«Да здравствует Виктор, гроза морей,
Корсар на фрегате «Сто чертей»!»
Ликстанов И.И. «Приключения юнги»
Как и многих мальчишек, меня влекло всё военное, и в седьмом классе, прослышав о каком-то «военно-морском кружке» в нашем районном Дворце пионеров, я в него записался. Это оказалось больше, чем кружок, хотя и не Пажеский корпус. Это была «Юношеская Военно-морская школа им. Свердлова», которая, как выяснилось, существовала уже не один год, и школьной формой в ней была настоящая военно-морская. Печатая эти строки, вспоминаю, как, получая её новенький, пахнущий текстильным производством комплект, почувствовал, что немножко быстрее забилось сердце. Особую гордость и радость тогда вызвали гюйс и бескозырка с золочёной надписью «ЮВМШ им. Свердлова» и якорьками на ленточке, а вот форменные брюки откидным передом вместо ширинки даже немного развеселили. Не буду скрывать, что первые несколько дней дома, вырядившись в обмундирование, я любовался на себя в зеркало. Видимо, выглядел я действительно клёво и потому был выбран с парой других воспитанников школы для участия в массовке какого-то фильма киностудии им. Горького. Помнится, в этом фильме снималась Наталья Селезнёва, которая мне очень нравилась. А однажды летом, по дороге в ЮВМШ, стоя в форме на нашей автобусной остановке 159-го, краем уха услышал, как какая-то мамаша поставила меня в пример своему оболтусу: «Посмотри, какой мальчик стоит!» Как говорится, пустячок, а приятно!
В школе мы изучали азы морского дела – терминологию, азбуку Морзе, семафор, вязали морские узлы, а на Химкинском водохранилище гребли на шестивёсельных ялах, которые ещё и приходилось таскать, скоблить, конопатить и красить. Моим маленьким достижением стало назначение меня старшиной шлюпки.
Занятия проводились вечером, два или три раза в неделю, и перед их началом всегда было построение с проверкой внешнего вида и длины причёски. Директор школы, не помню звания, медленно проходил за нашей шеренгой и, заметив несоответствие норме, говорил: «Подстричься...», при этом поддевая согнутым указательным пальцем волосы на затылке нарушителя.
В ЮВМШ была система лычек и нашивок «за выслугу», а ещё в качестве поощрения за хорошую успеваемость и поведение воспитанники могли отправиться на суточную вахту по Москве-реке на толкаче, которым командовал друг нашего директора – капитан речного флота. Имея хорошую успеваемость и поведение (в отличие от обычной школы), я удостоился чести нести вышеупомянутую вахту.
На небольшой, с виду полузаброшенный, одинокий и пустынный причал в Южном порту, я прибыл рано утром, ещё до прихода моей «каравеллы». Томясь в ожидании, я расхаживал по причалу в летней военно-морской форме №2, пытаясь представить, что день грядущий мне готовит. Вспоминались эпизоды из не раз перечитанных мною «Приключений юнги», откуда-то доносились звуки ревущего шторма, виделись сцены морских сражений. Мне хотелось остроты ощущений, 9-го вала на Москве-реке, обстановки, максимально приближенной к боевой, чтобы, закусив ленточку, ринуться в атаку или на абордаж. И вот ожидаемое появилось...
На каравеллу это было непохоже.
И на фрегат, линкор, эсминец, крейсер тоже,
Пришёл простой толкач – корабль речного флота,
И вся романтика ушла, прошла охота…
Этот экспромт на мелодию песни «На Дерибасовской открылася пивная» (в исполнении А. Северного) описывает моё тогдашнее разочарование от увиденного: к причалу приближалось неказистое водоплавающее сооружение…
Не надо! Не трубите марш.
Командовать «корытом» я не буду!
Оставьте!.. Не лупите барабан,
И, кстати, не слюнявьте ваши трубы.
Недождавшись швартовки, с претензией на бывалого моряка, я перепрыгнул на борт. Впервые моя нога ступила на палубу судна, если не считать речного трамвайчика и ракеты на подводных крыльях. Судя по всему, меня встретил кто-то из младших членов экипажа и, окинув взглядом, предложил проводить переодеться во что-нибудь попроще. Следуя по борту за матросом, я взялся за поручень, и почувствовал что-то маслянисто-липкое, а вся ладонь стала чёрной от грязи непонятного состава. Промелькнула мысль: где же тот пресловутый флотский порядок?.. Сменив форму на одежду, прихваченную из дома, я поднялся в рубку и доложил капитану о своей готовности ко всему. Моя вахта началась…
Весь экипаж толкача состоял из трёх человек: капитана лет сорока и совсем молодых матроса-помощника и моториста. Моторист в разговоре блистал «эрудицией», чередуя её с матом на каждом третьем слове, причём не повторяясь (подсчитано и проверено мною). Обогатившись новым членом экипажа, судно взяло курс на выход из акватории порта. Полагая, что сейчас самое время, я попросил капитана «поштурвалить» – ну, как без этого! – и мне было доверено. Однако в районе диспетчерской капитан снова взял штурвал, буркнув, мол, скажут, что опять пьяный.
Всё происходящее во время вахты мне было в новинку и потому интересно, но не всегда безопасно. При первой же возможности я поучаствовал в швартовке судна. Приняв от матроса-помощника стальной трос, я должен был накинуть его на причальную тумбу (или, как мы, старые морские волки, называем её, кнехт). Ухватив швартов обеими руками за петлю, я уже завёл его на кнехт, как в этот момент река качнула судно от причала, трос потянуло, и он уже практически коснулся корпуса тумбы, угрожая оттяпать мне восемь пальцев, оказавшиеся с внутренней стороны петли. Я еле успел отпустить трос. Под неуставные возгласы матроса, зазвучавшие с палубы толкача, пересчитав, до фаланги, свои спасённые персты, я вдруг осознал, что вся романтика – она дома, в тёплой постельке или удобном кресле, а здесь – какая-никакая стихия со своими сюрпризами, реальная жизнь, и не плохо бы думать о том, что делаешь. Даже если приходится тупо толкать баржи с речным песком от места погрузки до места разгрузки.
Но самым интересным и безопасным занятием оказалось – ничего не делать. Во время пути к очередному месту назначения, перескочив на баржу, которая казалась просто длиннющей, уйти далеко, на самый её нос, и там, где уже не слышно шума моторов, дует только ветер, и плещет вода почти у самых ног, усевшись на кнехт, глазеть на проплывающие мимо виды любимой Москвы, особенно, вечерней…
Если бы на толкаче отбивали склянки, то было бы ясно, что время обеда давно прошло в трудах праведных. Пришвартовавшись у одного из каменных ступенчатых спусков к воде с набережной, вся команда отправилась за провиантом и «горючим», оставив меня вахтенным у трапа. Перекусив на скорую руку, мы продолжили трудовой день, а поздно вечером, поставив под загрузку последнюю баржу, сели обедать. «Горючего» мне салаге, естественно, не предложили. Откушавши, капитан завалился спать, а мы с матросом и мотористом отправились на корму коротать вечерок в приятной беседе – других развлечений на толкаче, увы, не было. Но моторист-эрудит и здесь сумел найти выход из положения. Когда мы проходили мимо набережной, по которой прогуливалась молодая влюблённая парочка, растрогавшись от такой идиллии, моторист что было мочи заорал, обкладывая гуляющих трёхэтажным (вернее, трёхпалубным). Не в силах что-либо сделать, кавалер заметался по тротуару, что-то кричал в ответ и наконец стал бросать в нас камнями, которые, недолетая, плюхались в воду словно ядра из вражеских пушек. Это ещё больше злило парня, а моторист был просто в восторге и комментировал происходящее в своей неизменной манере.
Вскоре мои собеседники ушли спать, а я по собственной инициативе остался нести ночную вахту, не имея ни малейшего представления о том, в чём это заключается. Да-да, снова романтика… С серьёзной миной на лице я просто курсировал по палубе с носа на корму и с борта на борт, пока баржу наполняли добытым со дна реки песком. Часа через полтора-два и меня, уже прилично продрогшего от речной прохлады, сильно потянуло в сон, но пригодных спальных мест не осталось, и я примостился на палубной скамейке перед рубкой, свернувшись калачиком. Проснулся я, как показалось, от того, что меня окатили водой. В действительности же земснаряд, насыпая кучу за кучей мокрый песок в баржу, начав с носа, продвигался вдоль её корпуса и наконец приблизился к толкачу, находящемуся у её кормы. Стена брызг, снесённая порывом ветра, и намочила меня. В полусонной беспомощности я вскочил, пытаясь понять, что происходит. Было ещё темно. Погрузка заканчивалась.
Вскоре, как единственную живую душу на судне, или, если угодно, ночного призрака в подмоченных одеждах, меня окликнули с земснаряда и сказали, чтобы я сообщил начальству: баржу можно забирать. «Ну, вот, ты уже и вестовой», – подумал я и отправился докладывать спавшему в своей каюте капитану. Но был им послан в хорошо известном всем направлении вместе с баржей, земснарядом и его командой. Закрыв дверь каюты, я понял, что быть мне вздёрнутым на рее и раскачиваться на ней в лучах восходящего солнца за такое известие. Или, если меня и оставят в живых, то исключительно для того, чтобы через час я уже завидовал мёртвым. Всё же, отважившись вернуться, я со всей присущей мне дипломатией, поведал суровым землеснарядовцам о решении своего шкипера. Я объяснил, что капитан спит и видит, как будет претворять их решение в жизнь, но убедительно просит повременить ввиду того, что утро вечера, как известно, мудренее. «Ага... Ну, ладно», – спокойно ответили с земснаряда, и я облегчённо вздохнул. Но успокоение оказалось преждевременным. Баржу просто отпустили, она медленно подрейфовала по течению и наконец встала неподалёку на изгибе канала, перекрыв всё его русло. Я был в панике. Что же делать?! Мне казалось, что сейчас на всей скорости из-за поворота реки вылетит ракета, и будет неминуемая катастрофа!.. Но была ночь, город, река и ракеты спали, а рано утром, как ни в чём не бывало, мы подцепили баржу и ушли...
Моя вахта подошла к концу. Москва и река пробуждались, летнее солнышко, как по мачте, взбиралось всё выше. Уставший за смену толкач усердно молотил всеми поршнями своих движков, спеша избавиться от баржи, встать у родного причала и, как следует заправившись, отдохнуть... Меня тоже дома ждали тёплая постель и бабушкин завтрак, но возвращаться не хотелось. Я уже привык и почти полюбил трудягу-толкача, которого ещё вчера незаслуженно обозвал «неказистым водоплавающим» и «корытом». Я стоял на его палубе (как она меня ещё носит?..), щурясь на солнце невыспавшимися глазами и потирая своё горло, с которого будто сняли петлю, а в голове звучали слова из другого, печального танго:
«Мне немного взгрустнулось
Без тоски, без печали...»
Ведь как «утомленное солнце нежно с морем прощалось», так и утомлённый почти бессонной ночью я прощался с единственным истинным героем этого рассказа – речным толкачом.
«Расстаемся… Я не стану злиться.
Виноваты в том ни ты, ни я...»
P.S. Неизвестно, как бы повлияла эта школа на мою дальнейшую жизнь, но через год её почему-то закрыли.
(продолжение следует…)