмо, а ребята мои продолжают рыть укрепления. Вам с дочкой сейчас тяжело. Прошу продай мои двое шерстяных брюк, хромовые сапоги, ботинки, все вещи. Если вернусь купим новые, а умру, то мне ничего не нужно. Береги дочку. Я верю, что мы побьём этих проклятых, озверевших фашистов и мы вернемся к своим на родину. Крошечка, в личном разговоре с комиссаром узнал, мы должны столкнуться с противником на днях. Много писать не могу. Надо идти к ребятам.
Крепко целую твой муж Ванюшка.
Мой адрес: Западный фронт. Почтовая полевая станция №1755 4 батальон Пульрота. 27 VI 1942 г.»
- Олюшка! Мне осталось недолго жить. Вот и подняться уже не могу. Возьми коробку в буфете. Там за вещами посмотри. Хотела её маме твоей Алечке отдать, решила пусть у тебя хранится. Там письма от моего Ванечки. – Показала в сторону старого, но крепкого дубового буфета слабой рукой Мария Васильевна. – Будет время почитай. Дедушка твой очень любил свою доченьку…Мамочку твою. Жалею только, что могилу его так и не нашла…Может ты разыщешь? Убили его в первом бою, у деревни Анино. Двадцать семь ему было. – заблестели слёзы в выцветших глазах. – Хороший он был. Добрый. Любили его люди. Финскую войну прошёл и…не стало моего Ванечки. Посмотри. Там письмо от его командира лежит.
Я торопливо подбежала к буфету. Отодвинула кучку ровно сложенного постельного белья. Достала старую коробку от шоколадных конфет. На ней даже не было пыли. Осторожно открыла и достала жёлтые, истлевшие от времени листочки, сложенные треугольничками. Они напоминали засушенных птичек. Птичек сорок второго года. Их было всего четыре. Три от деда и одно от командира, в котором он сообщал о смерти Ивана Алексеевича Александрова, павшим смертью храбрых. Письма были написаны чернильным карандашом. Было видно, как торопливо их писали. Буквы скачут, словно плачут.
Многие строки стёрлись, но я пытливо водила пальцем, пытаясь разобрать каждую. Бабушка внимательно смотрела на меня и молча плакала.
«Уважаемая Мария Васильевна! На Ваше письмо даю печальный для Вас как для жены и матери дочки, которую он так часто вспоминал с гордостью «Моя дочка» ответ. Для всех родных, которые вырастили, вскормили такого боевого, мужественного и умелого командира. Ваш муж был убит 9 июля 1942 года у деревни Анино и там же похоронен. Мой лучший командир, которого я любил больше всех за его деловитость, стойкость и уважение. Вы должны были получить похоронное извещение, если не получили, возможно где-то затерялось, я вышлю второй раз. Вот такое печальное известие. Пишу карандашом, потому что нахожусь на передовой.
Командир пульроты лейтенант Мишакин А.Ф.»
По моей щеке покатилась предательская слеза, не хотела расстраивать бабушку, у неё последняя стадия рака. Знала, сейчас она внимательно смотрит на меня.
- Бабушка! А каким он был? Ты мало рассказывала о нём.
- Работал начальником цеха на заводе «Салют» до сорок первого года. У него было много друзей. Любил компании. Играл на гитаре, хорошо пел. Мы прожили-то с ним всего два с лишним года…В сороковом поженились, в августе сорок первого мама твоя родилась. Завод эвакуировали. Ему дали отсрочку на год, потому что грудной ребенок. В мае сорок второго забрали отсюда из Москвы и всё. Пропал мой Ванюшка. Мама твоя, хоть и крохотная совсем была, словно чувствовала всё. Очень крикливая и беспокойная была. Всё плакала и плакала. Часами не могла её успокоить. А страшно, как было…Люди с вещами пешком из Москвы уходили. Как ни выгляну в окно, они идут и идут к окраине города. А я тогда подумала: «Останусь здесь. Если Москву сдадут, значит погибну.» Куда мне было идти? Мои родители под Смоленском в деревне под фашистами…Брат в партизанском отряде. Мать мою фашисты избивали, требовали выдать сына, всё стерпела, ничего не сказала. Папа ходил плакал в штаб, на колени перед немцами вставал, чтобы отпустили. Еле-еле односельчане помогли её вытащить. Немцы отпустили только потому что у неё ещё четверо детей. За это Катю сестру в плен в Германию угнали.
- Бабушка! А этот Мишакин приезжал к тебе потом?
- Нет. Думаю, и он погиб. Там такие бои шли…Танковые атаки и с воздуха. Говорят, это Анино почти стёрли с лица земли. Мясорубка там была. Видно никто не уцелел. Подходы к Москве защищали.
- А как же ты выживала здесь?
- Подойди к моей кровати, - позвала меня бабушка. – Загляни под матрас.
Я осторожно просунула руку под старый полосатый с пружинами матрас. Пошарила рукой. Наткнулась на холщовый мешочек. Достала его. В нём лежали сухарики из чёрного хлеба.
- Зачем? – изумилась я.
- Голодала сильно, - слабо вздохнула бабушка. – Никогда! Слышишь! Никогда не выбрасывай хлеб. Положи на место.
Бабушки не стало через два месяца. Я отсканировала все письма деда. Неоднократно делала запросы о захоронении деда, но ни в одном из архивов мне так и не дали ответа. У дедушки не было наград. Он не прошёл всю войну. Он погиб в первом бою.