Лето, зима, осень
лето
Я собираю гладкие камешки на берегу. Серо-бежевые с белыми крапинками, орехово-бурые, прохладно-мраморные, аспидно-черные, отливающие каленой синью…
Я размышляю и размышляю и все-таки не знаю что мне в них, что мне с ними предпринять.
- А хорошо бы зимой, у лампы вспоминать.
- Вспоминать, что вспоминать, эту пляжную тоску, это изо дня в день равномерно гладкое море, ну хоть бы волны или ветер, это солнце блестящее стеклом, этих, или вон тех, ну, может быть, эту, в красной шляпе, с бедрами цвета молочной пенки.
зима
А хорошо зимой у лампы. Я остался один, про меня все забыли, только шорохи вокруг, шорохи, скрипы, часы, брякает железка на балконе – значит ветер. Ветер гонит поземку, сор, обрывки бумаги, уличный фонарь на мгновение выхватывает из тьмы эту бешенную круговерть, лишь один газетный лист бьется в неистовстве хлопая крылом, казалось ему просто не хватает ветра, но потом я заметил, его не пускает камень, тупой бордюрный камень вывернутый колесом.
Ветер треплет полы пальто, залетает под штанины и в рукава, звякает железкой на балконе третьего этажа, там, где светится в окне лиловый шар настольной лампы. Я все- таки освободил газетный лист, и он благодарно и легко взмыл и исчез в небе полном черного ветра.
осень
Я узнал его походку, он, совершенно ясно, шел мне навстречу и, тем не менее, становился все меньше, так, как уменьшаются люди, теряясь вдали. Это меня совершенно не пугало, ведь это мне сниться, а во сне все наоборот.
Когда он готов был превратиться в точку, он оказался мухой на стекле, совершенно обычной осенней мухой отливающей каленой синевой, мало того, она оказалась совершенно не убиваемой и, каждый раз, когда я готов был ее прихлопнуть ее газетой, мгновением раньше, взлетала с ужасным шумом носясь по квартире, буйствуя как бы в безумии. Я, то затаивался в засаде, ожидая когда она сядет устав на ровное место, то гонялся за ней по квартире громко ругаясь, пытаясь сбить ее на лету размахивая газетой.
Лампа представляла собой стеклянный палево-лиловый шар, поддерживаемый позолоченными крыльями трех чрезвычайно суровых орлов, стоящих вертикально как солдаты, попирая когтями ползучих гадов. Главное что я не мог вспомнить, стоя над осколками золоченых крыл разбросанных по полу, как и откуда эта лампа появилась в нашем доме.