Зарево 1-й мировой и гражданской войны гл. 23-24
ЗАРЕВО
1-й Мировой и Гражданской войны в Сибири и в Зырянском крае (ныне Республика Коми),
или
ПРИКЛЮЧЕНИЯ Александра Миланюка
*историческое повествование*
глава 23
Курс – не в Архангельск
Биплан плавно преодолевал воздушное пространство. В объятиях оленьего меха было даже тепло. Как выручила их малица, а торбасы на ногах! Нахлынувшие мысли вернули поручика в Обдорск. Он даже рассмеялся, вспомнив, как с высокого пологого обрыва катились вниз наперегонки с ветром к скованной льдом Оби на деревянных салазках-самоделках шустрые пацаны. Они мчали, повизгивая от удовольствия и немножко от страха, как бы им не свалиться на ухабистую ледяную дорогу и не сорваться в полынью, где бабы в шушунах, замотанные в платки, в обледенелых валенках полоскали выстиранное дома бельё. Миланюк и в страшном сне не мог бы увидеть то, что случится именно здесь, только рядом - на застывшей протоке Шаманьей - с его внуком Володькой. Тот, катаясь на коньках, как раз и угодит в прорубь. Это случится много лет спустя, как он вернётся на родину, женится на дорогой Марте и у них родится первенец – девочка Надя. Разве он, украинец, дитё тёплых зелёных просторов, мог себе представить, что его семья когда-нибудь окажется здесь, в этом богом забытом селении, где двенадцать месяцев зима, остальное лето. Мысли его прервались. Биплан снижался, заложило уши. Внизу распластался в снегах небольшой город. По тонким рельсам паровоз, выдыхая в небо чёрный дым, тянул эшелон теплушек. Никаких признаков близкого моря. Какой это Архангельск! Он стушевался: выходит, Сазонтьев прав, его друг на деле их враг. Сомнения в том рассеялись. Мысленным взором определил, как незаметно выхватит револьвер, как всадит пулю в грудь Хмелько, как будет отстреливаться до последнего патрона, а их у него маленький подсумок. Разгоряченный мозг внезапно погрузился в божественную тишину. И голос, надтреснутый, как бы старческий:
- Помаленьку вылазь. Я иду в башню, чтобы представить тебя как литератора. Глядишь, и жильё тебе подберут мало-мальское. Ещё возчика для тебя выбью. Не тушуйся. Ожидай тут.
Миланюка, благодаря стараниям Хмелько, определили в уютную избу к благообразным старичкам. Их тут, в Котласе, крепко уважали. Они некогда входили в состав церковного совета, с ними раскланивался и стар, и млад. Дети славной супружеской пары – сын и две дочери – удачно устроили свою судьбу ещё до войны, жили себе припеваючи кто в столице, кто в добродетельной Москве. Узнав от Хмелько, у него солидный мандат от властей, кто по профессии их гость, старички старались во всём угождать Александру: ловили каждое его слово, как бы невзначай расспрашивая, что ему по душе? Пельмешки, наваристая уха, духмяный борщ, малосольная белорыбица, томленое в горшочке мясо? О, Александра не оторвать от квашенной капусты, грибков–белых, подберёзовиков и подосиновиков, неимоверно вкусных в дедовском засоле. Он хмелел от искренней доброты северян. Чем он мог отплатить им? Только проникновенными рассказами о своей теплой родине, о том, какой славный сад у его отца, какие там сочные вишни и вкуснейшие яблоки, какая милая у него невеста Марта. Хотел было оставить им свой адрес, чтобы при случае приезжали погостить, а те замахали руками, давая понять, дескать, куда им в дорогу, ноги уж слабы. Они давно не получали вестей от деточек, и те в быстрине круговорота российских событий и двух войн – мировой и гражданской – куда-то словно испарились. Старики предполагали: их сын и дочери с семьями давно покинули пределы родины, где-то приютились за границей. Навещавший Александра от случая к случаю Семён Хмелько советовал ему побывать на местной лесопилке, в паровозном депо, на пристани. Словом, не сидеть дома сиднем, но и не особо мелькать на улочках города. Дважды он приносил продукты старикам – мясо, консервы, крупу, сахар. Минула неделя вольной, сытой, ничем не обремененной жизни. Под вечер заявился Хмелько. Они уединились в светёлке, отведённой хозяевами Александру. Осторожно притворив дверь, Семён сказал:
- Скоро пойдет эшелон на Ярославль. Знакомься с документами, они на имя рядового Бронислава Биланюченко, родом из Полтавы. Он был тяжело ранен и ушёл в мир иной. Его часть теперь далеко отсюда, аж на Урале. Всё чисто. Я тебе дам адрес нашего ярославского друга и скажу условные слова. Он тебя примет и поможет уехать в Москву, а оттуда доберешься до своей Волыни. Будь осмотрителен, он старый политзаключенный, томился в разных царских тюрьмах. И вот тебе пакет, там разные деньги – и царские, в том числе и золотые червонцы, и всякие другие, выпущенные в это время, авось сгодятся.
- Благодарен тебе, Семён. Не знаю, чтобы делал без тебя. Быть может, и не сносил бы тут своей головы. Долго ещё ждать поезда?
- Дня два. Потому из хаты – ни ногой. Можешь нарваться на патруль. И в Ярославле будь начеку. Патрулям старайся на глаза не попадаться. А то рожу тут ты отьел совсем буржуйскую,- и расхохотался. – В нашем госпитале так не раздобреешь.
Замолк было, и тихо обронил:
- Ах, друг Саша, в какую мы все попали переделку. Слава богу, хоть буча эта скоро закончится. Мы будем строить совершенно новую Россию. Да ладно, что уж там. Надо верить нашим вождям. Всего тебе, до послезавтра. Будь наготове.
Они распрощались, чтобы встретиться уже завтра вечером. Хмелько отвёз друга на вокзал на тарантайке. В теплушке Александру отвели свободное место. До паровозного пронзительного гудка они стояли друг против друга, молча всматриваясь в глаза, ощущая, как горечь расставания гнетёт их сердца. Свидятся ли они когда либо?
ЗАРЕВО
1-й Мировой и Гражданской войны в Сибири и в Зырянском крае (ныне Республика Коми),
или
ПРИКЛЮЧЕНИЯ Александра Миланюка
*историческое повествование*
глава 24
Знакомство в Ярославле
Истошный гудок паровоза, мерный перестук колёс на стыках рельсов. Вот и всё: позади тревожные будни, лица однополчан и всех, кого память цепко держит в своих объятиях. Развернув походную скатку, Александр прилег, положив под голову шлём на мягкий угол видавшего виды вещевого мешка, где хранилось выходное обмундирование, цивильная одежда, свежие полотенца и портянки, отдельно завёрнутые в грубую бумагу, укрылся солдатской шинелью. Свежевыстиранные гимнастёрка и галифе приятно шуршали. Было уже время сна. Он будто впал в полузабытьё. И почти сразу мозг поставил заслон помехам. Он крепко спал, по-детски подогнув к животу колени. Глубокой ночью холод начал пощипывать уши, щёки. Сосед, мордастый мужик простецкого вида, растирал пальцы рук, тёр кулаками уши и щёки. Александр последовал его примеру. Кожу лица приятно защипало, к голове прихлынула горячая кровь. На ближайшей большой остановке мужик, попросив приглядеть за его рюкзаком, пообещал взамен угостить кипятком, сбегал с котелком к вокзальному титану. Так они познакомились, разговорились. Попутчиком Миланюка оказался немолодой крестьянин из Великого Устюга. Уплетая хлеб с подвяленной рыбой, запивая подслащенным чаем из старой оловянной кружки, долго и нудно рассказывал о семье, что картоха у него уродилась плохая, а невестка злюка, не умеет доить корову, что клюква болотная что-то горчит сверх меры, потому не везёт её на продажу, а вот сухие грибы в Ярославле сбагрит за милую душу. Удивился, узнав, что солдатик без махры, дескать, как это так – жить без курева. И согласно закивал башкой на разъяснения Саши, мол, ранен был, вот благодаря добрым людям малость отъелся у них, да лёгкие покуда не совсем здоровы. Потому никак нельзя ему греться махоркой. Северянин обрадовался тому, что попутчик разговорчив. Улестил он его томлёной в собственном соку морошкой. Впервые этой доселе невиданной ягодой Александра потчевали в Обдорске, в семье торговца Бучиловского, выходца с Украины. И тотчас перед ним как бы всплыл из дальнего далека небольшой особняк купца, сложенный из вековых лиственниц. С хозяином, Олексой, Алексеем Сигизмундовичем он познакомился в библиотеке музея: тот перелистывал периодику, а Миланюк углубился в поэию Майкова. Они с огромной приязнью вспоминали мирную жизнь. Оказывается, пару раз пути Олексы, он именно так просил себя называть, и отца Саши пересекались на торговых ярмарках – в Киеве и Варшаве. Для них это было время большого человеческого праздника. Дело ведь не столько в барышах, хотя этот фактор был и приоритетным, но в обыкновенном дружеском общении, в новых знакомствах, которые разве кто забудет? И, конечно, не истончатся из памяти этих попутчиков в поезде, громыхающем по стыкам рельсов, по оборванным войной людским судьбам, их долгие разговоры о житье-бытье, о неведомом для них будущем.
-А знашь ли ты, мил – друг – человек, что за герб у этого городища Ярославля? – оборвал его воспоминания сосед.
- Тимофей Евстафьевич, со школьной поры помнится. Медведь с секирой.
- Вижу теперь, хотя ты, Саша, и южанин, но о земле северной, малость, наслышан. А ты давно ль тут обретаешься на фронте-то?
- На этом фронте недавно. А воевал и в войну с германцами, и в красных частях в Поволжье. Почему, добрый человек, спрашиваешь?
- Как тебе сказать. Вижу вот на остановках, тебе они как внове.
- И то, я в составе малой группы приехал сюда по военной надобности, добираясь на поездах, почитай что, все в ночное время. И вскоре угораздило под беляцкую пулю.
- Вона как, значит. Так ты, рази, не наслышан, какой тут фиртикулет выкинули беляки год с малым назад?
- Ну, в общих, конечно, чертах. Разговоры-то и сегодня ещё идут.
- А ваабще ты складно разговоры ведёшь.
- Так книжками баловался с отрочества. Пацанва, бывало, морды друг дружке чистит, а я дельное листаю.
- Ну, раз такое дело, тогда оно, конечно. Так знашь ли, хоть какие подробности о беляцком мятеже?
- В войсках о том особо говорить не одобрялось. Так, в общем, дескать, накостыляли им от души.
- Накостыляли. Дак изнахратили красные солдатики Ярославль. Приедем, узришь сам. Крушили и батареями, и бомбами с аэропланов город старинноверующих христиан православных, раздолбанили так, что не узнать эту нашу прежнюю красоту северную. У меня тут родня проживает. Бываю по делам, заезжаю. Ну и рассказывают. Особо досталось Стрелке, там, будто Мамай с ордой прошёл. Или храм Ильинско-Тихоновский, тоже лихо коснулось. Такого погрома не помнит Волга, наверное, с «Повести временных лет». Купеческий люд очень даже уважал Ярславель, отсель хорош выход на архангелогородскую землю, а тама и с Европой можно товарами приторговывать. Знашь ли, что тута шибко развернулась русско-голландская мануфактура. А театр каков, а лицей Демидовский! Всё не обскажешь. Не зря, видать, белая сила ухватилась за Ярславль. В том, в восемнадцатом годе, они летом и покусились на красу народа русского. От до сей поры ваши солдатики и вычищают от своих врагов город и места окрестные. Нынешним уже летом на железнодорожной ветке Ярославль – Кострома, по всему видать, дезертиры, напали на воинский эшелон, захватили множество винтовок с боеприпасами. Однако ваши ребятки-солдаты дали им добрый отпор. Потому удивляться патрулям не надо.
Много позже Миланюк узнает, как коварно действовал верховод контрреволюционных сил Борис Савинков, глава подпольного «Союза защиты родины и свободы». Это его ставленник полковник Перхуров и другие взбаламутили антисоветские силы в Ярославле, Рыбинске и Муроме. И последовательно 6, 7 и 8 июля восемнадцатого года вооруженные восстания охватили эти города. Чуть более двух недель удерживали белые части главный город Севера страны. После были на голову разбиты.
Подъезжая к перрону Ярославского вокзала, Миланюк обратил внимание на вооружённые группки военных в красноармейской форме. Он уже знал, чем вызвано обилие патрулей. Потому проявил чрезвычайную осмотрительность. К этому его призывал в Котласе и Хмелько, вкратце обмолвившийся о контрреволюционных заговорах против Советской власти на Севере, в том числе, в Ярославле. Александр заранее присмотрел из открытых дверей теплушки те места на перроне, где было скопление народа, чтобы там затеряться в толпе. Это ему удалось. Дом знакомого Хмелько располагался на пригорке вблизи скованной льдом Которосли. Скромный, ничем неприметный чиновник железнодорожного ведомства ещё с дореволюционной поры проникся доверием к социал-демократам, о помощи, которую он оказывал партии, знали единицы. Его имя нигде не занесено в партийные списки. Он являлся самым преданным сторонником партии. О его существовании Хмелько узнал лишь после того, как участвовал в бомбардировках Ярославля, успешно выполнил несколько спецзаданий центрального аппарата ВЧК, где его родной дядя служил в одном из отделов, нацеленных на борьбу с бандитизмом и дезертирами. Семён в Котласе, говоря о предстоящей поездке друга в Ярославль, представил Александру этого человека, как железнодорожника, который, якобы, весьма за умеренную плату поможет приобрести билет на поезд. У него можно и снять на короткое время за весьма умеренную плату угол в домике. А на деле железнодорожник должен был «прощупать» Миланюка, выведать его истинное отношение к советской власти, в случае негативных высказываний гостя, настроить того на переоценку сложившихся нравственных ценностей. Под вечер хозяин домика постучал в дверь комнатки, где отдыхал Александр. Тот как раз смачивал мокрой щёткой гражданскую одежду, вывешивая её на натянутую верёвку.
- Входите! – отреагировал гость. И как только хозяин дома возник в дверном проёме, сказал: - Не помешаете, навожу марафет на одежду. Надоело щеголять, извините за каламбур, в далеко не щегольской военной форме. К которой, после того как комиссовали по ранению, по сути уже не имею никакого отношения.
- Уж простите, но патрули ищут дезертиров и среди гражданских лиц. К тому же в городе и его окрестностях, наверняка, скрываются беляки, пытавшиеся летом прошлого года поднять против власти мятеж.
- Вы ведь знаете, это не ко мне. Я Вам сразу предъявил свои документы, можете не опасаться ни за себя, ни за меня.
- Мне нечего бояться, я коренной местный человек. Меня тут каждая собака, простите, знает в лицо. Сейчас я Вам принесу плечики для одежды. Утром поставлю утюг на плиту, вот и приведете вещи в божеский вид.
Вернувшись с допотопными плечиками, посоветовал:
- Вам бы ещё пальтецо приобрести и шапку-ушанку.
- А не поможете, Серафим Иваныч? Деньги у меня имеются, но советские, конечно. Я не любитель толкаться по рынкам. Да и небезопасно. Мало ли что подумает торговец. Шепнёт ешё, не приведи Господи, патрульным, и посадят ни за грош в кутузку. Пока суть да дело, время уйдёт. А так хочется быстрее домой. Я вас полнее, может, на размер-другой. За беспокойство приплачу, поверьте не старому довоенному счетоводу. До чёртиков обрыдли всякие треволнения на фронте.
Они сговорились о цене и на утро, благо стояло воскресенье, железнодорожник ушёл на базар. Миланюк позавтракал своими нехитрыми припасами, и поставил на горячую плиту чугунный утюжок. Когда Серафим Иванович вернулся с рынка, Александр складывал аккуратной стопкой нижнее бельё. С порога, прикрывая дверь, хозяин обронил:
- Так ты везунчик, Александр! Сейчас буржуины на своё пропитание выносят на рынок много всяко разного добра. А ну, примерь!
Он развернул покупку. У гостя буквально вспыхнули глаза: тёмно-шоколадное импортное двубортное пальто, казалось, само просилось в руки. Такого же цвета фетровая шляпа. Да ещё коричневые кожаные ботинки.
- Ой, вот как вам благодарен. Это, можно сказать, мечта моей жизни!
- Так и владей.
- Сколько надо доплатить? Я не предполагал, что вещи будут такого качества. И ведь ещё шляпа и ботинки. Всё-всё впору!
- Э, принимай и саквояж, не велик, удобен. Я пойду на стол ставить, ужин, никак, подоспел. Я тебя кликну.
- Серафим Иваныч, возьмите-ка эту душегрейку.–Он вытащил из вещмешка пол-литровую бутылку, запечатанную сургучом. – Это спирт, в Котласе раздобыл.
- Экий ты, право, молодец! – обрадовался хозяин. – С клюквенным морсом будет нам впору пображничать.
Стол по военной поре ломился: возле бутылки гнездился кувшин с морсом, блюдца с ломтиками сёмги, маринованными грибочками, квашеной капустой, с картохой, паром исходящей, с тонко нарезанными кружочками колбаски, крошечная тарелочка с сыром, вазочки с голубичным и черничным вареньем, пол-каравая тёмного хлеба. На краю стола пыхтел самовар, на вершинке которого фыркал заварной чайник. Рядом, две фаянсовые чашки для чая. По обе стороны стола по средней водочной стопке и стакану для морса, по графину с водой. А ещё румяные пирожки с капустой и фаршированные мясом. Как тут душе не петь и не радоваться! Тосты за знакомство, за прекрасные покупки переросли в воспоминания. Хозяин расспрашивал про Украину, её природу, быт селян и горожан. Но вот Александр, кажется, затронул больную тему – о провалившемся в Ярославле мятеже белых офицеров. Лицо Серафима Ивановича сразу покрылось пунцовыми пятнами.
- Из-за них, башибузуков, наш стародревний Ярславль в ту летось изувечили!
- А бои, правда, что ли, были очень сильные?
(продолжение следует)